Я впервые всерьез задумалась о своей личной жизни и о детях. Почему у меня их нет? Их, этих детей, хватало у моих любовников, начиная со Славы, у которого было аж трое. Мой декретный отпуск даже никогда не рассматривался, я ведь деловая женщина. Но сейчас-то что мне мешает?
Мысль о детях, видимо, и была решающей в выборе мною мужчины. Передо мной был идеальный отец, и я не могла не думать о нем, когда ходила по своим комнатам, размышляя, в которой же из них лучше устроить детскую? Эти мечты так и могли бы остаться мечтами, если бы не случай.
В нашем парке есть знаменитый на всю округу родник, по выходным к нему настоящее паломничество. Поэтому я предпочитаю ходить за родниковой водой в будни и лучше по вечерам. У меня есть фонарик, меня и зимние вечера не пугают. Не люблю стоять в очереди.
Но в этот раз я не взяла фонарик, мне показалось, что когда вокруг лежит снег, то и так светло. Спохватилась я уже на полпути к роднику и не захотела возвращаться. Снег-то снегом, но началась оттепель, и тропинка в парке сделалась коварной. Так что свой фонарик я напрасно не взяла. К воде идет длинный крутой спуск, а в этот зимний вечер случился гололед. Поэтому я поскользнулась буквально на последней ступеньке и загремела бы на землю, если бы меня не подхватили сильные руки:
– Осторожнее!
Какое-то время я была у него в объятиях, но не видела его лица. Сердце все равно застучало так, что я испугалась. Эти удары, наверное, слышит вся округа! Мужчина, который не дал мне упасть, держал меня бережно, надежно и крепко, но не тискал в объятиях и не пытался перейти границу дозволенного. Я чувствовала его запах и по спине бежали мурашки. Все тело размякло, ноги сделались ватными, руки цеплялись за мощную шею, мне не хотелось их разжимать. От него пахло мокрым снегом, сигаретами и чуть-чуть одеколоном. И еще чем-то родным. Детьми, наверное. Материнский инстинкт у женщины сильнее всех прочих. Даже у тех, кто так и не стал матерью. Поэтому я повисла на своем спасителе, как плеть, мечтая, чтобы это мгновение никогда не кончалось.
– Посветить вам? – заботливо спросил он, разжимая руки.
Это была безликая забота сильного о слабом. Точно так же он включил бы свой фонарик и для старушки, пришедшей за водой, для одинокого пожилого мужчины, для инвалида с палочкой.
– Да, спасибо. – Я, опираясь на его руку, пошла к роднику. И вдруг торопливо начала оправдываться: – Фонарик забыла. Обычно не забываю, а тут…
Зачем я врала? Я ведь никогда ничего не забываю. Но мне страшно хотелось, чтобы он так и считал меня слабой. Чтобы по-прежнему подставлял свое плечо и протягивал руку, на которую я могла бы опереться, дабы не упасть.
– Бывает, – улыбнулся он.
Пока я набирала воду, он сказал:
– Я часто гуляю с детьми в этом парке. Но иногда прихожу один, говорю, чтобы воды набрать. Хочу бросить курить, да все никак не могу. При детях неудобно, да и в квартире будет пахнуть. Прихожу сюда выкурить свою сигарету, одну в неделю. Хотя, надо, конечно, бросать.
– Я вас не задерживаю?
– Наоборот. Надо чтобы запах выветрился, а то жена почувствует и будет ругаться. Постою лишних пять минут, воздухом подышу. Воздух-то здесь, а?
Голос у него был низкий, немного насмешливый. Он подсмеивался над своей слабостью. Одна сигарета в неделю, ты подумай!
Родник находился в лощине, труб, по которым бежала вода, было несколько. И воздух, и снег сегодня были до отказа насыщены влагой. На деревьях будто лежали комья клейкого теста. Завтра-послезавтра мороз их подсушит, и они превратятся в хрустящее безе, присыпанное сахарной пудрой инея. Я нарочно не торопилась, набирая воду, чтобы продлить эти волшебные минуты. Я и он, вдвоем, в темноте, у родника. Мужчина, на которого я раньше смотрела лишь издали, и чего скрывать, мечтала о нем. Мне почти не видно его лица, он тоже вряд ли узнает женщину, с которой довольно часто сталкивается в парке.
– Идемте, я вас провожу, сегодня очень уж скользко, – сказал он после того, как моя канистра была наполнена.
Он посветил фонариком на самую нижнюю ступеньку лестницы и потянулся, чтобы взять у меня канистру с водой, хотя его руки и так уже были заняты своими двумя.
– Лучше я возьму вас под локоть, чтобы не упасть. Не беспокойтесь, мне нетяжело, – запротестовала я.
– Как хотите.
Мы медленно поднимались по ступенькам. Я старалась шумно не дышать, чтобы не выдать своего волнения. И не коситься на своего спутника, чтобы как следует его рассмотреть.
– Вы ведь здесь живете? – спросил он уже в самом конце этой длинной лестницы, которая сегодня показалась мне до обидного короткой. – Я вас часто вижу в парке.
– Да. Я здесь живу. – Значит, он меня заметил!
– Везет. Хорошее место. Здесь рядом замечательный фитнес-клуб. Я туда хожу.
Я решила, что завтра же запишусь в этот клуб. Побегу туда прямо с утра.
– Давайте хоть познакомимся. – Я постаралась, чтобы в моем голосе было побольше лихости. – Виталина.
– Какое редкое имя, – удивился он. – Ну а у меня обычное: Сергей.
– Прекрасное имя, – вырвалось у меня. – Я по отчеству Сергеевна, – тут же выкрутилась я. В самом деле, что за неуместный восторг?
– Отца, значит, так же звали. Тезки.
– Да.
Подробности не имеют значения. Откуда у меня отчество "Сергеевна" и откуда я сама.
– Вон моя машина. – Он кивнул на припаркованный у самых ворот черный "Рэндж Ровер". – А это ваш дом? – Сергей посмотрел на возвышающуюся рядом с парком сорокаэтажную громаду.
Мне сразу захотелось завопить: "Нет! Это не мой дом! Я живу через дорогу! Вообще на другом конце Москвы! Меня надо туда отвезти! Я могу поскользнуться, упасть, разлить воду! Не бросай меня!"
Еле сдержалась. Таких мужчин не берут с налета. Он слишком порядочен, чтобы кокетничать со свободными богатыми женщинами. Их, этих пленников чести, рыцарей долга, берут умом, а не инстинктами. Мне надо понять, где у него слабое место. Где именно брешь в его неприступной обороне. Я умная, я обязательно это пойму.
– Да, это мой дом, – сказала я спокойно.
– Дальше справитесь? Дойдете?
– Куда я денусь?
– Больше не забывайте свой фонарик, Виталина.
– Приятного вам вечера. Здоровья вашей жене и детям.
Он кивнул и пошел к своей машине, а я направилась к дому, с трудом сдерживаясь, чтобы не обернуться. Только когда я поняла, что огромный черный джип проехал мимо, повернула голову. Я смотрела ему вслед и понимала, что лечу в пропасть. Это мой мужчина. Но по факту уже не мой. У меня нет сил разлюбить и нет права быть рядом. Ни малейшего права хоть на часть его жизни, она вся принадлежит его жене и детям. Это был какой-то кошмар, тупик.
В выходные он впервые со мной поздоровался. Рядом стояла жена и внимательно следила за детьми, которые катались с горки на "ватрушке". Вскоре мы стали здороваться регулярно. Выждав положенное время и улучив подходящий момент, я познакомилась с его женой и детьми.
– Ваш муж как-то помог мне донести воду от родника. Какие у вас прекрасные дети! Ой, как бы он не ушибся! – Я кинулась к мальчику, который подскользнулся, взбираясь на "ватрушку".
– Данила! Шапку поправь! Простудишься! – У нее был визгливый высокий голос. – Диана! Ника! Вы-то почему не следите за братом?!
– Лена, не суетись, – одернул Сергей жену. – Дети разыгрались, бывает.
– Иди лучше купи нам горячего чаю!
– Тебе тоже чаю?
– Мне латте. С мятным сиропом.
Она обращалась с ним, как со своей собственностью.
– Давайте я вам помогу, – улыбнулась я Сергею. – Сами вы столько стаканчиков не унесете. Они горячие.
– Да не стоит, справлюсь. – Он явно засмущался.
– Вы же помогли мне донести воду. – Я подмигнула.
Он рассмеялся. Мы заняли очередь к фургончику с горячими напитками. Народу в парке было полно, и продавцам приходилось суетиться.
– С пяти тысяч сдача будет? – Сергей протянул продавцу купюру.
– Нет размена, – недовольно отрезал парень в заляпанном фартуке, повязанном вокруг тулупа.
– Сергей, я заплачу. Потом отдадите. – И я полезла за кошельком.
Ситуация складывалась в мою пользу.
– Виталина, вы меня ставите в неловкое положение.
– Да перестаньте! Мы сталкиваемся здесь, в парке, так часто, что скоро, похоже, станем друзьями. Уж точно хорошими знакомыми.
– Это верно!
Мы добыли-таки горячие напитки и понесли их его детям. Вскоре я стояла рядом с его женой и давала Сергею нас сравнить. Сравнение явно оказалось в мою пользу, хотя его жена была моложе лет на пять. Но у меня полно денег и бездна времени, чтобы за собой следить, а у нее катастрофическое его отсутствие. Трое детей! А муж и так никуда не денется.
Лицо у Лены было хоть и красивое, но заметно расплылось, так же, как и талия. К тому же из-за многолетнего безвылазного сидения дома и мелких повседневных забот, которым не было конца, это некогда красивое лицо приобрело глуповато-тупое выражение. Как у робота, который может выполнять только знакомые команды, а любая задача сверх программы ставит его в тупик. Одета Лена была удобно. Есть такой стиль. Он сочетает несочетаемое, хоть кеды с кружевным платьем, лишь бы одежда не стесняла движения, а обувь не натирала мозоли и не создавала при ходьбе никаких неудобств. Этот стиль нынче безумно популярен, но у мужчин вызывает глухую тоску. Я давно заметила, какими взглядами они провожают каждую мало-мальски сексуально одетую женщину. Мужчина любит глазами, а современная мода оставляет ему все меньше и меньше зрелищ.
И я всерьез занялась своей прической и гардеробом. Мне просто надо быть рядом и сделать так, чтобы мы с Сергеем все больше времени проводили вместе. Стать частью его жизни, вписаться в картину его прогулок по выходным в нашем прекрасном парке, хотя бы в качестве стоящей под огромными липами скамейки. Сначала Сергей будет проходить мимо, но рано или поздно захочет присесть. Усталость накапливается годами, а большая семья – это изнурительная работа. Нет такого человека, которому не хочется хоть немного от нее отдохнуть.
Чаще всего мужчина изменяет жене с ее же подругой. Потому что это меньше всего вызывает подозрения. Он же ей помогает! Есть повод для частых встреч, звонков, совместных посиделок. Вроде бы дружеские объятия, невинные поцелуи в щечку, откровенные обсуждения нарядов. Типа, классное платье у твоей подруги, подчеркивает фигуру, тебе бы такое. Это потому, что фигура хорошая. Надо же, я и не замечал, что у твоей подруги такие красивые ноги! Да мы ей вместе это платье выбирали!
Каждый видит то, что он хочет видеть, и слышит то, что он хочет слышать. А трое детей сильно отвлекают внимание. Куда он денется?
Вот такую тактику я выбрала. И она принесла успех.
Соня
Я вдруг подумала, что перед поездкой в далекий и загадочный провинциальный Зубовск хорошо бы разжиться деньгами. Мама меня полностью поддержала:
– Надо поторопиться, пока они не очухались.
И пошла собирать сумки для денег. Оказалось, что везти их не в чем. Мы не путешествуем, поэтому чемоданов у нас нет. Сумки на колесиках моя мама презирает, считает их старушечьими. А себя молодой еще женщиной, полной сил и способной на многое. И это правда. При виде моей мамы любая очередь становится похожа на свернувшегося в клубок ежа. Во все стороны угрожающе торчат локти:
– Женщина, вы здесь не стояли!
И то мама умудряется протиснуться к заветной двери:
– Я только спросить!
По магазинам-то мы ходим, как все нормальные люди, и сумки у нас есть, но все какие-то мелкие. Не солидные для новоиспеченных миллионеров. Я решила на это плюнуть и покидать все деньги в пакеты из "Перекрестка", но они оказались заняты пустыми консервными банками или просто грязные изнутри. А один вообще вонял селедкой. Мама сказала, что нечего пачкать деньги, да и ручки могут в любой момент оборваться.
– Г… о у них, а не пакеты. Пойду, пошарю в ящиках.
Я кивнула и попыталась отключиться, надев наушники. Пока я пялилась в смартфон, читая новости из жизни своих знакомых и лайкая их фотки, мама отыскала-таки несколько огромных сумок, из "Ашана". Отец посмотрел на них скептически и предложил сходить в магазин за чемоданом:
– Неудобно как-то. Что мы, крестьяне?
– Ты – да, – отрезала мама. – Деревенщиной был, деревенщиной и остался. Тоже мне придумал: заявиться в банк с чемоданом!
– А с твоими авоськами для картошки лучше?
– Какие есть. – И мама принялась ощупывать ашановские сумки насчет дырок.
На следующий день, в обед, отец въехал на своем автобусе в наш двор, и мы всей семьей отправились в экспедицию за шестьюдесятью миллионами. Выглядели мы при этом настолько комично, что я кусала губы, еле сдерживая смех. Лица испуганные, руки потные, глаза бегающие.
– Чего хихикаешь? – прошипела мне в спину мама. – Вокруг одни враги!
Шедшая из магазина соседка прищурилась на наши сумки:
– Вы куда это? На рынок что ли?
– Да. На Даниловский, – торопливо сказала мама.
– Слышь, Петровна? Прихвати мне картошки.
– Картошки ей! – прошипела мама, залезая в автобус. – Она мне с прошлого года двести рублей должна!
– Ты едешь за шестьюдесятью миллионами, – напомнила я. – А вспомнила про какие-то двести рублей. Да купи ты ей картошки.
– Где? В банке, что ли? – ехидно спросила мама. – Лучше уж прослыть жадиной, чем объявиться миллионершей! Тут же набегут!
Я тяжело вздохнула. Ну и денек! Отец дрожащими руками вставил ключ в замок зажигания, и мы тронулись. Полчаса показались мне бесконечностью. А ведь это было еще только начало!
В офисе, где выдавали лотерейные выигрыши, нас встретили недоуменными взглядами, хотя мы позвонили накануне и заказали деньги. Вскоре выяснилось, что это недоумение относилось к нашим ашановским сумкам:
– Куда столько?
Все шестьдесят миллионов влезли в одну, еще и место осталось.
– Пересчитывать будете? – со вздохом спросила кассирша. – Услуга платная. И в банке тоже.
– Чего тебе, для хороших людей машинки жалко? – обиделась мама.
– А ты сядь на мое место да пропусти через машинку такую гору деньжищ! – огрызнулась кассирша. – Кто знает, какие на них микробы?
Я с ужасом посмотрела на пачки микробов, перетянутые белыми резинками.
– Ну, что, пошли? – Отец подхватил набитую деньгами сумку. – В банке пересчитаем.
И широким шагом двинулся к выходу. Мы с мамой засеменили следом. В предбаннике мама крикнула:
– Стой! Дай я первой пойду!
Отец испуганно замер. Мама нырнула наружу, тут же захлопнув за собой тяжеленную дверь. Мы с папой Степой очутились в полной темноте. Пауза затянулась, и я начала терять терпение.
– Мама, сколько можно?
Я решительно вышла на свет.
– Цыц! – прикрикнула она. – Видишь, мальчишка стоит? Вид у него какой-то странный.
– Он смотрит в свой смартфон. Там наверняка какая-нибудь стрелялка.
Словно в ответ на мои слова раздалась автоматная очередь. Мама испуганно пригнулась.
– Убит! – восторженно завопил мальчишка, размахивая смартфоном.
– Ах ты, щенок! – охнула мама. – Развелось хулиганья!
– Все! Хватит! – не выдержала я. – Идемте!
Отец тоже вышел на свет, щурясь и судорожно стискивая ручки набитой деньгами сумки. По его красному от напряжения лицу струился пот. Перед тем, как достать брелок с ключами, папа Степа сунул сумку мне:
– Соня, подержи.
Я чуть не охнула. Шестьдесят миллионов показались мне неимоверно тяжелыми.
– Что стоишь? Полезай! – толкнула меня в спину мама. И я торопливо полезла в автобус.
Потом мы вдвоем протискивались через турникет. Оказалось, что у меня нет карточки на проезд, а мама забыла свой проездной. Надо было, конечно, выйти, и войти в другую дверь, но сумка с деньгами уже стояла в салоне, а оставить ее без присмотра мама не пожелала, ни на секунду.
– Степка, зараза! – закричала она, пыхтя от напряжения. Надо было пролезть под низкой металлической палкой, а моя родительница дама габаритная. – Живо нажми какую-нибудь кнопку!
Отец нажал, но с перепуга не на ту. Открылась дверь в середине салона.
– Живо закрой, дурак! – завопила мама, потому что сумка с миллионами стояла аккурат напротив этой двери.
Я грустно подумала, что нам, бедным людям, противопоказано иметь столько денег. Мы превращаемся в идиотов. Мысли бегут вперед, за океан, в заоблачные дали, к витринам ювелирных бутиков, а ноги прирастают к земле. Между мечтой и ее осуществлением лежит пропасть. Целый ряд каких-то конкретных действий. Надо куда-то ехать, с кем-то договариваться, что-то подписывать. И каждый из этих людей может обмануть. Мне стало страшно.
– Все, поехали. – Мама плюхнулась на сиденье и достала носовой платок, обмахиваясь им. – Степка, ты там уснул, что ли?
Отец, очнувшись, надавил на газ, автобус рванулся с места, будто это был не общественный транспорт, а гоночный болид.
– Ты что творишь?! – закричала мама, чуть не ударившись лбом о спинку переднего сиденья. – А ну, сбавь обороты!
Мотор тут же заглох. У папы Степы от напряжения дрожали руки, и автобус это словно почувствовал. Мы встали.
– Так я и знала! – всхлипнула мама. – Господь нам знак подает! Не будет нам с этих денег счастья!
– Быстро все успокоились, – велела я. – Деньги у нас, двери закрыты, никто не знает о том, что деньги у нас. Мы ведь никому об этом не говорили.
– Они знают. – Мама кивнула на окна офиса, из которого мы только что вышли. – Вон, шпионят из-за занавесок.
– Никого там нет. Для них это просто работа. Папа, поехали.
Отец успокоился и справился с нервами. Мы влились в поток ползущих по шоссе машин.
– О господи, только бы доехать! – причитала мама. Я, стиснув зубы, молчала.
Успокоились мы только в банке. Охранник на входе посмотрел на нашу ашановскую "авоську" скептически, но пропустил. Вскоре мы уже оформляли ячейку.
– Все, я пошел, – хмуро сказал отец. – Обратно на такси доедете. Вы ж теперь миллионерши.
– Шаурму в ларьке купи, слышь, Степка? – крикнула ему вслед мама. – В обед-то не поел. Только не бери свинину. Говорят, они ее из собак делают.
Я вздохнула и стала вынимать из сумки миллионы. Мы все-таки решили их пересчитать. И заплатить за эту услугу банку.
– За что такие деньги дерут? – возмущалась мама. А я поняла, почему отец так поспешно ретировался, а кассирша в офисе огрызалась. Деньги считали долго, несколько раз машинку заедало. Под конец процесса мы с мамой совсем выдохлись.
У меня сосало под ложечкой от голода, мама держалась стоически. Когда миллионы оказались наконец в ячейке, я воспрянула духом, увидев свет в конце тоннеля. Но тут мама хлопнула себя по лбу:
– Чего ж мы себе-то денег не взяли? Дома холодильник пустой. У тебя небось тоже.
Я чуть не взвыла. Надо опять тащиться в ячейку! Как же мне хорошо жилось без этих миллионов! Вот возьму сейчас и повторю судьбу Майка Кэррола! Как я его теперь понимаю! Но рядом была мама, которая не дала мне скатиться в пропасть. Мы взяли по пятьдесят тысяч, после чего мама отобрала у меня ключ от ячейки.
– Все равно в хранилище пустят только меня и по моему паспорту, – заметила я.