* * *
Так всё и было. Поэпизодно так. А потом дорога, как угадала Мадам, принесла встречу. Ту самую, заглавную, взбалмошную, все сразу предначертавшую.
Как часто я от этой встречи в последние дни открещивалась. Требовала мысленно, что б ничего такого не было. Ведь могла же я в другом автобусе поехать? Ведь могла же ни на кого не обратить внимания? Могла не приблизить Его к себе. А значит, могла и не погубить в последствии. Но все, увы, было уже решено. И автобус попался тот самый, и настроение оказалось в должной мере романтическим.
НПВ
Толпа в автобусе зашевелилась для очередной рокировки и Его вдавило в меня до неприличия плотно. Ощутив все перспективы и прелести, он тут же сделал глубокий вдох и втянул живот. Не для того, чтоб отстраниться, а чтобы выглядеть моложе и привлекательней. Сделал он это довольно явно, и потому мое самодовольное хмыканье свидетельством мании величия не выглядело. Мгновенье я позволила себе помлеть - ну, что поделаешь, приятный был тип, и внешне (глаза светлые, лучистые очень, морда хитрая, хулигански-задорная) и на ощупь. Потом вспомнила о собственной нелюбви к знакомствам в транспорте и резко отвернула голову. Шею вытянула так, будто она резиновая. Потом не удержалась, осторожно так, исподтишка глянула все же Его сторону. И смех и грех - взрослые вроде люди! Телами слиплись, а головы оба демонстративно поотворачивали - так, что аж пульс на шеях просматриается. И глазами при этом навстречу крадёмся, осторожно так…. Столкнулись взглядами и… покраснели как первоклассники. Не от чувств каких вспыхнувших, а оттого, что стыдно в нашем-то зрелом возрасте так глупо на автобусные обжимания реагировать. Ну ладно я - одинокая женщина, всех своих мужиков давно из-за неидиалистичности их разогнавшая. Но он-то что? Стою, ощущаю, как в паху этого первого встречного жарко сделалось и, ей богу, льстит мне это до невозможности… Корю себя за озабоченность, а внешне активно изображая высматривание памятника.
- А можно я вас за косички дёрну? - спрашиывает первый встречный, игриво. Пахнет при этом табаком и дорогим дезодорантом. Возвращаю затёкшую шею в нормальное состояние, стакливаюсь нос к носу. "А росточку-то ты маленького совсем", - думаю, подсознательно уже, конечно, примеряясь.
- Нельзя, - говорю строго, - Косы как в юности отстригла, так и не ношу. Разминулись вы с ними во времени…
Опять едем молча. В том, что он снова попытается заговорить - не сомневаюсь. А вот форму предположить не могла…
- Знаете, есть такой обычай у одного племени: жителям соседних деревень нельзя общаться друг с другом. Так вот, если обычаи мешали мужчине и женщине выразить друг другу свои чувства, они поступали так, - говорит серьёзно, тоном университетского лектора, - Выбирали какой-нибудь неодушевленный предмет посредником, и обращались к нему. Говорили: "Камень, передай этой женщине, чтоб приходила ко мне, едва солнце сядет"…
- Люди! - говорю достаточно тихо, чтоб и впрямь не привлечь внимания, - Передайте этому типу, что встреча с Казановой в мои планы сегодня не входила…Не люблю ловеласов, - улыбаюсь, чтоб лишить его возможности обидеться.
Тип всё равно обижается, но совсем на другое.
- Ну что ж вы так, окружающих неодушевленными предметами представляете. Киевляне - душевные люди, между прочим. Не судите всех по московским толпам.
И после этого Бонифаций будет что-то говорить о моём снобизме?! Пусть на своих глянет: каждый встречный куснуть другие столицы норовит…
Всю тягу резко сводит на нет. Недостаточно воздуха тут для моей тяги. Недостаточно поводов… Разговор не прерываю из любопытства.
- А как вы догадались…? - начинаю вопросительно.
- Так и догадался! - в точности копируя мой акцент, улыбается тип. - А Казанову вы зря в великие распутники записали. Он, между прочим, за всю свою 73-летнюю жизнь соблазнил всего лишь 130 женщин. Не слишком много, особенно в сравнении с другими ловеласами того времени.
- А вы будто считали? - горблю спину, выгляжу не слишком выгодно, зато презрительно лишаю типа удовольствия ощущать мою грудь.
- Он сам считал! - немного обиженно сообщает тип и почти садится на колени к толстомордой контролёрше, стараясь избежать со мной малейших соприкосновений. - Неужто не знаете о знаменитых мемуарах Казановы?
Ну, все эти "неужто не знаете" давно уже меня не задевают. Не стыдно не знать, стыдно скрывать свое незнание или, еще хуже, считать, что знаешь все на свете.
- Вот, говорю же, пропащий он был человек, - спорю просто для того, чтоб вытянуть из типа побольше иноформации. Тема, вообще, интересная. - Порядочный джентльмен о своих победах никому, а уж, тем более, полчищам озабоченных потомков, ничего не рассказывает. И женщин любит, а не считает, как очки в игре.
Тип смотрит на меня, как на полную деревенщину и снисходительно посмеивается, смакуя свое информационное превосходство. Может, поинтересоваться в отместку, хорошо ли он осведомлен, скажем, о судьбах поэтов серебрянного века, или о современной московской периодике?
- Казанова, между прочим, в сорок лет женился и никогда не изменял жене, как бы его ни домогались наслышанные о его постельных подвигах дамы. - добавляет тип. - Так что слухи о безумном количестве похождений, беспутстве и циничном отношении к женщинам, мягко говоря, преувеличены. Просто человек был умелым любовником. Что в этом плохого? - декларирует тип, а потом, резко убрав из интонации пафос, добавляет, - Мне, между прочим, тоже уже сорок. Вчера исполнилось.
Последняя фраза произнесена комично и застенчиво, отчего все прощаю и спрашиваю, сквозь смех:
- Так вы, значит, с серьезными намерениями?
- Да, - отвечает, не убирая карикатурных интонаций скромного сельского мальчика. - Только мне сейчас выходить…
И действительно уходит. Сто раз перед всеми растолканными извинившись, пробирается к выходу. "Забавный тип", - думаю с улыбкой, и сожалею даже немного, что встреча была столь мимолетной. Вместе с ним выходит половина автобуса. Провожаю собеседника взглядом и вдруг… Вижу в его руках свою сумку.
Перво-наперво, как водится, подумала плохое. Накинулась на себя мысленно, мол, "дура, чужой город, следить надо за вещами-то, а не уши развешивать и млеть от каждого встречного!" Потом опустила глаза вниз, удостоверилась в наличии своих вещей и опять-таки усмехнулась: "Ещё и сумки у нас одинаковые…"
Такая вот была встреча. Времени прошло - две недели, событий - на сто лет хватило бы, подробности последних дней кашей в мозгу свалены, а та наша автобусная болтовня - надо же - вся помнится, в мельчайших подробностях.
В общем, были Дорога и Встреча. Были, как не пытаюсь я себе сейчас доказать, что не верю в гадания.
* * *
И про вторую выпавшую карту, тоже все хорошо помню. Про дружбу, стало быть. Не так, конечно, прочувствованно, совсем с другими акцентами. Но помню. А уж про мелкие неприятности, с дружбой этой связанные, вообще никогда не забуду. Забудешь тут, как же, когда виновница рядом сидит, от лампы щурится. Сколько уже этих неприятностей принесла, и сколько ещё принесёт - никому не известно. Взять бы её, через колено перекинуть, да отшлепать хорошенько, чтоб не повадно было лезть, куда не просят. Да всё равно не поймет. А если правду говорят про Ринины садо-мазо наклонности, так такое наказание уж точно отменяется. Понравится ей еще, отшивай потом…
НПВ
Не спеша, направляюсь в этот самый офис-штаб. Ругаю себя за романтические бредни, ступать стараюсь чётко и уверенно, от любого прошлого - и далекого московского и недавнего автобусного - этой своей независимой поступью отгораживаясь. И ругаю себя нещадно. За то, что, смешно признаться, по дороге, покоряясь накатившему вдруг предчувствию, всерьёз полезла исследовать сумку на предмет чужеродности. Не верилось мне, понимаете ли, что сумка моя окажется! Это как с ружьем, которое, если присутствует на сцене театра, то в конце пьесы обязательно должно выстрелить. Так и тут: всякая романтичная встреча людей с одинаковыми сумками должна окончиться тем, что хозяева вынуждены будут искать друг друга, дабы обменяться перепутанными сумками. Звучит попсово, но вполне лирически. Конечно же, сумка оказалась моей. Конечно же, я расстроилась из-за этого и злилась на себя за такие розовосопельные настроения.
Уже подхожу к нужному зданию. Рассеянно оглядываю окрестности. Дом, как дом, обычное себе учреждение. А вот подподъездники у него весьма забавные. Готова поспорить, что это будущие мои коллеги. Колоритная группка пёстро одетых людей восседает на чемоданах под зданием. Прямо беженцы из экзотических стран, судя по одеяниям. А по разговором - наши, родимые. Переговариваются громко, демонстративно язвят, снаряжают кого-то за пивом… Все, выходит, пораньше пришли? Вот Бонифаций расстроится, что посплетничать с народом до общего сбора не успел.
Вдруг от толпы отделилась черноволосая короткостриженная девушка в спортивном костюме. Гигантскими прыжками она преодолевает разделяющее нас расстояние и с криком:
- Неужели это вы?! Откуда здесь?! - виснет у меня на шее.
Марина-массажистка собственной персоной! Нет, ну надо же! Как от Москвы не беги, настигнет и даже не подавится.
На моей прошлой работе Марина присутствовала ежедневно. Массажировала классно, но и болтала много. Причем, не столько со мной, сколько обо мне - начальству. А потом все сложилось так, что девчонка без проблем смога занять мое место. Нет-нет, никто никого не подсиживал, да и отказаться Марина, я думаю, не могла. Но все-таки… Не слишком у меня хорошие впечатления от общения с массажисткой остались, в общем.
А она, кажется, и не знает ничего. Обнимает меня сейчас, как к лучшую подругу.
Не без удовольствия отметив, что девица крупновата для своих двадцатипяти, я отдираю ее от себя и бесцеремонно разглядываю.
- Ну, ты, Мариночка, даешь. Кардинально сменила имидж? Если б не голос, я бы вообще тебя не узнала. И что, спрашивается, ты тут делаешь?
История Марины оказалась ничем не лучше маразма, происшедшего со мной. Только я уволилась сама, а ее - уволили. Вернее, сначала заставили выйти работать вместо меня, а потом уволили. За ненадобностью. Вкладывать деньги в раскручивание бездарных певиц нашим бывшим работодателем, наконец, показалось нерентабельным.
В общем, ровно на следующий день после того, как стало понятно, что работать я больше не желаю, мои дивные продюсеры уже были у Марины, настоятельно рекомендуя ей через неделю выйти на сцену вместо меня. Дескать, систему она знает, что-то петь сможет - баловалась ведь когда-то, репетируя… Отказы ее всерьез не рассматривались. Ребята не просили, а попросту приказывали.
- А у меня двое детей на руках! Представляете? - заново переживает все Марина, пересказывая мне случившееся. Мы давно уже сидим на сумках, напротив друг друга и производим впечатление мирно беседующих подружек. - А он мне: "ты же не желаешь зла своим детям, ты же не станешь делать глупости? И не расскажешь никому о нашем разговоре, да?" Я говорю: "Никогда страстью к трепологии не отличалась, и дети здесь ни при чем". А он: "Дети всегда причем. На деле они всегда расплачивались за грехи родителей…" Я в ужасе: "О чём вы?!" Он с омерзительной такой насмешечкой: "Не обращай внимания, так просто, скаканул мыслями в историю, вспомнил советские времена и несчастных детей врагов народа…Окуджаву того же. Знаешь, что ему всего семь лет было, когда без родителей остался? Твоему сыну семи еще нет?" Нет, ну представляете!!! Подкованный какой, блин!
Марина тараторит, испытывая явное облегчение от того, что вот, наконец, нашелся человек, которому можно все рассказать. Понимаю… Держать в себе столько чужого говна страшно тяжело и омерзительно.
- Это я начальству про Окуджаву рассказала, - признаюсь в причастности, чтоб не поддерживать легенды о чужой "подкованности". - Они наслушался и тут же решили для красоты сюжета в ход пустить… Вот ублюдки! - в голосе моем, вопреки всем здравым смыслам, звучит даже нечто вроде уважения.
Надо же, запомнили, отметили и правильно употребил. Марина-массажистка - она на такие вещи падкая… Я ведь ей, кажется, даже о своей теории повторения судеб успела сообщить. И она, помнится, приняла её сразу. Заголосила, что давно сама это замечала: куда ни ткнись, все повторяют чужие биографии. То есть, вот был у нее приятель, внешне - один в один Майк Науменко, да и в душе такой же прекрасный раздолбай из породы тех, кто много пьёт, мало репетирует, но прекрасно выступает… Пока он жив был, она этой схожести значения не придавала, а как умер от кровоизлияния в мозг, не дожив двух месяцев до юбилея театра, как Науменко до десятилетия своего "Зоопарка" - так сразу поняла: он не просто похож, он основные перегибы судьбы повторил. Или вот соседка у нее была…Но про соседку я уже не очень помнила.
Главное - Марина открылась человеком впечатлительным, в повторение сюжетов верящим. А гады, наши, это отметили и вспомнили, сволови, что Маринкиного пятилетнего сына Булатом зовут…
- Не важно, кто ему рассказал, важно, как он этой Окуджавовской историей мне угрожать пытался. - продолжает выговариваться Марина. - Формально - просто излагает исторические факты, но так смотрит при этом, так намекает… "Мать Окуджавы", - говорит, - "Пошла к старому другу семьи, хлопотать за мужа, безвинно арестованного и своими же партийцами оклевётанного. Грех не пойти и не похлопотать, когда сам Лаврентий этим другом семьи был. Понимаешь? В общем, женщина все уладила, практически. А, уже уйдя, на миг вернулась и нечаянно стала свидетелем обрывка телефонного разговора Лаврентия. Из обрывка этого она ничего не поняла, да и невозможно там было что-то понять, но Лаврентий решил перестраховаться. И перестраховался, несмотря на статус друга семьи и личные горячие симпатии к матери Окуджавы" - это он мне все, якобы, просто как историю рассказывает. - "Пришла просилица домой счастливая. Говорит: "Лаврентий обещал все уладить", легла спать… А ночью за ней пришли. Забрали очередного врага народа и Окуджаву без родителей оставили…Так что, чтобы дети с родителями росли, лучше ничего вообще не узнавать, даже нечаянно. И не отказываться от предложенного сотрудничества…". От таких разговоров я вообще прокляла тот день, когда с вами познакомилась. Жила в страхе все три дня репетиций. Один раз за вас на сцену выходила даже. Только не получилось у них ничего. Я по стилю не подошла. Не от сценического неумения. В плане телесами трухануть, я всегда ого-го была! Просто в образ вашя не попадаю. В общем, сказали - для этих целей не подходишь. Если что другое - позовем. И не заплатили, кстати, за три дня репетиций… Ну, в общем, фиг они меня теперь найдут. Меня это их "если что другое", совершенно не впечатляет. Знакомые в тур этот помогли вписаться. Вот, поеду, подзаработаю, заодно следы замету… Дети с бабушкой, я - свободна и при деле. Хорошо, что все хорошо кончается…
- Выходит, мы с тобой тут по одному и тому же поводу… - хмыкаю, больше для самой себя. - Ладно, Марин, - проявляю вершины гуманизма, - Давай не будем ворошить. Я смотрю, у тебя еще не отболело…Да и мне все это вспоминать не приятно.
- Нет-нет, - упрямство всегда было отличительной чертой этой девочки. - Мне важно, что б вы всю правду знали. Что б, не думали, будто я совсем уж какая пакостная…То есть я такая, конечно, - Марина фыркает и криво усмехается. - Но все ж легче, когда честно обо всем расскажешь. Да, согласилась работать вместо вас, но не по своей воли - запугали меня, замучали интригами… А как смогла, сразу от них сбежала. Горючими слезами облила напоследок, и сразу сюда поехала. А тут - вы. Забавно, да? Главное, чтоб остальные нас тут не нашли, правда? А то я уже совсем крышей еду - всюду вргаи мерещатся… Но это и не плохо. /Слава богу, мой дружище, есть у нас враги,/значит, есть, наверно, и друзья/…- цитирует Маринка и заискивающе так заглядывает мне в лицо. - Вы, Марина, знайте, что всегда мне были глубоко симпатичны, и что никаких гадостей я вам делать не хотела. В общем, можно на "ты", а?
Марина тянет мне свою крепкую руку и настороженно щурится.
Ну что тут говорить? Забудем все глупости. Мне с ней детей не крестить. А обиду таить - дело гиблое…
И потом, рада я этой девчонке. Несмотря ни на что - рада. Слишком свежи в памяти наши увлекательные московские беседы. В этом мире настолько редко встречаешь своих - тех, кто мыслит так же, интересуется тем же, горит от того же, - что в конечном итоге, плюешь уже на путаницу, ими образованную, а радуешься попросту их наличию в твоей жизни. Я решила не привередничать, простить великодушно и в дальнейшем общении не отказывать.
Пожимаю протянутую руку, подмигиваю.
- Не боись! - говорю, - Если к нам еще наши милые прошлы работодатели сунутся, мы их вмиг к стенке прижмем. Нас ведь теперь целых двое…
Неожиданно крепкой непечатной тирадой Марина поддерживает меня, рассказывая, что и в каких именно позах мы проделаем с Артуром - нашим бывшим менеджером, если он посмеет сунуться к нам, или к её, Марининым, малышам. Х-м-м…
Не ожидала от этой барышни такой матерной прыти… Впрочем, какая разница, как выражаться, если мыслим одинаково?
- И кем ты в агит-туре быть собираешься? - спрашиваю, чтобы сменить тему.
- Да уж кем возьмут. - кривится Марина,
- И я также…
Внезапно пропала всякая охота говорить. Так и сидели мы с бывшей моей массажисткой на сумках, тихо-тихо, ноги поджав, колени обняв, глядя вдаль и о своем думая. Вечно, наверное, сидели бы так, потому что спешить нам на самом деле было некуда. Бросая Москву, мы, по сути, бросали себя. Были теперь, в общем, обе погибшие, а значит, считай, бессмертные. Как эльфы Толкиена, временем пренебрегавшие и не скупившиеся тратить столетия на обмен взглядами.
И тут Марину позвали на собеседование.
Вышла она оттуда загадочная, улыбающаяся, светлая.
- Меня во вторую агитбригаду назначили. Там, оказывается, все перетасовалось. Основная группа зимой поедет, перед выборами. А мы - сейчас, для создания нужной атмосферы в массах. Они - тур политический, а мы - просто так. Едем под лозунгом: "искусство - массам!" Или как там это будет звучать по-украински? - Маринка тараторит очень весело, потом лукаво прибавляет: - Я побегу, а то сама потом место, где нужный поезд стоит, ни в жисть не найду. А так - поеду с ребятами… Я там кое с кем уже знакома, - Маринка хитро щурится. - Понимаешь, когда с малыми детьми все время живешь, а потом вдруг на свободу вырываешься, то… Ну, в общем, симпотный там мальчик один с нами едет. Вызвался к поезду провести… А хочешь, мы тебя подождём?
Глядит она так, как смотрит на мать отпрашивающаяся в ночной клуб несовершеннолетняя пигалица.
- Иди, - говорю, - Со своими симпотными ребятами. Чего меня ждать? Я ж с Бонифацием еще встретиться должна… Рада была встрече. Пока. Может, еще увидимся…