Через несколько секунд он уже стоял на сцене. Пригляделся и в актере, игравшем полицейского, признал Гену, приходившего к нему в больницу с апельсинами.
– Геннадий, ты вообще понял, что сейчас сказал?
– Я точно по тексту, – пояснил Гена психу, не зная, как реагировать. Или спорить с больным, или послать на всем известное буквосочетание. Остальные тоже не могли определиться с линией поведения. Молча наблюдали.
– Нет такой профессии – следователь уголовного розыска! В природе нет, понимаете? Есть либо просто следователь, либо оперуполномоченный криминальной милиции. И это совершенно разные вещи! Вот ты кто?
– Я – Порфирий… Убойный отдел. Так… Не я ж текст сочинял, – растерялся Гена.
Псих-то Леркин, похоже, знал, о чем говорит.
– Что написано, то и играю.
Лера приподнялась и приняла стойку охотничьей собаки, почуявшей дичь. Победа близка! Ее метод работает! Он ведь откуда-то это знает! Про следователя. Только бы никто не спугнул! Только бы не сорвалось!
– Это к Вите вопрос, – встряла в разговор Дуня в джинсах, кивнув на патлатого типа в третьем ряду зала, – сцену мы с ним проходили.
– А что я? – Из третьего ряда обиженно воскликнул патлатый. – Спасибо скажите, что я вообще за так здесь вожусь! Я же не министр внутренних дел, чтобы такие тонкости знать.
– Я тоже не министр, а знаю, – не погрешил против истины Плетнев, – хороший режиссер должен понимать всё! Хорошо, допустим, вы не в курсе всех тонкостей, но что у вас на сцене происходит?
Артисты вопросительно взглянули на патлатого, Витя же уставился на шумного Леркиного пациента.
– На твоих глазах пытают потерпевшую, а ты что делаешь? – Плетнев принялся обстоятельно объяснять Гене задачу: – Ты в это время всем рассказываешь, что ты – следователь хрен знает чего. Да пока ты ксиву из кармана достанешь, тебя восемь раз успеют хлопнуть!
– А что делать-то? – на автомате поинтересовался заинтригованный Гена.
Не зря ведь говорят, что шизофреники способны увлечь за собой массы!
– Тут только один вариант – пушку в лоб и хоботом в землю! И только потом – знакомиться, – безапелляционно заверил Плетнев. – Ясно?
Гена растерянно поглядел в конец зрительного зала, на Ивлеву. Лера выразительно приложила палец к губам, умоляя не спорить. А как тут не спорить?
– Юрий Иванович, но это же классика… Достоевский… – осторожно напомнил Гена.
– Ага… Убойный отдел… У нас же не дешевый сериал, достоверность превыше всего! Или ты думаешь, что во времена Достоевского по-другому было? Антимонии с бандитами разводили? – распалялся Плетнев. – Значит, делаешь так: влетаешь, сразу пушку, в смысле пистолет, в лоб и кладешь на пол. Потом уже браслеты и только потом – ксиву! То есть удостоверение. И кстати, не из брюк, а из кителя! Понял?
– Но у меня нет пистолета, – растерялся подпавший под обаяние психа Гена, – и браслетов нет…
Антон Романович картинно, по-станиславски, закатил глаза к потолку и закричал на весь зал так, что все присутствующие согласились признать в нем великого режиссера:
– Кто за оружейку отвечает?!
Васнецов как раз заглянул в зал, решительно настроенный выкинуть дебошира за борт, но, заинтригованный, озадаченно почесал покрытую каплями пота плешь и поспешил спрятаться за колонной.
– Теперь ты, – Плетнев обернулся к актеру, игравшему Лужина, – что ты мямлишь? "Извольте показать карманы…" – тьфу! Ты хоть раз слышал, как разговаривают настоящие бандосы?
– Не дов-вод-дилось, слава Богу, – у "Лужина" от осознания такой перспективы начал дергаться глаз, и он перекрестился зажатым в руке утюгом.
– Ладно, бывает. Смотри внимательно и запоминай!
Плетнев забрал у него реквизит, повел носом и поморщился. От актера разило душистым свежим перегаром. Плетнев вразвалочку подошел к Дуне, наклонился и потряс утюгом. Улыбнулся, а потом зловеще закричал барышне в лицо, брызгая слюной:
– Ты че, овца, быка включила?! Свободные уши нашла?! Кончай свою жеватину! Тебя на хор давно не ставили?! Быстро колись, где бабки! Андестенд ми?!!
На этот раз Дуня испугалась натурально, заорала, дернулась и чуть не рухнула со стула. Предупреждать же надо! Так и заикой можно стать!
– Ну совсем другое дело, правда? – Удовлетворенный Плетнев вернул Лужину утюг. – И не стой над ней столбом, для доходчивости дай подзатыльник.
Дуня вжалась в стул и приготовилась реветь. За такую зарплату она на побои не соглашалась, в пьесе ничего про это не написано!
Плетнев заметил ее реакцию и дружелюбно потрепал девушку по плечу:
– Просто обозначить, по касательной. С подзатыльником выразительней будет. И смелее, прокурорских здесь нет!
"Режиссер" направился обратно в зал, но остановился на полдороге и строго заметил Лужину:
– Еще раз на службу бухим придешь, вылетишь, невзирая на заслуги.
Спрыгнул со сцены, опустился в кресло, выразительно хлопнул в ладоши:
– Так, давайте еще раз! Сначала!
За колонной, вытаращив глаза, директор театра Васнецов обменивался впечатлениями с племянницей. Даже забыл, что собирался ее ругать, а безумного пациента из храма искусства вышвыривать.
– А может, в настоящей жизни он действительно режиссер? – Лера заглянула дяде в очумевшие глаза.
– Да похоже на то. И мизансцену развел грамотно, и с актерами умеет разговаривать. Давай посмотрим.
Посмотреть было на что. Лужин орал, пугая Дуняшу утюгом, отвесил ей затрещину, причем не по касательной. Та без всякой игры заорала, и на сцену выскочил Порфирий: "Хоботом в пол, всем стоять!"
– Либо режиссер, либо бандит, – задумчиво вынес вердикт Васнецов. – Кстати, его трактовка мне нравится больше никитинской. Свежо, неожиданно… Достоевский, конечно, в гробу бы перевернулся, да кто сейчас не ворочается? Не забываем стариков-классиков, и то хорошо.
– Дядь Сереж, а может, пусть продолжает? – несмело предложила Лера и повисла у дядюшки на руке. – Никитин все равно в запое.
– В кризисе, – политкорректно поправил Васнецов и покачал лысиной, – ты шутишь? Я теперь не знаю, что со спонсорами делать!
– Помиритесь! А если все получится и пьеса соберет кассу, никто про драку и не вспомнит. Все само собой решится. Пожалуйста, ну пожалуйста-пожалуйста!
Дядя с подозрением покосился на племянницу:
– Лерочка, мне кажется, что ты заботишься о нем немного больше, чем о простом пациенте. А твой Саша как? Как на все это смотрит?
– Отрицательно, – мрачно ответила Лера.
– Но, Лерочка, у него же даже имени нет, – Васнецов кивнул в сторону больного и с досадой крякнул. – Я имею в виду – театрального имени! А публика сейчас ходит только на раскрученных режиссеров.
– Ничего страшного! – Лера забылась и повысила голос: – На афишах поставите кого захотите. Он же только репетировать будет…
– Почему посторонние разговоры в зале? – страдальчески закричал Плетнев, даже не обернувшись к спрятавшимся за колонной. Он был весь там, на сцене, в процессе. – Не мешайте репетировать! Выйдите отсюда!
– Мне, если честно, уже все равно, – снял с себя ответственность Васнецов и отправился в кабинет, где для таких случаев у него имелся антистрессовый комплект – валидол, коньяк и сигаретка.
* * *
Вольный журналист Настя Журавлева на встречу немного опоздала, что было для нее несвойственно. До последнего терзалась – идти или отменить интервью. Но потом решила – нечего прятать головушку в песок. Лучше горькая, но правда… Пошла.
Мальвина уже скучала за столиком, рассматривая иконостас из ярких этикеток за спиной бармена.
– И чем обязана вниманию прессы? – с улыбкой пантеры поинтересовалась она у опустившейся рядом Анастасии. Опустившейся в хорошем смысле. На стул.
– Спасибо, Лина, что пришла, – доброжелательно поблагодарила Настя, проигнорировав лопнувший перед ее лицом пузырь из жвачки. – "Великозельские ведомости" заказали статью про ваш нелегкий труд. Обещаю согласовать с вами статью и изменить имя-фамилию, если надо. Но в ответ рассчитываю на откровенность.
– Да мне по фиг, – Мальвина пребывала в состоянии, когда вообще все по фиг, – Текилы только возьми, а то башка болит.
Настя без возражений подозвала официантку и сделала заказ – двойную порцию текилы и эспрессо. Достала диктофон, блокнот и ручку.
– Только можно сначала один вопрос не по теме? – Ей не терпелось узнать горькую правду. – Ты приходила к следователю из Москвы?
Лина заметно напряглась: поход к московскому гостю был санкционирован и оплачен людьми серьезными, упоминаний о себе всуе не терпящими.
– Мне это очень важно, поверь, – убеждала Анастасия, – я никому не расскажу и писать об этом не буду.
С другой стороны, что такого? Подписки о неразглашении она не давала. Денег ей за москвича заплатили вдвое меньше, чем обещали, а под это дело можно еще текилы заказать.
И Мальвина призналась, что у москвича была, но не по его вызову. Солидные люди подогнали. Презент, так сказать, сделали.
– И… у вас что-нибудь было? – Настя постаралась, чтобы вопрос прозвучал непринужденно, но голос дрогнул.
Мальвина, в отличие от Насти, была калачом тертым и в таких делах без очков нижнюю строчку видела. Сразу сообразила, что у корреспондентки бубновый интерес.
– А как же…
* * *
Липовый следователь с липовым именем и липовыми документами разглядывал в кабинете принесенную Димой фотографию из картотеки.
– Вот, Витя Смирнов, он же Домофон. Недавно освободился. А зачем тебе?
– Головин шепнул, будто он архив спалил. По просьбе пузинского дяди, – пояснил Золотов.
Черно-белый снимок сомнительного качества, явно не портрет из портфолио, все-таки позволил майору Фейку опознать одного из типов, пристававших к Насте в поезде.
– Ага! Попробуй найди этого Домофона – так он нас и ждет. По прописке отродясь не жил. Ладно, я поспрашиваю у народа…
В это время дверь распахнулась и в кабинет влетела Анастасия.
– Привет, Дима, – холодно бросила она Федорову, не поворачивая головы.
Не Дима был целью ее визита. Настя миновала поклонника местного и, приблизившись к поклоннику столичному, без лишних слов съездила тому по лицу ладошкой. С оттяжечкой, звонко. То есть отоварила человека в форме в стенах государственного учреждения.
– Ты чего? – Золотов вскочил и схватился рукой за щеку.
Барышня, наверно, посчитала, что обсуждать здесь нечего. Крутанулась на каблуках и так же стремительно покинула кабинет, громко хлопнув дверью.
Золотов проводил ее кислым взглядом, вздохнул и сел на место, потирая покрасневшую щеку.
– Что ты ей сделал? – немедленно потребовал отчета мелкий романтик.
– Видимо, я должен сам догадаться, – с мрачной улыбкой заметил Вячеслав Андреевич.
Улыбки Федоров вынести не мог, улыбка – это уже слишком. Настя чуть ли не в слезах убежала, а он улыбается! Великозельский мавр в сердцах выругался и выскочил за дверь, догонять и успокаивать любимую.
Золотов недолго успел побыть один – народная тропа к нему и не думала зарастать. Дверь тихонько скрипнула, и в щель пролезла короткостриженая голова, украшенная солнечными очками. Принадлежали очки и голова Лешему, пристебаю господина Ланцова.
– Здрасте, Антон Романович! Можно? Разговор есть.
– Заходи…
Леший неловко присел на стул, молчал и мялся, будто сотрудник, пришедший просить прибавки к жалованью.
– Не томи.
– Антон Романович… А правда, если ценные показания дать, спрятать могут?
Золотов кивнул и напомнил Лешему про закон о защите свидетелей. Хотя и близко не представлял, как он работает.
– А ты что, хочешь дать ценные показания?
– Очень ценные, – Леший уставился на следователя преданным взглядом голодного кота, – но мне нужны гарантии.
Конечно. Хоть мешок гарантий. Никаких проблем, группа прикрытия уже выезжает из Москвы. С автоматами, новым паспортом и пластическим хирургом.
Леший, как и большинство граждан, считал себя умным и к неприятностям готовился загодя. А столичные тучи над Великозельском явно сгущались. И Леший решил подстелить соломки.
Накануне они с Кишкой сидели и перетирали сложную городскую обстановку. Леший сообразил включить в телефоне диктофон и разговор записать. Так, на всякий случай. Вдруг пригодится?
Обсуждали задержание Головы.
– В тачке его запер и поджег! Не выпускал, пока Голова не раскололся. А потом в довесок еще урной по репе огрел, – возбужденно делился Леший с Кишкой последними новостями. – Полгорода видело. Урной по кумполу – полнейший беспредел! Эх, жаль, тогда на охоте в ружье не картечь была…
– Отморозок! – веско констатировал Кишка. – А мы ему – баньку, девочек. Курва московская! Лось сохатый!
– Точно. Самое страшное, Голова знает до хрена. Он же с Ланцовым нашим терся. Как бы теперь не прихватили Михалыча, а следом и нас.
– Да ладно, Михалыч свой, не сдаст, – отказывался признавать очевидное Кишка.
– Голова тоже никого не сдавал, пока его в тачке не подпалили. Это же московские! Сразу видно почерк. Если им скомандовали "фас", не отцепятся. Как собаки такие, дультерьеры называются. А я чувствую, им скомандовали. Никакие бабки теперь не помогут.
Леший, писавший беседу, лишнего себе не позволял, но аккуратно провоцировал друга. Кишка повелся быстро.
– Так делать что-то надо, – озабоченно призвал он и для убедительности с силой ударил кулаком о ладонь. – Может, его рехтануть?
– Сдурел? Сюда тогда такая свора прилетит, никто не выживет.
– Так надо по уму. Прямо в кабинете, в ментовке. Шею свернуть по-тихому, и все дела. Пускай менты друг на друга думают. Будут у них свои разборки, про нас вообще забудут. Только самим опасно. Может, Домофона подписать? Он недавно откинулся, на мели сейчас, впишется.
Это было то, что нужно! С этим можно уже идти куда следует. И Леший пошел. Пошел и диктофон с собой понес. Разговор дал послушать человеку пока еще с несвернутой шеей.
– Вы охоту нашу помните? – продолжил игру предатель. – Так вот, Кишка вас реально вальнуть хотел. Если бы я патроны с картечи на дробь не поменял, вы бы тут сейчас не сидели.
– Да за что? Я его впервые видел!
– Испугался, что накопаете. Подвигов за ним! А теперь, слышали, прямо здесь вас мочкануть затеял? В кабинете. Круто, да? Короче, если прикроете, я на него весь расклад дам. И на всех остальных тоже. Идет?
– А вдруг на тебя тоже расклад дадут?
– Так я же… как бы… первый, – Леший окончательно растерялся.
Че за дела? Известно же, кто первый встал, того и тапки. В смысле, кто успел рассказать, тот дальше не при делах. Зато под защитой государства.
– Сделка со следствием не освобождает от ответственности, – напомнил Золотов, – правда, существенно смягчает наказание. Ты сначала расскажи о себе. А я могу явку с повинной оформить. Как иначе прикажешь защищать, если ни одной официальной бумаги нет с твоими показаниями?
Леший принялся растерянно соображать. Получалось как-то не так, как он наметил. Получается, он пришел сам на себя показания давать? На других-то ладно, Москва прикроет, но на себя? Стремно как-то… Еще папа говорил, когда в третий раз с зоны вернулся: "Запомни, сынок, самое последнее дело – в раскол идти".
– Не, не надо явки, – в конце концов отказался он, – западло.
– Как хочешь, – легко согласился Золотов. – Надумаешь – приходи, оформим без очереди. А за информацию спасибо.
– Да не за что, – Леший поднялся со стула, ощущая себя Иванушкой, которого сначала окунули в чан с ледяной водой, а потом сунули в кипяток.
– Запись дай скопировать. Пригодится.
Едва за Лешим закрылась дверь, Вячеслав Андреевич пробурчал под нос:
– Если я вас всех всерьез слушать буду, точно никогда отсюда не уеду.
Но, как говорится – от судьбы уйти можно, от братвы – нет. Золотов в этот день пользовался редкой популярностью не только у мирного населения, но и у криминального контингента. Через четверть часа в кабинете материализовался Кишка. Ради столь ответственного мероприятия он даже нарядился в свой лучший костюм. В лучший спортивный костюм с широченными белыми лампасами. Как и подельник, Кишка нацепил на нос темные очки. Для маскировки.
– Антон Романович, не отвлекаю?
– Заходи, – Золотову запал в душу предыдущий разговор о свернутой шее, поэтому он незаметно сунул руку в ящик стола, где хранилась дубинка.
– Спросить хотел, – осторожно начал Кишка, устроившись на краю стула с видом голодного кота, просящего прибавки жалованья, – если я, допустим, расскажу кое-что, прикрыть сможете?
– Конечно. В тюрьме места много, – Золотов убрал руку с реквизита.
– Да не, я не про себя расскажу, про других. – Кишка решил сразу четко обозначить свою жизненную позицию. – Я тут кино смотрел, там мужику одному даже пластиковую операцию на лице сделали. Мне операцию не надо, только охрану.
Мистер Фейк, придав лицу строгое выражение, заученно подтвердил, что все будет зависеть от качества и количества информации. Не улыбнулся, даже когда Кишка пластическую операцию пластиковой обозвал.
– Тема мощная, – тихо предупредил Кишка. – Короче, это, Леший вас подстрелить хотел. Сказал, типа, парня надо сразу на место поставить. Я пытался удержать, так он на меня ствол навел.
Ну надо же! Страх какой!
– Он вообще беспредельщик! Вот, я записал, послушайте.
Кишка достал из кармана мобильник и включил диктофон.
В криминальной связке Леший – Кишка второй отличался меньшей сообразительностью, но в этот раз кореша обскакал. Диктофон успел включить раньше Лешего.
– …полгорода это видело. Урной по кумполу – полнейший беспредел! Эх, жаль, тогда на охоте в ружье не картечь была… – звучал из мобильного голос брата-товарища.
Вау!!! Прелестно! Шпана шпаной, а всё туда же! В Голливуд. Очки темные нацепили, с диктофонами по Великозельску бегают. Нет, надо их как-то унять, пока глупостей не наделали.
– Это ведь я ружье дробью зарядил, – Кишка заглянул Золотову в глаза, отыскивая в них признаки неземной благодарности, – а то вы бы здесь не сидели сейчас. А потом Леший предлагал Домофона на вас натравить.
– Витю? – оживился Золотов, как будто Витя Домофон был его старинным другом. – А где он сейчас, не в курсе?
– Почему, в курсе. У бабы своей дохнет, на Осиновой последний дом. Ну что, прикроете?
Золотов включил компьютер и запустил скопированную запись. Как раз в том месте, где Кишка предлагал замочить москвича прямо в кабинете.
– Вот паскуда! – Кишка со злостью хлопнул ладонью по столу. – Сволочь продажная! Да врет он все! Соскочить решил… Антон Романыч, это же он все того… смонтировал! Убью гада!
– Не надо, – Вячеслав Андреевич не удержался и фыркнул, вообразив себе фантастическую картину монтажа Лешим аудиозаписи. Это же не морду бить, здесь другая квалификация нужна. – Для начала остынь в камере. А я пока разберусь, кто из вас правду говорит, а кто врет.