- Вы уж не поймите превратно, - продолжала глумиться Рина. - Нам с госпожой Бесфамильной глубоко пофиг, единственные мы у мужика, или нет. Дело не в неуместном консерватизме. Дело в чувствах! Нужно оставить ему лишь одну женщину. Все к выборам жены присоединяйсь! Понимаете, за двумя звездами погонишься, ни в одну не залезешь… Был бы парень молодой да крепкий, мы бы к вам и не обращались даже. А так - не тянет он двоих. Вечно какие-то сложности… "Мда?" - тут же думаю я. - "А у меня с ним особых сложностей не возникало. Может, это с тобой, Ринка, что-то не так?" Но вслух, конечно, совсем другое говорю:
- Рин, харэ народ интимными выдумками засыпать. Давай уже голосование начинать…
- То есть, ты действительно участвуешь в этом цирке? - очень тихо спрашивает Димка, побелевшими губами.
- Да. - отвечаю с достоинством. - Для меня многие твои поступки тоже были полной неожиданностью. Сегодня день познаний, скажи?
Дмитрий молчит, переключившись на тех, кому Ринка раздала листики. Мне тоже очень интересно, как же отреагирует публика. Публика? О, она в восторге…Оправившись от неожиданности, народ уже с готовностью включился в нашу игру. Обсуждают, смеются… С готовностью вписывают имя в бюллетень и бросают его в Димкину шляпу.
Вот так и вычисляется дух коллектива. Правы были продюсеры всех бездарных шоу - возможность понаблюдать за чужой постелью повышает рейтинг мероприятия вне зависимости от уровня сюжетов. Даже самый гадкий ширпотреб все равно будет популярным, если он представляет обширное поле для сплетен. Так вышло и в нашем случае. Противновато. Наше с Ринкой гадство оправдано: мы больны, а иронизировать над наболевшим - лучший способ выздороветь. А вот заблествешие живым интересом глазки коллег - это уже похабщина.
- Твоё слово, Димочка. - Ринка кладет перед Димой шляпу. Он отодвигает и шляпу и Ринку в сторону. Поднимается на ноги. - Не может быть! - притворно ахает Ринка, старательно обмахивая линзы веером накладных ресниц. - Тут твоя судьба решается, а ты не голосуешь! - Я готова провалиться сквозь землю, потому что, напрочь игнорируя Рину, Димка смотрит прямо на меня. Так, будто я этот весь бред говорю… - Как?! Ты воздержался? - продолжает юродствовать Ринка. Глаза её вдруг становятся влажными. То ли просто от перевозбуждения, то ли из-за Димкиного невнимания. - Не может быть! Ты же у нас, обычно, такой невоздержанный!
По столу пробегает волна сдавленных смешков. Народ оценил высказывание. И вдруг…
- Суки вы, девки! - мне в глаза сообщает Димка, потом хватается за край скатерти, резко отбрасывает его от себя, опрокидывая пару бутылок вина и блюдо с бутербродами, выхватывает у Рины свою шляпу, нервно вытрушивает на стол записки, разворачивается, не глядя на содеянное, и выходит из кабака. По хлопку двери, словно по мановению волшебной палочки, воцаряется тишина.
- А некоторым не смешно, - ясно слышится шепот Малого. А потом все заглушается отчаянным Ринкиным криком:
- Димка! Дим, вернись! - она бросается к двери, сшибает по дороге официантку, спешащую убрать на нашем столе, кричит, едва сдерживая слёзы. - Димка! Ты чё, обиделся, да? Мы ж пошутили…
Ну что ты будешь делать! Самое глупое, что можно было натворить на Ринкином месте, это объявить войну, а потом пойти на попятную. Зря она не слушала моих россказней о Слащове. Тогда б знала главный закон общей тактики боя. Колебания приводят к поражению - считал легендарный генерал. А вот умение твердо держаться единожды принятого решения - пусть оно даже хуже другого - приведет к победе. "Димка, конечно, психанул знатно - спасибо, что не убил. Но бежать за ним с носовым платочком и извинениями? Бред!" - мысли проносятся в голове с дикой скоростью. - "Сам бы пришел в себя и вернулся. И вообще, чего нервничать, спрашивается? Он развлекся нами, мы - им. Все честно, и достойно даже уважительных рукопожатий - как после игры, когда матч окончился вничью. А тут такая истерика, будто что-то серьезное произошло…"
Подсознательно, но целенаправленно накручиваю себя до уверенности - Димка не игрался. Происходящее между нами действительно что-то значило для него. Вместо угрызений совести за причиненную Дмитрию обиду, ощущаю почему-то дикий прилив радости. Тут же ловлю себя на этом, ругаю и заставляю переключить внимание на окружающих.
Еще несколько мгновений все с удивлением смотрят на дверь. Официантка порхает над столом, устраняя последствия Димкиной обиды.
- Кохання, це таке почуття! - присвистывает вслед Ринке кто-то из сценовиков. Зинаида пресекает свист грозным взглядом.
- Забудем об этом инциденте! - приказывает она. - С кем не бывает… - и тут же меняет тон на обворожительный, - Господа, праздник продолжается!
Все синхронно склоняются над своими тарелками и принимаются что-то пилить в них. Ну, конечно! Как только все интригующее закончилось, все сочли нужным продемонстрировать свою правильность и непричастность… Обалдеть, как вовремя! Ох, какие все вежливые… Сейчас о погоде заговорят, честное слово!
Повинуясь порыву вредности, начинаю разворачивать вываленные из шляпы записки и раскладывать их на две кучки. Далеко не все успели проголосовать, поэтому много времени это не занимает. Сама немало поражаюсь результату.
- Я выиграла! - сообщаю хладнокровно, но громко. - Не сказала бы, что я этому рада… - добавляю потише.
Вдруг проснувшаяся за нашим столом корректность не знает границ: коллеги делают вид, что не расслышали мой текст. Кто-то заводит отвлеченную беседу, кто-то даже идет на танц-пол…
- Грустишь? - спрашивает Малой, завидев во мне соратника по плохому настроению. Его Валентину утащил танцевать Антон из балета. - Налить тебе водки?
- Лучше сока, - отвечаю со вздохом, а потом добавляю уже с улыбкою, - Я не настолько грущу.
* * *
"Хватит! Хватит!" - командую сама себе, понимая, что давно уже нахожусь в мире воспоминаний. Интересно, сколько прошло времени? Мадам все также сверлит взглядом стену. Ринка сидит, свесив голову на руку и прикрывшись челкой. Наверняка, тоже вспоминает эпизоды, наверняка стыдится, что так глупо сдалась и струсила…
- Почему молчишь, почему не спрашиваешь? Не интересуешься, аль сама догадалась? - вдруг "включается" в реальный мир Мадам и склоняется над раскладом.
Смотрю на стол. Рядом с крестиком предыдущих толкований на столе сейчас лежит квадрат из девяти карт. Значит, пока я думала, Мадам успела добавить всего три карты. - - Догадалась - мрачно хмыкает Ринка, отвечая вместо меня. - Пиковый туз во всех раскладах предвестник страшного удара…
- Верно! - гремит Мадам. Чем слабее звучат наши голоса, тем сильнее ее напор. - Верно, милые, верно… Итак… В казенном доме плохо. Ай-ай-ай…
- Где? - переспрашиваю. - Это как понимать?
- Казенный дом для нас - это поезд. - поясняет Ринка-специалистка. - То, где мы проживаем из-за работы…
- Худо, милые, худо… - гадалка водит ладонью над картами. - Как ни крути - худо. Откровение, смерть, помешательство!
"Откровение, смерть, помешательство… Откровение, смерть, помеша…" - пульсирует у меня в мозгу.
НПВ
Десятый день пути. Утром будем в Киеве. Время - далеко за полночь, но никто не спит. Все купе распахнуты, мы собираем вещи, носимся по коридору и переговариваемся с соседями. С разбиениями на группки покончено, отныне весь вагон - одна большая компания.
- О, представляю, как она вам обрадуется… - язвила Зинаида на тему предстоящей встречи Валентина с сестрой. - Такое счастье - валенька приехал всего на один день!
Несмотря на явное недовольство примы, наш тенор не сдавался. Во что бы то ни стало, он вознамерился съездить на все три дня выходных в Полтаву, погостить у сестры и зятя. Зинаида рвала и метала, потому что давно уже нацелилась провести выходные в Киеве у подруги, и, конечно, совершенно не хотела лишаться на это время привычной свиты. Увы, и молчаливая девочка Гала, и Валентин, и даже Ерёма, прибившийся в последнее время к компании примы - все собирались уезжать.
- Ну что вы мне голову морочите! - негодовала Зинаида. - Я уже обо всем договорилась, а вы… Ну хоть вы, Маринки, послушайте меня! Гульнем по Киеву, а?
- Сорри, я пас, - отзывается Рина, застегивая сумку на молнию. - Хоть один день с детьми побуду. Соскучилась!
- И я прошу меня извинить, - выбираюсь для разговора в коридор. - К походам по городу совсем сейчас не расположена, вы уж не обессудьте… Знаете, странный такой припадок - очень хочется побыть одной…
- Ничего странного, - неожиданно подает голос Гала. - Целых десять дней принудительной коллективизации! Любой организм затребует пространства для уединения. Я чуть с ума не сошла!
Гала заходит в свое купе и забивается в угол. Стараюсь не смотреть в ее сторону, чтобы не раздражать своим присутствием.
- Ну, что ты намерена делать? - продолжает уговаривать меня Зинаида.
- Остаюсь в поезде, буду читать и валяться.
Я не совсем честна, а точнее - не совсем вру. Шляться с Зинаидой по Киеву действительно не хочется. Но и одиночеством я совсем не брежу. Просто когда-то, еще до всей этой скандальной ситуации, мы с Димкой договаривались остаться на выходные в поезде. Опровергающей информации не поступило, и я действую согласно установленному ранее плану. Конечно, не ради романтического уикенда - а просто ради возможности разобраться. Разговор наедине нам с Дмитрием совсем не помешал бы - ситуация сейчас накалилась до невозможности…
После неожиданной Ринкиной капитуляции в кафе, наши отношения стали намного сдержаннее. Ринка явно боялась оставаться со мной наедине - опасалась, должно быть, необходимости объясниться. Обе мы делали вид, будто все по-прежнему, но вели себя совершенно по-иному. Конечно, я - что естественно - ничего не спрашивала о том вечере. Ринка - что не естественно - не сочла нужным ни о чем мне рассказать. Впрочем, и так было понятно, что она догнала тогда Дмитрия, и их разговор закончился полным примирением. Все отлично, для Ринки это победа. Вот только, какой ценой? Судя по тому, как нынче днем разговаривал со мной Димка - очень наигранно, предельно официально и вежливо - я в его глазах была теперь главной виновницей нанесенной ему обиды. Похоже, Ринка решила, что добиваться прощения сложнее, чем попросту перевести стрелки… По-хорошему, надо было бы поскандалить, поговорить начистоту с обоими, восстановить дружеские отношения, но, во-первых - на то совершенно не было времени, во-вторых - с затаенным интересом и каплями пота на ладошках за нашей четверкой следил теперь весь поезд - и мы никак не могли позволить себе громкой выходки. Поэтому я ждала. Так как Димка тоже собирался оставаться в поезде, мы, наверняка, смогли бы пообщаться.
Громко хлопнув дверью тамбура, в вагон заскакивает взволнованный Дмитрий. На шее у него, словно банное полотенце, висит Шумахер. Как обычно при такой позе Шумахера, Дмитрий держит кота за лапы и шепчет ему что-то на ухо. Завидев их, я нарочно повторяю последнюю фразу.
- Остаешься в поезде? - переспрашивает Дмитрий таким тоном, будто слышит об этом впервые. - Везет… А мы с Шумахером поедем в деревню. Я таки принял решение…
- Нет! - возмущаюсь я, позабыв все интриги и обиды. - Ты не сделаешь этого! Ты не можешь сдаться ей!
- Если я не сделаю этого, он совсем зачахнет. Уж вы-то с Ринкой знаете, какой он последнее время вялый…
Все в вагоне забрасывают дела и с живым интересом пялятся на нас.
- Это вы о чём? - не снимая с лица крайне вежливой улыбки, настороженно интересуется Зинаида.
Прокручиваю в голове состоявшийся диалог и довольно хмыкаю.
- О коте. Кроме того, о чем вы подумали, у Дмитрия имеется еще один "он", о котором мы с Ринкой очень много знаем. Речь о Шумахере. Дмитрий подчинился требованиям нашей медбабульки и согласился отдать его своей тетке в деревню.
- Шумахеру, в его возрасте, вредны поездки. Нужно ограждать его от стрессовых ситуаций. Домик в деревне, теплая печка, треск дровишек в огне… Что еще нужно для счастливой старости? А потом, окончательно разделавшись с нашим туром, я его, конечно, заберу…
- Итак, на эти выходные ты едешь в деревню к родственникам? - хмурится Зинаида. - И ты?! Вашу мать, так что я к подруге одна, что ли, завалюсь? Впрочем, и ладно. Отдохну хоть от вашей неблагодарности. Я тут звоню, договариваюсь, суечусь, а они, видите ли, все разъезжаются!
* * *
Первый выходной. Все разъехались, наконец. На страже поезда и меня остались только несколько проводников. Дурацкая новость - оказывается, в Киеве наш поезд не подключают к электросети, а значит, электричества эти три дня не будет. Весь день провозилась с записями. Пытаюсь отсортировать, дополнить, причесать. Не легко. Предыдущие десять дней я была настолько одержима перипетиями чувств, что непосредственно о нашем "Кабаре" почти ничего не записывала. Да и о чувствах - записи дурацкие. Сплошные "О! Как здорово мы поговорили" и "Ах! Мы чудесно провели время". В момент записи мне казалось, что такие предложения не нуждаются в расшифровке… О том, чем закончились все мои "Ахи", дневник еще не знает. Зажигаю любезно предоставленную проводником свечку, благодарю за чай и собираюсь писать. Открываю дневник на последней страничке - там случайно затесавшийся клок шерсти. Что ж, будет жить в межстраничьи на память о Шумахере. Невольно вспоминаю сегодняшнее прощание.
Утром Дмитрий занес нам Шумахера попрощаться. Я смотрела на ставшего уже совсем родным котяру, автоматически чухала ему грудку и пыталась понять, отчего мне до такой степени тоскливо. Ринка сформулировала раньше.
- Что бы там ни было, мы были клевой четверкой, - вздохнула она. - Классной компашкой из сорвиголов. А теперь, стало быть, один из нас сходит на берег. Грустно…
- Минус один! - очень серьезно подвел итог Дмитрий, потом пересадил кота себе на плечо и заворчал. - Тьфу, с вашей склонностью к пафосу, уже и я нытьем заразился. У меня из-за вас тоже такое чувство, будто я вижу Шумахера в последний раз. Немедленно прекратите разводить влажные настроения… Все, пока, я поехал.
Димка взялся за ручку сумки, а я, со всей абсурдностью вдруг проснувшегося такта, выскользнула из купе, чтобы дать людям по-человечески попрощаться. Отправилась, естественно, к Валюшке в ресторан. Там, конечно, ошивался Малой. Щелкал пультом на телевизоре, прокручивая кассету, и бросал косые взгляды на убирающую со столов Валентину. Оба они - И Малой и официантка - разъезжались на выходные по домам.
- А хотите вина? - предложил Малой, - Валя не пьет, а я так хотел за скорую встречу выпить… Всегда жаль расставаться…Хотите вина?
- Снижаешь градус? - спрашиваю, памятуя о прошлом нашем разговоре. - Не, Малой, лучше сока. Мне не настолько жаль!
М-да уж. Электрификация всей страны была полезной вещью, ничего не попишешь. Причем, не попишешь в буквальном смысле. Свеча чутко реагирует на все мои вздохи и отказывает в ровном свете… Спать завалиться, что ли?
Музыкальный стук в окно - именно такой, какой обычно издает Димкин перстень при соприкосновении с окном нашего купе - заствляет вздрогнуть. Мгновенный переполох. Запихиваю дневник под подушку, бросаюсь к зеркалу, потом понимаю, что там меня почти не видно, зато отлично видно с перрона, подскакиваю к окну, опускаю раму.
- Ты?! - ошарашено слежу, как Димка впихивает в щель окна кулёк с продуктами и букетом ромашек, а сам карабкается следом.
- Нет, так я выгляжу слишком неуклюжим. - сдается, наконец, весь уже перемазавшись. - Придется тебе открыть мне дверь. Вагон заперт.
Какое-то время - то самое, за которое я успеваю прийти в себя, - уходит на то, чтоб нам обоим оказаться в вагоне.
- Я пришел извиняться! - сообщает Димка. - Ты рада? Добилась своего, да? Давай мириться…
Ответно протягиваю руку. И вот, в свете дрожащего пламени свечи наши мизинцы совокупляются в ритуальном примирении. Стекло вагона запечатлевает сей торжественный момент и оставляет нас на произвол судьбы, потому что Димка задергивает занавески. Не отпуская мою руку, он смотрит недоуменно. Он явно ожидал другого - бросания на шею, слез, обещаний… Всего того, что, наверняка, продемонстрировала ему уже Ринка. Ведь с ней он тоже мирился… Эх, Димка шалопай, Димка изменник… Знал бы ты, до чего я сейчас тебе рада!
- Ну, - говорю сурово, - Рассказывай. Что тебе про меня наболтали?
- А, фигню всякую, - отмахивается Дима. - Что ты мне никогда не простишь, что по гроб жизни ненавидеть станешь…Я, признаться, даже растерялся и не знал, куда себя девать… Но это же чушь, правда? Она все несколько преувеличила, да? Что я, Ринку, что ли, не знаю…
- Знаешь, - усмехаюсь. - Слишком близко знаешь, как выяснилось.
- За это и хотел извиниться. Некрасиво получилось. Я прямо негодяй какой-то… Вообще, оно само так вышло, понимаешь?
- Понимаю. Со мной тоже частенько случается это "само". - постепенно мне делается невыносимо скучно. - Слушай, может, хватит диалогов из мыльных опер? Никаких обид - мир, дружба, жвачка. Проехали, да?
Димка хватает мою руку, с жаром прилипает губами, поднимает глаза:
- Как приятно встретить на пути нормального человека! Тем более, я слышал, это ваше придурочное голосование окончилось тем, что тебя мне в жены выбрали… - шепчет. Губы возвращаются к моей коже, скользят по запястью, выше… А вот это - стоп! Это ты, дружок, все неправильно понял.
- Не терплю полигамии! - отстраняюсь резко. - Пока оставим эту сторону общения. Расскажи лучше что-нибудь. Почему именно ромашки?
- Специально. - Димка щурится, явно фантазируя. - Для гадания! - оживляется вдруг. - Серьезно. У всех этих ромашек нечетное количество лепестков. Я нарочно считал. Зачем? Ну, если в "любит - не любит" играть начнёшь, всегда "любит" выпадет. Почем я знаю, вдруг начнёшь, да? А вообще, я искал черные розы. Это не для гадания - это просто для красоты. Но таких во всем Киеве не было…А они вообще бывают? О, давай завтра вечером сходим в клуб к моей Мадам? Я тебя познакомлю. Сегодня бы сходили, да полнолуние, оказывается, только завтра…Скажи, ты же удивилась, что я пришел?
Димка снова был собой. Живой, разговорчивый, интересный. Триста раз плевать на то, с кем он спит, и с кем будет спать дальше… Главное, что сейчас он здесь. Не бросил меня одну в безжизненном поезде. Вина, вон, приволок. Веселит, ухаживает по-смешному, всякий раз с вопросом в глаза заглядывает, чтоб проверить, не изменила ли я свое решение. Нет, не изменила. И где-то с день еще точно не изменю. Для профилактики. А потом разберемся…
- Все мы такие. Кстати, вот, например, Абдулов - ценитель роскошных розыгрышей. - говорит Димка, удовлетворенный моим шоком от его появления (конечно же, я рассказала, как была шокирована: мне все равно, а ему - приятно). - Его жена гастролировала с балетом. Так он чуть с ума ее не свел, тем, что в каждом городе после концерта выходил к сцене, вручал ей букет и скрывался с глаз. Ладно, в Питере, так он и в Новосибирск, и в Хабаровск так ездил. Всюду неизменный букет, и исчезнуть, чтоб обратно в Москву попасть. Гонялся на самолете за их труппой.
Историю про Абдулова я слышала уже от Ринки, потому профилактический период мысленно увеличиваю, эдак, до недели. Пусть мои ценители желтой прессы между собой разберутся, а там посмотрим.