Закулисный роман (сборник) - Ольга Карпович 19 стр.


Лялечка, пытаясь скрыть обуявший ее ужас, покачала головой. Лиля грузно поднялась со стула и поспешно удалилась, прижимая к глазам надушенный носовой платочек.

Увиделись они снова только спустя год на вручении главной театральной премии сезона, где Лялечка получила все-таки вожделенную статуэтку за роль в той самой пьесе Гвоздикова, которая действительно сделала ее звездой первой величины. Лиля прибыла на мероприятие под ручку с одной великосветской тусовщицей и режиссершей, известной своими жеманными ужимками и своеобразной манерой речи. Ляля со сцены видела сидящих их рядом в зале: Лиля трогательно приникла головой в золотистых кудряшках к плечу своей спутницы и что-то жарко шептала ей. Поймав Лилин взгляд, Ляля оскароносно улыбнулась и поприветствовала их обеих. В перерыве между награждениями Лиля подплыла к ней, протянула пухлую лапищу с пунцовым маникюром и торжественно произнесла:

– Забудем прошлое, дорогая моя. Я всегда буду любить вас. Останемся друзьями.

– Конечно, Лиля, конечно, – поспешно заверила Лялечка.

Лиля, раскинув руки, набросилась на Лялю и прижала к своему пышному бюсту, лишив на секунду возможности дышать.

– Милая моя, милая, – горячо прошептала она ей в ухо.

На Лялечкино счастье, своей вихляющей походкой к ним подошла Лилина новая пассия. Женщины удалились, взявшись за руки. А Ляле показалось вдруг крайне нереальным, что подобная буффонада могла стать частью ее жизни на долгие годы.

Лялечка, в свою очередь, вытащила из толпы, скопившейся возле сцены, когда-то так безжалостно выгнанного ею мужа, интеллигента в третьем поколении, и в полном победительном великолепии, пребывая в отличнейшем расположении тела и духа, отбыла с ним на банкет.

"Тщеславие – мой самый любимый из грехов"

Майя хотела стать актрисой с самого детства. Началось все с утренника в детском саду, где ей, вручив пронафталиненный лисий хвост и меховые уши, доверили роль главной злодейки в новогодней сказке. Уже тогда, после представления, оттирая в туалете нарисованные на щеках усы, Майя решила, что этим и будет заниматься, когда вырастет: переодеваться в кого-то другого, раскрашивать лицо, выходить к зрителям и разыгрывать перед ними сказку.

В школе над ней посмеивались. Длинная, тощая, очкастая Майя успехом у мальчиков не пользовалась. Но пока о ее мечте никто не знал, еще можно было жить. Совсем невмоготу стало в тот день, когда их классная руководительница, по прозвищу Амеба, выдумала новое развлечение.

– Дорогие ребята, – объявила она, вытягивая вперед иссохшую шею с двумя набрякшими жилами, – сейчас мы с вами будем писать письма в будущее. Я раздам вам маленькие листочки, а вы напишите, кем видите себя через десять лет. Я вам обещаю, что буду хранить эти листочки у себя в кабинете, а когда пройдет десять лет, мы все соберемся и прочтем, сбылись ли ваши ожидания.

Затея показалась ребятам забавной. Всерьез к ней мало кто отнесся, в основном писали: "Я – олигарх" или "Я – президент Америки". Но Майя почему-то написала честно: "Хочу быть известной драматической актрисой". Не могла же она предугадать, что Валерка Лебедев, подкравшись, выхватит ее листочек и заорет на весь класс:

– Пацаны, глядите! Патрушева-то хочет стать актрисой! Мерилин Монро наша!

Класс грохнул. Посыпались насмешки:

– Майка, а моделью не хочешь? А? Красота ты наша неописуемая!

– Да ты в объектив-то не влезешь, дылда, как тебя снимать?

Амеба скрипела:

– Ребята, ребята, это нехорошо. Нельзя смеяться над чужими мечтами, даже если они вам кажутся самонадеянными.

Майя сидела, согнувшись над партой, изо всех сил стараясь делать вид, что не слышит насмешек, что все это происходит не с ней. "А я все равно буду актрисой, – твердила она себе, до боли кусая губы. – Буду, буду, буду – и все!"

К семнадцати годам Майя неожиданно сделалась красавицей. Оказалось, что если перестать сутулиться, стесняясь своего роста, очки заменить на линзы, а длинные, пшеничного цвета волосы выпустить из косы, то из унылого подростка превращаешься в юную, стройную и воздушную нимфу. Тут и остальные заметили, что глаза у Майи огромные, травянисто-зеленые, брови вразлет, верхняя губа капризно вырезана сердечком, а легкие, чуть вьющиеся пшеничные волосы достают до поясницы.

Одноклассники уже не потешались над ней. И недавний враг Лебедев теперь все норовил подобраться поближе, сесть за Майкину парту и как бы невзначай тереться коленкой о коленку. Но Майе все это было неинтересно – она уже ходила в районную театральную студию. Там и проходила ее настоящая жизнь.

* * *

В театральной студии с ними занимался молодой преподаватель, Костя Панкратов, только что закончивший воронежское театральное училище. Амбициозному выпускнику не повезло: в этом сезоне ни в один столичный театр его не взяли. Пришлось браться за молодняк, учить их тем нехитрым приемам, что самому удалось вынести из воронежской альма-матер.

Учеников, большую часть которых составляли девушки, мечтавшие стать кинозвездами, он учил правильно говорить. Не картавить, избавляться от говора. Красиво ходить, не вжимая испуганно голову в плечи при каждом его окрике. Они заучивали басни, разыгрывали их по ролям.

Иногда Костя ставил им сценический бой, фехтование, преподавал навык двигаться в сценическом пространстве.

Майе занятия ужасно нравились, она с нетерпением ждала, когда же препод начнет ставить с ними серьезную, "взрослую" пьесу.

Майя не сомневалась, что именно ей достанется главная роль. Костя давно выделял ее из всей группы, хвалил ее этюды, говорил, что у Майи от природы поставленный и звучный голос. Кроме того, она была самая красивая из девчонок, и даже увлеченные собой ее одногруппники, парни, тоже мечтающие о вселенской славе, хотели исполнять простенькие сценки именно с ней. Майя окончательно убедилась, что рождена для сцены и что ее будущее уже сложилось – там будет море главных ролей, цветов и поклонников.

Выпускные экзамены Майя сдала кое-как. Какое дело было ей теперь до школы, когда вся жизнь была там, в студии. Именно там все было настоящее, хоть и фальшивое, и чувства самые искренние, хоть и сыгранные, и люди самые красивые, хоть и загримированные.

Майя избавилась от школы, как от надоевшей поденщины, просто списала ее со счетов – вместе с уроками, отметками, учителями, одноклассниками и приставалой Лебедевым. Все мысли ее теперь были только о поступлении в театральный вуз. Но его – то есть поступления – не случилось. Потому что в студию на репетицию явился знаменитый театральный режиссер Войцеховский.

Майя хорошо запомнила тот день. Они репетировали "Утиную охоту", ей предстояла главная роль Галины, как она и предполагала. Майя специально скрутила волосы на затылке и нацепила давно уже пылившиеся без дела очки, пытаясь казаться старше своих семнадцати лет. Костя Панкратов явился на репетицию весь взмыленный, возбужденный.

– Слушайте сюда, зайцы, – объявил он, собрав всех своих подопечных за кулисами. – Сегодня на занятие придет сам Войцеховский, знаменитый режиссер, между прочим. Смотрите мне, чтоб все играли на пределе человеческих возможностей. Чтоб душу мне выложили на сцене, ферштейн? Кто будет халтурить, лично придушу вот этими самыми руками.

И все засмеялись, потому что представить себе, как добродушный и ленивый Костя Панкратов кого-то душит, было немыслимо.

Майе, впрочем, не нужно было особых причин, чтобы выкладываться на сцене полностью. Даже если бы никого не было в зале, она бы все равно работала на износ. Когда она кричала глубоким, срывающимся голосом мальчишке, играющему Зилова: "Забыл! Ты все забыл!" – ей и саму себя становилось жалко до слез. Она словно и в самом деле становилась замученной женщиной с неудавшейся личной жизнью, до боли влюбленной в своего непутевого, безалаберного изменщика-мужа. Она краем глаза увидела, что в зале, рядом с Панкратовым, сидит какой-то пожилой дядька в темном пиджаке, надетом поверх тонкого свитера, седой и какой-то всклокоченный, и тут же забыла о нем.

После репетиции Панкратов попросил ее спуститься в зал. Майя сбежала со сцены, на ходу сдергивая с носа надоевшие очки и тряся головой, распуская волосы. Навстречу ей с кресла поднялся Войцеховский.

– Дорогая моя, – обратился он к Майе, пыхтя сигаретой, – вы меня, честно говоря, потрясли. У вас большой талант, и растрачивать его на любительскую студию…

– Петр Сергеич, вы не правы. У нас очень серьезная программа… – начал Панкратов.

Но Войцеховский лишь отмахнулся.

– Помолчите, не о вас речь. Вы на своем месте находитесь и вполне ему соответствуете. А девушка – птица более высокого полета, это видно с первого взгляда.

Майя слушала его дифирамбы, особенно не смущаясь. Это были именно те слова, которых она всю жизнь ждала, на которые втайне рассчитывала, о которых мечтала, когда над ней смеялись одноклассники. Сама она не сомневалась, что обладает большим талантом, который просто до сих пор никто не хотел признавать. И вот наконец нашелся человек, который разглядел ее, прочувствовал, оценил. Она смотрела на распинавшегося Войцеховского с благодарностью. Его подвижное, изборожденное морщинами лицо казалось ей сейчас самым прекрасным на свете, умным, тонким, взгляд глубоко посаженных глаз-изюмин, смотревших цепко и печально, казалось, проникал до самого донышка ее души.

Кончилась их встреча тем, что Войцеховский пригласил ее в свой театр. Вот так – с улицы, без актерского образования, впечатлившись лишь одной ее игрой в любительском спектакле.

* * *

Когда Майя впервые перешагнула порог зрительного зала, чтобы пройти на сцену для первой репетиции, то поначалу испугалась. Ей показалось, что вся труппа театра собралась посмотреть на новенькую. И действительно, зал встретил ее в полном молчании. Майе стало зябко от оценивающих взглядов, однако она, взяв себя в руки, прошествовала на сцену.

Первая репетиция прошла удачно. Она ни разу не забыла текст, была органична, к тому же Войцеховский ей все время приветливо улыбался.

Репетиция закончилась, Майя украдкой вытерла пот со лба. Со сцены стали стекаться в зал партнеры по спектаклю. Теперь они вроде бы дружелюбно поглядывали на нее. Майя набралась смелости и поздоровалась с каждым из них.

Первый мучительный день был окончен, Войцеховский же, дождавшись, пока актеры разбредутся по гримеркам, торжественно произнес:

– Из тебя получится отличная актриса. Это ничего, что ты репетировала сегодня вместо первого состава. Когда ты полностью поймешь суть пьесы, вольешься, так сказать, в заданную роль, тоже будешь играть. Дай-ка я тебя обниму. Прими мои поздравления, теперь ты актриса нашего театра. Иди отдавай документы в дирекцию.

Войцеховский крепко обнял ее. Майя, воодушевленная, отправилась оформлять документы. Похоже, ее мечты начали сбываться.

Репетиции были назначены на утро, и Майя, всегда аккуратно причесанная, взволнованная, приходила в театр раньше всех и ждала своего выхода. Чаще всего на сцене репетировала актриса из первого состава, Майе же приходилось сидеть в зрительном зале. За месяц таких репетиций она выучила каждую мизансцену, каждую реплику героев. Премьеру спектакля тоже играла другая актриса, однако Майя надеялась, что вот-вот Войцеховский пригласит и ее на сцену.

Майе очень хотелось играть беременную Стеллу, героиню из любимой ее пьесы "Трамвай желание". Но после премьеры, когда зрители разошлись, к Майе ленивой походкой направилась актриса Введенская, игравшая Бланш, по всей видимости, еще не успевшая выйти из своей роли.

– Деточка, – произнесла Введенская трагическим шепотом, – ты не представляешь, как мне тебя жаль. У тебя нет ни опыта, ни образования, чтобы играть одну из ведущих ролей. К тому же, – Введенская доверительно заглянула Майе в глаза, – я не вижу за тобой таланта… Ты подумай об этом, ведь я тебе только добра желаю. У тебя еще есть время, чтобы заняться чем-то другим.

На этих словах прима удалилась к себе в гримерку. Майя же, ошарашенная таким признанием, отправилась домой обдумывать свое нынешнее положение. Верить в то, что она бездарность, как-то не хотелось. Но слова ведущей актрисы больно задели ее за живое.

Однако она решила не делать поспешных выводов и дать себе время разобраться во всем по мере возможности самой. Мысль о том, что старуха Введенская просто ей завидует, пересилила все остальные мрачные соображения. И Майя пришла к решению не обращать внимания на злобное шипение некоторых актрис. Она молода, талантлива, у нее все впереди, и роль Стеллы в том числе.

Хореографом в театре работала жена Войцеховского. Алле Геннадьевне было хорошо за пятьдесят, она давно уже не танцевала и поэтому утратила балетные формы, стала грузной и одышливой. Тем не менее гоняла Алла Геннадьевна актеров нещадно. Повторяла поставленные ею же танцы по нескольку раз, особенно самые сложные связки. В довершение всего Майю ввели в танцующую массовку сразу нескольких спектаклей, теперь ей действительно предстояло выходить на сцену то цыганкой, то в кринолине девятнадцатого века и ни разу не ошибиться, вступая в такт музыке.

Майе от хореографа доставалось больше всех. Алла Геннадьевна без обиняков заявляла ей, что та бесслухая, не чувствует ритма и что это качество врожденное, ничего поделать с этим нельзя.

– Как ты двигаешься! Как будто с рынка топаешь с авоськами, – говорила, как припечатывала, Алла Геннадьевна. – Нет, все-таки сразу видно, что ты, милая моя, без образования. Ты вообще не чувствуешь художественное пространство сцены.

Майя, измученная ее придирками, уходила с репетиций, хромая на обе стертые в кровь ноги. Оказалось, что работа в театре не ограничивалась вдохновенным парением перед зрителем, это был ежедневный, изматывающий, не имевший никакого отношения к творчеству каторжный труд.

Единственным членом труппы, не проявлявшим открытой враждебности к Майе, был актер Виктор Корабельщиков, главный лирический герой, на которого собиралась своя, самая изысканная публика и самые горячие поклонники. Познакомившись с ним в первые дни после поступления в театр, Майя сразу была очарована его светлыми, льдисто-голубыми глазами, привычкой величаво откидывать ниспадавшую на глаза прядь пепельных волос, горделиво-независимой манерой держаться. Виктору было двадцать девять, и он, кажется, не интересовался ничьим мнением и не пытался завоевать расположение кого бы то ни было из коллег. С Майей он вел себя шутливо-покровительственно, но без высокомерия.

– Ну, привет, юное дарование, – здоровался он с ней за кулисами.

И этого было уже достаточно, чтобы девушка прониклась к нему симпатией в обстановке общей к ней враждебности.

А потом она впервые увидела его на сцене в постановке "Дядя Ваня". Корабельщиков с такой пронзительной тоской смотрел в зал, как будто ничего больше перед собой не видел, кроме печальной судьбы уездного доктора, – его становилось по-настоящему жалко.

Майя ничего не могла с собой поделать: она влюбилась в его талант, в его пристальные льдистые глаза с трагической поволокой. К тому же Корабельщикова после спектакля, как правило, поджидал отряд поклонниц. Майя видела, как уставший Корабельщиков сбегал от них через черный ход театра. Видела его одинокую фигуру, уныло бредущую к автобусной остановке. Действительность отличалась от вымышленного мира, и Майя искренне полюбила Виктора. Любовь эта была с примесью едкой жалости, желанием обогреть одинокого, талантливого и такого красивого парня.

После спектакля Майя поймала его за кулисами.

– Виктор, – сбивчиво начала она, – я видела вас из зрительного зала. Я… я просто не могу выразить, что я чувствовала, пока продолжался спектакль… Вы так играли. Спасибо! Спасибо вам! Я и не предполагала, что такое возможно! Вы талантливее всех в этом театре.

– Ой, да брось изливаться, – усмехнулся он половиной рта. – Поехали лучше поедим где-нибудь.

В небольшом уютном кафе, куда Виктор привез Майю, в воздухе плавали разноцветные размытые огоньки. Мягко темнел бархат обивки диванов. Сладкий запах кальянного дыма сочился над столиками.

Корабельщиков умело расправлялся с седлом барашка. Майя обратила внимание на его руки – длинные пальцы с округлыми бледно-гладкими ногтями, – он так красиво держал посеребренные приборы. Во всех его манерах чувствовалась порода, какой-то прирожденный аристократизм. Майю тянуло к нему, от его слов в душе поднимался удушливый, сладкий дурман.

– Знаешь, почему тебя не любят в театре? – усмехался он, и в зрачках подрагивали вертикальные блики. – Просто они серые, посредственные людишки, тупая биомасса. Они жаждут справедливости, заслуг, добытых трудом и потом. А ты – эфемерное существо, впорхнула на сцену из ниоткуда.

– А вы? – дрогнувшим голосом спросила она. – Вы ведь не испытываете ко мне ненависти?

– Я – нет, – покачал головой он. – Ненависть слишком утомительное чувство. К тому же я не настолько примитивен, чтобы ждать от жизни справедливости. Она бессмысленна и безжалостна, и в этом ее очарование. Слабые надеются на удачу, а сильные сами берут то, что захотят. И никому никогда не воздается по заслугам.

Майе нехорошо становилось от его слов, голова уплывала куда-то, будто она наглоталась отравы. Манкой, терпкой отравы.

Со временем они с Виктором подружились. Ему, казалось, нравилось "развивать" девчонку, едва сошедшую со школьной скамьи. Всегда безукоризненно одетый, чисто выбритый, благоухающий, он водил ее по премьерам и нашумевшим выставкам, затаскивал на богемные вечеринки, представляя всем как свою близкую подругу.

Майе не верилось, что, будучи неопытной простушкой, она сможет вызвать интерес Виктора, но все же надеялась, что он водит ее за собой не просто так. Однако Виктор ни разу не проявил по отношению к ней каких бы то ни было мужских намерений, что Майя, в душе разочарованная, пыталась объяснить врожденным благородством натуры.

Через два месяца, вдрызг разругавшись с матерью, Майя явилась к Корабельщикову с узелком белья и зубной щеткой.

– Можно я у вас переночую, а то мне пойти некуда, – пролепетала она, не смея взглянуть в его прекрасные холодные глаза.

– Да без проблем, живи сколько хочешь. Много места ты не займешь, – усмехнулся он. – Только учти, кровать у меня одна.

Майя вспыхнула, сердце подпрыгнуло и жарко забилось. Она была уверена, что тут-то все и решится. Однако вечером, распив с ней бутылку шампанского по случаю новоселья, Корабельщиков надолго отбыл в ванную, что-то проделывал там с собственной внешностью, а затем вышел в махровом халате, не снимая его, завалился на свою половину кровати, завернулся в одеяло и тут же уснул.

Майя немного поплакала, глядя на его идеальный профиль на подушке. А затем решила, что Виктору, конечно, пришлось преодолеть себя – не мог же он воспользоваться беспомощностью девушки, попавшей в сложное положение.

Отношения с другими членами труппы у Майи все еще оставались натянутыми. В душе она все же была уверена, что третируют ее исключительно потому, что она самая молодая здесь, к тому же приглашенная лично Войцеховским. Войцеховский же поддерживал эту ее уверенность, приглашал к себе в кабинет, обволакивал низким звучным голосом:

Назад Дальше