Дело в том, что тело Виктории долго не разрешали забрать из морга. Лишь на следующий день после того, как мы приехали в её квартиру, нам позволили его увезти. Водителя злосчастной синей легковушки так и не нашли. Оказывается, он скрылся с места происшествия. Так что, только после кучи махинаций с бумагами в морге и отделении полиции мы смогли наконец-то выехать из города.
Ника всю дорогу молчала. Иногда отчуждённо поглядывала на крышку гроба, обитую красной тканью. Я тоже не выявлял особого желания разговаривать в таких условиях. Сидел, часто вздыхал и периодически просовывал руку за пазуху толстовки, проверяя, на месте ли дневник.
- А куда вы ехали на том автобусе? - спросила Ника вчера вечером, когда мы с отказом из морга снова вернулись в квартиру Виктории. Решили переночевать здесь. Ника спала на диване, я на полу.
- К заброшенному Верхнегорскому мосту. Это за городом, - ответил я. И тут же пожалел об этом. Зачем я ей это говорю? Она понятия не имеет об этом месте.
- А зачем вы ехали к тому мосту? - сказала Ника.
Я махнул рукой, будто это совершенно несущественная тема.
- И всё же… - слегка улыбнулась Ника, не сбавляя настойчивость, чему я был крайне удивлён, - что вам, молодому человеку, делать на заброшенном мосту?
Я вздохнул.
- Знаешь, а давай будем на ты? - предложил я. - Мы ведь ровесники. Значит, и общение должно быть соответствующим.
- Хорошо, - согласилась она.
- А что касается моста, то… неподалеку от него есть одна пещера. Вот, я ехал к ней, чтобы проверить легенду.
- Легенду? - задумчиво сощурила глаза Ника.
- Нам всегда рассказывали её по ночам. Там, где я вырос… В ней говорится о том, что люди, пришедшие в одиночку к этой пещере во время дождя, странным образом исчезают. Безвозвратно. Сама же пещера похожа на широкий колодец. На её дне - стремительно бегущий поток воды, вытекающий в Верхнегорскую реку. Поговаривают, что это место проклято.
- И ты хотел проверить: исчезнешь или нет?
- Наверное, правильнее будет сказать, что я просто хотел исчезнуть. Без всяких "нет".
"Вот зачем? Зачем, чёрт подери, я всё это ей рассказываю?", - подумал я. Но все эти слова будто нарочно сами выходили из меня.
- Но ведь вчера не было дождя, - тихо произнесла Ника.
- Да, - кивнул я, натирая пальцем рану на руке, - вчера его не было. Но я находился в таком состоянии, что, кажется, смог бы справиться и без него.
- Что же… у тебя случилось?.. - нерешительно спросила Ника.
Я не ответил, всем своим видом показывая, что больше не хочу об этом говорить. Она, похоже, это поняла.
- Ты сейчас здесь, а тебя, наверное, близкие уже потеряли. Волнуются, - вымолвила она спустя минуту.
- Никто не волнуется, - коротко произнёс я. - И уже давно…
На следующее утро все вещи были собраны. Мы ждали хозяина квартиры, чтобы отдать ему ключи и затем сразу же отправиться со всеми вещами в морг. Снова. Но Ника неожиданно куда-то собралась.
- Я сейчас приду, - сказала она, надевая в прихожей плащ.
- Далеко? - поинтересовался я.
Ника, опустив глаза, несколько секунд молчала.
- Деньги, - наконец произнесла она упавшим голосом, - всё дело в них. Я очень много потратила на такси, чтобы приехать сюда. А оплачивать обратный проезд, да ещё и грузовую машину… у меня вряд ли на это хватит. Я заметила здесь неподалёку банк. Сейчас схожу туда и возьму кредит. Мне уже девятнадцать, я работаю, паспорт у меня с собой. Сейчас ведь банки очень быстро выдают кредит, верно?..
- И где ты работаешь? - спросил я. И почувствовал, как злость медленно наполняет меня. Но злость не на саму Нику. А на её искреннее и даже не подлежащее сомнению намерение ввязаться в таком возрасте в денежную трясину.
- В супермаркете, кассиром, - ответила она. - После девятого класса мне пришлось уйти с учёбы: мама уже не могла выходить на работу. Денег ни на что не хватало. Платят в супермаркете немного, но что поделаешь? Особо выбирать не приходилось… Извини, пожалуйста, что нагружаю тебя своими проблемами. Ты и так вызвался помочь, а я…
Я подошёл к Нике. И, посмотрев прямо в глаза, твёрдо сказал:
- Никакого кредита. Деньги у меня есть. - И стал заводить её из прихожей обратно в комнату.
- Но так не бывает, - лепетала на ходу Ника, - деньги ведь не берутся с неба. У нас не будет возможности отблагодарить тебя как следует. Ты… ведь ты же, наверное, захочешь что-то взамен, и… и ведь ты столько уже сделал и делаешь для нас… но… я и не… не смогу… я ведь…
- Что ты несёшь! - вскрикнул я. - Мне ничего не нужно. Ничего такого не нужно, слышишь?! А деньги отдадите, когда сможете. Я торопить не стану. Будет бессрочный долг. Это лучше кредита. Садись, давай.
Ника обеспокоенно посмотрела в мои глаза. Точно как Виктория в автобусе…
Я быстро развернулся. Направился к прихожей. Надел кроссовки и уже открыл дверь, чтобы выйти на улицу проветриться, как вдруг передо мной возник лысый мужчина в чёрном пальто. Хозяин квартиры. Он почему-то пришёл раньше времени.
- Мы сейчас вызовем машину, загрузим вещи и уедем, - сообщил я ему, пропуская его в прихожую.
Он понимающе кивнул.
Ника позвонила в грузовое такси. Номер телефона мы нашли в стопке рекламных газет, что валялись в прихожей. Через пятнадцать минут внизу нас ждала "Газель". Вещей оказалось много. За пять лет жизни в городе у Виктории их набралось достаточно. Хозяин квартиры помог нам загрузить их в машину. Затем забрал ключи и, попрощавшись, вернулся в подъезд.
В морге нам, наконец, выдали тело. Купив заранее гроб за восемь тысяч, которые я оплатил из своего конверта, мы уложили в него Викторию. Тогда я снова и увидел её. Навсегда смирно застывшую Викторию. Викторию, всю свою жизнь мечтавшую помогать людям…
Мне не стало плохо. Мне не захотелось, в отличие от Ники, сразу же отвести глаза. Нет. Я жадно и пристально смотрел на окаменевшее бледное женское лицо. Мне казалось, в мире теперь не существует ничего важнее этого мёртвого существа. Этих неподвижных глаз. Этой потерянной красоты… Да, Виктория была очень привлекательной. Даже теперь она не потеряла этой своей черты. Оказывается, в автобусе я её толком и не разглядел. А если бы и разглядел, то что? Чтобы это исправило, а?
Чёрт… Нужно перестать об этом думать. Перестань! Перестань сейчас же!
Наверное, я так бы и продолжал неотрывно глядеть на неё, если бы не требование водителя сейчас же отправляться в путь. Он и так довольно долго ждал завершения наших дел. За ожидание, он, конечно же, запросил большую сумму. Я сказал ему, чтобы он не беспокоился о деньгах.
Вся дорога заняла больше пяти часов. Когда уже начало смеркаться, мы прибыли в Южное Залиново. Водитель, помогший выгрузить нам все вещи, получил от меня семь тысяч рублей и поехал обратно.
Оставив Нику для ответственного и трудного диалога с матерью, я, узнав направление к кладбищу, отправился договариваться о выкопке могилы. Я уже бывал на похоронах детдомовских детей. Примерно знал, как всё это делается.
Южное Залиново оказалось большим, но очень запущенным селом. Как я понял, сельское хозяйство здесь ещё не умерло, но это было лишь вопросом непродолжительного времени.
Я нашёл копальщиков могил. Оговорив детали, заплатил им четыре тысячи. Затем решил пойти в агентство ритуальных услуг, чтобы заказать табличку и ограду. Но внезапно вспомнил, что даже не знаю фамилию, отчество и дату рождения Виктории. И вернулся к дому. Старому обветшалому одноэтажному деревянному дому, который выглядел так, будто обрушится с минуты на минуту.
Ника встретила меня у калитки, рядом с которой находились гроб и все вещи Виктории. Теперь она дома… Как и хотела…
- Мама хочет видеть тебя, - дрожащим голосом произнесла Ника.
Мы вошли дом. В конце длинной и узкой прихожей сразу же начиналась кухня. Маленькая почерневшая плита. Небольшой стол, накрытый белой клеёнкой. Бревенчатые стены.
У стола сидела ссутуленная женщина лет пятидесяти. Она отстранённо смотрела куда-то перед собой.
- Это он, тот самый добрый человек, - подошла к ней Ника и показала на меня.
Женщина повернула голову. Её сморщенное лицо ещё несколько секунд оставалось прежним. Но вдруг в глазах заблестели слёзы, и она заплакала. Ника присела и обняла мать.
- Спасибо вам, молодой человек, - заговорила слабым голосом женщина. - Спасибо, что помогаете людям, когда у них такое горе… страшное горе! Викусичка моя, доченька… как же так случилось? Ну почему именно она?! - плача, смотрела на меня женщина вопрошающим взглядом. - Она ведь была такой хорошей! Никому никогда не желала зла. Ох! Викулька моя, дочка!.. Ну скажите мне, что это не она сейчас в том гробу, скажите, умоляю!..
Ника тоже плакала, не выпуская из объятий мать. Я продолжал стоять, чувствуя, что ноги слабеют. Пусть это закончится… Сейчас же… Не смотрите на меня…
- Спасибо вам, добрейший. Счастья вам, здоровья! Боженька вас отблагодарит!.. - говорила мне женщина, горько рыдая.
Ника помогла матери встать. Затем отвела её в другую комнату. Через несколько минут вернулась, вытирая рукавом слёзы. Я стоял и глубоко дышал. Переводил дух. И только после этого смог сообщить Нике, что могилу уже копают. Что через два часа всё будет готово для похорон. Также сказал, что нужно заказать табличку и купить ограду. И позвал её показать мне, где у них находится агентство ритуальных услуг.
На всё это потребовалось ещё четыре тысячи рублей. Ника хотела оплатить эти затраты сама. Но я не позволил, снова напомнив, что деньги у меня есть. Что ей нет необходимости тратить последние запасы.
Хоронили вечером, когда уже темнело. Поднялся сильный ветер. Он неуёмно трепал шарфы и куртки стоящих. Пришло восемь человек. Все люди пожилые. Как я понял, соседи. Когда желающими были произнесены прощальные слова, копальщики стали опускать гроб в землю. Однако произошёл неприятный казус.
Длина могилы оказалась гораздо меньше необходимой. И гроб в ней никак не помещался.
Копальщики, недоумённо потирая лбы, взяли лопаты и стали исправлять свою ошибку. Ещё когда отдавал деньги за выкопку и говорил им размеры гроба, заметил, что на столе у них стояла водка с дешёвой закуской. А от того, с кем я договаривался, крепко несло перегаром…
Уже почти стемнело. Ветер усилился. Стало холодно. Гроб, наконец, опустили и зарыли. Установили ограду. На ней - чёрную табличку с наклонным белым шрифтом:
Громова Виктория Анатольевна (1987–2010)
Сразу после этого матери Ники стало плохо. Было решено вызвать скорую помощь. Прямо с кладбища женщину увезли в больницу. Ника, совсем растерянная и печальная, сообщила, что такое уже случалось. Поминки было решено не делать.
Вернувшись домой, мы с Никой сели на кухне. Принялись согреваться чаем. В доме было ужасно холодно. Вскоре я уже не чувствовал ног. Время незаметной дымкой ускользало в мёрзлую тьму, забирая вместе с собой мои последние силы. Несколько раз мне даже чудилось, что я проваливаюсь в глубокую чёрную пропасть.
Когда старинные часы на стене отбили десять вечера, я, со слипающимися глазами, прислонился головой к стене. Увидев это, Ника вскочила и побежала в комнату. Там она, как я понимал по исходившим звукам, стелила постельное бельё. Через минуту она вернулась, выключила свет, взяла меня за руку и довела до единственной в комнате двухместной кровати.
Когда я лёг на свежую и пахнущую недавней стиркой простынь, она накрыла меня одеялом. Затем ушла в другую, очень крошечную комнату, похожую на кладовую и ограждённую шторкой. В ней тоже была кровать, только очень маленькая. Через минуту наступила тишина.
Сквозь сон я слышал, как где-то вдалеке проезжает поезд…
[14]
Настало утро. Холодное, промозглое и пасмурное. Ника ещё спала. Я тихо вышел из дома, надел на крыльце галоши и спустился на землю. Перед домом метров на тридцать тянулся под наклоном сад. В самом его конце стояла накренённая деревянная кабинка туалета. Она выглядела так, словно ещё чуть-чуть - и опрокинется на бок под силой притяжения.
Я двинулся к ней, звучно шлёпая галошами по тропинке. Позади кабинки, за низким развороченным забором, начинались холмы с деревьями. А немного дальше - густые леса. Поблизости, где-то во впадине, которую отсюда видно не было, журчал родник.
Справив нужду, я некоторое время решил посвятить прогулке по саду. Утром мысли были лёгкими и чистыми, и мне хотелось продлить это приятное самочувствие.
Спрятав руки в карманы толстовки, я выдохнул. Пар вспорхнул у моего лица и тут же растаял в воздухе. За ночь похолодало… Небо стало похожим на кусок выцветшего искорёженного металла. Я вдохнул как можно глубже и закрыл на несколько секунд глаза.
Я здесь. В селе Южное Залиново. А что дальше?..
Но никакого просвета в густых слоях сознания.
Я открыл глаза и ещё раз огляделся по сторонам. На бечёвке, натянутой между двумя вбитыми деревянными столбами, трепыхалось постиранное белье: полотенца, кофточки, носки, трусики и лифчики. По бокам сада, за тем же забором, располагались соседские земельные участки с домами. Правда, один из них явно был уже заброшен.
Что ж, делать нечего, решил я. Нужно продолжать дышать, пока у меня ещё есть время. Вот и всё.
Я медленно зашагал обратно по тропинке. Домик в этот ранний час выглядел "романтично". Высохшие и потрескавшиеся доски, проржавевшая треугольная крыша, продавленные лесенки перед крыльцом, маленькая несуразная входная дверь с высоким и толстым порогом… Давно изжившая себя эпоха царствовала здесь на полную катушку. Да, прошлое отсюда не ушло. Уверенно держалось за эту ржавую калитку, за эти скрипучие половицы, за эти висящие на стенах ковры. Дух старины с примечательным и пробираемым до тошноты запахом жирного молока и нафталина. Всё это здесь. Впитано в эти тусклые стены. И здесь живёт Ника. Молодая, юная, живая и ещё на многое способная Ника.
Что её здесь держит? Понятно, что мать болеет, её не оставить, но… Уверен, есть здесь что-то ещё. Должна быть какая-то особенная сила, которая бы удерживала молодое сознание в этих условиях. Которая бы, как крючок, крепко вцепилась и не позволяла отдаляться и двигаться дальше. Ведь нужно же куда-то и зачем-то идти по жизни.
Но Ника почему-то никуда не шла.
В общем-то, как и я…
*
Ника проснулась в половину десятого. Я к тому времени уже вскипятил чайник. Мы сели завтракать. Странное было утро: без лишних слов, без тяжёлых мыслей, без напряжённых движений… Идеальное утро. Других слов не подобрать.
Я, продолжая свою зрительную экскурсию по "достопримечательностям" дома, пил чай и смотрел на сгнившие оконные рамы, щели которых были заткнуты тряпьём. Ника заметила мой взгляд.
- Наш дом уже давно признан аварийным и не пригодным для проживания, - сообщила она. - Маме как многолетнему труженику птицефабрики администрация села обещала выдать квартиру. В одном из новых трёхэтажных домов. Они сейчас строятся на другом конце села. Уже четвёртый год ждём, а жилья всё нет… Мама проработала на птицефабрике тридцать лет, и когда-то наше село даже считалось одним из лучших в стране по количеству производимых яиц.
Ника встала, налила себе и мне ещё по чашке чая и снова села напротив, продолжая рассказывать:
- Может быть, не дают жильё потому, что мама перестала работать из-за болезни. Раньше она была подвижной, энергичной. А сейчас мало говорит и передвигается всё медленнее. А после смерти Вики, я уверена, ей… будет ещё хуже… - Ника стала терять слова. Потянувшись к ножу, она принялась нарезать хлеб. Затем, сложив его в деревянную расписную тарелочку, подняла на меня свои серо-голубые глаза: - Знаешь, не уезжай сегодня. Побудь ещё немного. А я покажу тебе наше село, хочешь? Смотреть особо не на что, но можно хотя бы просто пройтись, проветриться. Потом я приготовлю что-нибудь вкусное. А завтра мне на работу. Если захочешь, то с утра и поедешь.
Я задумался. Уехать сегодня я действительно не мог. Чувствовал, что осталось нечто незавершённое. Да, похороны позади, и вроде бы оставаться здесь не имело больше смысла… Но мне всё казалось, что я ещё могу и должен хоть чем-то помочь этой семье. Любой мелочью.
- Хорошо, - сказал я и снова оглядел кухню. - Как я понял, ваш дом отапливается исключительно печкой. Сейчас сильно похолодало, я выходил на улицу. Земля обмерзла, солнца почти не видно. Я наколю дров, если ты не против. И ещё: желательно бы тебе собрать всё бельё. Кажется, будет дождь.
На лице Ники появилась тёплая умиротворённая улыбка. Она тут же встала, взяла железный тазик и отправилась за бельём. Когда вернулась, разложила его в шкаф. Затем предложила повременить с дровами и, пока не начался дождь, прогуляться. А по пути как раз заглянуть в больницу к её матери.
В одиннадцатом часу мы вышли из дома и двинулись по дороге, круто идущей вниз. Здесь везде были эти спады и возвышенности. Машины появлялись редко. По обеим сторонам улицы располагались такие же ветхие деревянные дома. И только теперь я обратил внимание на название этой улицы. Советская.
Скоро на пути показалась река. Мы спустились к её берегу. Здесь было очень тихо и спокойно.
- Река… - отрешённо произнесла Ника, глядя на воду. - Как много воспоминаний с ней связано… Мы с Викой здесь часто играли. Бросали камушки в воду. Она всегда бросала дальше. Помню, как мне это не нравилось. Я изо всех сил старалась перекинуть её, но никогда не получалось. Ни разу так и не смогла побить её рекорд.
Ника нагнулась, взяла в руку маленький камушек и, размахнувшись, отправила его в реку. Тот полетел метров на двадцать пять и, плюхнувшись в воду, исчез, оставив после себя расширяющиеся круги.
- Вот и сейчас она бы бросила дальше. Сто процентов, - договорила Ника.
Мы неспешно побрели по берегу реки. С её стороны нас обдавало холодным ветром. Несколько капель дали знать о неминуемом дожде. Я затянул покрепче замок толстовки. Так постепенно вышли на просёлочную дорогу. Невдалеке показалось кладбище. Мы подошли к могиле Виктории и несколько минут стояли молча.
- Я поняла, что не хочу умирать в этом месте. Не хочу быть закопанной здесь, - не отводя глаз от земли с цветами, тихо заговорила Ника. - Знаю, что когда умру, мне будет уже всё равно. Но как только подумаю о том, что буду лежать в этой земле, бросает в дрожь. Лучше уж пусть меня сожгут, а прах… с прахом разделаться несложно. Вон, выйди в отрытое поле да развей по ветру.
Ника стояла, крепко обхватив себя руками и задумчиво смотря на могилу. Её несобранные волосы и воротник плаща колыхались, но лицо оставалось недвижимым. Я внимательно глядел на неё и понимал: сейчас она где-то в прошлом. В том прошлом, где Виктория ещё жива и здорова…
- Да. Быть развеянной лучше, чем закопанной, - тихо заключила Ника. - Я решила. Меня развеют.
Выйдя из кладбища, мы побрели в сторону домов. И вскоре уже шагали по какой-то улице. Ника рассказывала о парке, мимо которого мы проходили. В нём было много качелей и каруселей. Правда, уже давно не работающих. Изогнувшиеся и проржавевшие коряги железных конструкций, некогда предназначенных для восторженных криков, со скрипом покачивались от гулявшего здесь ветра. Только вот "чёртова" колеса в этом парке не было. Но атмосфера и без того складывалась чертовски тоскливой.