- Их ведь на телестанции полным-полно.
- Каждая работает в свою смену, мама. Не знаю, может, и удалось бы найти. Была суббота. Во всем здании никого, кроме нас. Не знаю. Может, и удалось бы.
- Гиблое дело.
- Верно. Короче, Киллэрни. Штука в том, что мы уже объявили в передаче, что летим на Крит, чего-то наболтали насчет залитых солнцем пляжей и так далее. Все это дело пришлось вырезать, и я должна была на коленках выпрашивать аварийную озвучку, искать Дамьена, буксировать его в офис, мучо оскорбленного в лучших чувствах…
- Озвучку? - переспрашивает мать. - Ну да неважно.
- Факты были преданы огласке, - говорит отец, - и Мэрфи дисквалифицировали.
- Замнем, - говорит мать. - Я не спрашивала.
- Ага, - говорю я. - Короче, приходит он в звукорежиссерскую…
- Это делают с иностранными фильмами! - сказала мать. - Это делают с иностранными фильмами, милый. Чтобы казалось, будто люди разговаривают по-английски.
- Вообще-то это называется "дубляж", а "озвучивание" - немножко другое.
- Господи Исусе! Думаешь, я сама не знаю? Сижу тут с отцом, как на цепи. Ты могла бы быть потерпеливее, но где уж тебе. Хотя бы по телефону.
- Вот телефон, - сказал отец, указывая на телевизор.
- Тихо, погоди, дай мне с дочерью твоей поговорить.
Телефон зазвонил.
- Ишь ты, - сказала мать и пошла в холл к телефону.
Я перевела взгляд на отца: он безмолвно говорил сам с собой. Умолк, злобно покосился на телевизор. Живая сторона его лица нервно напряглась. Я вдруг испугалась, что он собирается наложить в штаны. - Мама! - вскрикнула я. - Мама!
Из холла донесся ее смех. Я, не чуя под собой ног, рванулась к телевизору и начала щелкать кнопками, чтобы отвлечь отца.
Несколько женщин в сари разбивали кокосовые орехи. Это был документальный фильм семидесятых годов, снятый на кинопленку. - В конечном счете, - произнес закадровый голос, - кокосовый орех воплощает собой Эго.
Я нажала на кнопку. - Марлен, возьми себя в руки, - сказал какой-то австралиец. - Ситуация не столь серьезна, как кажется, - сказал какой-то политик. - Рыцарь Любви идет тринадцать к двум. - Я же тебе говорила, - сказала пластилиновая улитка. - Да! - сказал отец. - ДА! ДА! ДА! ДА!
- Что ты с ним сделала? - спросила мать, входя в дверь.
- Не знаю. Может, он в туалет хочет?
- Когда он хочет в туалет, он не говорит "да". Он говорит "канал".
- Что?
- Ну а мне-то откуда знать? Может, потому что канализация, может, потому что кишки, может, потому что "анальный". Он так говорит, а ты не знаешь, что он так говорит, тебя ведь здесь не бывает, тебе ведь плевать. А когда ты все-таки до нас доползаешь, только и делаешь, что его нервируешь.
- Я просто переключила на другой канал.
- Может, он этот канал и имел в виду, - сказала мать. - И не трогай телевизор - от него отец еще больше бесится.
Она села:
- Я рада, что ты здесь. Ты сама знаешь, я правда рада. Давай рассказывай свою историю дальше, не обращай на меня внимания.
- Да нет никакой истории.
- Тебе пришлось делать озвучку.
- Тринадцать к двум, - участливо подсказал отец.
- Т-с-с, - сказала мать.
- Короче, мы в звукорежиссерской. Это такое место, где микшируют звук и, если хочешь, можешь что-то добавить - например, дополнительные аплодисменты.
- Не задирай нос перед родителями, - сказал отец. Мы вытаращили глаза.
- Давай дальше, - сказала мать.
- Давай-давай, - сказала я. - Какое уж там "дальше". Просто мы два часа вырезали слово "Крит" и пытались вставить "Киллэрни", и, конечно, ничего не влезало, потому что "Киллэрни" состоит из трех слогов, а "Крит" всего из одного. Тогда мы попробовали проговаривать "Киллэрни" быстро-быстро, потом попробовали проговаривать "Киллэрни" быстро-быстро-быстро, потом решили заменить "Киллэрни" на "Керри", и в итоге получилось что-то типа "Кри" - то есть, ни Крит, ни Керри. И ничего тут поделать было нельзя, так что мы все разошлись по домам.
- Ну и все сошло нормально, - сказала мать. - Я даже не заметила.
- Да? Классно. И куда они, по-твоему, отправились?
- Я просто подумала, что есть такое место Кри, о котором я не слышала. Кажется. Правду сказать, я вообще не стала особо над этим задумываться, так что нечего мне теперь надоедать. Все это было и прошло.
- Да? Авиакомпания рвет и мечет, потому что я вырезала ее халявную рекламу, ведь мы их не в Киллэрни должны были отправить, правда ведь? Значит, мы нарушили контракт, и теперь, похоже, до конца жизни будем посылать все парочки только в Баль-Блин-Бриггэн.
- А с отпуском ничего не получится?
- МАМА! Они не спонсируют отпуска для сотрудников.
- Я имела в виду, не получится ли у тебя взять отпуск и от всего этого отдохнуть, ГРАЙН.
- Да. Нет. Не знаю. Пока молчат.
- Это та передача, - сказала мать, - с молоденькой девчонкой в оранжевых колготках и с тортом.
- Ты слишком ярко телевизор настраиваешь. Да.
- Разве ты не знала, что она беременна? Я хочу сказать, неужели не заметила?
- Нет.
- Наверно, мало ты беременных в жизни встречала, - сказала она, - время теперь такое. Да, нахальства ей не занимать. Сама в положении, а поперлась на шоу знакомств. Как тебе это?!
- Мама…
- Ну да ладно. Это Стивен звонил. Говорит, когда ты вернешься, его не будет, нужно улетать.
- Стивен?
- Извини, ты поговорить с ним хотела?
- Как он узнал этот телефон?
- Ну, ты-то его забыла много лет назад.
- Прости. Конечно.
- Ничего не "конечно". Я ему сама телефон дала, на той неделе.
- Ну, мама! Ой, блин, прах тебя подери.
Мать засмеялась.
- Значит, теперь регулярно беседуете? - сказала я.
- Он советует мне лошадей.
- Каких еще лошадей? - спросила я. - Ты же не играешь на бегах.
- Ну, сегодня, к примеру, Рыцаря Любви. Ставка - фунт. Пришел первый.
- Тринадцать к двум, - подсказал мой участливый отец.
- А знаешь, - сказала она, - иногда мне начинает казаться, что с твоим отцом не так все просто.
- Вот телефон! - сказал отец, указывая на телевизор. Начался "Ангелус": картинка с архангелом Гавриилом, электронный колокол.
Мать преклонила голову.
- Дон-н! - сказал колокол.
- Да! - сказал отец.
- Дон-н! - сказал колокол.
- Да! - сказал отец.
- Дон-н! - сказал колокол.
- ДА! - сказал отец. И парик на его голове энергично подпрыгнул.
ЖЕЛТЫЕ ГЛАЗА
Вернувшись от родителей домой, я чувствую, будто нахожусь одновременно в двух местах. Случись это у них, я бы не удивилась, но у меня дома… Моя собственная входная дверь вселяет в меня сомнения: не могу понять, то ли я приехала сюда, то ли, наоборот, сейчас уеду навсегда; вставь ключ в дверь - "это всего лишь я" - перешагни через деревянную седловину. Линолеум миссис О’Двайэр по-прежнему устилает холл, хотя ее призрак отправился в мусорный бак вместе с креслом, в котором она умерла, и отметиной смерти на этом кресле - не на сиденье, а в самом неожиданном месте, на спинке.
Вечерний сумрак отказывается сгущаться. Дни удлиняются - и болят, болят нестерпимо, расширенные, как зрачки, и какие-то иллюзорные. Мой дом не создан для такой уймы света - он просто не знает, что с ней поделать.
- Это всего лишь я, - повторяю я. Ответа нет. Стивен ушел. Мне его не хватает.
Я изобрела стародевический ритуал, который мой дом обожает. Обходить комнаты - все равно, что рассказывать наизусть алфавит моей жизни. На кухне я начинаю готовить соус для макарон и резать лук; каждый раз, когда я режу лук, я думаю о своей школьной подруге, которая показала мне, как правильно резать лук - редкостные познания для маленькой девочки. Я думаю о том, что эта моя подруга никак не могла научиться ладить со своей судьбой, о том, как люди умирали ей назло, а катастрофы оборачивались удачами и наоборот. Теперь все, что она делает, принадлежит ей самой, а я так и осталась везучим цветком в проруби.
Итак, я режу луковицу от стрелки к корешку и кладу обе половинки на доску разрезом вниз, а потом секу каждое полушарие крест-накрест так мелко, как вздумается. Вдоль-поперек, вдоль-поперек. Нож описывает дугу - так часовая стрелка крошит время на циферблате - и с каждым его движением множится число кусочков. Когда нож доходит до "полудня" - порой в "одиннадцать", а иногда уже в "десять" - половинка луковицы рассыпается на части. И сколько же выходит кусочков? Несколько сотен. Всего-то от шестнадцати разрезов - и удача тут ни при чем.
Добавляю в соус оливки и пытаюсь вспомнить, когда я впервые их попробовала. Ставлю макароны на огонь, иду в ванную и вижу, как мать пылесосит лестницу. Волоча за собой пылесос, она проводит насадкой по очередной ступеньке и тут же, не вставая с колен, влезает на нее. Передвигается, как гусеница. На грязное никогда не встает.
В ванной я чищу зубы. Стучу щеткой по краю раковины - и это звук мужчины, идущего к моей постели. Хорошего, между прочим, мужика, хотя мое тело запомнило его на свой лад. Между двумя "тук" по щербатой эмали миссис О’Двайэр, по раковине с потерянной пробкой и сливом, окаймленным экземой, я вспоминаю, как лежала на постели, или сидела на постели, или стояла у окна, одетая, раздетая догола, раздетая относительно (но всегда босая), дожидаясь пока распахнется дверь, дожидаясь, чтобы он увидел, какой я ему приготовила букет из первых эмоций, а остальное оставила на его усмотрение. Тук. Тук.
Я иду с ужином в гостиную и гляжу на обои. Примерно с месяц назад они начали отставать от стен, вспухли большими пузырями, точно из-под них медленно-медленно, в ритме рапидной съемки всплывают какие-то твари. Сразу после переезда я все покрасила в цвет магнолии, потому что - сказала я - нельзя принимать решения с кондачка: дом сам должен вырасти вокруг тебя. Он меня услышал и вырос.
На телеэкране Опра беседует с женщинами, родившими детей, которых вообще не ждали: пока из этого самого места не вылезла лысенькая головка, думали, просто несварение желудка….
- В торговом центре? - говорит Опра. - Ох, подруга, это надо же…
- В торговом центре, - говорит женщина. - Я была в шортах, а она ра-аз…
- Ей-то какая разница! - говорит Опра. - Этой малютке было все равно, во что ты одета!
- Правда, - говорит женщина. - Даже не стала ждать, пока я шорты сниму, просто мыр-р - и выскочила из штанины!
Зал взвыл. Толстухи, подумала я. Слишком толстые для шорт. Слишком толстые, чтобы понимать, о чем, собственно, им сейчас рассказывают.
- Люди небось глаза вытаращили, - говорит Опра.
- Насчет людей не знаю, - отвечает женщина. - Мне не до людей было - сама все глаза вытаращила.
В углу комнаты, на стене, отделяющей меня от внешнего мира, обои выпучились по шву и шевелятся - манящие, как расстегнутая пуговка, как струпик в ожидании руки, которая его сковырнет. Пробую отодрать обои - так, из интереса. Известное дело - если уж начнешь что-то сдирать, перестать трудно. Бумага оказывается толще, чем я предполагала. Под краской цвета магнолии - идиотическая мечта миссис О’Двайэр, оранжевые колеса сансары (некий дизайнер грезил о Тибете, а попал в Чисуик). Тут я обнаруживаю, что колеса были лишь предлогом, ибо под ними кроется нечто, умело закамуфлированное под миленький ретро-ситчик - но в действительности это самый настоящий запах и слова отчаяния, аура убитых жен, топоров, вонзенных в головы, и трупов, замурованных в стене.
Миссис О’Двайэр похоронила мужа задолго до того, как умерла сама, не оставив после себя никого, кто мог бы предъявить права на нее и наследство. "Дому нужны дети" - сказала моя мать. Она хотела сказать, что только маленький ребенок понимает в коврах, что на стенах нужно рисовать - пусть выполняют свое предназначение. Она хотела сказать, что отсутствие детей - к несчастью, но она современная женщина и держит рот на замке. Тем не менее, ее панегирики деторождению и подстрекательские замечания Опры таскаются за мной по комнате, поэтому я начинаю сдирать со стен дырявый, прокисший ситец, обнажая подложенные под него газеты. Они наклеены в несколько слоев, скрепленных так прочно, что начинаешь гадать, против какой напасти создавался этот заслон.
Из-под листа "Спортивной жизни" за 1939 год, как начинка из слоеного пирожка, вылезает на свет божий обрывок газетного анонса "Театр-Ройэл":
ВЕЛИКОЛЕПНОЕ ГРАНДИОЗНОЕ РОЖДЕСТВЕНСКОЕ
СЦЕНИЧЕСКОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Участвуют:
Знаменитая травести МАРСЕЛЛА ШОРТОЛЛ
Лучший в Ирландии юный исполнитель народных песен
БОББИ МАКДОНАХ (10 лет)
СЕМЕРО КАСТИЛЬЦЕВ с программой "Старый испанский сад"
Выдающийся баритон
МИСТЕР СЕСИЛ О’ШОННЕССИНА ЭКРАНЕ
МЭРИ АСТОР и РИЧАРД КОРТЕС
в кинокартине
"Я - ВОР"
(премьерный показ в Свободном Государстве Ирландия)
КАЛЕЙДОСКОП ЧУВСТВ! ДРАМА! ЛЮБОВЬ!
Над каминной доской оказался счет из одной из тех мясных лавок, где мясо берешь с прилавка, а деньги суешь в этакий старомодный ящичек, чтобы кровь не пачкала купюры. Тем не менее на бумажке кровь - естественно, высохшая, размазанные бурые кляксы; следовательно, счет она получила от самого мясника, а в кассу денег не отдавала. А может, заплатила честно, а кровь попала на бумажку каким-то другим путем. Купила она одну баранью отбивную. На обороте, женским почерком - список: "Отбивная. Отбивная. Отбивная. Отбивная. Котлета".
Я продвигаюсь вдоль стены, ритмично и яростно сдирая бумагу, чувствуя себя одураченной - а газеты тянутся за моей рукой бинтами и лоскутками. Обнажается штукатурка старомодно-розового цвета; когда я скребу ее ногтями, зубы у меня начинают ныть, фолликулы на предплечьях протестующе сокращаются и волосы решительно встают дыбом. К бумаге пристали розовые хлопья с острыми краями, но какими-то неопределенными контурами. Они скрывают под собой целые слова и фразы; иногда отлетают, как короста, оставляя на листке оспины смысла; порой бумажка рвется под моей рукой, оставляя на стене язычок-серединку.
КОРИЧНЕВЫЙ СКАПУЛЯР ИЛИ НАГРАДА ДЛЯ ВСЯКОГО КАТОЛИКА
ИЙ" Пресвятая Дева, по сл ангелов, явилась Святому Симону Стоку,
речистыми руками скапуля итского ордена и сказала; Такова почесть, уго
ванная вам, кармелитам, что МРЕТ В СКАПУЛЯРЕ НЕ
ГНЬ ВЕЧНЫЙ; что зна умрет, имея на себе сей скапуляр, тот буде
ЖДЕНИЕ ЧУДА:
бещание, данное Пресв как "Обещание Скапуляра" столь чудесно
тным. Но оно правди торические документы, как, например, цитир
истинность слов Свя ния; во вторых, церковь поощр
кольких веков, и на чудеса и случаи небесного покр
до сего дня.
КАПУЛЯР ОРУДИЕ И ЧУДЕС:
мемуарах о войне в Исп 39) мы читаем: "Отцы-кармелиты Ис"
оступали письма со все ними чудес, сотворенных скапулярами. Целый по
капуляр открыто на груди отец-кармелит показал автору этих строк письм
сника, который был обстре четырех пулеметов с расстояния в 700 -
около пятнадцати минут, и ак благодарности Пресвятой Деве Скапуляра,
просто: "И вот я перед вами" 940)
Во время этого испанского вос изма целые полки войск Франко носили
уляр открыто на груди. Ф вятил флот Пресвятой Деве Скапуляра. На
ла одержана победа, первы аз, отанный торжествующим войскам, вступивш
дрид "Идите в церко той Девы Скапуляра и благодарите ее за изба
Испании
НЫЕ ПРИВИЛЕГ
егодня около ста полн генций могут быть получены ежегодно пут
ы Скапуляру, не говор счетных днях частичных индульгенций, все из ко
участь душ в Чистилище.
роме того, Скалуляроносе ря заступничеству Пресвятой Девы, надеяться на спасен
лища в первую субботу после смерти. Такова известная "Субботняя привилегия".
Прочее:
кусочек письма: "омнишь, мы с твоей матерью провели столько счастливых в шутку. Мы даже говорили о тебе! Да, хотя мы загадывали на много лет в будущее, ничто не з ее глаза сиять так ярко, как надеж случится и все уладится. Нас разделяют бессчетные мили и я никогда не Я знаю, что вскоре меня ждет путешествие не в Ирландию, но в более счастливое обиталище (Deo Volente), и тогда я смогу сказать"
4 порции. Тщательно промойте в соленой воде. Удалите глаза и с мозгами и сохраните. Если будут кровяные сгустки, потрите на ночь, залив доверху холодной водой. Выложите в кастрюлю.
Снимите крышку, удалите пену, закройте крышкой и тушите 5 часов. Закр
жидкость в миску. Отрезанную голову положите на доску
белый соус, смешанный с обваренными мозгами, доведите до кипения и
измельченный.
"ПЕТУШИНЫЕ ЯИЧКИ"
1 ф. жареной свинины вместе с кожей и шкварками ха
8 унц. панировочных сухарей 3
пол столовой ложки соли
5–6 порций. Замочите кожу и шкварки в
кастрюле с небольшим количеством во
смеси настояться. Порежьте кожу
в виде шариков
смазанная ж
яич
3
Трещины вокруг дверной рамы заткнуты сложенными кусками картона. На двух-трех - всего одно слово: "теопневмат", "милая", "остров Мэн". На оборотной стороне пакета от кукурузных хлопьев со старомодным петухом, который вот-вот закукарекает, стихотворение шизофренички (Надо бежать из этого дома).
Солдат по Палатину шел
Блистал ег солнце ствол
Аж Гос ди прости.И мне девчонке моло
Сказал: пощупай золо
Сунь ручку вот сюды.Я ручку сунула, дер
уда, куд не сказал,
Но ах ан и тленНе твердый клювик золотой,
Но чертик драный тряпоч
Улег ку мне.солдаты р яль, гробовщик с кислым лицом и е
оперная сопрано с люфой в руке
а остаток ее тела - в ванне и трупик Сергея
Нижински, чьи поминки это были.P. S. Я знаю, кто такая Ближайшая Соседка. Если это письмо попадет на твои желтые глаза.
Мне захотелось, чтобы в дверь с очистительным ветром ворвался Стивен, чтобы от его крыльев в комнате стало тесно, а в руке он держал бы огненный меч. Ацетиленовая горелка тоже сойдет. Так или иначе, он оказался у меня за спиной - я это знала - с легким смешком, согревшим мне затылок, и номером "ТВ Гида".
- Прочти мне мой гороскоп, - сказала я. - И налей мне чаю. Или влезь на меня. Или собери с пола все это дерьмо. Только не стой сложа руки.
- Близнецы, - сказал он.
- Я не Близнецы, - сказала я.