- Вот приедет, услышишь.
Я рассказала Подпругину про кабанов - он знал, оказывается. Третьего дня сам, оказывается, обращался к старшему егерю с просьбой выдать лицензию, мне не сказал.
(Предупреждая иронические филиппики Е. В. Ковалевой, спешу напомнить о значении охоты на дикого зверя в жизни многих советских мужчин, сознательно придерживающихся ее активного образа. Впрочем, почему же советских? Обратимся к другой эпохе, постсоветской - например, ко времени работы автора настоящих комментариев над его непосредственными воспоминаниями, составившими, как, несомненно, заметил читатель, вторую часть данной книги. Первый пример: каждый вновь избранный в 1996–97 годах губернатор получил в подарок от президента Б. Н. Ельцина охотничье ружье, что говорит само за себя. Второй: в январе 1997 года тогдашний премьер-министр В. С. Черномырдин застрелил на охоте молодого медведя, несправедливо, на мой взгляд, и пренебрежительно названного в ряде газет всего лишь медвежонком, что, полагаю, не должно умалять значение факта. Даже посол Болгарии, это уже третий пример, в те же январские дни, по свидетельству некоторых средств массовой информации, ездил охотиться на лису в Подмосковье. Я уже не говорю о всевозможных "русских сафари", организуемых для состоятельных иностранных туристов. Закроем список.
По-моему, достаточно. Таким образом, Л. И. Брежнев, как бы мы к нему сейчас ни относились, не мог, даже при всем своем желании, если б такое возникло, явить собой исключение из общего ряда влиятельных лиц, да и моя собственная потребность поохотиться (предмет нижепроявляемой иронии Е. В. Ковалевой), по сути, закономерна, естественна, органична и отвечает традиции как в ретроспекции, так и в перспективе. - Мое примечание.)
Ну ты и нахал, Подпругин! Мало тебе меня, еще и кабанов подавай!.. Обрадовался!.. Отказали, конечно. Объяснили, что только с разрешения управляющего делами ЦК. То-то. Там-то шиш тебе что дадут. Позлорадствовала.
А может, и дадут.
В качестве награды.
Бабахнуть, как Брежневу.
Все-таки Завидово - охотничье хозяйство.
(Военно-охотничье. - Мое примечание.)
…………………………………………………………
"Обслужите!"
Становлюсь циничной.
…………………………………………………………
Сегодня суббота. Вчера вечером наконец привезли Л. И.
Я вышла пособирать шишек - новое занятие нашла, мастерю из шишек и спичек всяких зверюшек, - и тут как раз подъехала "чайка". Видела, как вылезал из машины с трудом. А пошел ногами дальше легко.
Вспомнила о "Роллс-Ройсе", о том, подаренном английской королевой. Почему не на нем? Лариса рассказывала, что еще месяц назад он сам сидел за рулем своего "Роллс-Ройса" и очень смело им управлял: зарулил сюда аж на полной скорости. Все говорят, он лихач. Говорят, любит отрываться от охраны. Говорят, он увереннее за рулем, чем на трибуне.
С ним шли двое молодых, но на охранников не похожие.
Нюанс: я шишку отбросила в сторону. Уж не по стойке ли смирно хотела встать?
А что? Я не одна оказалась вне дома, и все с ним здоровались, кто здесь был, очень почтительно:
- Здравствуйте, Леонид Ильич… Здравствуйте, Леонид Ильич…
Он в ответ старательно пытался выговорить свое нечленораздельное "здравствуйте", не обделяя никого из приветствующих, и как-то странно шевелил правой рукой, словно щупал воздух.
Я стояла около клумбы.
Идет и на меня смотрит.
- Здравствуйте, Леонид Ильич!
И он мне тоже отвечает "здравствуйте".
Вдруг остановился.
- Наша новая массажистка?
Я не сразу поняла, кто я. Потому что получилось "мсссжиска".
Сопровождающий ответил:
- Это из экспертной группы, Леонид Ильич.
Что его во мне заинтересовало, не знаю, но он смотрел на меня, наверное, с минуту. ОСМЫСЛЕННЫМ ВЗГЛЯДОМ. Мне показалось, что он хочет сказать что-то. Но он только сказал:
- Хорошо.
И отправился дальше. Поднимал себя по ступеням. Ему открывали дверь.
И тут я слышу голос из-за спины:
- Ничего, ничего, держится.
Оглядываюсь. Представитель!
Он приехал на другой машине, я не заметила, все внимание было поглощено Брежневым.
(А. Т. Толоконников. Биографию этого человека я отражу когда-нибудь в отдельном труде. - Мое примечание.)
- Ой, - сказала я. Мы поздоровались.
- Как он вам, Елена Викторовна? Произвел впечатление?
- Сильное впечатление! - беру шутливый тон.
Он:
- Крепыш.
Я:
- Кто?
- Кто-кто… Долгожитель. Или нет? Не крепыш? Вам как показалось?
- Почему же… Вполне… - плечами пожимаю.
- А по-моему, плоховат.
Странный разговор.
- Ладно, ладно, я так… Как вам здесь, Елена Викторовна, живется, никто не обижает?
- Грех жаловаться, - говорю.
- Значит, сносно, - говорит Представитель.
- Только скука зеленая.
- А сны? Сны снятся ли? Вы их фиксируете?
- Сплю, как в яму проваливаюсь.
- Ну, сны, это не главное. Благоверный-то ваш, он где?
- Благоверный мой в бильярдной.
- Он что же, хорошо в бильярд играет? Вот не знал.
- Скорее плохо, чем хорошо.
(Неправда! - Мое примечание.)
- Не любите мужа… - шутя, с мягким укором.
- Нет, не люблю. Вы сами знаете.
(Неправда! Любила! - Мое примечание.)
- Надо любить… - еще мягче.
- Стерпится - слюбится, да?
- А как же. Генерал просил привет передать.
- Спасибо. Ему тоже. Как он там?
- Хворает. Елена Викторовна, мы вас, сами видите, не дергаем совсем. Держитесь мужа. Он все знает. В меру положенного. Мы ему доверяем.
(Sic! - Мое примечание.)
Я буду в двадцать второй, соседи почти. Заходите, чайком побалуемся.
Час ночи. Пора спать. Подпругин засунул голову под подушку. Обнимает ее. Не задохнулся бы.
………………………………………………………….
Ну вот, накликали. Приснился-таки - как нарочно. Сделала зарядку и пошла в двадцать вторую, докладывать.
Будто бы я в Крыму, у тетки. Сад. Яблони в цвету. Я на веранду вхожу, по полу ползает маленький мальчик, играет в кубики, хорошенький такой, славный, я спрашиваю: "Ты чей?" - а он говорит: "Твой", и мне вдруг так легко становится, радостно. Тут дверь открывается в комнату, медленно, сама, и, вижу я, там сидит на диване Брежнев Леонид Ильич и вяжет.
- Что вяжет? - насторожился Представитель, он очень галантно предлагал мне в этот момент "белочку",
(Конфеты такие. - Мое примечание.)
и я увидела, как задрожала коробка в его руке.
- По-моему, варежку. Или носок.
- Хорошо. Дальше?
- Все.
- Все? Но… вы разговаривали?
- Нет. Он только петли считал. "Двенадцать… тринадцать… четырнадцать…"
- А потом?
- Я проснулась.
- А вы уверены, что это был он?
- Спрашиваете.
Предпочитает зеленый чай, рекомендует: полезный. Подстаканники с тонким ажурным рисунком, золоченые. Просил меня повторить еще раз, с подробностями, просил изложить письменно - здесь же, при нем. Потчевал помимо конфет медовым пряником. У него в номере висит репродукция "Пушкин в Одессе".
Отчет держала без Подпругина. Он душ принимал - у себя. Про сон я ему не рассказывала, он снам не верит и правильно делает, я тоже не верю, и сами они не верят. Но пусть знают, если хотят.
- Нет, я материалист, - сказал Представитель. - Но вы у нас особое дело… Все, что с вами, даже побочное… Мало ли вдруг…
А мне жалко Брежнева. Ему трудно. Я ему не сказала как. Даже в груди все сжимается как. Просто думала вчера весь вечер о нем, вот он и приснился. И ничего особенного.
Он одинок. И так же, как я, не принадлежит себе.
Я чувствую Брежнева. Понимаю Брежнева. Он…
(Не дописано. - Мое примечание.)
А и Б сидели на трубе.
В Зимнем саду.
(В Зимнем саду, примыкающем к Главному корпусу завидовского военно-охотничьего хозяйства, Л. И. Брежнев иногда проводил совещания со своими помощниками, вот почему именно это место Руководство Программы предложило мне, как инициатору, для наиважнейших (и наиделикатнейших) сеансов с Е. В. Ковалевой. Что касается "А и Б", возможно, моя супруга имела в виду Афанасьева и Бовина, первый был главным редактором "Правды", второй - политическим обозревателем "Известий", и оба - помощниками Генерального секретаря, как официально называлась их должность. Но при чем тут труба? Думаю, ни при чем. - Мое примечание.)
Если эти записки обнаружат, моим начальникам здорово попадет.
А меня отправят сдавать ленинский зачет - в порядке эпитимии.
(Оксюморон. - Мое примечание.)
………………………………………………………….
Хотела почитать, но не дали.
Около одиннадцати услышала выстрелы, Брежнев охотился.
Тут же явился Подпругин, до того он был в двадцать второй, у Представителя. Стал анекдоты рассказывать. До ужаса бородатые. Я сказала, мне неинтересно. Я не люблю анекдоты про тех, на кого работаю. В конце концов, больной усталый человек. А ты каким будешь в его возрасте? Он не виноват, что у него с языком так и что брови такие. Все-таки живой, не кукла… Нет, ты должна выслушать, про больного. Уже только это одно "должна" должно было насторожить. Он меня заряжал. Я потом поняла. Зарядил - чем и как.
- А ну-ка, пойдем, я тебе кое-что покажу. (По радио заиграли гимн: двенадцать часов.)
- Куда пойдем?
- Увидишь.
Повел меня на первый этаж мимо охранника. Я почему-то решила, что в медпункт, потому, наверное, что топчан там у них, или как там его, ну и кресло… - ведь были предчувствия и далеко не смутные.
Но свернули налево. Ага, догадалась, в Зимний сад. Подпругин держал меня за руку, шел с необыкновенно важным видом, как на спецзадание (так и было оно: на спец!), и я поймала себя на том, что стараюсь ступать бесшумно по ковру. Он достал ключ из кармана, поиграл, хвастаясь. Это для второй двери служебного входа, на первой - кодовый замок. Легко открыл дверь, сигнализация была отключена своевременно.
- Прошу.
Какая галантность!
Дыхнуло теплом оранжереи.
- А свет?
- Щас.
(Всегда произносил "сейчас". - Мое примечание.)
Он шарил около двери в темноте, искал что-то.
Нашел. Щелкнул. Зажглось. Лампа наподобие керосиновой, но электрическая, тускловатая, вроде как сувенирная. "Для интима".
Очертания растений вырисовывались из темноты, сейчас эти кактусы и апельсиновые деревья казались вдвойне экзотическими. Как ночнички, светились плоды. В такт подпругинским шагам колыхались корявые тени.
- Не бойся, здесь нет никого.
Он опять меня взял за руку, крепко сжал.
А кого мне бояться, кроме Подпругина? Разве Подпругин не псих? Особенно ночью?
(Слово "псих" - особенно ночью! - употреблялось Е. В. Ковалевой неизменно как комплимент, во всяком случае, только так оно, чему были причины, воспринималось автором настоящих комментариев. - Мое примечание.)
Днем-то здесь хорошо. Я видела. В первый же день меня привели посмотреть - знаю, как хорошо. Все здесь растет, цветет и плодоносит круглый год. Днем очень красиво.
- Ну и что дальше? - спрашиваю.
Вода журчит - фонтанчик.
Вспомнила, как с Володькой ездили к генералу на дачу. Черные тюльпаны, туя…
- Посмотри: стол, - произнес томно-торжественно муж мой Подпругин. - Еще утром за ним заседали, представляешь?.. Брежнев со своими помощниками. Ты способна такое представить?
- Ну?
- Брежнев, - услышала я гипнотизирующее, специфически подпругинское.
- Послушай, я не буду на столе…
- Ты не понимаешь… Брежнев… Брежнев… Брежнев… - твердил он в исступлении.
Потом он напишет в отчете, что я заупрямилась. Пусть пишет.
Я действительно заупрямилась.
Я сказала, что стара для этого - для стола. Все во мне протестовало против стола. Он сказал, что это каприз. Я сказала: не буду!
- Не-е-ет! - простонал Подпругин.
- Но, но! Руки! - я решительно не хотела.
- Непр-р-равда! - зарычал, зверея, Подпругин.
- Руки! Я буду кричать! - закричала я во все горло. (Будто от меня ждали другого.)
- Громче кричи! Дверь закрыта! Кричи!
Стиснула зубы тогда. Ужасная глупость. Мы боролись. Упал фонарь и погас. Не дождетесь, твердила себе, не дождетесь! Не думай о Брежневе, слышишь! Треснуло платье. Что ты делаешь, дурак! Он рвал белье, я хотела укусить его, не вышло. В волосы пыталась вцепиться ему, он схватил за кисти рук меня, руки заломил мне за голову.
Сквозь стеклянную крышу оранжереи увидела звезды: сначала одну, потом другую, третью. Еле-еле мерцали. Помню, думать хотела только о них, но не помню, что думала и как долго.
(От небесных звезд, как исходного пункта ассоциативного ряда, - через три (в то время) Звезды Героя, украшавших пиджак Генерального секретаря, - непосредственно к здоровью последнего, как к предмету описываемого исследования, - таково предполагаемое мною и не осознаваемое ею самою направление эманации существа Е. В. Ковалевой в трудно вообразимых областях таинственного и непостижимого. - Мое примечание.)
Вот и весь сказ. Чистила апельсин - Подпругин в руку сунул. Где взял в темноте?
(Сорвал. Сама знаешь. - Мое примечание.)
Сижу, стало быть, в темноте на столе, как дура, и отрываю кожуру зубами. Руки дрожат.
Подпругин ищет фонарь.
Нашел. Зажег. Неподражаем: без штанов, но в рубашке. Рукав на одной нитке висит. А кто будет скатерть стирать? Ну? Спроси:
- Хорошо ли тебе было?
А?
Молчит.
Разломала пополам. Половину ему протянула.
Сочный, сладкий.
- Зря, - говорю, - сорвал. Накажут теперь.
Плод греха.
- Ничего, мне разрешили.
- Кто? Управляющий делами ЦК?
Он не ответил.
Раздался выстрел глухой - далеко, потом другой. И еще два.
(Два подстраховочных - старшего егеря. - Мое примечание.)
- Поживет, поработает, - сказал Подпругин, вздохнув.
Но не сказал сколько.
(В январе 1997 года мои знания и опыт вызвали неподдельный интерес у руководителей Русского фонда Трумэна, известного точностью долгосрочных прогнозов. В то время многие организации, партии, институты строили свою стратегию на ожидании, не побоюсь этого выражения, летального исхода первого президента России. Общеизвестно, что в декабре 1996 года шестидесятишестилетний Б. Н. Ельцин перенес тяжелую операцию на сердце - так называемое шунтирование. Неизменно оптимистические официальные сообщения медицинского рода, инспирированные ближайшим окружением больного, по единодушному мнению заинтересованных наблюдателей не могли отвечать подлинному состоянию здоровья президента России. Между тем здоровье Б. Н. Ельцина уже давно признавалось политологами разных школ определяющим фактором российской и в известной степени мировой политики. Мне предложили солидный гонорар, но, несмотря на предложенное, я решительно отказал фонду в каких бы то ни было консультациях. "Наши методы уже не пригодны для вас. Они отнюдь не устарели, нет. Но с бухты-барахты реанимировать то, что душилось годами сознательно и планомерно, уже не сможет никто. У меня другие планы, другие интересы и другие возможности. Клюнул жареный петух, господа? Что ж, читайте мемуары тех, чьи имена уже принадлежат легендам. Думайте сами. Ищите свои пути", - сказал я с горечью в голосе молодым эмиссарам РТФ. - Мое примечание.)
………………………………………………………….
Сегодня воскресенье.
Перед отъездом видела, как Л. И. общался с народом (здешними служащими). Я не подходила к нему.
Выпили за его здоровье в номере Представителя. Он очень доволен. Туда нам и принесли обед.
Вкусный. Кабанье мясо вполне съедобное. Одно слово, свинина.
(Надо дольше отмачивать. - Мое примечание.)
Брежнев уехал около шести.
А на ужин были котлеты - для всех - и тоже кабаньи.
(Угощать персонал результатом охоты генсека было одной из приятных традиций Завидово. - Мое примечание.)
К десяти вечера привезли нас в Москву. Хорошо в гостях, а дома лучше.
(Есть истина в этих словах Е. В. Ковалевой. - Мое примечание.)
Записи 1977 года
Нет, я очень спокойна.
Так и должно быть. Все к лучшему.
Сказала, констатируя:
- Ты был у любовницы.
Он просто спросил:
- Откуда ты знаешь?
Да как же мне не знать, дорогой, если у тебя трусы на левую сторону надеты?
О, прости, я употребила не то слово!.. Не любовница, нет…
(Слово действительно употреблено не то. Подавляющее большинство моих совокуплений "на стороне" носило служебный, тренировочный характер. Допуская таковые, Руководство Программы справедливо учитывало мое либидо и уже неоднократно здесь мною описанную мою половую конституцию. Должен, однако, признаться, что рамки выработанного для меня регламента нередко урезали мою взрывчатую инициативность, но я всегда воспринимал их (рамки регламента), и этого никто не посмеет отрицать, с присущей мне мужественностью. - Мое примечание.)
…………………………………………………………
Ревновать? ЕГО?
Никогда в жизни!
…………………………………………………………
Вчера обратилась к руководству с просьбой разрешить развод.
Выслушали меня спокойно, без паники.
- Уверены ли вы, Елена Викторовна, что перевод ваших отношений с мужем в область внебрачных связей подействует на вас раскрепощающе?
Все что угодно была готова услышать, но только не это. Нет, поразительно! У них одно на уме - конечный результат. Браво!
- Какой перевод? - спрашиваю. - Каких связей? Разорвать с ним - раз и навсегда - и все!.. Сил моих больше нет! Не могу! Хватит! Конец!
Забеспокоились.
- Вы считаете, он вам изменяет?
- Не в том дело…
- Но, Елена Викторовна, вы должны учитывать специфику работы вашего мужа. Он думает только о вас. Поверьте нам…
- Не в том дело!
- А в чем?
- Он маньяк. Прошу оградить меня - могу написать рапорт - слышите? - оградить!.. от посягательств маньяка!.. Я тоже человек и тоже имею право!
Эва, до чего дошло, о правах человека вспомнила.
Еле себя сдерживала.
А они:
- Ну какой же ваш муж маньяк?
- Сексуальный! Вы прекрасно знаете какой…