Глава девятая
Моя критика некоторых сомнительных рассуждений. - Первый кандидат в супруги Е. В. Ковалевой. - Моя будущая жена совершает ошибки. - Е. В. Ковалева в новогоднюю ночь. - Ждущий режим
Приходилось слышать, как сетовали некоторые сотрудники нашего Отдела, почему-де уникальнейший, исключительнейший дар достался женщине достаточно высоких нравственных понятий и достаточно тонкой и нетривиальной организации. Уж лучше бы им обладала - так говорили - какая-нибудь ночная бабочка, сговорчивая, податливая и легкая на подъем. Взяли бы такую на популярный в те годы бригадный подряд исполнители-инициаторы всевозможных профилей: кто по Азии, кто по Америке, мне бы дали, допустим, исполнить по глобальным проблемам, - и все бы довольны были, включая Руководство Программы и Высшее Руководство Партии и Правительства. Такая бы смогла и в лабораторных условиях. Не подкачала бы. И уж, наверное, не впала бы в депрессию, если бы кто-нибудь из мужиков умер.
Не знаю, чего больше в этих рассуждениях - наивности, желания отведать чужого пирога или просто нежелания честно работать.
Без труда не выловишь рыбку из пруда, такова моя позиция по этому вопросу.
Да, единственная возможная форма работы с Еленой Викторовной - это упорная, регулярная, принципиальная супружеская связь, которая если и ограничивает деятельность всего коллектива, то лишь в той степени, в какой супруг-исполнитель забывает о своей персональной ответственности.
В конце ноября 1972 года, с началом многосторонних консультаций по созыву Общеевропейского совещания в Хельсинки, автор настоящих воспоминаний, каким я являюсь, был наконец утвержден в роли первого кандидата на место покойного мужа Е. В. Ковалевой. Но даже с учетом ее крайней зависимости от умершего он, то есть я, не мог предположить тогда, что до решающей встречи с пылкими объятиями придется ждать еще несколько месяцев. Так тяжела была депрессия Елены Викторовны.
Патология ее горя в целом представляла классическую картину характерных болезненных реакций, говорить о которых не хочется, но упомянуть должен. Как то: бешеная враждебность по отношению к близким людям и в первую очередь к товарищам по работе в Отделе, замкнутость в себе, утрата всех форм социальной активности и т. п., вплоть до бессмысленного нанесения ущерба своим экономическим и общественным интересам.
Спрашивается, зачем она забрала из отдела кадров свою трудовую книжку - ну и что, что уволилась? Заявление - пустая формальность, но и не отдать ей не могли, чтобы еще более не повредить и без того неустойчивой психике. А ведь уговаривали, увещевали! Надеюсь, западный читатель, получивший мои воспоминания в переводе на его родной язык, не перепутает понятие "трудовая книжка" с понятием "производственный роман". Первое, как легко догадаться, относится к специфическому документу, а второе - к распространенной в те времена еще более специфической литературе, главным образом о становлении характера рабочего человека в трудовом коллективе, например, к произведению М. Глинки "Декабрь", опубликованному в июне 1972 года в журнале "Нева", - вряд ли В. Ю. Волков успел подержать в руках этот номер. Интересующихся отсылаю также к роману Д. Абдуллаханова "Ураган" о строительстве крупного объекта в пустыне (перевод с узбекского), роману Ш. Бикчурина "Твердая порода" о нефтяниках Татарстана (на татарском языке) и близкому по теме сборнику художественно-документальной прозы "Будни и праздники. Рассказы и очерки" (что, строго говоря, не есть роман).
Но, кажется, я отвлекся.
От встреч с психиатром она категорически отказывалась. Между тем негласный надзор за Е. В. Ковалевой показал, что она суицидоопасна. Это пугало.
Она перестала читать газеты, даже выписанные для нее нами. Это пугало, но меньше.
Новый год встречала в полном одиночестве. Известно, что легла рано. Телевизор выключила, когда запел в "Огоньке" М. Магамаев, не доев уже положенные на тарелку шпроты. Думаю, нет необходимости объяснять смысл последней фразы.
Генерал хотел поздравить самолично - не получилось, она не подходила к телефону. Я не звонил, потому что в то время мы еще не были хорошо знакомы. И я был не один.
Я готовился.
Просто готовился.
Не буду рассказывать о безуспешных попытках возвратить Е. В. Ковалеву в лоно системы. Прямо я не участвовал. Мой час не пробил еще. Но время шло. Время лечит, и на это последнее лечебное средство больше всего уповало Руководство Программы.
Глава десятая
Моя активность в начале 1973 года. - Е. В. Ковалева преодолевает депрессию. - Новые задачи, поставленные передо мной Руководством Программы. - Забавная история с незадачливым инженером
Время лечит, но лечение это иногда обходится обществу слишком дорого! Во всяком случае, государству многомесячный простой Е. В. Ковалевой обернулся многомиллиардными, не побоюсь этого масштаба, издержками.
Но не надо думать, что мы сидели сложа руки.
С начала 1973 года я мотался по стране в поисках достойных претенденток в новый добровольческий отряд. Зима для подобных предприятий время не самое лучшее, а тут как раз оказалось, как на зло, что самые интересные живут в Сибири. В городе Канске Красноярского края я несколько дней мерз в неотапливаемой гостинице, ждал удобного случая испытать хромоножку-буфетчицу, по агентурным данным, для нас крайне перспективную, но страдающую досадной фобией: она избегала близости с мужчинами, которых знала менее пяти дней. Пятый день для нее был критическим. И надо же было тому случиться, чтобы как раз на пятый день нашего невинного знакомства меня срочно вызвали в Москву. Передав дела помощнику, вынужденно подчинился приказу.
В Москве я был встречен радушно. В полном соответствии с моими предчувствиями вызван я был в связи с Е. В. Ковалевой. К общей радости посвященных лиц, она выходила из кризиса, признаки чего один за другим фиксировались опытными наблюдателями.
То, что называется "вкусом к жизни", вновь возвращалось к Е. В. Ковалевой, и мне предстояло готовить себя к решающей операции.
Прежде всего внял я советам диетологов, более чем своевременным после моих мытарств по Сибири. Рацион с повышенным содержанием белка, бесспорно, следует признать необходимым, но, однако, далеко не достаточным фактором прогнозируемого успеха в столь специфическом предприятии, поскольку есть еще и духовная пища. Интеллект мой, не хочу хвастаться, динамичен, эрудиция претерпевает постоянные метаморфозы, я не имею привычки хранить в памяти лишнее, отработанное, использованное и вместе с тем всегда рад предоставить моему интеллекту и моей эрудиции счастливую возможность совокупно проявиться в комплексных разрешениях. Таков мой стиль, что, не сомневаюсь, уже заметил читатель. Но это все к слову. Я отвлекся.
Итак, мне надлежало досконально изучить вкусы и пристрастия Е. В. Ковалевой на март - апрель 1973 года. Недостатка в информации я не испытывал. Так, например, я располагал списком книг, подвергнутых чтению Е. В. Ковалевой с сентября месяца. С удовольствием отметил я, что моя будущая партнерша увлеклась поэзией, причем классической (ХIХ век), отчасти переводной.
Образ текущих мыслей Е. В. Ковалевой в их постепенном развитии становился мне все более и более понятным. Я знал ее мнения, высказанные вслух по тем или иным предметам, порой весьма критические. Но двойным интересом отзывались во мне ее позитивные оценки чего бы то ни было.
Читатель будет удивлен, если я сообщу ему сейчас, что знал даже, какие именно слова в "огоньковском" кроссворде остались недоотгаданными Е. В. Ковалевой как-то в мартовский солнечный день по истечении ее сорокаминутного ожидания своей очереди в обычной, ничем не привлекательной парикмахерской. Между прочим, она сделала прическу, которую при иных обстоятельствах можно было бы назвать легкомысленной, что, как, впрочем, и самое упоминание парикмахерской в настоящем контексте, однозначно свидетельствует о ее возвращении к реалиям жизни.
Е. В. Ковалева проявляла, быть может, еще робко и незаметно для себя самой, но, конечно, зримо для нас неоспоримые признаки общительности.
Характерный пример. В марте месяце она была приглашена неким инженером-гидромехаником в Театр им. Моссовета на спектакль "Поющие пески", представлявший собой инсценировку известной пьесы Бориса Лавренева "Сорок первый". Несмотря на блестящую игру актеров (а может быть, благодаря ей), драматическое произведение о классовой несовместимости, в финале которого молодая красноармейка убивает любимого ею белогвардейца, произвело на Е. В. Ковалеву тягостное впечатление. Вместе с тем она нашла необходимым выразить инженеру слова горячей благодарности за проведенный с ним вечер и позволила не без проявлений, насколько мне известно, кокетства проводить себя натурально до дома. Сполна использовав предоставленное городским транспортом время для вполне продолжительной беседы, они еще более десяти минут что-то заинтересованно обсуждали у подъезда дома, где живет Е. В. Ковалева, причем та говорила достаточно много, явно желая произвести впечатление на инженера, а когда молчала, откровенно и недвусмысленно улыбалась, что отчетливо запечатлено на пленке. Лишь необыкновенной, для меня лично необъяснимой скромностью провожатого и, не могу не сказать, робостью можно объяснить тот замечательный факт, что история наша (история в самом широком значении этого слова) не осложнилась вдруг очередным непредвиденным поворотом сюжета. Он успевал в метро до закрытия, и они разошлись.
Стоит ли удивляться, что буквально на другой день инженер был призван на трехмесячные военные сборы? Он даже не успел попрощаться с Е. В. Ковалевой, так как в тот день у нее отключили телефон, разумеется, из-за неисправностей на телефонной станции.
Случай с инженером-гидромехаником был для меня определенным знаком: время не ждет.
Так же считало Руководство Программы.
Пора было действовать.
Глава одиннадцатая
Крымская тетя. - Операция начинается. - Мнимый таксист. - Я подхватываю эстафету. - Мои первые распоряжения
Мое сближение с Е. В. Ковалевой намечалось на май 1973 года и приурочивалось к ее поездке в Крым в качестве гостя своей тетки.
Антонина Игнатьевна, так звали тетку Е. В. Ковалевой, была пенсионеркой. В прошлом она заведовала хозяйственной частью одного из ялтинских домов культуры и отличалась, по нашим сведениям, изрядной энергичностью, предприимчивостью и приверженностью к табакокурению. Однако с осени 1969 года ввиду сахарного диабета вела малоподвижный образ жизни. На ее неоднократные и настойчивые приглашения погостить в Ялте Е. В. Ковалева отвечала неопределенными обещаниями (после гибели В. Ю. Волкова частота их переписки составляла примерно письмо в месяц).
Решение было принято в апреле. Е. В. Ковалева приобрела билет на самолет в Симферополь и за пять дней до вылета дала телеграмму Антонине Игнатьевне:
"ПРИЛЕТАЮ ДВАДЦАТЬ ПЯТОГО ВСТРЕЧАТЬ НЕ НАДО ЦЕЛУЮ ЛЕНА"
Могла ли представить Е. В. Ковалева, что этой малоинтересной телеграммой самолично дала сигнал к началу крупномасштабной операции?
Нет, никак не могла.
В свой срок телеграмма, спешу удивить читателя, до адресата не дошла. Задержка составила те же пять дней - время, более чем достаточное для изоляции крымской тетушки. Сработано четко.
В день вылета Елена Викторовна сильно волновалась, дважды переупаковывала вещи, особенно ее беспокоила коробка шоколадных конфет, которую она взяла тетке в подарок. Такси вызвала заблаговременно. За рулем сидел наш человек. Он повез Е. В. Ковалеву, и по дороге в Шереметьево, к испугу пассажирки, заглох двигатель. Машина остановилась. Водитель открыл капот и приступил к имитации ремонта системы зажигания. Пассажирка поглядывала на часы. "Успеем", - успокаивал ее водитель. Она хотела расплатиться, но мнимый таксист честно не брал деньги за невыполненную работу. Поймать же другое такси она не могла по причине нахождения ее вещей в багажнике этого.
В итоге они опоздали.
- Регистрация закончена, - услышала Е. В. Ковалева от очаровательной, на мой вкус, блондинки, эротизм удивительно музыкальных пальцев которой даже в столь ответственный момент закономерно питал мои изящные ассоциации.
- Как закончена?! - вскричала Елена Викторовна. - Еще же десять минут!..
- Регистрация прекращается за полчаса, - медленно проговорила блондинка очень приятным голосом - неожиданно низким, ровным, тембр легко запоминается.
- Ну, пожалуйста, - взмолилась Е. В. Ковалева, - еще можно успеть…
Напрасно, напрасно… Тщетный труд!
- Нет, - сказала блондинка. - Нельзя.
Рядом с ней стояли трое, как принято говорить, в партикулярном. Что до милиционера, то он отошел на второй план. Девушка то и дело поглядывала на аэрофлотского начальника, который был на всякий случай тоже тут, рядом, и ждал, когда в игру вступлю я.
Я сделал это так:
- Елена Викторовна! Вы ли это? Вот уж не ожидал вас увидеть!..
- Ой… вы, вы… - залепетала Е. В. Ковалева, она забыла мое имя-отчество, мы были знакомы едва-едва (не исключаю, что был принят в тот миг за кого-то другого). - Я опоздала на регистрацию!.. Из-за такси!.. - на глазах ее появились горькие слезы.
- Спокойно, Елена Викторовна, спокойно. Я тоже лечу этим рейсом и, как видите, не плачу.
Я не только не плакал, но еще и улыбался обворожительно.
- Самолет улетает!.. - услышал я всхлип.
- Не улетит! - сказал я галантно.
Я взмахнул корочками.
- Пожалуйста, будьте любезны, оформите побыстрее, эта женщина вместе со мной.
Аэрофлотский начальник чуть заметно кивнул головой. Нас оформляли. Я смотрел, как тонкие эротические пальцы прелестной блондинки непринужденно перелистывали мой скромный паспорт, право, не стоящий этих прикосновений. Видно, и в моей жизни наметился перелом. Что ж, прощай, прощай, любвеобильное прошлое - в смысле, этого, без берегов! Настоящее требует концентрации. Вот и берег - смотри! Подчиняюсь, не дрогнув душой.
Через минуту мы уже шли там, где ходить не положено. Я сам нес ее сумки. Мне ничего не стоило организовать автобус до самолета, но двумя днями ранее при обсуждении плана мы решили остановиться на пешем проходе - для пущего напряжения сил.
- Не бегите. Сломаете каблук. У вас очаровательные туфли. Они вам очень идут.
- Смотрите! Он отъезжает!
Трап действительно отъезжал. Посадка закончилась.
Бедная Елена Викторовна! Она и ведать не ведала, что без нее (и меня, естественно) самолет никуда не взлетит и будет ждать нас хоть до второго пришествия.
Я поставил сумку на асфальт указал рукой повелительно водителю трапа: на место его!
И он послушно повел свой трап к самолету.
Еще минута - и мы стоим возле двери, однако закрытой.
Я стучу кулаком.
Дверь открывается.
- Вы просто волшебник, - шепчет мне запыхавшаяся Елена Викторовна.
- Нет, это вы, вы волшебница! - спешу закрепить достигнутый мною успех. Тут нельзя перегибать палку. Тут необходимо соблюсти меру. Я замолкаю, входя.
Стюардесса нас не торопит.
Глава двенадцатая
Мой знаменательный разговор с Е. В. Ковалевой на борту самолета. - Встреча меня в Симферополе. - Именем Римского клуба и иными приемами. - Секрет землекопов. - Соседка едва не срывает план. - Испытание с дамской сумочкой
Мы сидели в разных салонах. Необходимо было дать время Елене Викторовне, чтобы она оправилась после первого потрясения, вспомнила только что пережитое и глубоко прочувствовала мою роль в удачном исходе, позволю себе игру слов - в отлете.
Примерно над широтой Воронежа я отправился в туалет - с единственной целью пройти мимо Е. В. Ковалевой. Она глядела в иллюминатор с выражением на лице неизреченной грусти. Рядом с ней, как и следовало по заранее разработанному плану, было свободное место. На обратном пути я не преминул этому изумиться:
- Елена Викторовна, никак в одиночестве?.. И не скучно?
Вымученная улыбка была мне ответом.
- Разрешите присесть?
- Конечно.
Я сел рядом с ней.
- Значит, в Крым летите, - начал я разговор. - Не рановато ли? Море еще не прогрелось, а?
- Я в гости, - ответила мне Е. В. Ковалева.
- Ну, тогда разумеется. Тогда конечно. А вот меня на конференцию пригласили. И не хочется, а надо лететь.
Елена Викторовна не обнаружила любопытства, я продолжал:
- Римский клуб, глобальные проблемы… Больше не могу сказать, не имею права… Да вы и сами помните "Пределы роста", Джона Форрестора? Нет?.. Словом, попросили выступить, рассказать о новых тенденциях в футурологии…
Я замолчал. Е. В. Ковалева упрямо ничем не заинтересовывалась.
- А ведь вы меня так и не узнали, сознайтесь, Елена Викторовна.
- Нет, почему же? Мы встречались, и не один раз.
Уверенности в ее голосе я не почувствовал. Пришлось призвать Мнемозину на помощь к моей собеседнице:
- Я вас в партию принимал, помните?
- А-а-а, - невразумительно произнесла Е. В. Ковалева.
- А другой раз - у Веденеева. Вы тогда еще говорили о Бормане.
Она не сразу спросила:
- О каком?
- Что "о каком"?
- О каком Бормане?
- О Мартине Бормане, рейхсляйтере, руководителе партийной канцелярии, секретаре фюрера.
Опять долгая пауза.
- И что же я могла сказать о Бормане?
- Что он был советским разведчиком.
- Вы меня с кем-то перепутали.
О нет, я ее ни с кем не перепутал.
- Вас перепутать невозможно ни с кем.
И все же, справедливости ради, следует признать, что о Бормане в тот вечер действительно говорила не она, а ее покойный супруг В. Ю. Волков.
- Я хорошо знал вашего мужа, - сказал я мягким голосом. - Мы с Володей вместе работали. Над одной темой, знаете ли.
Она отвернулась к иллюминатору.
- Елена Викторовна, зря вы бросили нас, без вас как-то скучно теперь, невесело… Жаль, не знал, что встречу вас, а то обязательно приветы передал бы… Так ведь мы и так вас каждый день вспоминаем… Так что, можно сказать, привет от каждого!
Если бы она не отвернулась к иллюминатору, я бы сказал, что взгляд ее потускнел. Уверен, так с ним и случилось.
Я решил не педалировать щекотливую тему. Спросил про облака: что они ей напоминают? Она ответила, что льды в Антарктиде. Я согласился.
Поблагодарив за беседу, возвратился к себе.
Меня встречали на черной "Волге". Так и было задумано. Елена Викторовна хотела по своей необыкновенной скромности воспользоваться общественным транспортом - из Симферополя в Ялту уже тогда ходили троллейбусы (впрочем, эта сторона крымской действительности мне плохо знакома, могу ошибиться), но я, который нес ее сумку, решительно запротестовал:
- Этому не бывать, Елена Викторовна! Я вам вылететь помог, я вас и до дома доставлю!
Мы помчались, игнорируя светофоры.
Люблю Крым. Особенно Ялту. Чуден Крым! А Ялта - втройне! Крым, будь благословен, кому бы ты ни принадлежал! Не хочу быть в тебе иностранцем!