Обрадовались. Обнялись. И такой вот компанией тронулись в путь.
Дорога дальняя. Разговор длинный. Анатолий с интересом слушал жалобы приходского священника о трудном житье-бытье:
– Вот скажи, мил человек! Как жить с маленького прихода? Доход невелик. А надо, кроме себя, содержать дьякона и пономаря. Певчим заплатить. Ну и отчислить толику в епархию на содержание архиерея. Да еще постоянно какие-то хозяйственные расходы. Ремонт. Свет, тепло. О душе думать некогда, приходится добывать хлеб насущный.
– Надо сделать как в Греции, – заметил Алексей. – Там священники получают зарплату, числятся государственными служащими… А у нас – сирые и убогие. Бьются в нищете.
– Не скажи! – вдруг возразил ему батюшка, только что жаловавшийся на жизнь. – В Москве приходы богатые. Рясы носят дорогие, шелковые. Ездят на иномарках. Везет людям.
– Да, Москва бьет с носка! – неизвестно зачем добавил Митя.
Так и ехали в праздных разговорах. И послушнику Анатолию казалось, что чем дальше отъезжали они от монастырских стен, тем труднее ему было сохранять уже установившийся душевный строй.
А Алипий, как назло, все буровил и буровил о своем:
– А аппарат какой у архиерея? Сколько там отделов, тьма народу. Попробуй всех прокорми с таких бедных приходов!
Расстались они просто. Митя с Алексеем сошли с поезда еще до Ленинградского вокзала. А он с Алипием проехал до конечной. Там и вышли, нырнув сразу в подземелье. Наверх поднялись уже на Лубянке.
Алипий и здесь не отставал. Теперь рассказывал о том, как получил благословение от отца Иоанна стать не монахом, а священником:
– Отец Иоанн был святой! Я-то грешный. Поговорить с ним было трудно. Очень уж занят. Никак не подступишься. Стоило ему только выйти на свет божий, как к нему сразу же кидалась толпа паломников. С вопросами, за благословением. Старец-то был прозорливый.
Я все думал, как к нему подступиться. Долго пытался и так и сяк. Не получалось. А тут он заболел. Лет-то ему за девяносто было. Ну, думаю, не успею узнать Божью волю. Ан нет! Чудо случилось. Незадолго до его кончины пришел ко мне чернец и сказал: "Отец Иоанн зовет тебя к себе". Я тогда очень сильно удивился.
Пришел. Келейка отца Иоанна чистенькая такая, иконками завешанная. Старец уже никого не принимал, лежал. Немощь его одолела. Говорить уже не мог. Благословил он меня и протянул записочку. А в ней было сказано: "Дорогой Алипий! Муки и терзания будут преследовать вас, пока не последуете за зовом Божиим. А я вижу, что вы в душе не монах. Вы хороший человек. Вы батюшка. Ехать вам надо в город "К". Там ждет вас ваша судьба. Доверьтесь Богу. Его милость беспредельна".
Так-то я и стал священником. Да что с тобой, Анатолий?
Пока отец Алипий развлекал Казакова своими рассказами, они вышли на Лубянку. Прямо перед зданием его бывшей конторы. Увидел ее послушник. И так защемило в душе, так ему стало муторно… Оглядел он площадь, на которой раньше стоял памятник Железному Феликсу, а теперь лежал Соловецкий камень, и сердце забилось, как заячий хвост. Мысли были грустные: "Тут я бывал. Во-он те окна, из которых я глядел на площадь! А теперь кто я? Где мое место в жизни? Пугало я огородное в этой рясе!"
Постоял в печали. А Алипию сказал просто:
– Нахлынуло. Тяжело! – и смахнул слезу.
А тот засмеялся и ответил:
– Ты что плачешь? Представляешь, как там чертям в аду тошно? То-то они твою душу проворонили. Сейчас им там дают втык. Они-то раньше радовались. А теперь ты спасен…
Этими устами да мед бы пить.
* * *
Прежде чем идти в монастырь, решил позвонить своему старому другу Алексею Пономареву. Ведь виделись они с ним давным-давно.
Новые времена, новые технологии. Позвонить из автомата теперь проблема. Кончился звон двухкопеечных монет. Надо искать киоск, покупать карточку. И только тогда тебе в кредит по талону предложат любимых людей. С третьего раза ему ответили.
– Алло! Алло! Это я!
Друган ответил приглушенным и даже каким-то придушенным голосом:
– А-а, Толян! Ты где пропадал? Сколько лет, сколько зим! Что ж не звонил? Я пытался тебя искать! Где был?
– Ох, Леха, история моя долгая! По телефону не расскажешь. Денег не хватит.
– Так давай встретимся. Выпьем водки! – и Алексей бесшабашно расссмеялся, как в старые добрые времена.
– А твоя царь-девица тебя не прибьет? – подколол его в ответ Анатолий. – Или ты уже развязался?
– Да что ты! У нас уже двое! – ответствовал ему Алексей. И добавил:
– Ты вот что, приезжай ко мне в ресторан. Метро "Киевская". Там пройдешь направо несколько метров и увидишь указатель и знак. Ресторан называется "У трех охотников".
– Ну ты и чудак! Название кто придумал? Небось, твоя Марфа-царевна?
– Не спрашивай!
* * *
У входа в ресторан с вывеской "У трех охотников" стоял рослый швейцар-охранник в униформе. Увидев такое бородатое чудо-юдо в рясе, даже не хотел его пускать. Но сзади нарисовался Алексей. Он тоже откуда-то приехал. Узнав в этом лохматом человеке Казакова, ахнул и всплеснул руками.
Обнялись прямо на ступеньках. И вошли внутрь. Анатолий, отвыкший от всей этой золотой московской жизни, дико озирался на ослепительно белые скатерти и чопорных, вышколенных черно-белых официантов со сложенными салфетками на сгибе локтя. Он на них пялился, а вот они на него – нисколечки. Будто это в порядке вещей, что сюда, в зал с мебелями в стиле Людовика XIV, хрустальными люстрами и бокалами богемского стекла забрел такой вот лапотник в потрепанной рясе и пыльных стоптанных ботинках.
Пономарев, располневший вширь, но с теми же вихрами и конопушками, усадил его в уголок, а сам зачел-ночил по обеденному залу, в котором то там, то сям обедали пиджачные гости. И пока его рыжие кудри мелькали в разных концах, Анатолий наметанным глазом разглядывал народ. И приходил к выводу, что люди эти были либо высокопоставленными чиновниками, либо богатыми буржуинами.
Тем временем к нему подошел прилизанный и смазливый юноша-официант.
– Чего изволите? – спросил он.
– А что есть? – вопросом на вопрос ответил послушник.
– У нас есть все! – с некоторой долей гордости и тщеславия заявил тот.
– Если есть все, тогда воды! – сделал заказ Казаков.
– С газом, без газа?
– Без газа!
– Есть "Эвиан", "Витель"…
– Слушай, я у тебя воды прошу, как у человека! – ответил гость, слегка раздраженный тем, что его заставляют думать о таком пустяке.
Но, видно, здесь совсем другой мир. Понтовый.
В общем, минут через двадцать вернулся хозяин. И вовремя. Казаков к тому времени уже устал разглядывать скатерку и игривые картины на стенах. И решил для себя: "Еще пару минут – и ухожу!"
– Извини, что заставил ждать! Работа! – вздохнул его рыжий друг. – Всех надо окучить. Каждому слово сказать. Как говорят китайцы, наши нынешние друзья: "Человек без улыбки на лице не должен открывать ресторан!"
– У тебя же не китайский!
– Это общая для всех истина. Что выпьешь?
– Я уже свое выпил. Только воду.
– Ну а я приму коньячку. Впрочем, это все ерунда. Страшно рад тебя видеть. Где ты, дружище? Что с тобой? Хотя, судя по наряду, ты в Церкви?
Анатолий, чувствовавший себя как птенец, выпавший из гнезда, еще топорщился. Но искреннее участие друга и его теплота постепенно растапливали ледок. И он потихоньку-полегоньку стал отвечать на вопросы.
– Помнишь, мы с тобой после чеченской встречались?
– Конечно, помню. Я тогда занимался выкупом пленных. И ты мне помог. Этот твой Вахид Сулбанов тогда четко отработал…
– Кстати, а как у него дела? – перебил его послушник. – Что нового?
– У него-то ничего. С новой властью поладил. Только я слышал, сестра его младшая ушла в лес. И стала шахидкой…
– Фатима, что ли? – вспомнил Казаков похожую на сушеную селедку девушку в черном платке.
– Во-во. Она самая.
– Чего и следовало ожидать.
– Да бог с ними, с нохчами. Ты-то что? – снова повернул на привычные вопросы Алексей.
– Ну вот после всего я и решил. Пошли все… лесом! Не хочу служить этому государству!
– Ну что ж, это разумно…
– И подался я опять в Казахстан. Там нужны были специалисты…
За окошком уже начало темнеть, а они все беседовали. Вспоминали былое. Казаков рассказывал другу о своей нескладной жизни. Леха потихоньку потягивал коньячок. Лицо его раскраснелось, он повеселел.
Казаков же пил только воду. И хмелел от общей обстановки, от запаха коньяка. Но держался, понимал свое положение.
– Леха, ну а ты как? Чем занимаешься?
Хмельной Леха усмехнулся криво. И сказал:
– Есть такая профессия. "Решала" называется.
– Ты что, продолжаешь работать? На контору?
– Бывших чекистов не бывает, – продолжал дурачиться Пономарев, состроив козью морду. – Держу вот этот ресторан, – уже серьезно ответил он. – Сюда приезжают солидные люди. Всем хочется пообедать. У всех есть проблемы. Разные. Но их обязывает положение, и кто-то должен помочь. Кому девочку найти. Кому нужных людей. Свести. Связать концы с концами. Понимаешь? Я помогаю. А они в долгу не остаются.
– Ты, Леха, сутенером, что ли, заделался?
Рыжий заразительно рассмеялся, откинув голову назад:
– Времена изменились, а ты и не заметил. Я решаю проблемы. Любые. Я людям помогаю, они – мне.
– Ясно. Вижу, что процветаешь! Встроился в систему. А как же твоя царь-девица?
– Семья – это святое, – неопределенно ответил друг. – Я не путаю бизнес с личной жизнью.
Попрощались они так же душевно, как и встретились.
– Ты давай, не пропадай! – обнимал его расчувствовавшийся Алексей. – А то знаешь, дружище, как порой тоскливо бывает. Тошно. Я тогда вспоминаю Афган и нас, молодых…
Верно сказано: "Не судите, да не судимы будете". Но всю дорогу до Сретенки Анатолий раздумывал: "Вот как жизнь наша повернулась. Раскидала. Меня в монастырь, Леху в ресторан. Кто бы мог подумать?"
Желтое такси остановилось у неприметной калитки в кирпичном заборе. Анатолий потянулся за смятой сотенкой и неожиданно обнаружил в кармане целый пласт денег. "Леха сунул незаметно. Да, видно, старый друг лучше новых двух. Помолюсь сегодня за него".
Расплатился с носатым таксистом копейка в копейку. И пошел к калитке, за которой виднелись купола храма.
У этого монастыря привратника не было. Так что пришлось без подсказок двигаться вниз по мощеной дорожке. Он прошел всего несколько метров и увидел справа в образованном забором закутке каменный резной крест с распятием. А на кресте – металлическую табличку.
Казаков подошел поближе, чтобы разглядеть написанное в наступающих сумерках. Только вгляделся, как кто-то сзади знакомым голосом произнес:
– На этом месте у забора чекисты людей расстреливали. Ставили в угол. И в затылок…
Бывший майор резко обернулся на голос. И увидел стоящих позади него на дорожке знакомцев – странников Митю и Алексея. Те, видимо, тоже спешили в монастырь, чтобы заночевать.
"Прошлое не отпускает просто так. Оно остается с нами навсегда!" – подумал послушник. И перекрестился на распятие.
XI
Амантай осторожно надел темный фартучек. Достал аккуратно из деревянного фирменного ящичка, где хранились бутылки дорогущего французского вина, первую емкость. И специальным штопором с рычагом потянул пробку.
Она вышла с особым вкусным звуком.
Комната тут же наполнилась терпким ароматом дорогого напитка.
Но Турекулов все равно очень внимательно оглядел пробку. Убедился, что на ней оттиснут фирменный знак "Шато ля Франс".
"Французы в последние годы тоже стали халтурить. Не следят за качеством. А вот аргентинцы, австралийцы, юаровцы подтянулись. Хотя их вина более плотные, тяжелые. Не хватает им французской легкости".
Он аккуратно перелил густой яркий напиток в декантер (специальный стеклянный кувшин). Это нужно, чтобы вино напиталось кислородом, раскрыло букет. Показало себя во всей своей красоте.
Давно прошли те времена, когда он, как и все, глотал коньяк и водку. Ценитель всего прекрасного, Амантай Турекулович знал толк и в вине. В подвале его загородного дома в специальном стеклянном шкафу рядами были уложены коллекционные вина со всех уголков земного шара.
Сам хозяин знал все тонкости потребления. В какое время года, с какой закуской, настроением, в каком количестве, при какой температуре подается то или иное вино. И у него уже выработались свои личные, особенные правила. Одно из них, приобретенное в заграничных путешествиях, гласило: если Испания – то "Риоха", если Италия – то "Кьянти". Ну а из Франции – только "Шабли".
Но сегодня у него был особенный день. День "карусели". И ему надо не самому пробовать изысканные вина, а угощать девчонок.
"Ербол расстарался по-настоящему, – думал вице-премьер, разглядывая свой "цветник". – И как он ухитряется раскрутить их на такое отчаянное мероприятие? Поездку на дачу к мужчинам?"
Впрочем, он уже как-то рассказывал о своей методике. Приезжает в общежитие, например, мединститута, и какой-нибудь хорошей знакомой студентке делает предложение. Просто говорит: "Люся, слушай, тут у меня приехали из столицы хорошие мужики. Сидят, скучают на даче". А потом: "Девчонки, хотите познакомиться с хорошими мужиками?" А кто не хочет?
Вот общага и начинала шуршать, шептаться, собираться. Сбивалась команда. Принаряжалась, красилась. Одна подружка передавала другой, та – третьей, и так собирался целый десант. А уж задача Ербола была проста, как колумбово яйцо, – погрузить девчат в свой драндулет (весьма вместительный микроавтобус) и доставить к месту встречи.
Вот и сегодня он лихо притаранил аж целую шестерку. Полный интернационал. Русские, казашки и даже крепенькая юная смуглолицая дочь уйгурского народа. Нынче и они смелые, отчаянные. Не то, что в прежние времена.
Амантай вспомнил свою первую любовь, от которой пришлось отказаться ради карьеры: "Да, другие времена, другие нравы. Только женское стремление к счастью, желание найти свою половинку осталось прежним".
"Кого же выбрать сегодня?" Все хороши, все в "боевой раскраске". Их шесть, а ребят трое. Первый – он сам. Второй – его постоянный молодой напарник, заместитель министра культуры Кайрат Ганиев. Такой интересный тридцатилетний парень. Полукровка. Отец татарин, мать русская. Брат его давней подруги по жизни, амбициозной, хваткой Светланы Ганиевой. Той самой, что работает в администрации президента и помогает ему. Где советом, где подсказкой, а где и предупреждением об опасности.
Старшая сестра служила путеводной звездой и брату. Хоть они по происхождению и не коренные, а в паспорте записались казахами. Таких в республике, где народ перемешан как зерно в лукошке, множество. И всем хочется жить. Вот и приспосабливаются, как умеют. В университете яростно изучали язык и занимались общественной деятельностью. То в комсомоле, пока он существовал, то в Казахском комитете защиты мира.
Потом выбились в люди. Она, попав в администрацию президента, сразу пристроила брата директором Дворца культуры имени В. И. Ленина в Алма-Ате.
Ничего особенного в этом тандеме Амантай не видел. Путь родства и кумовства отлажен веками. Он и сам двигался по нему. А сейчас, как когда-то дядя Марат его, взял под опеку ее младшего брата. И вел его по карьерной лестнице.
Ныне брат Светки взял новую высоту. Заместитель министра культуры. Не бог весть какая должность, но портфель уже есть.
А с Амантаем они скооперировались на почве любви к прекрасному полу. Поначалу подбирали брюнеток и блондинок на конкурсах красоты и в модельных агентствах. Пока не поняли, что с ними возни много, а толку – чуть. И они нашли новый подход. И его молодой товарищ – обходительный и услужливый – оказался очень кстати.
Кайрат – статный, смуглый красавец – уже давно понял, что короля играет свита. И его почтительное, слегка восторженное отношение к вице-премьеру как нельзя кстати подчеркивало "простоту и демократичность" хозяина дома.
Но ритуал надо соблюдать. Амантай пригласил девчонок быстренько сделать салатик из крабов, красной икры и креветок. А также расставить сервиз на столе. Не потому, что здесь некому было готовить, а для того, чтобы выиграть время, приглядеться, успокоиться. И главное – выбрать. А совместные хлопоты, они сближают.
Кайрат, похожий на актера Болливуда, уже весело открывал дверцы холодильника. Рядом с ним хлопотала круглолицая, похожая на сдобную булочку Майра.
Амантай понимал, что она в теле продержится недолго. "Размешаешь эту опару, и через несколько лет "булочка" начнет выпирать из формы. Полезет так, что не обхватишь. Может, вот эту русскую девушку? Она такая бойкая, румяная. Хлопотунья. Тут же вписалась в коллектив и принялась накрывать стол. Или красавицу кореянку? Ах, какие удивленные глаза под большими круглыми очками. Как у стрекозы".
Он даже слегка растерялся от такого разнообразия.
А верный Ербол – необъятный живот, ноги как тумбы – пристраивался, похоже, к очень красивой своей надменной красотой девушке. Она была высокой, худой, как будто сошедшей с обложки журнала.
Сколько расплодилось агентств, которые обнадеживают и используют дурочек с малых лет. А сумасшедшие родители это поощряют. В результате девки покрутятся в этом бизнесе, и хорошо, если попадут в содержанки. А то просто пойдут по кругу. Такие никому не нужные модели уже не раз попадали и в "хижину дяди Амантая". И он знал, что не пройдет и пары встреч, как она начнет просить, чтобы ее пристроили в какое-нибудь агентство или ведущей на местное телевидение. А это ему совсем не нужно.
Впрочем, все это неважно. Пора запускать "карусель".
В конце концов Амантай выбрал Ольгу – хлопотунью. Уж больно хороша была девка. Кудрявая, задорная, полная огня. Ягодка-малинка. Губки пухлые, попка круглая. И вся такая летящая, полная восторга. Ему стало интересно: "Она делает вид, что дурочка? Девкам нынче трудно оставаться самими собой. Начитаются журналов и начинают экспериментировать, выдумывать всякую ерунду".
Весь этот сложившийся ритуал соблазнения – поездку на дачу, роскошный ужин, ухаживания, игрища, выстраивание отношений – он и называл "каруселью".
Они знакомятся и как бы начинают вместе кататься – круг за кругом. Если все идет хорошо, он берет с собою девушку за границу. Водит по ресторанам, звонит несколько раз, делает дорогие подарки. Но когда этот сексуально-любовный цикл надоедает – девушка ссаживается из летящего кресла. Наступает момент расставания.
Звонит он все реже. Встречи короче. "Занят, извини".
А верный Ербол привозит на дачу следующую партию. И "карусель" начинается снова.
Правда, бывают, хоть очень редко, другие сценарии. Женщина может так понравиться ему, что расстаться с нею оказывается невозможно. И тогда она остается в его коллекции красивых подруг надолго. В постоянном составе ансамбля, который он про себя называл "хоровод".
В отличие от "карусели", где катание ограничено по времени, танец, в котором люди мысленно сплетены друг с другом, может продолжаться годами.
В центре он сам. А вокруг они.