Совсем не грубо спросил. Наоборот, очень даже вежливо, и вообще. Но они-то, чёрт побери, решили, мол очередная хохма, да снова захихикали. Честно - дуры набитые.
- Давайте, - говорю. - Покружу вас по очереди. Идёт? Ну! Давайте!
Во припёрло поплясать.
В конце концов белокурая встала - приглашал-то ведь её, дураку ясно, - и мы пошли на площадку. Две другие чуды-юды чуть не захрюкали. Видать впрямь приспичило, раз с ними связался.
Но усердствовал не зря. Двигалась белокурая просто круто. Пожалуй, лучше всех, с кем выпадал случай плясать. Кроме шуток, кой-какие отупенные дуры просто отпадные плясуньи. А взять взаправду толковую девчонку - дык та всю дорогу норовит водить тебя по всей площадке, а то и вообще ноги переставлять ни хрена не умеет, с такой лучше сидеть за столиком да потихонечку напиваться.
- Здорово пляшете, - говорю белокурой. - Вам надо таковским зарабатывать. Правда. Я однажды танцевал с профессионалкой - дык у вас гораздо лучше выходит. Слыхали про Марко с Мирандой?
- Чево? - даже меня не слушает. Помещенье осматривает.
- Я говорю, слыхали про Марко с Мирандой?
- Не знаю. Нет, не знаю.
- Ну танцоры. Она пляшет, но не очень клёво. Делает всё положенное, но всё равно не крутяк. Знаете, какая девушка по-настоящему чумово пляшет?
- Чево? - нет, даже не слушает. Мысли где-то витают.
- Я говорю, знаете, какая девушка взаправду чумово пляшет?
- Не-а.
- Понимаете - вот моя рука у вас на пояснице. Если мне кажется, якобы ниже моей руки ни шиша нет - ни попки, ни ножек, ни ступней, ни фига - такая девушка впрямь чумово пляшет.
Но она не слушала. Тогда я решил немного помолчать. Мы просто кружили. Господи, во здорово дурында двигается! Вонючие "Кореши" играли песню "Одна из многих", даже им не удалось её испортить. Обалденная вещь! Во время танца я ни фига не отчебучивал - ненавижу чуваков, выпендривающихся на площадке, - но и мешкать ей не давал, а она ни разу не сбилась. Самое смешное - вроде б девица тоже балдела, но тут вдруг жуткую глупость сморозила:
- Вчера вечером мы с девочками видели Питера Лорра. Кинолицедея. Собственнолично. Текущую печать покупал. Такой очаровашка.
- Вам повезло. Крупно повезло. Понимаете?
Вот дура безмозглая. Но пляшет!.. Я не сдержался и тронул губами её глупенькую головку - ну знаете, где пробор, всё такое. Она жутко осерчала.
- Эй! Ты чево?
- Ничево. Просто так. Вы охренительно двигаетесь. У меня есть сестрёнка, только ещё в чёртовом четвёртом классе. Вообще пляшет лучше всех на свете; у вас почти столь же здорово выходит.
- Не выражайся, пожалуйста.
Ё-моё, какая женщина. Королева, Господи Боже мой.
- Откуда вы приехали?
Не отвечает. Наверно, всё высматривает, не появится ль очаровашка Питер Лорр.
- Откуда вы приехали? - спрашиваю ещё раз.
- Чево?
- Откуда вы приехали? Не хотите - не отвечайте. Не надо напрягаться.
- Из Сиэтла, государство Уошингтон, - ну прям сделала большое одолженье.
- С вами очень приятно беседовать. Понимаете?
- Чево?
Я промолчал. Всё равно не врубится.
- Давайте спляшем джиттербаг, в случае сыграют быструю песенку. Не допотопный с подскоками да всякой дребеденью, а простенький, но со вкусом. Стоит заиграть быструю - пойдут плясать только старики с жирными, посему места у нас будет много. Договорились?
- Мне всё равно. Слушай, а сколько те ваще-то лет?
Чё они поголовно привязались? Аж противно.
- О боже. Обязательно надо всё испортить, - говорю. - Двенадцать, чёрт побери, однако выгляжу старше.
- Знаешь чево? Сказано же. Не люблю руготню. Раз нацелен выражаться, лучше посижу с подругами, понял?
Я стал просить прощенья по-сумасшедшему, ибо лабухи заиграли быструю вещь. Мы с ней начали джиттербаг, но очень лёгенький-простенький, не пошлый. Плясала она здорово. Только тронешь - сразу всё улавливает. А вращаясь, столь смачно оттопыривала кругленькую попочку. Я просто торчал. Правда. Пока плясали, почти в неё влюбился. С мочалками вечно так. Глянуть не на что, глупа до безобразья, но раз хоть чего-то умеет делать клёво, ты уже чуть ли не страстью воспылал, ну и несёт чёрт те куда. Мочалки. Господи Иисусе, от них башню сносит. Честно вам говорю.
Они за свой стол не пригласили - в основном почему: слишком уж неотёсанные, - но я всё равно подсел. Белокурую, с кем плясал, звали Бёрнис Крэбз, то ли Кребз. Двух пострашнее - Марти да Лаверн. А меня, говорю, величают Джим Шишак, просто для прикола. Потом попытался завести хоть сколько-нибудь толковый разговор, но тщетно. Не руки ж им выкручивать. Трудно сказать, какая из трёх самая тупоголовая. Все они постоянно оглядывали чёртово заведенье, словно в него вот-вот косяком повалят кинозвёзды. Небось, думали, мол те как приезжают в Новый Йорк - сразу рвут в "Лавандовую комнату", а не в "Аист", "Марокко" иль ещё куда покруче. Короче, целых полчаса бился, пока выяснил, кем они у себя в Сиэтле работают. Все трудились в страховой конторе. Спрашиваю, по душе ль работа, но как вы думаете - добился от дурынд вразумительного ответа? Две страхолюдины, Марти с Лаверн, выглядели сёстрами, но стоило про то спросить, очень обиделись. Ни одна, конечно ж, не хотела походить на другую, и не стоит их особо винить, однако всё равно смешно.
Я плясал со всеми тремя по очереди. Одна из страшил, Лаверн, плясунья неплохая, зато вторая, старушка Марти, просто караул. Точно Статую Свободы по всей площадке ворочаешь. Дабы получить от эдаких упражнений хоть какое-то удовольствие, я чуток поприкалывался. Сказал, якобы вижу в другом конце зала знаменитого лицедея Гари Купера.
- Где? - аж вся затряслась на фиг. - Где?
- Эх, прозевали. Уже вышел. Следовало сразу смотреть, чуть только сказал.
Почти остановившись, она стала пялиться поверх голов в надежде разглядеть.
- Вот блин! - говорит.
Да, крепко огорчена, и всё из-за меня. Я чертовски пожалел о шуточке. Над определёнными людьми нельзя подтрунивать, даже коль того заслуживают.
Но послушайте, в чём прикол-то. Едва вернулись к столу, мымра говорит двум другим, мол из кабака вот прям щас вышел Гари Купер. Ё-моё, Лаверн и Бёрнис, услыхав, чуть с собой не покончили. Ужасно запереживали, набросились на Марти, видала ль его, да чё, да как. Видала, говорит, но лишь мельком. Я прям отпал.
Стойку уже прикрывали; я быстренько заказал всем девицам по два коктейля, а себе попросил притаранить ещё две стакашки коки. Стол чуть не прогибался от бокалов. Одна из чудищ, которая Лаверн, всё поджиглетничала, чё’й-та мол хлещу только водицу. Шутки напрочь дуболомистые. Они со старушкой Марти лакали прохладительные смеси - Господи, в середине-то декабря! Совсем не врубаются. А белокурая, ну Бёрнис, глушила виски, запивая водой. Закладывала только так, доложу я вам. Все три постоянно крутили бошками - не пропустить бы кинозвёзд. Почти не разговаривая, даже между собой. Самой словоохотливой оказалась Марти. Всё несла да несла занудную пошлятину: уборную, например, называла "комнаткой для девочек", ещё ей обалденно легло на душу, как обшарпанный кларнетист из шайки "Корешей" встал тюфяком и пропилил две заранее подготовленные горячие импровизации, от коих просто колотун пробрал. Кларнет называла "лакричной палочкой". Короче, сплошной похабон. Другая страхолюдина, Лаверн, считала себя весьма остроумной. Всё приставала, дескать позвони отцу да спроси, не занят ли сегодня вечером. Всё доставала, имеет ли папаша любовницу. Четыре раза спросила - вот острячка! Старушка Бёрнис, ну белокурая, вообще молчала. К ней обращаешься, а она каждый раз: "Чево?" С ума спрыгнешь.
Прикончив выпивку, резко засобирались: пора спать. Дескать завтра рано вставать и бечь на первое представленье в Радио-городок. Уговаривал ещё чуток посидеть, но куда там. Короче, распрощались. Пообещал их разыскать, коли в один прекрасный день приеду в Сиэтл, но вообще-то берёт сильное сомненье. В смысле, что стану разыскивать.
Вместе с куревом и всем остальным попал на тринадцать зелёных. Полагаю, им следовало по крайней мере предложить самим заплатить за напитки, высосанные до того, как к ним подсел. Я бы, конечно, не позволил, но предложить-то надо. Мне, честно говоря, по фигу. Ни хрена не соображают, к тому же шляпы уродские, но с понтом, и вообще… Вскакивать чуть свет ради первого представленья в Радио-городке! Просто тоска зелёная. Представляете, кто-то - ну, скажем, девица в безобразной шляпке - прикатывает в Новый Йорк - из Сиэтла, государство Уошингтон, вот Господи, - дабы, вскочив ни свет ни заря, мчать в Радио-городок на чёртово первое представленье. У меня с тоски аж всё опускается. Лучше каждой по сто выпивок купить, только про эдакое не слышать.
Я свалил из "Лавандовой комнаты" почти сразу после них. Всё равно закрывалось, "Кореши" уже давно не лабают. Да вообще в подобных заведеньях ужасно противно, раз не с кем поплясать вволю, а халдей заместо горячительного тащит грёбаную коку. Во всём мире нет ночного кабака, где не в облом долго сидеть без хмельного и постепенно не нажираться. Или нужна девчонка, от которой по-настоящему балдеешь.
11
По пути в прихожую вдруг вспомнил о Джейн Галлахер. Вспомнил - и опять на ней задвинулся. Сев в какое-то обшарпанное кресло цвета блевотины, представил их со Страдлейтером в тачке проклятого Эда Бэнки; хоть, чёрт побери, совершенно уверен, что Страдлейтер её не трахнул - уж Джейн-то знаю точно облупленную, - всё равно из башки она не шла. Словно свои пять пальцев её знаю. Правда. В смысле, любит не только шашки, но и разные виды телесных упражнений; вот мы, познакомившись, всё лето почти каждое утро играли в теннис, а после обеда - в гольф. Я впрямь сошёлся с ней довольно близко. Не в половом, естественно, смысле - нет, до такого не доходило - просто мы постоянно виделись. Дабы узнать девчонку, не обязательно всю дорогу тащить её в постель.
А свели знакомство из-за ихнего добермана. Приспособился гадить у нас на лужайке, отчего мама жутко досадовала. Звонит мамаше Джейн и устраивает крупную разборку. Моя родительница запросто способна сделать из мухи слона. Дня через два смотрю - у общественного пруда лежит на пузе Джейн. Ну поздоровался. Знал, дескать живёт по соседству, но раньше ни разу не общались, всё такое. Короче, привет мол. Но она дала мне крутого. С адским трудом её убедил, мол мне совершенно на хер по барабану, где гадит их пёс. Пусть хоть в гостиной наложит, коль охота. Словом, после того случая мы с Джейн подружились, и вообще. Тем же вечером сыграли в гольф. Потеряла, помню, восемь мячей. Восемь. А сколько времени её уговаривал хотя б не закрывать во время удара глаза! Но благодаря мне она здорово прибавила. В гольф я играю весьма недурственно. Если скажу, за сколько ударов прохожу все лунки, вы, пожалуй, не поверите. Однажды меня даже хотели снять для учебной плёнки, но в последний миг я передумал. Решил: раз столь сильно ненавижу кино, непорядочно разрешать запихивать себя в какую-то там учебную плёнку.
Она клёвая девчонка, ну Джейн. Не сказал бы, дескать писаная красавица. Но я от неё балдел. Рот немного великоват. В смысле, стоит ей начать говорить и завестись, рот прыгает в пятидесяти направленьях - ну, губы там, всё такое. Просто обалдемон. Причём в жисть его не закрывает до конца, ну рот. Всю дорогу приоткрыт, особенно пока готовится к удару в гольфе или читает книжку. Джейн вечно читала, и очень хорошие книжки. Вирши, всё такое. Кроме моих родственников, она единственная, кому я показывал лаптёжную перчатку Элли, со всеми написанными на ней строчками. Она ведь сроду его не видала, и вообще, потому как в Мэн приехала первый раз - до того-то ездила на мыс Код - но я много про братишку рассказывал. Ей подобная хренотень не по фигу.
Маму она не особо прикалывала. В смысле, родительнице почему-то казалось, якобы Джейн и мамаша нарочно с ней не здороваются, вообще нос воротят. Мама часто видела их в посёлке, поскольку те ездили на рынок - в эдаком "Ласале" с откидным верхом. Родительница даже не считает Джейн хорошенькой. А я считаю. Просто выглядит в моём вкусе, вот и всё.
Помню один день. Мы со старушкой Джейн как бы почти целовались - единственный раз за всё время. Дело происходило в субботу, дождь лил точно сумасшедший, мы сидели на крыльце их дома - огромное такое застеклённое крыльцо. В шашки играли. Я всю дорогу подкалывал, поскольку она упорно держала дамки в последнем ряду. Но подкалывал не сильно. Вовсе не хотел зацепить по-настоящему. Вообще-то при случае обалденно люблю довести девчонку до белого каленья. Но вот чуднó: больше всего мне по вкусу метёлки, коих дразнить особо неохота. Порой думаю, да точно знаю: раздразнишь - и им понравится. Но просто ежели долго с девчонкой знаком и раньше ни разу не подкалывал, то ни с того ни с сего начать трудно. Короче, я про день, в который мы с Джейн чуть ли не целовались. Шёл чертовски зверский дождина, мы сидели у неё на крыльце, вдруг вываливает пьяница, ну муж матери, и спрашивает, наличествует ли в доме курево. Я его знал не очень хорошо, и вообще, но, судя по внешнему виду, эдакий чувак даже разговаривать с тобой не станет, пока ему от тебя чего-нибудь не понадобится. Тот ещё хмырь. Короче, старушка Джейн отнюдь не намерена отвечать на вопрос, где в доме курево. Чувак снова спрашивает, она всё равно не отвечает. Даже глаза от доски не подняла. Ну, он сваливает обратно внутрь. Отчалил, а я спрашиваю Джейн, чё за чёртовы дела. Но она даже мне не ответила. Сделала вид, якобы задумалась над следующим ходом, всё такое. И тут вдруг на доску капнула слеза. На одну из чёрных клеток - ё-моё, до сих пор перед глазами стоит. Она сразу её втёрла пальцем в доску. Не знаю почему, но стало адски не по себе. Тогда я прям подошёл к креслу-качалке и втиснулся с ней рядом - собственно, чуть не на колени ей сел. Тут она по-настоящему заплакала, а я чувствую - уже всю её целую - буквально всю - глаза, нос, лоб, брови, всё такое, уши - повсеместно лицо, кроме губ, понимаете? Вроде как ко рту не подпускала. Короче, в тот раз совсем прям приблизились к тому, чтоб на самом деле поцеловаться. Потом она встала, пошла в дом, надела красно-белую фуфайку, от которой я балдел, и мы попёрлись в чёртово кино. По пути я спросил, не подкатывал ли к ней г-н Кудахи, ну пьянчужка. Она хоть молоденькая, но сложена обалденно, а от энтого козла Кудахи жди всякого. Но Джейн сказала, не подкатывал. Так и не узнал, в чём, чёрт побери, дело. Кой у каких девчонок просто ни в жисть ни фига не выяснишь.
Но не подумайте, якобы она какая-нибудь чёртова ледышка или вроде того, раз мы вообще друг дружку не лобызали да не обжимали. Отнюдь. Мы, например, всё время держались за руки. Тут ни фига особенного нет, я понимаю, но её обалденно приятно держать за руку. У большинства девчонок как: возьмёшь за руку, а у ней чёртова кисть прям отмороженная. Или, наоборот, по-ейному нужно постоянно шевелить пальцами, словно боится тебе наскучить, всё такое. Джейн совсем другая. Приходим, скажем, в проклятое кино иль ещё куда - сразу берёмся за руки и не расцепляем до конца ленты. Причём безо всякой суеты, точно так и надо. С Джейн даже вовсе не беспокоишься, потная у тебя рука или нет. Понимаешь только: вот он - полный улёт. Честно.
Ещё знаете, о чём вспомнил? Однажды в кино она такое отмочила, прям отпад. Уже показывали новости, то ли какую-то другую муру; вдруг чувствую - Джейн положила мне руку на плечи. Во чудеса. В смысле, ведь ещё молоденькая, всё такое, а девицам, обнимающим за плечи, обычно уже лет двадцать пять-тридцать, обычно они эдак прихватывают мужей или детей - я, например, иногда кладу руку на плечи сестрёнке Фиби. Ну, а в случае подобное делает молоденькая девчушка, и вообще, то как же здорово! Просто балдёж.
Короче, сижу в блевотном кресле посередь прихожей и думаю. Джейн, Джейн. Всякий раз, как дохожу до паскудной тачки Эда Бэнки, где она сидит со Страдлейтером, просто чердак съезжает. Ведь понимаю: слишком близко его не подпустила, но чердак всё равно едет. Если уж совсем честно, даже говорить про то неохота.
В прихожей почти никого не осталось, даже белокурые лахудры отвалили. И вдруг страшно захотелось умотать из гостиницы к чёртовой матери. Больно уж тоскливо стало. А я совсем не уставший, всё такое. В общем, поднявшись в комнату, нацепил куртку. Да глянул в окно - как там поживают господа извращенцы. Но свет нигде не горел, и вообще. Я снова спустился, взял тачку и велел водиле ехать в Гринич-Виллидж, к кабаку Эрни. Туда довольно часто ходил Д.Б., до того как уехать в Холливуд на собственную распродажу. Иногда брал в кабачок меня. Эрни - большой жирный чернокожий пианист. Понту до и больше. Даже разговаривать с тобой не станет, разве лишь ты сам крупный начальник, или знаменитость какая-либо, иль ещё кто, однако на фоно играет круто. Столь круто, аж до противности. Толком объяснить не сумею, но ощущенье именно такое. Само собой, игра его мне по душе; тем не менее, порой охота чёртово пианино опрокинуть. Ведь по звуку ясно: чувак и разговаривать с тобой не станет, ежели только ты не большая шишка.
12
Наёмная колымага попалась жутко старая, воняло в ней, словно кого-то только что вывернуло наизнанку. Ночью вечно попадаются заблёванные тачки. Самое паршивое - на улицах тихо да пусто. А ведь субботний вечер. Однако почти ни одного прохожего. То тут, то там парень с девушкой перейдут улицу, обняв друг дружку за пояс, всё такое; или навстречу кодла шпаны с тёлками, все ржут, словно кони, наверняка над чем-то совершенно не смешным. В Новом Йорке волосы дыбом встают, едва кто-нибудь загогочет на улице ночью. Далеко-далеко слыхать. Чувствуешь себя столь одиноким, придавленным. У меня ещё не пропало желанье смотать домой и чуток потрепаться со старушкой Фиби. Но только мы отъехали, вроде как с водилой разговорились. Зовут парня Хорвиц. Гораздо больше мне глянулся, чем предыдущий чувак. В общем, я подумал: вдруг чего знает об утках.
- Послушай, Хорвиц, - говорю. - Ты хоть раз проезжал мимо пруда в Главном саду? У Южного входа.
- Чево-чево?
- Пруд. Ну, озерцо там вроде как эдакое. Где утки плавают. Да знаешь.
- Ага. И чё?
- Дык знаешь? В нём утки плавают. Весной, и вообще. Случайно не имеешь представленья, куда они деваются зимой?
- Куда кто девается?
- Утки. Не знаешь случайно? В смысле - чего, кто-то приезжает на грузовике иль ещё на чём и их увозит, или сами улетают - ну, на юг или куда там?
Старина Хорвиц, повернувшись всем телом, меня оглядел. Страшно заводной чувак. Но парень неплохой.
- Я-то к чёрту откуда знаю? - говорит. - С какого хрена мне знать про такую дурь?
- Ладно, ладно, не бурли, - говорю. Вижу - прям весь разгорячился, и вообще.
- А кто бурлит-то? Никто не бурлит.
Я бросил разговор, раз эдакий адски обидчивый. Но он сам снова начал. Опять так же ко мне обернувшись: