Отмечу для начала момент биографического характера. В юности меня часто дразнили Жеребцом, и вовсе не из-за моей "лошадиной" фамилии (между прочим никакого отношения к лошадям не имеющей), причина иная: моя исключительно сильная - со всеми вытекающими отсюда последствиями - половая конституция, генотипический индекс которой, скажу откровенно, отмечен значением 8,74. Да, да, это не опечатка! На закономерный вопрос пораженного знатока, каков же тогда у меня будет трохантерный индекс, отвечу без утайки: 2,11. Для тех же, для кого сказанное пустой звук, позволю себе дать некоторое разъяснение, а то ведь в самом деле подумают, что речь идет всего лишь о результатах какого-нибудь очередного фаллометрического обследования - в принципе ненадежных и малоубедительных, как бы ни будоражили они воображение впечатлительных дам, хотя, конечно, и не обязательно противоречащих известного рода ожиданиям, как, например, в моем случае, никогда эти ожидания не обманывающих. Возможно, другой на моем месте сделал бы несчастные сантиметры, ну допустим, в количестве восемнадцати с половиной - говорю без всякого хвастовства и без претензии на оригинальность - предметом своей гордости, но я-то, владеющий вопросом, знаю, что это не главное.
Так вот, 2,11 есть отношение моего роста к длине - предвижу разочарование непосвященных - к длине моей ноги. Напрасное разочарование! Приведенное число более чем показательно. Объясню. Мой скелет, когда я был подростком, интенсивно увеличивался в размерах, причем поэтапно: сначала росли конечности, в частности ноги, при относительной безмятежности еще не сформировавшегося туловища, потом наоборот - росло мое туловище, торс, тогда как ноги уже выросли до почти окончательных размеров. Справедливости ради надо отметить, что и у других людей картина роста скелета абсолютно идентична моей: сначала - ноги, потом - торс, это вообще по большому счету закон природы. Но что характерно: окостенение, популярно говоря, хрящей, или еще проще - рост кости человека, целиком определяется не чем иным, как численностью и активностью, не буду объяснять, что это такое, половых гормонов. Их ответственность за состояние мужающего организма на этом драматическом этапе человеческой жизни возрастает до необычайности. Как они тогда потрудились, половые гормоны, - в избытке ли или же в дефиците, - взрослый человек способен установить для себя сам: достаточно поделить свой тотальный рост на длину ноги, полученный результат окажется числовым выражением некоторого начального условия, с которым индивид вступил когда-то в мир страстей, или, если сказать еще образнее, путевкой в жизнь, полную секса, а в моем случае (2,11) даже слишком оказался льготной путевкой.
Нельзя не выразиться о субъективном факторе.
Женщина по известному и сильно заезженному, но в целом правильному определению любит ушами. А я люблю говорить. Люблю и умею.
Но от иных краснобаев меня выгодно отличает обезоруживающая любую женщину обстоятельность.
Не понимаю скромников, которые скрывают свой интеллект. Я не из их числа.
Политология, сексопатология и общая сексология, курортология, психология, фразеология, юриспруденция, литература, классический балет - вот сильно урезанный список моих увлечений.
Интеллект и либидо - это гремучая смесь.
Глава пятнадцатая
Чужими глазами. - Мужчина и женщина. - Морская собачка. - Что ждет впереди
Некий старый рыбак сидел на пристани с девятилетним внуком. Оба только что забросили удочки, предварительно нацепив каждый на свой крючок по упитанному червяку. Старый теперь смотрел на поплавок, весело ли он колыхается на морской поверхности, а малый - невольно подражал старому.
Жизнь рыбаря приближалась к закату, но свежее майское утро бодрило, и он улыбался в усы сам себе, забыв о болезнях.
Мужчина и женщина появились на пристани. "Приезжие", - мог бы подумать старик, а скорее всего, так и подумал. Не мог не подумать.
Мужчина был невысокого роста, крепко сбитый, спортивного вида. Старый рыбарь глядел на него с уважением. Хватало беглого взгляда, чтобы по чертам лица пришельца понять, этот человек никогда не свернет с намеченного пути, он из тех, кто всегда достигает однажды поставленной цели.
Женщина рядом с ним чувствовала себя защищенной.
Она была обаятельной, немножечко нервной, шла босиком.
Старику показалось, что немного продолговатое лицо женщины светилось радостью, но потаенной, тихой, неочевидной для постороннего. Так бывает у людей, у которых сброшен с души увесистый камень, но еще продолжает их мучить тяжелая ноша ущербной памяти. "Она хочет что-то забыть, - подумал невольно старик, - в жизни ее произошел перелом. Ей надо осмыслить то, что случилось, понять. Да, да, с ней что-то случилось, притом этой ночью!"
Опыт жизни научил старика быть проницательным.
Женщина (и это тоже заметил старый рыбак) была благодарна за что-то мужчине, только умело скрывала свою благодарность. С виду она могла показаться, напротив, рассеянной и недовольной, словно томил ее какой-то неясный аспект: где она? с кем? и что с ней случилось? - такие вопросы. Она больше смотрела на море, на волны, на дощатую поверхность пристани, чем на своего моложавого друга, будто боялась, что, взглянув на него, его не увидит. Но порой все же поглядывала украдкой… все больше и больше его узнавала с каждым новым взглядом таким.
Мужчина был весел. Он кормил чаек. Хлебные корочки порой падали в воду, чаще - подхватывались на лету. Чайки, от природы не наделенные человеческой речью и глухие к страданиям людей, безумно кричали.
Был вторник.
"Боже, - снова подумал старик, - как они подходят друг другу!" Вслух же спросил:
- Прикурить не дадите?
- Нет, - отозвался незнакомец неожиданно звонким голосом, - я бросил курить и вам советую бросить.
- Хорошо бы, - промолвил старик, вздохнув тяжело, - да где же взять волю такую?
Он засмеялся. Мужчина с радостью вторил ему.
- Что это? - без тени улыбки женщина резко спросила (резкость движений выдавала в ней импульсивность характера).
- Рыба-черт, - охотно ответил девятилетний мальчик. - Не бойтесь, она не кусается.
Диковинный уродец, колючий и лупоглазый, плавал печально в ведерке. Попался!
- Страшный какой, - поморщилась женщина и вздрогнула вдруг, потому что она не ждала, что мужчина ловко и нежно обнимет за плечи ее. Нет, рядом с ним ей не было страшно, неправда!
Между тем незнакомец мог бы и поправить юного рыболова - никакая не рыба-черт томилась в ведерке. То была, несомненно, морская собачка хохлатая (coryphoblennius galerita). Он ее распознал по глубокой выемке на спинном плавнике и по грязно-желтым пятнышкам на прочих, а кроме того, по заметному гребню над туповатым затылком и по девяти недоразвитым щупальцам, которые, впрочем, наш герой не считал. Он промолчал вопреки очевидности истины данной.
- Ну ладно, пошли, - сказал незнакомец.
Они уходили, и, глядя им в спины, снова думал старик.
"Дурочка! - крикнуть хотелось ему (женщине той). - Не сомневайся!.. Это же счастье твое!.. Не пропусти!"
Часть третья
Дневниковые записи Е. В. Ковалевой
1975–1983
Записи 1975 года
То, что между нами, - условились называть любовью (начальники).
Велено любить и терпеть Подпругина.
Как это могло получиться? Почему я с ним?
Не знаю.
Конец декабря
Скоро Новый год.
Старый был так - ватный какой-то. Был словно не был. А был.
Подпругин моется в ванной, это надолго. Он отмокает часами. Привычка.
Сижу и пишу.
Вот сиди и пиши. Пиши дневник, тебе говорят. Заставляю - себя.
Разучилась, наверное.
И бросала, бросала - а бралась много раз. И брошу опять.
Тусклый год. Скучный. Ватный. Слепой.
Интенсивная жизнь, говорят.
Наградили медалью меня в феврале. (Подводим итоги.)
После Хельсинки повысили в должности, но до сих пор скрывают от меня, как она называется. Недоверие.
А главный итог: любовь. Подпругина любить велено. Так и делаем. Я его. Он меня. В силу особых обстоятельств и в интересах государственной безопасности.
Научилась в окно смотреть, ничего не делая. Опыт, приходящий с возрастом.
Это почетно: домашний арест.
Только возят в Отдел иногда.
У Фроси гардеробской отобрали котят, тоже дикость. У нее завелся друг - единственный субъект, проникающий в Отдел без пропуска. Бачковой - от мусорного бачка. Непрезентабельный, с голодными глазами. Привела, показала, где кормят, - заветное блюдечко в углу за вешалками. Мы еще умилялись: килькой делится. Тебе половина и мне половина. А потом без котят лежала на боку часами, в глубокой прострации, ноги вытянуты, глаза открыты. Не ела, не пила. Он лег рядом, я сама видела, и положил ей лапу на шею, обнял как будто. Совсем как люди. Он жалел ее, кот. Я никогда не думала, что коты так умеют - жалеть. Вот тебе и коты. А мы: кот, кот! Сделал дело, гуляй смело…
Со мной ласковы. Меня берегут. Постоянно дают мне понять, что я значу для них.
А что Подпругин?.. Он ревнив - даже при моей изоляции. У него тяжелый характер, с ним трудно. Самоуверен, сварлив, зануден. Любит красивую фразу. Позер. Он похотлив, как античный осел.
И упрям. У него пахнет изо рта, особенно утром.
(Как автор примечаний, личность которого затрагивается здесь самым непосредственным образом, более не чувствую себя в праве продолжать медлить с необходимым комментарием. В архивах Отдела хранится не одна моя характеристика, я выдержал множество переаттестаций и медицинских комиссий, проходил многоуровневое тестирование. Надо ли говорить, что объективный мой портрет, составленный специалистами, радикально не совпадает с крайне субъективным портретом-карикатурой, предложенным Е. В. Ковалевой? Обстоятельства личной заинтересованности (в смысле моей заинтересованности в истине) обязывают меня и в дальнейшем помнить о своевременности комментария и его уместности непосредственно в комментируемом тексте. - Мое примечание.)
Ужаснее всего, что он все знает на свете. Никогда не признается, что не знает чего-то. Все знает. А пуще всего мои дни по лунному календарю. Ритмы. И чего я хочу. И чего не хочу. И что мне надо. И что мне не надо.
Знаток эрогенных зон.
А что мне надо? Еще?
Вот, наверное, уронил мыло. Чертыхается, злится. Мыло виновато, что скользкое.
(Надо ли комментировать? - Мое примечание.)
Когда Стаффорд
(Т. Стаффорд - командир космического корабля "Аполлон". - Мое примечание.) помахал рукой в телевизоре,
(Меня всегда поражало ее обращение с языком. - Мое примечание.)
я сказала: смотри, это он мне.
(Ошиблась. - Мое примечание.)
И что же Подпругин? Объяснил, что это ошибка. Серьезно.
(Конечно, ошибка. - Мое примечание.)
"Союз" - "Аполлон". Еще одна галочка. Забавно. Американцы даже не догадываются, как мы о них заботимся.
(Историческая стыковка была осуществлена 16 июля 1975 года в 19 часов 9 минут (как теперь стало известно, на 6 минут раньше расчетного времени). За неделю до запуска кораблей "Союз" и "Аполлон" у некоторых членов Политбюро возникли сомнения в правильности конструкторского решения установленного на "Аполлоне" специального стыковочного блока - шлюзовой камеры со сменной атмосферой, а также американского приемопередатчика, установленного на "Союзе". Я получил задание срочно подтвердить через Е. В. Ковалеву надежность этих устройств. Задача была решена в течение двух сеансов. Исторический запуск космических кораблей осуществился в намеченный срок. - Мое примечание.)
Конец июля мы провели за границей - в Хельсинки. Чудовищная поездка. Дурной сон. Тридцать с лишним глав государств в одном месте и в одно время.
(С точки зрения биоинформатики поле, созданное руководителями 35 стран, участниками Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, выражалось исключительной напряженностью. Одних лишь западных государств количество президентов и премьер-министров соответственно определялось числами 6 и 18. - Мое примечание.)
Но я их не видела - никого. Даже по телевизору. Некогда было смотреть. Я вообще ничего не видела. Помню только флаги на площади в окне автомобиля и эти до ужаса чужие комнаты со встроенными шкафами, нам принадлежал этаж, я, по обыкновению, ходила босиком, и запомнилось почему-то, как пол ужасно скрипит - не был ли пропитан чем? Подпругин увлекся порнухой, он получал в штабе инструкции, мог выходить, когда хотел, поэтому натаскал кучу журналов и в сотый раз удивил меня ненасытностью: мало? - ему еще мало меня?! Я была выжата как лимон. Дура! А поначалу ведь губу раскатала: заграница! Туристка! Думала, отдохну, развеюсь.
Где же мы были? В гостинице? В посольстве? В частном доме? Может быть, наши арендовали этаж в доме терпимости? А есть ли в Финляндии публичные дома? То, что водку там нельзя, знаю, а это? Судя по аксессуарам… Странные апартаменты.
Спрашивала. - Без ответа.
Вот тайна тайн. Да нет, я не копаю. Нельзя так нельзя.
(Теперь можно. Дом принадлежал Тойво Антикайнену, коммерсанту. - Мое примечание.)
За четыре дня этого сумасшествия всего лишь дважды спустилась на этаж ниже. Оба раза меня любезно останавливал охранник. Наш человек.
1 августа, к вечеру, надорвала горло.
(Последний день Совещания. Главы государств подписывают Заключительный акт. - Мое примечание.)
А началось, когда Брежнев приехал. А приехал он следом за нами, раньше других, за три дня до подписания Акта. Подпругин вошел и сказал:
- Он встречается с Тито.
И скинул халат.
Мне часто снится Володька. Во сне он мне не верит, что вышла я за Подпругина. Я сама не верю - себе - и во сне, и наяву.
Вот. Кричит. Просит потереть спину. Не пойду. Не хочу. Боюсь.
Сегодня разоблачаем шпиона.
Надо идти.
Записи 1976 года
Дни в Завидово
Первым делом он обстучал стены.
- Ищешь микрофоны? - спросила вслух (пусть слышат!).
- Нет, - не таясь, ответил Подпругин. - Проверяю на звукоизоляцию. Хороша ли?
И, обследовав дверь, заключил:
- Хороша.
- Вообще-то это не наша забота, - сказала я. На нашем языке это означало "мне нечего стесняться". Как бы вызов. Ему. Лично.
Я стала наглой какой-то.
- А ты знаешь, кто там? - уже тихо произнес Подпругин, показывая пальцем наверх.
Я уже знала кто. Но он еще не приехал.
(Брежнев Л. И. - Мое примечание.)
Весь третий этаж - его резиденция. Там есть одна комнатка… небольшая… где-то над нами… о которой не буду писать… Святая святых… Откуда?.. Оттуда… От верблюда… Сама догадалась… Раз резиденция… то… и все остальное… "Вообще-то, это не наша забота".
(Туманные намеки, не правда ли? Не потому туманные, что величие государственной тайны налагает на уста печать, а потому, что соблазн лишний раз чисто по-женски обнаружить кокетливость, увы, непобедим даже на уровне стиля. И это "дневник для себя"?.. Закономерен вопрос: ведала ли Е. В. Ковалева что-либо конкретное о стратегическом узле связи, действительно расположенном на третьем этаже рядом с рабочим кабинетом, как я теперь могу сообщить, Л. И. Брежнева? Нет, не ведала. Ничего. Однако, надеюсь, любознательность читателя будет приятно удовлетворена, если я откровенно признаюсь, без оглядок и экивоков, что именно там находился чемоданчик с ядерной кнопкой. - Мое примечание.)
А здесь, на втором, как мне объяснили (в Отделе), комнаты для гостей. Мы - гости. В гостях. Других гостей пока что не видела.
Подпругин заглянул под кровать.
- Я, честно говоря, - сказал Подпругин, - полагал, нас поселят на первом.
Он как будто даже заважничал. "Полагал", видите ли…
- Ты не представляешь, какого рода документы готовят в этом доме! Это мозг страны.
Я допускала, что мозг, и кое-как сумела представить.
- А почему ты полагал на первом, - спрашиваю, - поближе к столовой?
- Там не только столовая. - И обстоятельно начинает перечислять: - Медпункт, бильярдная, комнаты стенографисток…
- Ага. Значит, поближе к стенографисткам. Уж не нужна ли нам стенографистка?
- Не думаю, - сказал серьезно Подпругин.
- А то могли бы втроем.
Понял, что шучу. Захохотал.
Я следила за ним. Слово "стенографистка" действует на него возбуждающе.
………………………………………………………….
- Вы из персонала? - спросили Подпругина (в столовой).
- Из какого персонала?
- Из обслуживающего…
Он чуть не поперхнулся компотом. Сухо ответил "нет" и, конечно, обиделся. А мне очень понравилось. Персонал.
- Ну что, персонал, - подтрунивала над ним в номере, - как дальше жить будем, персонал обслуживающий?
- Ну зачем ты, Элен? - обиженно бубнил Подпругин, заметно воспламеняясь и не забывая вместе с тем о кипрской проблеме.
(Ошибка. В тот раз проблему раздела Кипра я не исследовал. - Мое примечание.)
Иногда он бывает трогателен.
………………………………………………………….
Здесь хорошо. Чистый воздух. Природа.
Но скучно. Выйти нельзя за забор - охраняют. Охраняемый санаторий. С улучшенным питанием.
Да и куда мне идти? На озера? Нельзя. Украдут. Ей-ей, украдут.
Подпругин тоже скучает, но его, по крайней мере, увозят с утра пораньше - где-то накачивают.
(Инструктируют. - Мое примечание.)
Возвращают к обеду. А еще лучше - к ужину. Без него веселее.
А на меня и внимания никто не обращает, хожу себе туда-сюда, принимают за чью-то родственницу.
Подпругину я тоже надоела. Он бы рад пообщаться с кем-нибудь, да здесь народ не очень общительный. Даже стенографистки.
По-моему, он сам не понимает, несмотря на накачки,
(На инструкции. - Мое примечание.)
зачем нас сюда привезли и что хотят от меня и от него тоже.
(Личное мнение Е. В. Ковалевой.
Я все понимал. - Мое примечание.)
Лариса, дворник, у нее высшее юридическое образование. Познакомились. Поболтали. Пообсуждали мужей. Вернее, ее мужа. Про моего много не расскажешь. Мой засекречен. Ее тоже засекречен, но не так сильно, как мой. Ее Глеб подкармливает кабанов картошкой. Там, на краю поля, говорит, установлен помост для Генерального секретаря (или вышка?) - на случай, если тому захочется поохотиться.