- Но как мне теперь быть без тебя… У меня никого, кроме тебя… Прошу тебя, Геральдина, прошу… Если хочешь, ходи с Оливером… но разреши мне быть рядом с тобой… просто рядом.
Меня мало-помалу начинает от этого тошнить. Мужчина не должен опускаться до такого! С каждым его словом она все больше и больше входит в роль королевы.
- Между нами все кончено, - заявляет она, а я в это время думаю о том, что его родители бедняки и постоянно ссорятся, что ее родители вообще разошлись, и какие они несчастные и как они делают друг другу все больней, больней и больней. Как часто, как часто, как часто я желаю, чтобы я вообще не родился.
Геральдина замахивается палкой, которую держит в руке, и кричит:
- Уберешься ли ты в конце концов и оставишь нас одних?
Как побитая собака Вальтер плетется прочь и исчезает в темноте между деревьями. Геральдина сразу же отшвыривает палку и бросается мне на шею. Целует меня. Она вся горит.
- Пошли…
- Не сейчас.
- Прошу тебя. Сейчас. Пожалуйста.
- Нет, - говорю я. - Нам пора на ужин.
Она прижимается ко мне.
- Зачем нам еда?
- Нет, - говорю я. - Нам надо на ужин. Особенно мне. Я вообще должен вести себя как можно тише. Я вылетел уже из пяти интернатов. Это последний. Больше меня уже никуда не примут. Ты должна подумать и обо мне.
- Я буду… Обязательно буду думать о тебе… Я никогда не буду создавать тебе трудности, мой любимый, никогда… Я буду делать только то, что ты хочешь… если только ты останешься со мной…
А теперь позвольте спросить вас: вы считаете, что жизнь прекрасна? Всего пару минут тому назад Вальтер вел себя здесь так же униженно и беспомощно, как сейчас Геральдина. То, что я в данный момент в роли господина, - чистая случайность. Я в ней, потому что я не люблю.
- Тогда после ужина, ладно?
Я киваю.
- Опять в овраге..? В нашем овраге?
Я киваю. Но про себя твердо решил, что после ужина сразу же помчусь в "Родники". Я не пойду в овраг. Я вообще не приду больше к Геральдине. Никогда. Ни за что. Во время драки, во время всех этих разговоров мысль моя то и дело возвращалась к Верене. Я думал о том, что ей предстоит. О том, что в четверг в клинике я увижу ее. Верена. Верена. Верена.
- Я так счастлива… Ты не можешь себе представить, что для меня значит сегодняшний день, - говорит Геральдина.
- Пошли есть.
- Хорошо - быстренько поедим. И в овраг! Луна светит… Я в школе приготовила одеяло… Если бы ты знал… Если бы ты знал…
- Что?
- От одного твоего прикосновения я уже почти кончаю. Я люблю тебя, Оливер, я так тебя люблю…
- Если сейчас нас не будет на ужине, то нас засекут. Я себе такого позволить не могу. Тем более не могу себе позволить опять влипнуть в историю с девушкой. Шеф только и ждет чего-нибудь такого.
- Ладно, Оливер, ладно, я иду. Ты, конечно, прав. И еще я знаю, что ты меня не любишь…
Отвечать мне что-нибудь на это? Нет!
- … А любишь ту женщину, которой ты отнес браслет…
На это я как и положено отвечаю:
- Это неправда!
- Нет, это правда… я не знаю, кто она… И знать не хочу… пока… пока ты мне не скажешь то, что я сказала только что Вальтеру.
- Что?
- Уходи прочь. Убирайся. Оставь меня в покое.
Бедняга Вальтер, если б ты знал…
Бедные люди, если б все они знали…
Все-таки какое счастье, что мы так мало знаем, верно?
13
Триста детей ужинают. Столовая находится в подвале главного здания. Много длинных столов. Приходится есть в две смены по сто пятьдесят человек в каждой. Больше зал не вмещает.
Столы весьма изысканно сервированы, воспитатели и учителя следят, чтобы никто не жрал, как поросенок. Как правило, с нами сидит и ест шеф. Я слышал, что в прошлом году он сажал за стол вместе мальчиков и девочек в надежде, что они лучше будут держать себя за столом. Надежда не оправдалась. В этом году шеф испытывает новую систему. Все девочки сидят слева, мы - справа.
Вы не можете себе представить, сколько персонала в таком вот интернате. Поварихи, официантки, судомойки, чистильщицы картошки. Надо накормить триста детей! Три раза в день! Показывая мне мое место, шеф сказал:
- Мало-помалу я впадаю в уныние, Оливер.
- Почему?
- Не хватает персонала. Все уходят. Внизу, в Росбахе военный городок. Туда сманивают от меня людей. Сколько б я не платил, бундесвер предложит еще больше! Ну а девушки - те вообще сходят с ума по ребятам из казарм. Если дела так пойдут и дальше, то вам скоро самим придется чистить картошку, мыть посуду и накрывать на стол!
На этом ужине происходит история с Ханзи и маленьким принцем Рашидом. Попытайтесь наглядно представить себе: большие и маленькие мальчики сидят за одним столом вперемежку. За моим столом сидят Ной и Вольфганг и еще пара больших ребят, а один стул свободен. Я, естественно, тут абсолютно не при чем. Свободный стул рядом со мной. Конечно, Ханзи тут как тут и хочет его занять. Но шеф ему говорит:
- Погоди, Ханзи. Ты уже здесь давно, у тебя есть друзья среди младших мальчиков. Сядь с ними. Ты тем самым сделаешь приятное Али.
- Мне насрать на Али, - сквозь зубы говорит Ханзи.
- Ладно, я этого не слышал, - говорит шеф. - Но следующий раз я такого не пропущу мимо ушей. Ясно, Ханзи?
Маленький калека кивает и глядит на меня, его глаза вновь горят.
- На этот стул сядет Рашид, - говорит шеф. - Господин Хертерих докладывает, что он просил об этом. Потому что сегодня вечером Оливер кое в чем здорово ему помог. Верно?
- Не имею представления, - говорю я и смотрю на маленького принца, который оделся как на официальный прием.
- Я не хочу ябедничать, - говорит принц по-английски.
- Я тоже не хочу, чтобы ты ябедничал, - говорит шеф. - Я и без того знаю, что произошло. Господин Хертерих все мне рассказал. С вашей стороны, Ханзи и Али, это было настоящее свинство. Пожалуйста, Рашид, садись…
- Большое спасибо, - говорит принц и садится между Ноем и мной.
- … А ты иди туда и сядь с Али, - говорит шеф.
Ханзи уходит. Проходя мимо меня, он бормочет:
- После еды мы еще потолкуем.
Все словно в дешевом детективе! Но тем не менее у меня под ложечкой мерзкое ощущение…
Рядом с моей тарелкой лежит красная роза. Вольфганг и Ной уже изрядно нашутились по этому поводу еще до того, как мы с Рашидом сели за стол. Она их страшно забавляла эта роза.
- Пожалуйста, оставьте Оливера в покое, - просит принц.
- Мы не со зла, - говорит Ной. - Ах, любовь, любовь - дар небес.
- Не имею ни малейшего представления, откуда этот цветок, - вяло защищаюсь я.
В ответ на это Ной и Вольфганг обмениваются взглядом и затем смотрят на Геральдину, которая сидит очень далеко от нас за девчачьим столом и наливается пунцовой краской под взглядом моих товарищей. Господи, за что мне все это?
Надо постараться после ужина уйти в "Родники" вместе с Рашидом, Вольфгангом и Ноем. Возможно, это и глупо, но постепенно я начинаю бояться Геральдину - у нее не в порядке с головой, и она способна на все. Сейчас она снова улыбается мне своей ненормальной, похотливой улыбкой, и все это видят…
Только не нужно скандалов. Я беру розу, нюхаю ее и улыбаюсь ей в ответ. Она склоняется над тарелкой и начинает есть, оставляя меня в покое. А у меня в голове все настойчивей мысль: какой дерьмовой была бы моя жизнь, если бы не Верена, Верена, Верена, которую я скоро снова увижу - послезавтра, в четверг.
Официантки с подносами обходят столы, а мы держимся чинно-благородно. Стоит мне посмотреть на Геральдину, как я встречаю ее взгляд. Поэтому стараюсь пореже глядеть в ее сторону. Совсем не глядеть туда я не могу, потому что не хочу наживать врагов. Я не знаю, что известно Ханзи, который сидит неподалеку с Джузеппе, Али и еще парой больших ребят и так смотрит на меня, что я был бы убит наповал, если бы взгляды убивали.
Каждый из нас получает по тарелке с тремя штуками редиски и четырьмя кусочками сыра разных сортов. За столом начинается всеобщий обмен сырами.
- Дай мне кусок эмментальского и возьми у меня жервэ.
- Я больше люблю горгонсолу. Хочешь обменять на эмментальский?
И так далее. Здесь это, кажется, вошло в обычай.
- Ты любишь камамбер? - говорит Ной Вольфгангу и кладет на его тарелку свой кусок. От Вольфганга он получает за это кусок гарцского круглого сыра.
- Гарцский я люблю больше всего, - поясняет Ной.
Геральдина снова начинает смотреть на меня. Она сияет.
Я вижу, как Вальтер, бросив на стол свою салфетку, идет к выходу. Я вижу, что с меня не спускает глаз маленький горбун Ханзи. Я вижу, что на меня глядит Геральдина. Давясь, я глотаю свой сыр.
14
- О, Господи, Боже мой, не я, ведь не я, а шеф не дал тебе сесть со мной, Ханзи! - говорю я.
Я повторяю это уже третий раз. Мы стоим под каштаном перед главным зданием. Сквозь ветви ядовито-зеленым светом светит луна. Другие ученики уже давно разошлись по своим домам. Ужин закончился. Как-то я прочел книгу с великолепным названием "Бедный, безобразный, злой". Это название приходит мне на ум сейчас под взглядом маленького горбуна Ханзи, который смотрит на меня с искаженным от ненависти лицом. Бедность и безобразие явно делают человека злым.
- Мне абсолютно насрать, кто меня пересадил, шеф или кто-то еще. Ты мой брат! Ты должен был защитить меня!
- Я - тебя? Каким образом?
- Ты должен был сказать: я настаиваю, чтобы Ханзи сидел со мной. А ты как в рот воды набрал! Конечно же, принц - он такой благородный! Поэтому ты и защищал его вчера против меня!
- Я его защищал вовсе не потому, что он принц или благородный, а потому что ты вел себя подло по отношению к нему.
- Но ты же мой брат!
- В данном случае это не играет роли!
- Нет играет! Брату или сестре ты должен всегда помогать и защищать их. Иначе какой во всем этом смысл?
Кричат сычи.
Верена Лорд…
Может быть, именно сейчас она говорит своему мужу, что беременна?
- И еще кой о чем я тебе скажу, Оливер: красную розу рядом с твоей тарелкой положил я.
- Ты?
- Ты что думал, Геральдина дура? Ты думаешь, она хочет вылететь отсюда? Ты не заметил, как она покраснела, когда все увидели цветок. Это, - говорит мой "брат", - лишь цветочки по сравнению с тем, что тебе предстоит, если ты будешь ко мне непорядочно относиться.
Я лишь молча смотрю на него.
- Я маленький. Я слабый. Я горбатый. Мне только одиннадцать. Но у меня есть голова. Я могу быть очень неприятным, Оливер. Очень!
Такое с собой, конечно, допускать нельзя.
- Вот что я тебе скажу, Ханзи: плевать я на тебя хотел! Поищи другого брата. Мне в любом случае не нужен брат, который за мной шпионит.
В ответ на это он начинает напевать марш "Ривер Кэй", поддавая ногами камешки.
- Ты понял меня?
- Абсолютно, Оливер. И именно поэтому тебе придется держаться за меня - хочешь ли ты или нет. Я не позволю вот так - ни за что ни про что - какому-то там говенному принцу увести у меня брата, после того как я наконец нашел его себе.
- Что это значит?
- Это значит, что я все знаю, - говорит он, наподдавая ногой камешки.
- Что именно?
- Я все видел.
- А что ты мог видеть?
- Ну, знаешь… Я видел все с Геральдиной и все у башни.
То, что он видел с Геральдиной, мне до лампочки. Но насчет башни надо разузнать поточнее.
- А что было у башни?
- Ты дал девочке марципан, она тебя поцеловала, ты поднялся наверх, потом сверху спустилась дама, а чуть погодя - ты.
- Но ты ведь не знаешь, кто эта дама.
- А вот и знаю.
- Чепуха.
- А вот и не чепуха.
- Ну так скажи тогда, кто эта дама?
- Мать малышки.
- Тоже мне открытие! Но ты не знаешь, как ее зовут.
- А вот и знаю!
- Нет! - Я холодею.
- Да!
- Откуда?
- Летом малышка часто ходила в купальню - ту, что около "А". Она не умеет плавать. Я играл с ней и держал ей резиновый круг. Ее зовут Эвелин Лорд. Значит, и фамилия матери Лорд. Имени я, правда, не знаю. Но ведь Лордов не так уж много, или ты думаешь, я не прав?
15
Вы знаете такой сон (когда вы переели на ночь): будто вы в комнате, стены которой со всех сторон медленно движутся на вас, а пол поднимается и потолок опускается, а воздуха все меньше, и он все жиже, а вы сами ничего не можете с этим поделать? Ничего, абсолютно ничего!
Я прислоняюсь к стволу каштана, зажигаю сигарету и говорю маленькому калеке:
- У тебя не все дома. Это никакая тебе не девочка из купальни. Как, ты сказал, ее зовут?
- Ты знаешь сам не хуже меня. Знаешь, что это была она.
- Нет.
- Вот и прекрасно, - говорит Ханзи.
- Что значит прекрасно?
- Дай-ка мне сначала курнуть.
Я даю ему свою сигарету. Так глубоко может опуститься человек. Он возвращает мне сигарету (ее мундштук теперь весь мокрый), выпускает дым через нос и говорит:
- Если ты, не сходя с места, не обещаешь быть мне братом, настоящим братом и всегда (что бы я не делал), то я расскажу Геральдине, что видел тебя у башни с госпожой Лорд. А потом расскажу еще и шефу. А потом расскажу Вальтеру. А если этого будет мало, то я разузнаю, где живет эта семья, и расскажу господину Лорду. Ведь если у этой женщины ребенок, то, наверное, есть и муж, не так ли? Вот уж он порадуется!
- Ах ты, мразь! - говорю я.
- Вот видишь - я прав.
- Что значит прав?
- Если б ты не боялся, что я и вправду сделаю это, то не сказал бы мне "мразь". Но ты не бойся. До тех пор пока ты мой брат, я с тобой. Я обещаю следить за тем, чтобы вас никто не застукал.
- Кого? Где?
- Геральдину и тебя. В овраге. Где вы договорились встретиться.
- Откуда ты взял?
- Когда вы говорили, я тоже был поблизости. Я всегда рядом с тобой, - говорит он и вновь пугает меня своей ужасной тонкогубой улыбкой-оскалом. - И чтобы у тебя не было сомнений, что я говорю все это на полном серьезе, - продолжает он, - знай, что Геральдина твердо рассчитывает еще раз повидать тебя сегодня.
- Откуда ты знаешь?
- Я ей обещал, что ты придешь.
- Ты ей…
- Да. Я. Это чтобы дать тебе кое-что почувствовать. Как и с розой. Пойми наконец, что я не позволю отнять тебя у меня.
- Ханзи, ты ненормальный!
- Конечно. А ты что думал? Я кретин. Я калека. И поэтому мне так необходим ты! Такая, как Геральдина, тоже была бы в самый раз! Но такие не для меня. И вообще мне, такому изуродованному и страшному, век не видать красивой девушки. Но поцелуй от Геральдины я все-таки получил!
- Когда?
- Когда сказал ей, что кое-что знаю о тебе и что ты придешь в овраг. Что тебе придется прийти туда. И тебе-таки придется! Иначе я скажу Геральдине, как зовут женщину, с которой ты встречался у башни.
Стоп, стоп! Ему одиннадцать. Мне двадцать один. Может быть, мне все-таки удастся, коль скоро я всегда был такого высокого мнения о своем интеллекте…
- Ханзи! Если уж ты постоянно шпионишь за мной, то ты, конечно, знаешь, как у меня все случилось с Геральдиной.
- Конечно. Она тебя застукала, когда ты забирал браслет, пошла за тобой в лес и навязалась тебе.
- Вот именно. Но я не люблю ее!
- А разве я говорил, что любишь? Ты любишь другую женщину. Ты любишь госпожу Лорд.
- Я не знаю никакой госпожи Лорд.
- Слушай, Оливер, так у нас дело не пойдет. Меня вообще не интересует, кого ты любишь, а кого нет. Мне безразличны и та, и другая. Я хочу сидеть рядом с тобой в столовой и еще, чтобы ты вел себя как настоящий брат.
- А если я добьюсь у шефа, чтобы тебя посадили рядом со мной, и если я буду тебе настоящим братом, что тогда?
- Тогда я буду держать язык за зубами.
- Честное слово?
- Честное благородное слово.
С этими словами он вытаскивает перочинный нож и делает им на запястье такую глубокую царапину, что из нее выступает кровь.
- Пей!
- Зачем?
- Ты мне поклянешься, что останешься мне братом, а я поклянусь, что я не буду больше за тобой шпионить.
"Мы оба наверняка нарушим свои клятвы", - думаю я про себя. Надо же: великие мира сего делают это на официальных приемах с помощью актов и договоров, а горбун Ханзи делает это с помощью перочинного ножа и нескольких капелек крови.
Он протягивает мне свою ручонку. Я слизываю с нее кровь, при этом мне подступает к горлу мой ужин. Ханзи берет мое правое запястье, делает царапину на коже и тоже слизывает капельки крови.
- Вот так, - говорит Ханзи. - Теперь тот, кто нарушит наш договор, умрет.
Пока, кажется, все.
- Иди в овраг. Геральдина ждет тебя. Клянусь, что не пойду за тобой. Но когда ты вернешься в "Родники", зайди ко мне в комнату, дай мне руку и скажи: "Приятного сна, Ханзи". Скажешь только мне одному.
- Почему?
- Чтобы Рашид не задирал носа. Понял?
- Понял, - говорю я.
Давид и Голиаф. Голиаф и Давид. Я потеряю Верену, я подвергну ее страшной опасности, если не сделаю то, что требует от меня эта маленькая бестия.
А маленькая бестия говорит:
- Что поделать, мне приходиться быть таким, Оливер. У меня первый раз за всю жизнь появился брат. Другого у меня никогда не будет. Я не хочу уступать тебя принцу.
- Так ведь я и остаюсь с тобой.
- Но я же вижу, как он к тебе подкатывается.
Ханзи прижимается ко мне:
- Я так люблю тебя…
- Прекрати. Я не люблю этого.
Он оставляет меня в покое. Он наконец уходит - маленький Ханзи.
16
- На этот раз было еще лучше.
- Да.
- Тебе тоже?
- Да.
- Правда?
- Правда, Геральдина.
- Не ври. Ты наверняка уже много раз испытывал такое. И с той, у которой браслет, тоже.
- Нет!
- А чего ты тогда так волнуешься?
- Потому… потому что с той женщиной у меня вообще ничего никогда не было!
- Но будет!
- Нет!
- Почему же нет?
- Потому что не хочу!
- Врешь. Ты хочешь. Я знаю. Но, может быть, это невозможно. Хорошо, если б так.
Сдержал ли этот проклятый Ханзи свое обещание? Скорее всего что нет. Притаился, наверно, где-нибудь в кустах и глазеет, и глазеет, и слушает, и слушает. Всевышний, угораздило же меня попасть в такой переплет.
В маленький овраг светит зеленая луна, и у всех предметов вокруг причудливые очертания. У наших с Геральдиной силуэтов тоже. Мы сидим рядом на каменной глыбе. Она обняла меня за плечи.
Тепло. Кричат сычи и совы и другие лесные звери. Тело у Геральдины горит. Я чувствую это через платье.
- А знаешь, Оливер, я тебе сказала неправду!
- Когда?
- Сегодня днем. Я сказала, что мне неважно, если ты будешь любить другую женщину. Так вот: это неправда.
- Разумеется, неправда.
- Не задавайся. Я на полном серьезе! Я… я… не вынесу, если ты действительно любишь другую… Если я когда-нибудь узнаю, что ты любишь другую, и кто она…
- Тогда обратись к Ханзи.
- Что?
- К хитроумному Ханзи, который знает все на свете. Между прочим, это он устроил спектакль с розой.