- Вот рыба никуда не уплывает. Остаётся на месте, ну рыба. Прям в проклятущем озере.
- Рыба - совсем другое дело. Рыба да. А я про уток.
- Почему другое? Ни хрена не другое. - Обо всём говорит с обидой. - Господи, рыбе-то тяжельше, ну зима, всё такое, чем уткам. Сам прикинь, Боже мой.
Я немного помолчал. Потом говорю:
- Хорошо. Чего ж делает рыба, и вообще, пока цельное озерцо сплошная глыба льда, люди по нему гоняют на коньках, всё такое?
Старина Хорвиц снова обернулся.
- В каком смысле чё делает? - заорал. - Живёт там, чёрт побери!
- А лёд? Ведь лёд же.
- Ну и чё? Лёд как лёд! - Хорвица охренительно взбутетенило. Я даже боялся, мы догоним столб иль ещё чего. - Рыба прям в проклятущем льду живёт. Породау ней со’тветственная, чёрт побери. Замерзает на всю зиму в одном положеньи.
- Да? А чего ест? В смысле, раз насквозь промерзает, то уж нельзя плавать, пищу искать, и вообще.
- А тело, чёрт побери - ты чё, не врубаешься? Ейное тело поглощает питательные вещества, всё такое, прям из чёртовых водорослей, другой муры, которая во льду. Поры-тоу ней всю дорогу открыты. Порода у ней со’тветственная, чёрт побери. Усёк? - Снова весь развернувшись, на меня глядит.
- Ну, - говорю. А сам завязал трепотню. Побоялся, разобьёт грёбаную тачку, иль ещё чего. И вообще никакого удовольствия разговаривать со столь обидчивым чуваком. - Давай остановимся выпьем где-нибудь.
Он не ответил. Наверно, всё думал. Я опять насчёт остановки. В сущности неплохой парень. Довольно занятный, и вообще.
- Нет время на выпивку, малыш. Чёрт, а сколько те ваще-то лет? Почему не дома, в постельке?
- Не устал.
Я вышел у кабака, расплатился; тут старина Хорвиц снова про рыбу вспомнил. Видать, крепко в башке засела.
- Слышь, - говорит. - Стань ты рыбой, природа-мать о тебе позаботилась бы, ну? Пра’льно? Ты ж не думаешь, якобы рыба к зиме мрёт, ну?
- Нет, но…
- Ты чертовски прав. Конешно, не мрёт, - Хорвиц резко притопил железку. Редко встретишь столь обидчивого чувака. Чего ни скажи - тут же в бутылку лезет.
Несмотря на поздний час, у Эрни клубился народ. В основном всякая шушера: воспитанники приготовиловок да вузов. Вот чёрт, чуть не во всех заведеньях мира рождественский перерыв начинают раньше, чем в том, где учусь я. Даже на вешалке почти нет мест, столько посетителей. Зато довольно тихо - ведь Эрни как раз играл. Пока сидит за фоно - сие считается прям священнодействием, ей-богу. Звезда первейшей величины! Рядом со мной две-три четы ждали столиков, причём все аж сгрудились, стали на цыпочки - ну, посмотреть на играющего старину Эрни. Перед фоно висит адски здоровенное зеркало, огромный светильник направлен на лицо, во время игры все за ним наблюдают. Пальцев не видно - только широченную ряшку. Круто, очень круто! Не уверен насчёт названья исполняемой песни, но что он её испоганил - тут у меня уверенность полная. Подпускал какие-то дурацкие показушные переливчики на высоких звуках да тьму весьма забористых мулек, от коих сразу зудит в заднице. Жаль, вы не слышали тусовку, едва тот закончил. Точно бы блеванули. Все прям безумствуют. На фильмах те же самые недоумки ржут, словно кони, над всякой вовсе даже не смешной хренотой. Боженькой клянусь, стань я лабухом, или лицедеем, иль ещё кем, а все подобные мудели считали б, дескать обалденно играю, вот уж жутко противно… Даже не хотел бы, чтоб мне хлопали. Люди вечно хлопают невпопад. Наблатыкайся я на клавишника, играл бы у себя в чёртовой кладовке - и точка. Короче, он закончил, все зашлись в рукоплесканьях, а Эрни повернулся на табурете и скромненько эдак отвесил поклон, лицемер проклятый. Якобы не только охренительный лабальщик, а ещё адски скромный чувачок. Сплошная липа - в смысле, ведь косит под изысканную утончённость, и вообще. Но вот удивительно: закончил, а его прям даже жаль. По-моему, уж не знает, хорошо играет или так себе. И не только сам в том виноват, а частично хлопающие до одури лохи тоже - от них у кого угодно голова кругом пойдёт, лишь волю им дай. Словом, опять стало тоскливо да вшиво. Хотел даже, забрав куртку, вернуться в гостиницу. Но ведь ещё жуткая рань. Одному прозябать ну совсем не в жилу.
Наконец меня посадили. На дрянное место: возле самой стены, к тому ж за чёртовым столбом, из-за которого ни хрена не видно. Знаете, крошечный такой столик; в случае за соседним столом не встанут да не пропустят - а они сроду не встают, сволочи - вынужден прям-таки продираться к своему креслу. Я заказал виски с содовой. Люблю этот напиток, он у меня на втором месте после охлаждённой ромово-лимонной смеси. У Эрни темнотища, всё такое, подадут выпивку даже детсадовцу; вообще всем по фигу, кому сколько лет. Хоть ширяйся - им до фени.
Вокруг сидело сплошное мудачьё. Кроме шуток. За столь же крошечным столиком слева, точнее чуть ли не у меня на голове, примостились чувак с чувихой - самые настоящие мартышки. Примерно моего возраста или, пожалуй, малёк постарше. Ну смех да грех. Сразу видно: адски стараются пить по крайней мере не слишком быстро. Я чуток послушал, о чём говорят, - делать-то всё равно нефига. Парень рассказывал про футбольную встречу, куда ходил тем вечером. Поведал мельчайшие подробности от начала до конца поединка - я не шучу. Мне таких зануд в жизни не попадалось. Подруге проклятая игра вообще по барабану, но выглядела она ещё мартышистей его, вот и обречена слушать, понятное дело. У по-настоящему страшненьких метёлок жизнь не сладкая. Порой их прям жаль. Иногда даже нет сил на них смотреть, особенно в обществе придурков, наворачивающих в подробностях про чёртову футбольную игру. Ну а справа разговорчик вообще атас. Справа от меня сидел чувак в серой шерстяной двойке и весёленькой, как у голубых, безрукавочке - наверняка из Йейлского вуза. Вообще-то все тупицы из лучших учебных заведений выглядят одинаково. Отец хочет запихнуть меня в Йейл, или в Принстон, но вот вам крест: даже под страхом смерти не пойду ни в одно из оных глубокоуважаемых заведений, чёрт их всех побери. Зато бабца у Йейлского чувака смотрелась клёво. Ё-моё, весьма привлекательная. Но послушали б вы их разговор. Во-первых, оба слегка кирные. И тот чего удумал: под столом её щупает, а сам вещает о каком-то чуваке из общаги, сожравшем целую пачку аспирина - хотел концы отдать. Подружка всё долдонит:
- Кошмар…Не надо, дорогой. Пожалуйста, не надо. Не здесь.
Представляете, лапать кого-нибудь, одновременно рассказывая про чувака, кончающего жизнь самоубийством! Обалдеть.
Короче, сижу один-одинёшенек, чувствую себя полным дундуком. Делать нехрена - только курить да пить. Ну и велел халдею спросить у старины Эрни, не выпьет ли со мной. Передай, говорю, я брат Д.Б. Но сильно сомневаюсь, дошла ли просьба до Эрни. Подобные ослы ни в жисть никому ни фига не передают.
Вдруг подходит бабца:
- Холден Колфилд!
С ней какое-то время встречался Д.Б. Звать Лилиан Симмонз. Сиськи ещё такие огромные.
- Привет.
И, само собой, пытаюсь встать, но в подобном заведеньи из-за стола вылезти не слишком-то просто. При ней торчит морской чин, держащийся неестественно прямо, точно кочергу в задницу вставили.
- Как изумительно тебя видеть! - гундосит старушка Лилиан. Да-да-да, заливай больше. - Как братец? - Исключительно ради того и подкатила.
- Прекрасно. Он в Холливуде.
- В Холливуде! Изумительно. Чем занят?
- Не знаю. Пишет.
Не хотел вдаваться в подробности. Но она-то, конечно, посчитала, дескать круто. Ну, насчёт Холливуда. Почти все так думают. В основном те, кто отродясь не читал его рассказов. У меня от них просто крыша съезжает.
- Как увлекательно, - сказала старушка Лилиан и представила морского волка. Капитантретьегоранга Хлюп или навроде того. Из тех раздолбаев, кто за мужиков себя не считают, раз, здороваясь, не сломали тебе все сорок пальцев. Господи, ненавижу мудацкие приколы.
- Ты один, малыш? - спрашивает старушка Лилиан.
А сама перекрыла весь чёртов проход между столиками. Причём сразу ясно: ей в жилу стоять поперёк столь оживлённого движения. Какой-то подавальщик ждал, пока она отвалит с дороги, но Лилиан даже не обращала на него вниманья. Чудные твои дела, Господи. Халдею она, конечно же, не особо нравилась, морскому волку тоже не очень, хоть у него с ней свиданье. Я от неё не слишком тащился… Короче, никому не по вкусу… Даже жаль деваху, честное слово.
- Малыш, ты без девочки? - спрашивает.
Я уже стоял, а она даже не сказала, дескать садись. С такими лилианами целый вечер стоймя простоишь.
- Красивый, правда? - говорит чуваку-моряку. - Холден, ты хорошеешь прямо на глазах.
Морской волк велел ей пройти вперёд. Мы, говорит, весь проход загораживаем.
- Холден, садись к нам, - предложила старушка Лилиан. - Хватай свою стакашку.
- Я уже ухожу, - говорю. - Надо кой с кем встретиться.
Откровенный ко мне подлизон. Чтоб я Д.Б рассказал.
- Ах ты такой-сякой. Ладно уж, сиди. Увидишь братца - передай, я его презираю.
И отчалила. Мы с чувачком-морячком сказали, якобы рады были познакомиться. Я каждый раз обалдеваю. Вечно надо говорить "рад познакомиться" каким-то людям, знакомству с коими вовсе даже не рад. Но коль скоро хочешь выжить, надлежит нести ещё не такую хренотень.
Раз уж ей сказал, де надо кой с кем встретиться, ни хера не оставалось, кроме как отвалить к чёртовой матери. Не вышло даже, чуть-чуть задержавшись, послушать, сыграет ли старина Эрни чего поприличней. Но сидеть за столиком старушки Лилиан с её морским волчарой да подыхать от скуки - избавьте. Короче, так и ушёл. Забирая куртку, прям кипел от злости. Вечно кто-нибудь весь балдёж обломает.
13
Обратно в гостиницу топал пешком. Сорок один распрекрасный перекрёсточек. Не скажу, мол потянуло прогуляться, всё такое. Просто не хотел влазить в очередную тачку, потом из неё вылазить. Иногда устаёшь ездить на рыдванах - точно так же, как на подъёмниках. Вдруг чувствуешь - надо пройтись. Причём расстоянье или высота неважны. В детстве я очень часто поднимался домой пешком. Двадцать четыре лестничных пролёта.
Даже не заметно, дескать прошёл снег. На землю почти не лёг. Но подморозило здорово. Пришлось, достав из кармана, надеть красную охотничью кепку - и по фигу, как выгляжу. Даже наушники опустил. А ещё сильно мёрзли руки. Вот бы знать, кто у меня спёр в Пенси перчатки. Я б ни фига особого не сделал, даже кабы выяснил. Кишка тонка. Норовлю того не показывать, но… Например, узнай в Пенси, кто прикарманил перчатки, наверно, пришёл бы к ворюге в комнату и сказал:
- Ну. Как насчёт вернуть перчаточки, а?
Тут тать несчастный, наверно, сказал бы эдаким невинным голосом:
- Чё за перчаточки?
Тогда я, наверно, открыл бы шкаф и где-нибудь перчатки нашёл. Скажем, запрятанными в поганые мокроступы иль ещё куда. Вынул бы, показал чуваку и спросил:
- Я так понимаю, ядрёна вошь, твои перчатки?
Тогда сволочь, наверно, посмотрит якобы очень удивлённо:
- Впервые в жизни вижу. Раз твои - забирай. На хрена они мне?
Ну а я, наверно, просто постою там минут пять. В руке перчатки, всё такое. Тут надо бы врезать чуваку по зубам - размозжить челюсть к чёртовой матери. Но только я струшу. Буду просто стоять и пытаться выглядеть крутым. Пожалуй, вместо удара в челюсть прошиплю чего-нибудь очень резкое-злобное, дабы его достать. Но залупись я, он, наверно, встанет, подойдёт и скажет:
- Послушай, Колфилд. Уж не хочешь ли назвать меня вором?
Тогда, вместо "Да, ядрёна вошь - гнусная вороватая падла!", наверно, всего лишь скажу:
- Знаю только, что нашёл чёртовы перчатки в твоих поганых мокроступах.
Тут уж чувак поймёт наверняка: метелить не намерены. И скажет:
- Слушай. Давай разберёмся до конца. Считаешь меня жуликом?
А я, наверно, скажу:
- Никто никого жуликом не считает. Знаю только, что нашёл чёртовы перчатки в твоих поганых мокроступах.
И вот так запросто продолжалось бы часами. В конце концов отвалил бы из комнаты, даже не врезав ему как следует. Наверно, зашёл бы в умывалку, покурил тайком, балдея от собственного вида в зеркале: во крутой!
Словом, всю дорогу до гостиницы думал про всякое эдакое. Не особо приятно сознавать себя трусом. Скорей всего, не столь уж я дикий трус. Не знаю. Пожалуй, лишь частично трушу, а вообще-то из тех, кому по фигу - ну, потерял перчатки да потерял. Беда в чём: чего-нибудь потеряю - а до фени. Мама от меня маленького просто с ума сходила. Некоторые чуваки целые дни тратят в поисках потерянного. У меня же вроде б и нету ни хрена такого, дабы сильно огорчиться, коль потеряю. Похоже, именно потому-то отчасти трус. Говорю, конечно, не в оправданье. Какие уж тут оправданья? Человеку ни в коем случае нельзя трусить. Предположим, надо врезать чуваку по зубам, к тому же вроде настроенье подходящее - дык бей, и всё. А у меня на фиг не получается. Скорее уж вытолкну чувака из окна или отрублю ему башку топором, нежели в челюсть ударю. Ненавижу кулачные разборки. Дело не в том, дескать меня тоже зацепят - хотя, естественно, радости тут мало. Страшней всего в драке - лицо чувака. Вот засада: не выношу смотреть чуваку в лицо. Неплохо б обоим на глаза надевать повязки иль ещё чего. Необычная разновидность трусости, ежели вдуматься, - но всё-таки трусость. Не стану ж самого себя-то обманывать!
Чем больше думал о перчатках да трусости, тем становилось тоскливее. Посему решил - дай зайду куда-нибудь выпить. У Эрни ведь заказал всего три рюмашки, да и то последнюю не допил. Чего-чего, а кирять умею. Покуда в настроеньи, способен закладывать ночь напролёт - причём безо всяких последствий. Однажды в Хутоне мы с парнем купили пузырь вискаря и в субботу вечером всосали его в часовне, где никто не застукает. Тот нажрался, а мне хоть бы хны. Просто стал спокойным, бесстрастным. Перед сном блеванул, но вообще-то даже не тянуло. Заставил себя.
Короче, на подходе к гостинице чуть не завернул в какую-то гнилую забегаловку, но оттуда как раз вывалились два пьяных вдребодан чувака и спросили дорогу к подземке. Пока объяснял, один из них, похожий на кубинца, всё дышал в морду перегарищем. Кончилось тем, что в проклятый кабачок так и не попёр. Просто вернулся в гостиницу.
В прихожей шаром покати. Запах точно от пятидесяти тыщ забычкованных сигар. Честно. Спать совсем неохота, но самочувствие прям вшивое. Настроенье - хуже некуда. Хоть ложись да помирай.
И тут на ровном месте вляпался в жуткую переделку.
Началось-то с чего: вхожу в подъёмник, а чувак, нажимающий кнопки, говорит:
- Хошь развлечься, паря? Или уж поздно для тя?
- В каком смысле? - спрашиваю, поскольку не понял, куда он клонит, и вообще.
- Девчушку не желаешь?
- Я? - ответ, конечно, дурацкий, но когда резко подходят да задают подобный вопросик, становится страшно неловко.
- Сколько те лет, начальник?
- А чё? Двадцать два.
- М-да. Ну т’как? Хошь или не хошь? За одну палку пятёрка. На всю ночь - пятнашка. - Он посмотрел на часы. - До двенадцати дня. Пятёрку за один раз или пятнашку до полудня.
- Хорошо, - говорю. Вообще-то такое против моих правил, но больно уж паршивое настроенье накатило - не соображал ни хрена. Именно отсюда все неприятности. Ежели чего-либо на мóзги давит, даже думать сил нет.
- Хорошо чево? Один разок или до двенадцати? Мне надо знать.
- Один раз.
- Лады. Ты в какой комнате?
Я крутнул красную висюльку на ключе:
- Двенадцать-двадцать два.
А сам уже вроде как пожалел, дескать всё закрутилось. Но - слишком поздно.
- Лады. Через четверть часика присылаю девчушку.
И открыл дверцы. Я вышел.
- Эй, а она хорошенькая? Мне не нужна какая-нибудь старая мымра.
- Вовсе не мымра. Не волнуйся, начальник.
- А кому платить?
- Ей. Поехали, начальник.
И захлопнул дверцы прямо перед носом.
В комнате я смочил волосы водой, а причёсываться при такой короткой стрижке один чёрт бесполезно. Потом проверил, не пахнет ли изо рта после стольких сигарет и выпитого у Эрни виски. Нужно, приставив ладонь к подбородку, выдохнуть в направленьи носопырки. Вроде воняло не сильно, но я всё-таки пошёл почистил зубы. Потом надел чистую рубашку. Причём ведь понимаю: перед шлюхой щёголя давать нефига, и вообще, но надо ж чем-то время убить. А сам слегка мандражирую. Хоть начал потихоньку заводиться, и так далее, но лёгкий колотун всё равно пробирает. Коль уж совсем честно, то я девственник. Правда. Выпадало несколько случаев стать настоящим мужчиной, всё такое, но я их не использовал. Вечно чего-то мешает. Например, если ты у девчонки дома, то в самый неподходящий миг приходят предки - или боишься, дескать вот-вот придут. А коли дело происходит на заднем сиденье тачки, то спереди обязательно чья-либо подружка, которой страшно любопытно, чего происходит во всей чёртовой тачке. В смысле, какая-то мочалка всю дорогу вертится на переднем сиденье, дабы не пропустить самое на фиг захватывающее. Короче, вечно чего-нибудь мешает. Но несколько раз уже почти вплотную приблизился к этому самому… Один случай особенно запомнил… Но как-то всё пошло наперекосяк - уж даже не помню, почему. Вообще-то херовина в чём: обычно доходишь до самого главного, а девчонка - в смысле, просто девчонка, никакая не потаскуха - всё просит тебя прекратить. И я, дурак, слушаюсь. Большинство чуваков ни фига не прекратят. А мне ни хрена не удаётся с собой поделать. Ни в жисть ведь не поймёшь, вправду ль она хочет, дабы ты прекратил. Или ей просто адски страшно. Или нарочно просит остановиться, а раз всё-таки настоял, то виноват ты, не она. Словом, я прекращаю. Беда в чём: вдруг ощущаешь к ней жалость. В смысле, большинство девчонок - самые настоящие бестолковки, и вообще. Полижешься с ней малёк - и собственными глазами видишь, как у неё мозги утекают. Сами посмотрите на девчонку, чуть только та хорошенько завелась - мозгов там в помине нету. В общем, не знаю. Меня просят прекратить - я прекращаю. Проводишь её домой, подумаешь: "На кой хрен остановился?" - а в следующий раз опять то же самое.