Богу известно, как я старался! Но что бы я ни делал, получалось только хуже. Просто какой-то рок. Например, однажды утром я вышел пробежаться вокруг дома и встретил одного типа – я готов был поклясться, что это взломщик. Не из семьи, не из слуг, а шастает возле дома, очень подозрительно! Я загнал его на дерево, и только через два часа, когда хозяева спустились к завтраку, выяснилось, что это был гость, который приехал с ночевкой и вышел спозаранку насладиться утренней свежестью и посмотреть, как озеро сверкает в лучах солнца – такой уж он был человек. Меня, конечно, не похвалили.
Потом я ухитрился рассердить главного босса – отца Питера. Сам не знаю, как это вышло. Я встретил его в парке, он шел с еще одним человеком, оба несли охапки каких-то палок, и вид у них был очень серьезный и сосредоточенный. Как раз, когда я подошел, босс замахнулся палкой и ударил ею по маленькому белому мячику. Я был очень польщен, ведь раньше босс никогда со мной не играл. Я погнался за мячом, – а он отлетел очень далеко, – схватил его зубами и принес главному: положил к его ногам и улыбнулся, задрав голову.
Я сказал:
– Давай еще разок!
А главный совсем не обрадовался. Он наговорил много всякого и хотел пнуть меня ногой, а вечером сказал своей жене – он думал, что я не слушаю, а я все слышал, – что я несносная собака и от меня нужно избавиться. Тут не захочешь, а задумаешься.
Ну а потом я окончательно проштрафился. С самыми лучшими намерениями заварил такую кашу, что думал уже – все, конец.
Случилось это в гостиной, ближе к вечеру. В тот день пришли гости. Дамы пришли; а мне они всегда приносят несчастье. Я старался стать как можно незаметнее. Хоть меня и привел в дом Питер, его родные не любили, когда я заходил в гостиную. Я надеялся, что мне перепадет кусочек пирожного, а к разговорам не особенно прислушивался. Говорили о каком-то Тото – я с ним незнаком. Маменька Питера сказала, что Тото – просто очарование, а одна гостья сказала, что Тото сегодня захандрил и она ужасно за него беспокоится. И что-то еще насчет того, что Тото, мол, на обед ест только самую чуточку куриной грудки, мелко-мелко нарезанной. Это было не очень интересно, так что я отвлекся.
Я выглянул из-за кресла, проверить, как там насчет пирожных, и что же я увидел: здоровенную крысу. Она стояла прямо рядом с гостьей и пила молоко из блюдечка, вы только подумайте!
У меня, конечно, есть недостатки, но снисходительность к крысам не из их числа. Я не колебался ни секунды. Вот он, мой шанс! Все женщины ненавидят крыс. Матушка всегда говорила: "Если хочешь добиться успеха в жизни, научись нравиться женщинам. На самом деле они – главные. Мужчины не в счет". Если я уничтожу этого грызуна, то заслужу благодарность и уважение маменьки Питера, а там уже будет не важно, как ко мне относится его отец.
Я прыгнул.
У крысы просто не было возможности улизнуть. Я ухватил ее зубами за шею, пару раз встряхнул и швырнул через всю комнату, а потом кинулся следом – добить.
Только я к ней подскочил, а она вдруг села и залаяла на меня. Вы себе представить не можете, как я растерялся! Затормозил на всем ходу и уставился на нее.
– Прошу прощения, – сказал я смущенно. – Я думал, вы крыса.
Что тут началось…
Одна дама поймала меня за ошейник, другая ударила по голове кружевным зонтиком, третья пнула в бок. Все галдели и кричали.
– Бедненький мой Тото! – взвизгнула гостья, подхватив на руки странную зверюшку. – Этот страшный свирепый пес хотел тебя убить!
– Ни с того ни с сего!
– Взял и кинулся на бедную крошку!
Моих оправданий даже не стали слушать, а ведь всякая собака на моем месте ошиблась бы точно так же. Песик был какой-то редкостной породы – разумеется, призер и медалист, и цена соответствующая, на вес золота. Послушать вопли разбушевавшихся дам, лучше бы я эту самую гостью укусил, чем Тото, – так я понял из разговоров. Дверь была закрыта, так что я бочком, бочком забился под диван. Мне было ужасно неловко.
Маменька Питера сказала:
– Решено! Этот пес опасен. Его нужно пристрелить.
Питер поднял крик, но впервые в жизни его голос ничего не изменил.
– Тише, Питер! – сказала маменька. – Опасно держать в доме такого пса. Может, он бешеный.
Женщины так неразумны.
Тото, конечно, даже и слова не проронил в мою защиту. Нет бы объяснить, как возникло недоразумение – сидел себе на коленях у гостьи и визжал, что он со мной бы сделал, если бы нас не растащили.
Кто-то осторожно пошарил под диваном. Я узнал ботинки дворецкого, Уикса. Должно быть, его вызвали звонком, чтобы он меня забрал. Чувствовалось, что ему это не нравится. Мне было жаль Уикса. Мы с ним приятели, так что я лизнул его руку. Он сразу повеселел.
Он сказал:
– Я его держу, сударыня.
– Отведите его на конюшню, Уикс, и привяжите. Пусть кто-нибудь возьмет ружье и пристрелит его. Он опасен.
Через несколько минут я уже был привязан к кормушке в пустом стойле.
Вот и конец. Пожил в свое удовольствие, пора и честь знать. Не то, чтобы я боялся, просто тоскливо как-то было на душе. Я же ничего плохого не хотел! Видно, добрые намерения в этом мире не в счет. Я из кожи лез, лишь бы всем угодить, а что в итоге? Сижу в темной конюшне и жду финала.
Тени во дворе становились длиннее, а никто не приходил. Я уж начал думать, что обо мне забыли, и невольно зашевелилась надежда – может быть, меня все-таки не пристрелят? Возможно, Тото одумался и все им объяснил?
Тут за дверью раздались шаги, и надежда умерла. Я закрыл глаза.
Чьи-то руки обхватили меня за шею, а мой нос уткнулся в теплую щеку. Я открыл глаза. Это не слуга пришел меня пристрелить, это был Питер! Он тяжело дышал, и лицо у него было заплаканное.
Он шепнул:
– Тихо!
Питер стал отвязывать веревку.
– Только ты молчи, а то нас услышат! Тогда уже не выпустят. Я отведу тебя в лес. Мы будем идти, идти, и придем в тот город, помнишь, я тебе рассказывал, весь из золота и драгоценных камней, и мы там будем жить, и нас никто не сможет обидеть. Ты, главное, молчи.
Он подошел к воротам и выглянул, а потом тихонько свистнул. Я подбежал к нему. И мы отправились искать тот город.
Лес был далеко – надо спуститься по травянистому склону и потом еще перебраться через реку. Мы шли очень осторожно, старались держаться в тени, а открытые участки перебегали. Мы то и дело оглядывались, но никто нас не преследовал. Солнце садилось, вокруг было тихо и прохладно.
Вскоре мы перешли через речку по деревянному мостику и оказались в лесу. Там никто не мог нас увидеть.
Я никогда раньше не был в лесу, поэтому все казалось мне новым и удивительным. Там были белки, и кролики, и птицы – я столько в жизни своей не видел, – и еще какие-то мелкие существа летали вокруг, жужжали и щекотали мне уши. Мне хотелось побегать и все как следует осмотреть, но Питер окликал меня, и я опять возвращался к нему. Он знал, куда идти, а я – нет.
Мы шли очень медленно. Лес становился все гуще и гуще. Мы с трудом продирались через кусты, длинные ветки тянулись к нам и цеплялись колючками. Скоро стало совсем темно – так темно, что я даже Питера не мог разглядеть, хоть он и был рядом. Мы все медленнее шли, а иногда Питер останавливался, и тогда я подбегал к нему и тыкался носом в ладонь. Сначала он меня гладил, а потом перестал, только подставлял ладонь, чтобы я ее лизнул, как будто поднять руку ему было не под силу. Наверное, он очень устал. Он ведь был совсем маленький и не очень-то крепкий, а прошли мы довольно много.
Темень стояла непроглядная. Шаги Питера все замедлялись и замедлялись, а потом он вдруг сел на землю, и я услышал, что он плачет.
Наверное, другие собаки на моем месте сообразили бы, что делать, а мне ничего в голову не пришло, кроме как уткнуться носом ему в щеку и заскулить. Он обнял меня, и мы с ним долго так сидели и молчали. Я думаю, это его утешило. По крайней мере плакать он перестал.
Я не надоедал ему вопросами о чудесном городе, потому что он был такой уставший, но про себя все время думал, далеко ли еще. Ничего похожего на город вокруг не было, только темнота, и непонятные звуки, и шум ветра среди ветвей. Из кустов выползали какие-то странные зверюшки с незнакомым запахом и глазели на нас. Я бы их прогнал, только Питер держался за мою шею, и я не мог от него отойти. Какой-то зверек, по запаху вроде кролика, подобрался так близко, что я мог бы до него дотянуться. Я повернул голову и щелкнул зубами. Тут они все разбежались, опять попрятались по кустам и больше не шумели.
Долго стояла тишина. Потом Питер громко всхлипнул.
Он сказал:
– Я не боюсь, нет.
Я прижался головой к его груди, и опять долго была тишина.
Наконец Питер сказал:
– Давай играть, будто нас взяли в плен разбойники. Ты слушаешь? Три здоровущих бородатых разбойника подкрались ко мне, схватили и утащили в свое логово. Вот здесь их логово. Одного звали Диком, а других – Тедом и Альфредом. Они волокли меня через весь лес, а сейчас ушли, но скоро вернутся. А ты соскучился без меня и прибежал по следу, и нашел меня. А тут вернулись разбойники, но они не знали, что ты здесь, а ты лежал тихонько, подпустил Дика поближе, а потом как выскочишь, да как укусишь его, и он убежал! Потом ты и Теда укусил, и Альфреда укусил, и они тоже убежали. И тогда мы остались одни, и мне было спокойно, потому что ты меня защищал. А потом… потом…
Голос Питера понемногу затих, рука на моей шее обмякла, и я понял по его дыханию, что он уснул. Его голова лежала у меня на спине, но я не отодвинулся. Наоборот, прижался тесно-тесно, чтобы ему было уютнее, и тоже задремал.
Спал я не очень хорошо – все время снились какие-то странные сны, и казалось, что неизвестные зверюшки опять вылезли из кустов, что они совсем близко и я могу кого-нибудь из них цапнуть, не потревожив Питера.
Я просыпался раз десять, не меньше, но рядом никого не было. Деревья шумели на ветру, в кустах шуршало, а где-то вдали распевали лягушки.
Я опять проснулся, и на этот раз почувствовал, что к нам на самом деле кто-то приближается. Я задрал голову и прислушался. Сначала ничего не происходило, а потом я увидел свет и услышал чей-то топот среди подлеска.
Тут уж не до того, чтобы думать, как бы не разбудить Питера. Наконец-то что-то настоящее, требующее немедленных действий! Я вскочил и закричал во все горло. Питер скатился с моей спины и проснулся. Он сидел и прислушивался, а я стоял, упершись в него передними лапами, и ругался на людей, которые подходили к нам. Шерсть у меня стояла дыбом. Я не знал, кто они такие и что им нужно. Среди ночи в лесу всякое может случиться. Если они что-то затевают, им придется иметь дело со мной!
Кто-то позвал:
– Питер! Питер, ты там?
Затрещали кусты, свет приблизился, и кто-то сказал:
– Вот он!
Тут все стали громко кричать. Я не двигался с места и готов был кинуться, если что.
Я крикнул:
– Вы кто? Что вам надо?
Свет ударил мне в глаза.
– Да это тот самый пес!
Кто-то вышел на свет, и я узнал босса. Он был страшно встревоженный и испуганный, и он подхватил Питера на руки и крепко обнял.
Питер еще не до конца проснулся. Он сонно посмотрел на босса и начал рассказывать про разбойников – Дика, Теда и Альфреда, вот как мне рассказывал. Пока он говорил, все молчали, а потом главный сказал:
– Я так и думал, что его похитили! А пес прогнал мерзавцев!
Он погладил меня – в первый раз за все время нашего знакомства – и сказал:
– Молодчина!
– Это мой пес, – сквозь сон пробормотал Питер, – его нельзя стрелять.
– Ну конечно, нельзя, мой мальчик! – сказал главный. – Он теперь почетное лицо в нашем доме. Он будет носить золотой ошейник и заказывать на обед все, что пожелает. А теперь идем домой. Тебе давно пора спать.
Матушка говорила: "Хорошая собака всегда свое счастье найдет, плохая ни с чем останется", а помоему, тут главное – везение. Когда я старался людям угодить, они хотели пристрелить меня, а когда вообще ничего не делал, только убежал, так меня приняли обратно и стали ухаживать за мной лучше, чем за самым ценным медалистом на псарне. Я очень удивлялся, пока не услышал, как босс разговаривал с одним своим знакомым, который приехал из города.
Знакомый посмотрел на меня и сказал:
– Что за безобразная дворняга! Для чего ты его держишь? Ты, кажется, признаешь только породистых собак?
Босс ответил:
– Может, и дворняга, но в этом доме ему ни в чем не будет отказа. Разве ты не слышал о том, как он спас Питера от похитителей?
Тут и вышла на свет та история насчет разбойников.
– Малыш называл их "разбойниками", – объяснил босс. – Видимо, так он понял по-детски. Но он упоминал имя "Дик", и это навело полицию на след. Оказывается, в здешних краях действует негодяй, который крадет детей, он хорошо известен полиции под кличкой "Дик-Похититель". Почти наверняка тут замешаны он и его шайка. Как они сумели утащить ребенка, один Бог знает. Во всяком случае, они сумели, а пес выследил их и спугнул. Мы нашли его и Питера в лесу. Мальчик спасся чудом, и благодарить за его спасение нужно вот эту зверюгу.
Ну что я мог им сказать? Объяснить, как было на самом деле? Бесполезно, все равно как в тот раз, когда я принял Тото за крысу. Питер, когда засыпал, придумал разбойников понарошку, чтобы было повеселей, а проснувшись, сам в них поверил. Что делать, он такой.
Пока босс рассказывал, из-за угла показался работник с псарни. В руках у него была миска, и пахло от нее просто замечательно.
Он поставил миску передо мной. Печенка – обожаю!
– Да, – продолжал босс, – если бы не он, Питера похитили бы и напугали до полусмерти, а мне, вероятно, пришлось бы заплатить огромный выкуп.
Я честный пес, и незаслуженные похвалы не доставляют мне радости, но… печенка есть печенка! Пусть уж все так и остается.
Коронованные особы
Кэти никогда в жизни так не удивлялась, как в тот день, когда серьезный молодой человек с карими глазами и гибсоновским профилем [10] ни с того ни с сего увел ее в сторонку от своего приятеля и Женевьевы. До тех пор ей казалось, что она исполняет роль "поселянки-наперсницы" в пьесе, где главная героиня – Женевьева, а герой – молодой человек с карими глазами. Кэти знала, что ее нельзя назвать хорошенькой, хотя кто-то (уже и не вспомнить, кто именно) однажды похвалил глаза; а Женевьева – признанная красавица, которой, по слухам, проходу не дают постановщики музыкальных комедий с предложениями выступать на сцене.
Женевьева – высокая блондинка, губительница мужского покоя. Когда говорит, она томно растягивает слова, словно какая-нибудь английская герцогиня, а не манекенщица в универмаге "Мейси". Одним словом, казалось бы, все интересные молодые люди должны смотреть только на Женевьеву. И все-таки сегодня кареглазый молодой человек выбрал ее, Кэти. Это было почти чудо.
Он очень ловко провел всю операцию около карусели – с очаровательной вежливостью усадил Женевьеву на деревянную лошадку, а как только карусель закружилась, подхватил Кэти под руку и быстрым шагом повел прочь, под яркими лучами солнца. Сворачивая за угол, Кэти успела только увидеть изумленное и обиженное лицо Женевьевы, а возмущенный вопль подруги заглушила механическая фисгармония бодрыми звуками песенки "Рэгтайм-бэнд Александра" [11] .
Кэти ужасно смущалась. Молодой человек был ей совершенно незнаком. Правда, их официально представила друг другу Женевьева, но ведь и та познакомилась с ним всего две минуты назад. Случилось это на пароме, идущем в парк "Палисейдс". Блестящие глаза Женевьевы быстро выделили в толпе на нижней палубе этого самого молодого человека и его приятеля. Молодой человек ей понравился, а его друг со сломанным носом и лицом добродушного бульдога вполне годился в спутники для Кэти на время прогулки.
Нью-йоркские паромы не отличаются строгостью этикета. Женевьева, не откладывая, отправилась знакомиться, к большой тревоге Кэти, которая до сих пор не привыкла к тому, как свободно ее подруга ведет себя с посторонними. Сама Кэти жила очень замкнуто и от этого сделалась почти ханжой. Временами поведение Женевьевы ее шокировало. Конечно, она знала, что на самом деле ее подруга – неплохая девушка. Как говорила сама Женевьева: "Если парень вздумает руки распускать, я его так отошью, век помнить будет!" И все-таки Кэти не могла всего этого одобрить, потому шла сейчас рядом с молодым человеком, смущенная и молчаливая.
Молодой человек как будто угадал ее мысли.
– Слушайте, я парень честный, – заметил он. – Без всяких там.
– Да, конечно, – промолвила Кэти, хоть и застеснялась еще больше. Ужасно неловко, когда кто-то читает твои мысли.
– Вы не подумайте, я ведь вижу, что вы не такая, как ваша подруга.
– Женевьева очень приятная девушка, – сказала преданная Кэти.
– Слишком даже приятная. Хоть бы кто-нибудь рассказал ее матушке.
– Зачем же вы с ней заговорили, если она вам не нравится?
– С вами познакомиться хотел, – просто ответил молодой человек.
Они пошли дальше молча. У Кэти сердце так сильно билось, что мешало говорить. Никогда еще ей не приходилось сталкиваться с такой прямотой. Она привыкла считать себя незаметной, непривлекательной для великолепных мужчин, так что сейчас совершенно растерялась. Наверняка здесь какая-то ошибка. Она, Кэти, никак не могла очаровать этого прекрасного принца. Новизна ситуации ее пугала.
– Часто сюда приезжаете? – спросил ее спутник.
– В первый раз сегодня.
– А на Кони-Айленд часто ездите?
– Никогда там не бывала.
Он посмотрел на нее с удивлением.
– Не бывали на Кони-Айленде! Ну, так вы ничего еще не видели! Этот парк ни в какое сравнение не идет с Кони-Айлендом. Неужели вы правда ни разу не были ни в Луна-парке, ни в Парке Мечты [12] , не видели стипль-чез и уток-нырков? Не видели гулянье на Масленицу? Да вы что, масленичное гулянье на Кони-Айленде – это потрясающе! Там, наверное, миллион парочек собирается и веселится вовсю! Слушайте, вы, наверное, вообще редко куда-нибудь ходите?
– Довольно редко.
– Не сочтите за грубость, а чем вы занимаетесь? Я все никак понять не могу. Подруга ваша, я думаю, работает в магазине, так?
– Да. Она манекенщица. У нее чудесная фигура, правда?
– Не обратил внимания. Раз вы говорите, то наверное. Ей ведь за это платят, правильно? А вы тоже в универмаге работаете?
– Не совсем. У меня маленький магазинчик.
– Собственный? И вы одна справляетесь?
– Сейчас я одна все делаю. Раньше хозяином был мой отец, но он умер. Основал магазин дедушка, только сейчас он, конечно, старенький и не может больше работать, вот я и взялась.
– Да вы просто чудо! А чем торгуете?
– Это букинистический магазин, мы продаем подержанные книги. Работы не так уж и много.
– И где он, ваш магазин?
– На Шестой авеню. Недалеко от Вашингтон-сквер.
– А как называется?
– "Беннет".
– Значит, это ваша фамилия?
– Да.
– Беннет, а дальше?
– Кейт.
Молодой человек кивнул.
– Из меня вышел бы хороший прокурор, – сказал он, опередив возможные упреки по поводу такого допроса с пристрастием. – Вы, наверное, думаете: закончатся когда-нибудь эти бесконечные вопросы? Так, а куда бы вам хотелось пойти?