– Естественно, я ничего не рассказывал, и Соловьев думает, что это настоящий режиссер. Требует подписать с ним контракт. А у этого твоего ведь даже паспорта нет, я правильно понимаю? Ни ИНН, ни страхового! Ох, Лера, заварила ты кашу! Доигрались!
– Ну так, может, другого режиссера пригласить? – слукавила Лера, стараясь скрыть радость. Она уже предвкушала ответ.
– С ума сошла? Людям понравилось! А люди не просто люди! И даже не просто спонсоры! А инвесторы! Понимаешь разницу? Им деньги возвращать придется! Или, как у них говорят – за рынок ответить. В смысле – за базар.
Порешили на том, что договор подготовят, а паспортные данные впишут Лерины. Все равно никто никогда не проверяет. А актерам скажут… ой, да ничего им не нужно говорить! Просто делать вид, что так и надо.
Обратного пути-то теперь все равно нет.
* * *
Мелкий романтик сидел в УАЗе, припаркованном на обочине, и наслаждался воплями, доносившимися из леса. Вопли были чудесны. С подвыванием, высокими нотами, но главное, искренними. Почти как на шоу "Голос". Так и хотелось кнопку нажать.
– Гнида ментовская, пусти! Пусти, сволочь! Тьфу! Все равно ничего не скажу! Ответишь, сука!
Там, за кустами, под деревом пел без фонограммы Витя Домофон. Руки, сцепленные сзади вокруг дерева наручниками, не позволяли ему подняться. Сидел же певец на муравейнике, раздетый до пояса. Снизу. Экологически чистый электрический стул.
Рядом присел майор Фейк и, засучив рукава, сучковатой березовой палкой шевелил муравейник и зловещим голосом утешал:
– Извините, что не могу предоставить вам адвоката… Их в этом лесу не водится. Водится кабан – дикий зверь, Миша – не Горбачев, лось сохатый…
– Кровью умоешься, мусор!!! А-а-а-а!!!!!!!!
– А теперь слушайте, Домофон Васильевич, внимательно и не перебивайте.
Золотов извлек из нагрудного кармана удостоверение и на глазах орущего Вити отклеил свою фотографию, под которой обнаружилось другое, родное фото.
– Я не следователь и не мент. Никто здесь не знает моего настоящего имени. Поэтому никто никогда меня не найдет. Как и тебя. Мы оба пропадем без вести. Только ты – насовсем. Потому что я вне правового поля. И ни секунды не буду терзаться – мочить тебя или нет. Как и ты никогда не терзался.
Домофон, укушенный в задницу особо агрессивным муравьем-мутантом, взвился и снова завопил от боли и унижения:
– Меня на такие дешевые фокусы не купишь! Пусти, сволочь! Что тебе надо?!
Дима очень хотел пойти и насладиться картиной, но ему было строго-настрого велено пост не покидать. Да – голым задом на муравейник это весело. Особенно для Следственного комитета. Изобретательный народ!
– Не фокус это, – не реагировал Золотов, – и у тебя один шанс, Домофон Василич, остаться на этом грешном свете. Рассказать, как два года назад ты убил женщину на станции и куда дел тело.
– Никого я не убивал! Какая еще баба?! – ужом извивался Витя. В прямом смысле этого слова.
Откуда этот козлина узнал про тетку? Ведь не было же никого, один бабу ждал.
– Мы оба знаем, что убивал. Только мне, в отличие от суда, доказательства не нужны. В общем, так… Я, пожалуй, пойду… Сидеть тебе не долго, часа за три ребята справятся. Но зато какая память! Что братва скажет! Уважуха…
Золотов протянул руку и опять пошевелил палочкой. Потом выпрямился и направился к дороге.
Домофон с ненавистью смотрел ему вслед. Да, этот урод знает, в какую точку бить. В авторитет. Почетно сгинуть от ножа или ствола, но от муравья? Потом никто цветочков на могилу не принесет и тост за светлую память не поднимет! И даже если выживешь, жаловаться не пойдешь.
Выбора не оставалось.
– А-а-а… Ладно, черт с тобой! Было дело! Отпусти!
Вячеслав Андреевич, не торопясь, вернулся:
– Рассказывай… Кто велел?
– Пузин-старший, – тяжело дышал Домофон, – а ему вроде Ланцов… Есть такой…
– Знаю. Куда тело дел?
– В товарняк закинул… На станции. Она дышала еще, но пульс не проверял. Потом специально сел за драку, чтобы глаза не мозолить. Ни ментам, ни Пузину… Он, гнида, мог самого завалить, с него станется.
– А архив?
– Тоже он…
– Так бы сразу, – одобрил Золотов и немного смягчился: – Ладно, Витя, не нервничай. Слушай сюда. Даешь на протокол показания по поджогу, получаешь законный срок и едешь лес валить. Целее будешь, здесь скоро полный беспредел начнется. Про женщину пока помалкивай. Я подожду, когда Пузин сам про нее расскажет. Идет?
Домофон бессильно кивнул. Самооценка у него резко упала, как реальный пацан он больше не котировался даже в собственных глазах. Пускай и не видел никто, все равно. Отныне так – фраер, чепушила.
На обратной дороге мелкий романтик задал следователю не дававший покоя вопрос:
– У вас в Москве это обычное дело? Голой задницей на муравейник?
– Увы… Нет в Москве муравейников. Поэтому все проще – иголки под ногти и кодексом по почкам… Вернемся, составлю запрос. Надо сгонять на станцию.
– Сгоняю… И как я раньше до такого не додумался?.. Муравейник… Что может быть прекрасней?
* * *
Мэр старинного города Великозельска Виталий Иванович Марусов тем временем был занят чрезвычайно важным делом. Разложив на столе лист ватмана, испещренный стрелочками и кружками, он размышлял с видом маршала у карты военных действий. Схема, составленная в незапамятные времена, претерпела с годами значительные изменения, но актуальности не утратила. Стратегическая схема. Секретная. В ней стрелки от верхних кружков с фамилиями вели вниз, к кружкам с названиям министерств, а оттуда, как в ставку главнокомандующего, стекались в квадратик с надписью "Сан Саныч". Зеленым цветом были обозначены официальные контакты, красным – неформальные.
От размышлений стратега и тактика оторвал телефонный звонок. С мрачным лицом Марусов выслушал доклад, раздраженно бросил:
– Это вообще не его дело! Ладно, я позвоню Афонину, чтобы на контроле держал.
Положил трубку, саданул кулаком по секретной схеме и перевел взгляд на Ланцова:
– Ты представляешь, москвич долбаный мою бензоколонку закрыл!
– Как это? – не поверил Купидон.
Весь город знал, что колонки семьи Марусовых неприкосновенны. Даже в области знали. Никто не трогал, как к святому относились – заправлялись и крестились. Что значит – закрыл?
– Приехал, сделал контрольную закупку. Всего-то двести граммов недолили, а он – сразу акт, на колонку замок и ОБЭП вызвал.
Это был достаточно вольный перевод случившегося на заправке казуса: жаба-заправщица немного приврала менеджеру, тот слегка недоговорил директору, директор приукрасил Марусову – каждый хотел от себя начальственный гнев отвести. Но сути дела не меняло.
– А что ж денег не дали? – изумился Ланцов.
– Ты дурак?! – взвился Марусов: не хватало чтобы каждый отставной козы тромбонист учить вздумал, и от избытка чувств чуть не выронил на план военных действий вставную челюсть. – Давали, он не взял!
Ланцов понял, что сморозил глупость. Не нужны этому упырю деньги, не нужны. Тут стратегические интересы.
– Ладно, с ОБЭПом я решу, ОБЭП свой, – Марусов волевым движением языка вернул челюсть на место и побарабанил по столу толстыми пальцами с обкусанными на нервной почве ногтями, – но звоночек нехороший.
Еще бы! Куда хуже! Ничего святого у людей не осталось! А это неправильно, когда нет святости в душе. Так неизвестно до чего дойти можно. До революции! До Майдана!
– Я говорил, тут не в лекарствах дело, – прокомментировал заместитель.
Виталий Иванович недовольно поморщился: ишь, моду взяли, каждый суслик – агроном! Но вслух ничего говорить не стал – приближенных сусликов становилось в свете известных событий все меньше. Он пододвинул к себе заветную схему и углубился в изучение, тыкая карандашом в кружочки:
– Бензин – это у нас Евгений Петрович. Но с ним договор через Сомова. А Сомов не подставит…
– Ох, теперь любой подставит…
– Ты о чем?
– Не слышали еще? Пузин пропал.
– Как пропал? Куда?
Не дождавшись ответа, Марусов нервно принялся жать на все подряд кнопки селектора, пока не отозвалась верная секретарша.
– Зина, Пузин появлялся?! Найди его срочно! Как объявится, сразу ко мне!
Постарался взять себя в руки, но получалось плохо – руки не слушались. А подчиненному слабину показывать нельзя.
Руки дрожали, и кололо в боку. Почему-то не в левом, где сердце, а в правом, где печень. Неприятно кололо. Подозрительно. Не хватало только сдохнуть на благо государства!
Секретарша Зина зашла в кабинет и доложила, что Пузина нигде нет. Трубка отключена. Вроде бы на вокзале его видели.
– Когда появится…
– А он не появится. Он с чемоданом был, – легкомысленно оповестила Зина. Дура, не понимала еще, что без Марусова и ей крышка. Воспитательницей в ясли пойдет. Про отпуск турецкий думать забудет. Хотя так и так забудет.
– Зина права, – поддержал ее ренегат Ланцов. – Москвич одного человека задержал, который может много интересного рассказать про нашего Леонида Палыча. Я думаю, что Леня не стал дожидаться.
– Так он что, в бега подался? – шепотом переспросил Марусов, едва дверь за секретаршей закрылась.
– Если просто в бега – не так страшно. Как бы он не решил в защиту свидетелей поиграть.
Марусов напомнил, что у Пузина здесь дорогие друзья, любимая семья и элитная недвижимость.
– Здесь недвижимость, а в Марбелье домик и пара счетов.
Прав Ланцов, ох, прав. Приезд ревизора не случайность… Не в лекарствах дело. Кто заказчик? Кому Виталий Иванович дорогу перешел?
Мэр снова уткнулся в волшебную схему, но кружки и стрелки мелькали перед глазами, сливаясь в хаотичную картину. Давление зашкаливало, и в висках стучало. Выходило, что москвичу заплатили столько, сколько приличному человек вслух произнести стыдно. И такую цену не перебить. Нет, перебить можно, но не здесь.
Виталий Иванович выбрал запасной вариант. Самый последний. К помощи этого человека он прибегал в крайних случаях – больно дорого выходила его протекция. Деньгами не брал, но от этого было не легче. Марусов нашел на волшебной схеме контакт, расположенный на линии областного руководства и обозначенный как "Иван Иваныч". Иван Иваныч был по-своему не хуже могущественного Сан Саныча, к которому сходились в итоге все стрелки, и по общегражданскому паспорту значился Николаем Петровичем Лосевым, а согласно удостоверению – полковником ФСБ.
Лосев трубку снял, просьбу выслушал, сделал на листке пометки. Пообещал помочь. По возможности.
Не обманул. Вызвал к себе доверенного, понимающего сотрудника и попросил разобраться в ситуации. Что там за беспокойный такой товарищ из Москвы? Велел никому не перепоручать, сделать самому. Вопрос серьезный, как бы по всей области зараза не расползлась.
Требовалось узнать, есть ли за москвичом грехи. Понаблюдать в гостинице. Хорошо бы выяснить, по чьей инициативе он копает. Не по собственной же! Если нужно, можно слетать в Калининград – он там служит, а к Москве просто прикомандирован. Тоже, кстати, странно – что, в Москве своих мало?
Лосев протянул бумажку с данными на Антона Романовича Плетнева.
– Давай, Некрасов, работай. Командировку я подпишу, если будет такая необходимость.
Оперативный уполномоченный ФСБ с фамилией знаменитого поэта взглянул на бумажку и тут же по привычке разорвал на мелкие-премелкие кусочки. Есть не стал, просто сунул обрывки в карман.
Про объявившегося московского следователя и сбежавшего вице-мэра он уже знал. Но не от резидентуры и агентуры, а от собственной мамы, знатока всех городских сплетен.
Отобедав, Некрасов сделал несколько телефонных звонков, а потом поехал в гостиницу, где остановился Золотов. Удачно усыпил бдительность Ермакова, представившись постояльцем, снял номер и спокойно поднялся на этаж. Только отправился не в свой номер, а в соседний. Выбрал из связки ключей наиболее подходящий, немного поковырял в замке, вошел и тихо закрыл за собой дверь. Надел бахилы и перчатки. Обыскал номер тщательно, но осторожно, не оставляя следов, но ничего стоящего не нашел, кроме…
Ох, скольких разведчиков погубило подобное "кроме". Ибо, долг долгом, но инстинкты никуда не денешь. Особенно основной.
Журнальчик. Глянцевый. С девчонкой на обложке. Голой. Почти. "Отдых". Нет, ни с кем однофамилец Некрасова отдыхать не собирался, у него жена есть, но отказать себе в удовольствии посидеть, полистать не смог. Присел, полистал. "Ух ты!.. И недорого".
Хозяин же номера сидел в сей тревожный момент в кабинете начальника великозельского УДВ Афонина. В просторечии – Физкультурника.
Вячеслав Андреевич явился без приглашения. Удостоверение на вахте уже не показывал. Просто представился. Постовой козырнул, хотя не обязан был этого делать. Доложил выше.
Предстояло разобраться с увольнением Федорова. Дима хоть и дурак влюбленный, но помочь ему стоило. Кто ж еще спасет, если не Антон Романович, он же Вячеслав Андреевич? Не святой же Пантелеймон.
Афонин заметно волновался и в шикарном кожаном кресле переваливался с боку на бок, словно тюлень на лежбище. Кресло жалобно скрипело и оплакивало хозяина. Неужели скоро будет к другому заду привыкать? Эх, сколько задов оно повидало на своем мебельном веку? Один другого шире.
Глава полиции, конечно, уговаривал себя, что в этом визите нет ничего особенного и, вообще, отчитываться перед московским он не обязан. Но слушок о бегстве Пузина докатился и сюда. И это сильно нервировало.
– Антон Романович, Федоров грубо нарушил законодательство, – Афонин, сложив руки на пухлом животе, нервно покручивал большими пальцами.
Пузогрудь у Физкультурника была качественной, правильного радиуса. Он, подавая пример подчиненным, установил на рабочем месте беговую дорожку, но так ни разу ее не опробовал.
– Сокрытие от регистрации заявлений граждан – это не шутки. Плюс нарушение дисциплины и секретного делопроизводства. Опять-таки, норматив по физподготовке не сдал. Да за такое целый отдел уволить можно! Федоров – хороший профессионал, но сейчас это не главное!
Последнюю фразу Физкультурник произнес с каким-то проникновенным пафосом, словно ему было известно нечто, сокрытое даже от московского майора Плетнева.
– Вот как? А что по-вашему – главное? – Золотов поднял брови шалашиком.
– Ну как же! Уж вы-то должны быть в курсе… – Шеф картинно развел руками: – Установка министерства – доверие граждан и дисциплина. Это сегодня прежде всего. А о каком доверии может идти речь, если человек обращается в органы, а его заявление в стол кладут?
Оба собеседника понимали, что дело в другом. В том, что Федоров умудрился против ветра… плюнуть.
– Но вы должны знать, что есть и другая установка, – таинственно заметил гость, вставая и прохаживаясь по кабинету. Он и сам не лыком шит, ему тоже секретные секреты известны из области демагогии.
– Какая? – Афонин в растерянности достал из кармана мятый клетчатый платок и утер вспотевший лоб. Подумал о том, куда ему со своими "знаниями" против московских? Этого на кривой козе не объедешь. Ишь, бровки поднимает – типа удивлен! Он же не из шарашки какой-нибудь – из Следственного комитета. Да еще с полномочиями. Как бы самому на месте усидеть!
Золотов подошел к беговой дорожке, лениво похлопал рукой по монитору и понес откровенную чушь про то, что, "кто бежит не с нами, тот бежит от нас".
– А Федоров бежит именно с нами. В нужную сторону. Андрей Викторович, меня сюда не рыбу ловить направили. И за работу спросят. И что я, по-вашему, должен буду ответить, если вдруг ее не выполню? А?
Афонин лихорадочно думал над словами москвича. Вот умеют же они, столичные интеллигенты, загнуть! Вроде бы ясно выражается, а непонятно. Что делать-то теперь нужно? Вроде бы Плетнев ему на свою жизнь жалуется, на взятку намекает? Или нет?
– И после моего ответа спросят уже с вас, Андрей Викторович. Очень строго спросят. И тогда найдут не только нарушения дисциплины. Поэтому вы уж определяйтесь поскорее, с кем вы бежите.
Золотов нажал на кнопки, включая дорожку.
– А вы сами-то норматив выполняете?
Не выполняет. Даже если на дорожке сдохнуть. Сомнений в этом не было и у Золотова – брючный ремень едва сдерживал афонинское брюхо.
– Попробуйте.
Пробовать не хотелось.
– У меня нога болит. Подвернул.
– Слава богу, не перелом. Всего хорошего, Андрей Викторович, – Золотов направился к двери, давая понять, что тема исчерпана. – Тренируйтесь. И подумайте о векторе собственного движения… Хорошо подумайте.
Афонин остановил дорожку. И чего ему детишек не воспитывалось? Захотел положения. Вот и получит. Хорошо если не горизонтальное. Эх… Где вы, школьные годы чудесные?
Он снял трубку внутреннего телефона и потребовал срочно принести приказ на Федорова. Черт с ним… Пусть работает… Свой китель ближе к телу.