– Зато я буду знать, когда ты туда пойдешь.
Так мы поделили власть. Я не могла зайти в хранилище без ключа, а мама без меня и моего паспорта. На улицу мы вышли вместе, и я перевела дух: этот дурдом наконец-то закончился. У меня в сумочке лежали пятьдесят тысяч рублей.
– Такси возьмем? – спросила я у мамы.
– Еще чего! Тут до метро минут десять, не больше.
И мы потащились к метро. Как назло, в этом районе шла активная стройка, и ни одного ларька с едой! Даже с минералкой и чипсами! Поэтому, увидев Макдоналдс, я прослезилась от умиления.
– Будешь чизбургер? – спросила я у мамы.
– Не ем я этой дряни, – отмахнулась та. – У дома в "Пятерочку" зайду. Там сегодня акция на докторскую колбасу.
Я вздохнула. Миллионы ничего в нашей жизни не изменили. Быть может, надо к ним привыкнуть? Пока моей фантазии хватило только на двойной ролл с чем-то там. Он был самый дорогой в меню. А мама в это время ехала в метро, торопясь застать акцию на колбасу.
…Вечером я позвонила Климу. Спросила:
– Качалов, когда мы едем?
– Не передумала?
– Нет.
– Тогда встречаемся завтра на автовокзале в шесть утра. Не рано для тебя? – ехидно спросил он.
– Я вовсе не неженка. Раньше по два часа в один конец ездила на работу. Догадываешься, во сколько мне приходилось вставать?
Он вздохнул:
– До завтра.
Я встала в пять, наскоро выпила кофе, оделась поудобнее, и, стараясь не разбудить соседей, прокралась в прихожую. Без десяти шесть я стояла на автовокзале, ежась от пронизывающего ветра. Было темно и уныло. Народ еще не валил активно на работу, а в потоке машин на шоссе виднелись прогалины. Самое гнусное время в Москве: заря нового рабочего дня да еще в середине недели. Новогодние каникулы позади, до 23 февраля далеко, погода дрянь, день короткий, ночь длинная, на улицах повсеместно обдирают гирлянды и гасят праздничную иллюминацию. Такое ощущение, что и с твоей души сдирают мишуру, а без нее внутри пусто и неприглядно.
– Билеты взяла?
Я вздрогнула. Клим! И покачала головой:
– Нет.
– Боялась, что я не приду?
Ха! Не придешь! А триста тысяч? Я молча пошла к кассе. Народу было мало и билеты дали без мест.
– Сядь на другую сторону, – посоветовал Клим.
– Почему?
– Здесь будет солнце.
Как потом оказалось, он угадал. И я впервые что-то к нему почувствовала. Он проявил обо мне заботу, оценил мою проблему, дал понять, что мои страдания ему не безразличны. Мой бывший муж ничего ко мне не проявлял. Мне все время казалось, что я его раздражаю одним своим присутствием. А от мужчины хочется тепла. Каких-то знаков внимания, хочется, чтобы он дал понять свою силу и твою слабость…
– Чего стоишь? – Качалов толкнул меня в бок. – На дворе холод собачий. А в салоне тепло. Лично я замерз.
Я очнулась и полезла в автобус. Размечталась! Какой-то мальчишка с вихром на макушке и веснушками на курносом носу! Я-то хоть замужем была!
Дорогу туда я не помню. Мы оба спали. А когда водитель сказал:
– Зубовск! – Моя попа прямо-таки приросла к сиденью.
Не хотелось вылезать из теплого автобуса. Голова моя то и дело падала на плечо Клима, и, в конце концов, там и осталась. Он не возражал, и даже укрыл меня своей курткой. И вот теперь мне надо идти туда не знаю куда, за тем не знаю чем. У нас есть Инет, есть карта, есть кое-какая информация об этом Зубовске. Но все равно не по себе.
Ежась, я вылезла из автобуса. И стала неуверенно озираться по сторонам. Автобус отсалютовал мне в нос выхлопными газами и исчез. Я затосковала и вцепилась в Качалова. Передо мной были пустые торговые ряды, а за ними тянулись серые сопки унылых пятиэтажек. Горного хребта новостроек за ними не наблюдалось, приглядевшись, я поняла, что сразу за этими "сопками" густо торчат пеньки неказистых частных домов. Из печных труб тянулся сизый дымок, город постепенно просыпался.
– Идем, – потянул меня за руку Качалов.
Школу мы нашли быстро. Да и чего там искать? Это вам не Москва.
– Деревня, – высказался Клим. Я уныло кивнула.
Каникулы уже кончились, и на входе нас встретил хмурый, как грозовая туча, охранник:
– Вы куда?
– К директору, – ляпнула я.
– Родители, что ли?
Мы с Качаловым переглянулись. Поскольку оба не знали, что сказать, за нас все придумал охранник:
– В первый класс – это к завучу. И насчет подготовительных курсов. Что-то я вас раньше не видел. Переехали, что ли?
– Ага, – кивнул Клим.
– Издалека?
– Из Сибири, – вырвалось у меня. Что-то мне подсказывало: москвичей здесь не любят.
Зато "сибирякам" радушно предложили пройти на второй этаж и даже не спросили фамилии. Я поняла, что в провинции живут люди незлобные и доверчивые. Попробуйте вы проникнуть в московскую школу даже с паспортом! У нас повсюду кордоны и полицейские с овчарками. Вынюхивают взрывчатку и наркотики. И по сто раз в день вам напоминают о том, что увидев бесхозную вещь, надо тут же бежать в полицию. Такое ощущение, что столица на осадном положении, и непонятно, чему завидуют все те, которые здесь не живут.
Мы с Качаловым были настолько в шоке от непривычного нам менталитета, что нас чуть не сшибли с ног рванувшиеся на перемену школьники.
– А-а-а-а!!!
Завуч, печально подперев голову, сидела в своем кабинете над стопкой тетрадей.
– Проходите, – сказала она, не поднимая головы. – Вы насчет курсов?
– Нет.
Вот тут она удивилась и оторвалась от тетрадей.
– Вы кто? – Взгляд у нее был недоуменный. Она нас не знала. В маленьком городке давно примелькалось каждое лицо.
– Мы из Москвы, – сказал Качалов. Врать было бессмысленно.
Дама растерялась. Москва была не сказать, чтобы очень уж далеко, но в этой школе нам, москвичам, делать явно было нечего.
– Понимаете, мы ищем одну женщину. – Качалов решительно взял стул и поставил его напротив стола, за которым сидела завуч. – Соня, садись.
Я села.
– У этой женщины редкое имя: Виталина. Она – уроженка Зубовска. Три с лишним месяца назад ваша землячка пропала. У нас, в Москве. Она уже давно туда переехала. У нее нет ни мужа, ни детей. Так что… – Качалов сбился.
– Вы из полиции, что ли?
– Пока нет. Но мы хотим пойти в полицию с заявлением. Если не найдем здесь эту женщину. Возможно, ее убили.
– Вам-то что? Вы кто?
– Мы ищем ее родственников, – терпеливо пояснил Клим. – Осталось огромное наследство. Мы в нем заинтересованы. В том смысле, чтобы приобрести. У нее квартира хорошая, а я риелтор. А это… – Он тронул мое плечо. – Покупательница.
– А-а-а… – Завуч понемногу приходила в себя. – Но я не знаю никакой Виталины!
– Быть может, вы учились вместе?
Я улыбнулась: молодец! Завучу лет под сорок.
– Видите ли, я не местная, – виновато сказала она. – Мы сюда из Грозного переехали.
– А есть учителя, которые работают у вас, ну, скажем, лет тридцать? Или сорок?
– А как же! Учительница химии, например. Селитра. Ой! – Она покраснела. – Серафима Савельевна, конечно! Наш старейший, заслуженный педагог. У нее сейчас окно, так что вы пройдите в учительскую. – И женщина приветливо улыбнулась.
Все-таки в провинции жили замечательные люди. Все отнеслись к нам сердечно и с пониманием. Хотя могли бы послать. Я немного боялась, что старейший педагог слегка пребывает в маразме, но Серафима Савельевна оказалась шустрой, бодрой старушенцией с седыми буклями, такой энергичной, что я сразу проснулась. От химички словно летели искры. Я вмиг покрылась потом, вспоминая, что такое валентность? И кто выпадает в осадок после химической реакции щелочи с кислотой? Качалов смотрел в потолок, но по его лицу я поняла, что в его голове бродят те же мысли. Наверняка был троечником.
– Виталина? Редкое имя, – сразу воодушевилась химичка. Качалов еле успел задать свой вопрос. – Знавала я одну Виталину.
– Барановская Виталина Сергеевна. Вот ее фото. – Клим полез в свою потрепанную сумку.
– Странно… – Химичка, нацепив очки, разглядывала мутную ксерокопию паспорта Барановской. – Вроде бы она, но… Я точно помню, что ее фамилия была Баранова. И отчество тоже редкое. В сочетании с ее именем. Виталина Витальевна. Ее мать работала у нас в школе техничкой. Валька Баранова, как же, помню. И дочку ее Виту тоже.
– Вы точно это помните? – Мы с Качаловым переглянулись.
– Такое разве забудешь, – усмехнулась химичка. – Меня не удивляет, что вы приехали именно по ее душу. Я всегда знала, что у Виты необычная судьба. Странная была девочка. Вундеркинд и с характером. Да с каким! Однажды она села за кафедру, лицом к классу, и за урок написала мне по памяти все формулы и определения из учебника. И ни разу не ошиблась. Я обещала ей пятерку по химии. Поставила, конечно, но…
– Что но? – подхватила я.
– Нужна ей была моя химия. – Серафима Савельевна вздохнула. – Вита самоутверждалась. Пробовала нас, учителей, на зуб. Ровесники ей были неинтересны. Очень неприятный был ребенок.
– Вы же сказали, вундеркинд! – не удержался Клим.
– И что с того? К тому же она тщательно это скрывала. Свои феноменальные способности. Обожала нас, учителей, дурачить. Высокомерная, замкнутая. У нее даже подруг в классе не было. Сидела за партой одна. Ее никто не любил. Вита считала, что ее успехи в учебе – это только ее заслуга. А учителя все тупые и скучные. После школы ни разу даже не зашла, – с обидой сказала Серафима Савельевна. – Ни на вечера встречи не приезжала, ни на юбилей. Их выпуск пару лет назад праздновал двадцатилетие окончания школы. И у гимназии нашей был пятидесятилетний юбилей. Виту пытались искать. Но о ней ничего нет. У нее нет странички ни в одной из соцсетей. Нет блога. Ни-че-го. Юбилей она проигнорировала.
– Может, с человеком несчастье случилось, и он не любит фотографироваться? – предположил Клим. – Не хочет общаться? Жалости не хочет. Да мало ли.
Я задумалась: а и в самом деле. Как выглядит сейчас Виталина Барановская? У нас есть только ее фото десятилетней давности.
– Лет пять назад по городу прошел слух, – вздохнула Серафима Савельевна. – Кто-то увидел Виту по телевизору. То ли на каком-то приеме, то ли на концерте. Чуть ли не в Кремле! Она сидела в первом ряду вся такая разряженная. Тогда-то одноклассники и начали ее искать. Шутка ли! Человека по телевизору показали! Наш Зубовск город маленький, в знаменитости никто доселе не пробился. Многие уезжали в Москву, кто учиться, кто работать, но большинство вернулись.
– Понятно: за Виту хотели зацепиться, – сказал Клим. – У нее деньги, связи.
– Люди должны помогать друг другу. Тем более земляки.
Я пожала плечами: вопрос спорный. Помогать надо тем, кто, в свою очередь, помогает тебе. А не объявляется в минуту твоего триумфа со словами "делиться надо". Вита отгородилась от своих земляков, которые еще в детстве объявили ее гордячкой и высокомерной. Не факт, что она таковой была. Просто никому неохота искать подходы к дочке технической служащей. В городе хватает достойных людей, и у них у всех есть дети. "У Виты в классе даже не было подруг". Может, брезговали?
– А парень у нее был? – сообразил Качалов.
– Парни ее сторонились. Она вообще казалась старше своих лет. Хотя девочка была красивая. Но на дискотеки не ходила, на школьные вечера тоже. Никто не видел ее танцующей. Вита почти каждый день оставалась после уроков мыть полы, матери помогала. Подъезды тоже убирала. Было бы, чем гордиться, но… Никто не смел над ней смеяться. У нее даже прозвища не было, Баранова и все. Я ничего о ней не знаю, о ее судьбе. И никто не знает.
– А ее мать? – спохватился Клим. – Ее-то вы расспрашивали?
Серафима Савельевна замялась, потом сказала:
– Валентина крепко пила. Честно сказать, ее держали в школе из жалости. Чтобы совсем уж не опустилась. Да, ее спрашивали: а как твоя дочь? Она такое начинала плести! То муж у Виты министр, то олигарх, то она в замке живет, как принцесса, еду ей подают на золотом блюде, а вино в золотом кубке. А то в Париж улетела. У нее и яхта, и самолет, и квартир в Москве аж шесть штук. Такой, извините меня, бред. С пьяного человека что возьмешь? Разумеется, никто не верил.
– Она что, трезвой никогда не была?
– Трезвая она молчала. Замкнутая была, угрюмая. Скажу, говорит, только налейте. А нальешь – хоть уши затыкай.
– Вы сказали: была.
– Она умерла года четыре назад. Так вы представляете? Вита даже на похороны не приехала!
– А на что тогда хоронили ее мать? Это вы деньги собирали?
Химичка опять замялась.
– Мы-то собирали, но… Странные это были похороны. Шикарные венки, море живых цветов, вереница такси, чтобы везти нас, учителей, на кладбище, гроб самый дорогой. Все самое дорогое. У нас так только бывшего мэра хоронили. А тут какая-то техничка! Алкоголичка, простите вы меня за откровенность. И – никого из родни. То есть, были какие-то дальние родственники, но дочь-то не приехала. Всем распоряжалась хозяйка похоронного агентства, лично. Потом выяснилось, что Виталина была здесь, в Зубовске, всего один день. Забрала справку о смерти матери и зашла в похоронное агентство. Все оплатила и наняла распорядителя. После чего исчезла. Приехала ночью и уехала ночью. Тайно. У нас есть гостиница, очень дорогая, там только туристы останавливаются да проезжающие, которым перед Москвой отдохнуть надо. С сауной, с рестораном, даже с бассейном. Про эту гостиницу такие слухи ходят… Вертеп, – сурово сказала Серафима Савельевна. – Говорят, что Вита останавливалась там. Домой даже не зашла. – В голосе у химички опять была обида. – Мы что, не люди? Недостойны ее общества? Стол для поминок накрыли, конечно, богатый, в лучшем ресторане города. Народу было полно. Потому что… – Она запнулась.
– Потому что халява, – подсказал Качалов.
– У нас народ небогатый, – начала оправдываться Серафима Савельевна. – А стол был очень щедрый. Я бы даже сказала, чрезмерно. Всех звали. Но почему Виталина-то не пришла? Побрезговала, что ли, нашим обществом?
Мы с Климом переглянулись и пожали плечами.
– А квартира ее матери? – спросил он. – Вы говорили о каких-то дальних родственниках.
– У Вальки Барановой была коммуналка от школы. Потом Вита ее вроде бы выкупила, эту квартиру. Кто там сейчас живет, извините, не в курсе. Дом сразу за школой. Средний подъезд. Я помню, что гроб Валентины перед ним стоял. Туда все приходили прощаться. А Виты не было, – с горечью повторила Серафима Савельевна.
– Почему вы сказали: с детства было понятно, что Виту ждет необыкновенная судьба?
– А как иначе? Она умела себя поставить. Всегда знала, чего хочет, и шла к своей цели, как танк. Ее с детства все боялись. Да, именно боялись. – Серафима Савельевна энергично тряхнула седыми буклями. – От Виты Барановой можно было ждать чего угодно. Она не была садисткой в прямом смысле этого слова. Она была садисткой моральной. Умелым манипулятором. И все с издевочкой, с чувством собственного превосходства. Я уверена, что она нарвалась. Встретила на своем пути такой же танк и переоценила свои силы.
– Если ее и в самом деле убили, вам ее жаль? – неожиданно спросила я.
– Честно? Нет. Не жаль. Видите, ей даже свои квартиры некому оставить, – усмехнулась Серафима Савельевна. – Несчастная одинокая женщина. Миллионы постель не греют.
– Виталина сейчас может находиться у вас в Зубовске? Она пропала месяца три назад. Или даже четыре.
– Да вы что?! Нет, ее здесь быть не может. Виту сразу бы заметили. Да и что ей здесь делать?
– Допустим, прятаться.
– Вы прямо детектив какой-то рассказываете! Стала бы она прятаться! А, впрочем, ищите. Мне даже интересно: кого ж она так достала-то, а? – простецки подмигнула химичка.
И тут прозвенел звонок.
– Целый час с вами проболтала! – всплеснула руками Серафима Савельевна. – У меня ж урок в восьмом "А"! А я не подготовилась! Все, идите, идите отсюда!
И мы с Климом ушли.
– Ну, что скажешь? – спросил он, щурясь на солнце. Погодка в Зубовске порадовала.
– Предвзятое отношение. Барановская когда-то ее осадила, химичку. Талантливый ребенок, которого затирали. В Селитре, то бишь в Серафиме Савельевне говорит давняя обида. Вот скажи: ты как относишься к своим учителям?
– В общем-то, нормально, – пожал плечами Клим. – Хотя… Двоих у нас явно тянули на медаль. Их родители в комитете всем заправляли. В родительском. А еще мне в школьном спектакле не дали сыграть Чичикова! – выпалил он.
– А мне Снегурочку на Новогоднем балу, – уныло кивнула я. – Обидно.
– Ты ж темненькая! И стрижка короткая!
– А ты тощий! И актерских способностей – ноль!
– Да уж, врать, как ты, не умею!
Я испугалась, что Качалов бросит меня в Зубовске одну и примирительно сказала:
– В жизни полно несправедливости. Не будем заострять на этом внимание. Надо найти наследников Барановской и войти в ее квартиру. Потом подать заявление в полицию.
– Трупа нет, – пожал плечами Клим.
– А вдруг он в квартире?
– Вдруг. Тогда почему не пахнет?
– Я-то откуда знаю? Вентиляция хорошая. Человек не может исчезнуть бесследно, Клим.
– Странно все это. – Качалов тяжело вздохнул. – Ни фоток в Инете, ни какой-либо информации.
– Хвастаются обычно тем, чего на самом деле нет. Для повышения самооценки. Или когда не понимают ничтожность того, чем хвалятся. От недалекого ума. Еще звезды пиарятся, им положено. По работе кому-то надо торчать целыми днями в соцсетях. А Барановская последнее время не работала. Раз ее не хватились. Кстати, есть определенная категория людей, которым вообще запрещено иметь аккаунты в соцсетях. И вообще: зачем богатому состоявшемуся человеку себя рекламировать? Чтобы просители набежали? Или зависть на себя навлечь? Деньги не любят, когда о них говорят.
– Ты-то откуда это знаешь? – зыркнул на меня Качалов.
– Знаю. – Я тяжело вздохнула. – Я недавно выиграла в лотерею. У меня в Инстаграме теперь куча лайков. Даже под теми фотками, которых мне стыдно.
Мы помолчали. Перед нами был унылый серый дом. У среднего подъезда на лавочке сидела кошка. Серая, с черным пушистым хвостом. Было около полудня, и солнышко припекало. Пожилая женщина с бидоном в руке брела от торговых рядов к нам с Качаловым.
– Здравствуйте! – сказали мы хором.
Женщина вздрогнула и прищурилась.
– Мы – душеприказчики Виталины Барановой, – торжественно сказал Качалов. – Не подскажите, в какой квартире жила ее мать?
– Виткина, что ли? Так она ж давно померла!
– Но кто-то ведь живет в ее квартире?
– Так Барановы и живут. Племянники.
Мы с Климом переглянулись и воодушевились. Барановы в Зубовске есть! Уже хорошо!