Он отвалил, а я ещё с полчаса просидел. В смысле, просто сидел в кресле, ни хрена не делая. Всё думал о Джейн, мол у Страдлейтера с ней свиданье, всё такое. Прям жуткий колотун пробрал - чуть чердак не поехал. Я уже говорил: Страдлейтер просто задвинут на половухе.
Тут снова подваливает Акли: из-за занавески от душа, как обычно. Первый раз за всю бестолковую жизнь я ему обрадовался. Хоть от мыслей отвлёк.
Проторчал почти до ужина, всё вещал, де зверски презирает всех в Пенси, а сам выдавливал огромный прыщ на подбородке. Даже платок не взял. Честно говоря, думаю, ублюдок и платка-то не держит. Во всяком случае, я ни разу не видел.
5
По субботам в Пенси на ужин вечно одно и то же. Дают отбивную; считается, якобы ну самый настоящий пир. Готов спорить на тыщу - дают, ибо в воскресенье туда приезжает куча родителей; папик Тёрмер, наверно, скумекал: каждая мамочка спросит драгоценного сыночка, чем кормили вчера вечером, и тот ответит: "Мясом". Гнусное надувательство! Посмотрели б вы на тамошние отбивные. Какие-то жёсткие сухие ошмётки - ножом не раздерёшь. К ним всегда подают комковатую картофельную размазню, а на сладкое - яблочную запеканку с сухарями, но её никто не ест, разве только приготовишки, ведь они ещё ни фига получше не видели, да чуваки вроде Акли, которые жрут всё.
Выходим из столовой, а на улице просто сказка. Снег сыплет, словно сумасшедший; уже довольно глубоким слоем лежит на земле. Вокруг - обалденная красотища, все стали бросать снежки, вообще дурачиться. Детство заиграло, небось, но веселились от души.
Свиданья иль ещё чего-нибудь этакого я не намечал, ну мы с одним другом - Мэлом Броссаром из сборной по борьбе - решили прокатить на автобусе в Аджерз, съесть там по булочке с рубленым мясом и расплавленным сыром, а пожалуй посмотреть какое-нибудь вшивое кинцо. Ни ему, ни мне не хотелось сидеть весь вечер да протирать задницу. Я спросил Мэла, не возражаешь, с нами поедет Акли. А спросил почему: субботними вечерами Акли вообще ни хрена не делает, кроме как торчит у себя в комнате да ковыряет прыщи. Мэл сказал, дескать возражать-то не возражает, но и не слишком в восторге. Не особо ему Акли по нраву. Короче, разошлись по комнатам собираться, всё такое; пока я надевал мокроступы да остальную муру, крикнул старине Акли, как мол насчёт прошвырнуться в кинишко. Он меня прекрасно слышал через занавески от душа, но сперва не откликнулся. Чувакам вроде него в облом отвечать сразу. В конце концов возник из-за чёртовой занавески, завис на пороге душевой и спросил, кто ещё идёт. Ему всегда надо знать, кто идёт. Клянусь, попади Акли в морское крушенье да подплыви к нему спасательная лодка, первым делом полюбопытствует, кто на вёслах, а не доложат - внутрь не полезет. Я сказал, дескать идёт Мэл Броссар. Тогда он говорит: "Редкостная тварь… Ладно. Погоди чуток". Ну прям осчастливил.
Сборы заняли у него чуть ли не пять часов. Пока чувак одевался, я подошёл к окну, открыл створку и скатал снежок. Снег оказался очень хороший, липкий. Но так никуда и не бросил. А ведь уже замахнулся. В легковушку на другой стороне улицы. Но передумал. Она стояла столь хорошенькая, беленькая. Потом прицелился в водоразборный столбик, однако тот тоже выглядел слишком хорошим, белым. Короче, так никуда и не бросил. Закрыв окно, стал ходить по комнате, сминая снежок крепче, крепче. Чуть позже садясь в автобус с Броссаром и Акли, всё ещё держал его в руке. А водитель открыл дверцу и заставил выбросить. Я пытался объяснить, мол не намерен снежок ни в кого кидать, но тот не поверил. Люди ни в жисть никому не верят.
Броссар с Акли уже видели ленту, которую там крутили; короче, мы съели по две-три булочки с рубленым мясом и расплавленным сыром да немного поиграли на автоматах, а потом загрузились в автобус и поехали обратно. Вообще-то наплевать, что не пошли в кино. Во-первых, показывали какую-то с понтом веселуху - Кэри Грант, всё такое прочее. К тому ж я уже ходил к великому немому с Броссаром и Акли. Оба ржут, точно кони, над какой-то вовсе не смешной хренотенью. С ними даже сидеть рядом - и то не в жилу.
В Пенси вернулись примерно без четверти девять. Броссар - завёрнут на бридже, посему стал рыскать по всей общаге, с кем бы сразиться. А старичок Акли завалил к нам в комнату, просто для разнообразья. Но не сел на ручку страдлейтеровского кресла, а лёг на мою кровать да уткнул рожу в подушку, представляете? Вещал занудным голосом какую-то мутотень, ковыряя прыщи. И никак не удавалось его выкурить, хоть я сделал чуть не тыщу намёков. Всё нудил про какую-то мочалку, с кем якобы переспал прошлым летом. Раз сто уже о ней рассказывал. И всю дорогу по-новому. То трахает её в тачке двоюродного брата, то под каким-то дощатым настилом. Само собой, сущая брехня. Он самый настоящий девственник. Подозреваю, даже не щупал ещё девчонок-то как следует. В конце концов пришлось прямо сказать, мол надо писать сочиненье для Страдлейтера и дескать уматывай к чёртовой бабушке, а то нельзя сосредоточиться. Он, конечно, отчалил, но без особой спешки, как обычно. После его ухода я надел пижаму, халат, балдёжную охотничью кепку - и взялся за сочиненье.
Как назло не удавалось вообразить ни комнату, ни дом, ни ещё чего-нибудь и запечатлеть, как просил Страдлейтер. Вообще-то меня не особо прикалывают рассказы про всякие там комнаты с домами. Ну я взял да настрочил про лаптёжную перчатку моего брата Элли. Она очень живописная. Правда. У Элли имелась перчатка полевого игрока-левши. Он был левшой. А живописная, поскольку братишка всю её исписал виршами: пальцы, кармашек, и вообще. Зелёными чернилами. Начеркал строчки и читал на поле между подачами. Он умер. Заболев белокровием, скончался в Мэне 18 июля 1946 года. Вы б его полюбили. На два года младше меня, зато раз в пятьдесят умнее. Обалденно толковый. Препы вечно писали маме, мол приятно, что у них учится Элли. Без трёпу. Взаправду так думали. В нашей семье он считался самым умным, вообще самым-самым. Отродясь ни на кого не серчал. Говорят, рыжих весьма легко разозлить, но Элли сроду не злобился, а был он очень рыжий. Щас поймёте, насколько. Я начал играть в гольф ещё в десять лет. Помню, однажды - в то лето мне стукнуло двенадцать - отрабатываю удар с колышка, всё такое; вдруг чувствую: обернусь - и увижу Элли. Повернул голову - точно: сидит на велике за забором - там эдакая загородка вокруг поля - в общем, сидит шагах в ста пятидесяти позади меня да поглядывает на мои упражненья. Во насколько рыжий. Но Господи, до чего же клёвый парень. Иногда за едой вдруг как засмеётся о чём-то пришедшем на ум - чуть из кресла не выпадет. Мне тогда всего тринадцать набежало; родители хотели показать врачам по мозговым расстройствам, и вообще, - ведь разбил все окна в гараже. Я их не осуждаю. Честно. В ночь его смерти я спал в гараже - вот и вышиб кулаком все проклятые окна к чёртовой матери. Даже норовил расколошматить стёкла легковушки, на которой мы ездили тем летом, но не сдюжил: руку уже размолотил, и вообще. Глупая выходка, согласен, но я почти ни хрена не соображал; и потом вы же не знали Элли. Рука даже сейчас ещё порой побаливает, к дождю там, всё такое, и кулак с тех пор не сожмёшь по-настоящему - в смысле, крепко, - но честно говоря, по фигу. В смысле, всё равно ведь не собираюсь становиться каким-нибудь трёхнутым костоправом, или скрипачом, иль ещё кем-нибудь.
Короче, написал про неё Страдлейтеру сочиненье. Про лаптёжную перчатку старины Элли. Вообще-то она даже лежала в чемодане - достав, перекатал с неё вирши. Правда, вынужденно дал Элли другое имя, иначе б смекнули, дескать он брат не Страдлейтера, а мой. В лом, конечно. Но ни фига другого живописного в голову не шло. А по большому счёту-то писал с удовольствием. Сочиненье заняло целый час, потому как пришлось печатать на вшивой страдлейтеровской машинке - всю дорогу заедала, зараза. Свою ведь одолжил одному чуваку с нашего этажа.
Закончил, наверно, около половины одиннадцатого. Не особо переутомился, вот и решил немного поглазеть в окно. Снег уже не шёл, но то и дело откуда-то слышалось, как у людей не хотели заводиться тачки. А ещё долетал храп старины Акли. Через козлиные занавески от душа все звуки просачиваются. У него воспаленье носовых пазух, посему во сне тяжело дышать. Насквозь гнилой чувак. Воспаленье носовых пазух, прыщи, зубы паршивые, изо рта воняет, ногти заскорузлые. Не захочешь, а чуток пожалеешь чокнутого придурка.
6
Отдельные подробности разве в башке удержать? Например, во сколько Страдлейтер вернулся со свидания с Джейн. В смысле, никак не вспомню точно, чего делал, услышав его чёртовы дурацкие шаги по проходу. Наверно, всё ещё смотрел в окно, - нет, запамятовал, честное слово. Потому как чертовски волновался. Стоит по-настоящему о чём-то запереживать, не до приколов. Даже в уборную тянет, ежели столь хреново. Но я не иду. Слишком встревожен, дабы куда-то идти. Неохота всякими хожденьями прерывать беспокойство. Знай вы Страдлейтера - тоже вскипели б. Мы с подлецом несколько раз на двоих встречались с девчонками. Ни стыда у него, ни совести. Честно.
Короче, в проходе линолеум, всё такое, вот я издалека и услыхал чёртовы гнусные шаги. Даже не знаю, где сидел, когда он вошёл - в своём кресле, то ли в его, то ль на подоконнике. Клянусь, никак не вспомню.
Короче, входит и чего-то пробормотал про холод на улице. После говорит:
- Вот чёрт, а где весь народ? Тихо, словно в покойницкой.
Я отвечать не собирался. Раз он такой адский тупица, даже не понимает, что в субботу вечером все или гуляют, или спят, или уехали на выходные домой, о чём с ним вообще разговаривать. Страдлейтер начал раздеваться. О Джейн - ни хрена ни слова. Ни полслова. Я тоже. Просто за ним наблюдаю. Он только поблагодарил за куртку и повесил её на плечики в шкаф.
Потом стал снимать галстук, а сам спрашивает, написал ли я чёртово сочиненье. У тебя, говорю, на кровати. Он подошёл, расстёгивает рубашку, читает. Стоит, читает, вроде как поглаживает голую грудь, живот - а на роже эдакое ослиное выраженье. Всю дорогу гладит грудь или живот. Просто от себя балдеет.
Вдруг говорит:
- Господи, Холден. О чёртовой лаптёжной перчатке.
- Ну и чё? - спрашиваю, адски стиснув зубы.
- Чё ну и чё?Говорил же: нужно на хрен о комнате, или доме, иль ещё чём.
- Ты сказал, нужно чево-нь’ть живописное. Какая на фиг разница - ну, о лаптёжной перчатке.
- Чёрт тебя побери! - адски разозлился. Прям рассвирепел. - Вечно всё делаешь через жопу. - Посмотрел в мою сторону. - Правильно тебя поганца выперли. Ни хрена не сделаешь по-человечески. Вот именно. Ни-хре-на.
- Ну хорошо, тогда забираю.
Подошёл, выхватил у него из руки к чертям собачьим сочинение да порвал.
- Зачем уж так-то, урод? - спрашивает.
Я даже не ответил. Просто бросил обрывки в мусорную корзину. Потом лёг на кровать; мы долго молчали. Он снял шмотки, остался в одних трусах, а я прямо в кровати закурил. Вообще-то курить в общаге нельзя, но поздно ночью, пока все спят или разъехались и никто не учует дым, отчего б не посмолить. А ещё хотелось позлить Страдлейтера. Из себя выходит, чуть только нарушают какие-нибудь правила. В общаге сроду не курит. Только я.
Он так и не сказал ни одного-единственного слова про Джейн. Вынудив заговорить меня:
- Поздновато ж ты вернулся, коль она отпросилась только до полдесятого. Небось из-за тебя опоздала?
Он как раз, сидя на краю кровати, стриг ногти на ногах:
- На несколько минут… Кто ж отпрашивается в субботу до полдесятого?
Господи, как я его ненавидел.
- В Новый Йорк ездили?
- Совсем рёхнутый? Кой к чёрту Новый Йорк, раз она отпросилась только до полдесятого?
- Да, непруха.
Он поднял глаза:
- Слушай, хочешь курить - иди в умывалку. Ты к чёртовой матери отваливаешь, а мне ещё долго здесь торчать, до самого выпуска.
Я даже вниманья не обратил. Правда. Продолжаю дымить, точно паровоз. Только на бок повернулся и смотрю, как чувак стрижёт гнусные ногти. Во шарага! Всю дорогу кто-то стрижёт ногти, выдавливает прыщи, то ль ещё чего.
- Передал ей привет? - спрашиваю.
- Угу.
Ни черта не передал, сволочь!
- Ну, а она? Спросил - по-прежнему держит все дамки в заднем ряду?
- Даже не думал спрашивать. Господи, мы чего, по-твоему, целый вечер на хрен в шашки играли?
Я отвечать не собирался. Боже, до смерти его ненавидел!
- Куда ж ходили, раз не поехали в Новый Йорк? - спрашиваю, немного погодя. А сам с трудом сдерживаю предательскую дрожь в голосе. Ё-моё, весь напрягся; чую: чего-то на меня накатывает.
Он кончил стричь ногти, встал с кровати - в одних трусах, всё такое - да ни с того ни с сего на фиг разыгрался. Подошёл, стал с наклонами в шутку бить меня по плечу.
- Завязывай, - говорю. - Куда ходили-то, раз не поехали в Новый Йорк?
- Никуда. Просто посидели в тарантасе.
Опять понарошку ударил в плечо.
- Завязывай…В чьём тарантасе?
- Эда Бэнки.
Эд Бэнки натаскивает в Пенси баскетболистов. Хренов Страдлейтер один из его любимчиков, ибо играет столба, потому Эд Бэнки всегда даёт ему тачку. Ученикам вообще-то брать тачки у препов не разрешено, но у спортсменов недоношенных собственная тусовка. В каком заведеньи ни учусь, телесно-мышечные всю дорогу вместе кучкуются.
Страдлейтер продолжал у плеча бой с тенью. В руке держал зубную щётку, потом сунул её в рот.
- А чё делали? Трахнул её в долбанной тачке Эда? - а у самого голос жутко дрожит.
- Выбирай выраженья. По сусалам получить хочешь?
- Дык трахнул?
- Не твоё собачье дело, дружище.
Дальше помню как-то не очень. Вроде бы встал с кровати, якобы иду в умывалку, и тут же врезал ему со всей силы, а метил прям в зубную щётку, дабы проткнула чёртову вонючую пасть. Но промахнулся. В торец не попал. Смазал по уху и всё. Чувствительно, конечно, но не столь сильно, как хотелось. Наверно получилось бы мощнее, но бил-то правым кулаком, не до конца сжимающимся. После того случая, ну я рассказывал.
Короче, помню, уже лежу на полу, он сидит у меня на груди, рожа вся багровая. Ага - придавил грудь гнусными коленями, авесит чуть не тонну. И руки мои держит, чтоб ещё раз не вмазал. Не то б его убил.
- Ты к чёрту ополоумел? - повторяет, а тупая рожа всё наливается, краснеет.
- Убери сраные колени с моей груди. - Сам чуть не плачу. Правда. - Отпусти, кому говорят, сволочь паршивая.
Но он не отпускает. Вцепился мне в руки, держит, а я обзываю его сукиным сыном да кем попало - часов десять без остановки. Точно не помню, чего наговорил. Сказал, дескать ему кажется, якобы вправе трахать, кого захочет. Дескать ему по фигу, оставляет девчонка дамки в последнем ряду или нет, а по фигу мол потому, что тупорылый придурок. Не любит, когда его придурком называют. Все придурки просто ненавидят, коль их называют придурками.
- Заткнись сейчас же, Холден, - морда такая здоровенная, багровая, тупая. - Заткнись, понял?
- Не знаешь даже Джейн она или Джин, придурок чёртов!
- Заткнёшься ты или нет? Холден, чёрт побери, предупреждаю, - по-настоящему его достал. - Заткнись, а то плохо будет.
- Убери грязные вонючие придурошные колени с груди.
- Отпущу - станешь ещё возникать?
Я даже не ответил.
Опять спрашивает:
- Холден. Отпущу - заткнёшься?
- Да.
Он встал, я тоже. Чёрт, грудь болит от его гнусных коленей.
- Грязный тупой сукин сын и подонок.
Тут он вконец рассвирепел. Стал размахивать толстым дурацким пальцем у меня перед лицом:
- Холден, чёрт побери, предупреждаю. Последний раз. Или заткнёшь хлебало, или…
- И не подумаю, - я уже почти орал. - Все вы подонки одинаковые. Даже поговорить не хотите. Первый признак подонка. С ним нельзя поговорить по-челове…
Тут он со всей силы врезал и опять сбил с ног. Не помню, отключался я или нет, однако вряд ли. Ведь только в кино запросто вырубают всех направо-налево. Но из носа вовсю хлещет кровь. Смотрю вверх - прямо над головой стоит Страдлейтер. С дурацкими умывальными принадлежностями под мышкой.
- Следовало заткнуться, раз говорят, - сказал как-то насторожённо. Наверно, замандражировал, не разбил ли голову иль ещё чего, хряпнувшись на пол. Жаль я ни хрена не расшиб.
- Сам, - говорит, - к чёрту напросился, - ё-моё, во перетрухнул.
Я даже не думал вставать. Просто, лёжа на полу, продолжаю обзывать его придурком, сукиным сыном. А у самого прям слёзы от злобы наворачиваются.
- Слушай. Поди умойся, - сказал Страдлейтер. - Слышь меня?
Сам, говорю, умойся, подонок - детский лепет, конечно, но просто адское затменье нашло от злости. А по пути в умывалку, говорю, зайди к г-же Шмидт, трахни её. Г-жа Шмидт - жена дворника. Ей лет шестьдесят пять, не меньше.
И всё сижу на полу, ну Страдлейтер хлопнул дверью да пошёл в умывалку. Тогда я поднялся. Но нигде не вижу чёртову охотничью кепку. Потом нашлась. Под кроватью. Надев её козырьком назад, мне так больше по вкусу, шагнул к зеркалу посмотреть на свою дурацкую рожу. В жисть не видал столько кровищи. На губах, на подбородке, даже на пижаме и халате. Немного перетрухнул, а взгляд фига с два отведёшь. Кровь, всё такое - просто крутейший чувак. В жизни я дрался всего два раза, причём обе драки проиграл. В общем, никакой не крутой. И войны осуждаю, коль уж совсем честно.
Я подозревал, старина Акли скорее всего из-за потасовки проснулся. Ну и прошёл к нему через занавески от душа - просто поглядеть, чем он там, чёрт побери, занят. Вообще-то крайне редко захожу в его комнату. Там вечно чем-то воняет - нутро у Акли больно уж гнусное, наверно потому.
7
Сквозь занавески пробивался свет из нашей комнаты; вижу - он в кровати. И на все сто уверен: не спит.
- Акли? Бодрствуешь?
- Ну.
Вообще-то темновато; наступив на чей-то ботинок, я чуть к чёрту не загремел. Акли приподнялся в постели, опёршись на руку. Вся рожа намазана какой-то белой дрянью от прыщей. В темноте смахивает на привиденье.
- А чё вообще на фиг делаешь-то? - спрашиваю.
- В каком смысле чё на фиг делаю? Пытался уснуть, а вы подняли шум, как эти. Из-за чего на фиг драка-то?
- Где тут свет? - никак не найду выключатель. Шарю по всей стене.
- Свет-то зачем?… Прям около руки.
Наконец я нащупал и повернул выключатель. Акли поднял руку к глазам, дабы не слепило.
- Боже мой! - говорит. - Где йто ты на хрен?
Имея в виду кровь, всё такое.
- Чуток побуцкались с чёртовым Страдлейтером.
Я сел на пол. У них в комнате сроду нет кресел. Чёрт знает, куда их девают.
- Слушай, - говорю. - Сгоняем в канасту?
Он любит поиграть в картишки.
- У тебя ещё кровь идёт, вот чёрт. Приложил бы чего.
- Сама перестанет. Слушай. Давай перекинемся в канасту, а?
- Какая к чёртовой матери канаста! Знаешь, сколько время? Хоть примерно?
- Ещё не поздно. Часов один’цать-полдвенадцатого.
- Не поздно! О Господи, мне ж на обедню рано утром. А вы начинаете орать да драться среди чёртовой… Слушай, из-за чего драка-то?