Лифт не ехал, взлетал. В высотках лифты ведь скоростные. И вскоре я уже, волнуясь, стояла перед заветной дверью. За ней была какая-то тайна, и мне прямо-таки не терпелось ее узнать. Я слегка дрожащей рукой дотронулась до кнопки звонка. За дверью раздалась мелодичная трель. Я надеялась услышать шаги, но тщетно.
– Вообще-то, я это уже делал, – вздохнул Клим.
– Звонили в эту дверь?!
– Разумеется, я не сидел сложа руки все выходные. Я был здесь и субботу, и в воскресенье. Никого нет дома.
– А, ну-ка, понюхайте! – Я сунулась носом в замочную скважину.
– Я уже нюхал, – уныло признался Клим. – Полагаете, я не думал о трупе? Ничем таким не пахнет.
– Нюхайте еще! – велела я.
Вдвоем мы минут пять обнюхивали дверь. Застань нас кто-нибудь за таким занятием, нам с Качаловым не миновать психушки.
– Блин! Тут видеокамера! – Он ткнул пальцем куда-то вверх.
– Замечательно!
– Нас засняли, как мы тут дверь нюхаем! Вот охрана будет ржать!
– Пусть ржут. Зато мы узнаем, когда Барановская вышла из дома. И в каком виде.
– Что значит, в каком виде?
– С чемоданом или без, – пояснила я.
Клим впервые посмотрел на меня с уважением.
– А голова у вас работает.
– Ни трупом, ни газом не пахнет, все верно.
– Каким еще газом? Здесь плиты электрические!
– Ах да. – Очки, набранные умом, я сразу растеряла. И опять превратилась в капризную клиентку с явным прибабахом. – Идемте к соседям, – позвала я Качалова.
Он уныло поплелся за мной к соседней двери. Я сразу заподозрила, что Клим и туда звонил.
– Звонил?
– Звонил, – кивнул он. – Бесполезно. Там никто не живет. Я еще и узнавал.
Я все равно проверила его слова и минут десять трезвонила в соседнюю дверь. Он не врал.
– Что дальше? – спросил меня Клим.
– Пошли в другое крыло!
– Ну ты и упертая! – вырвалось у него. Я зыркнула: мол, попрошу мне не тыкать! Я как-никак работодатель!
– Там был? Были, – тут же поправилась я, кивнув на дверь по другую сторону от лифта.
– Там мы не были, – ехидно сказал Качалов.
Я решительно рванула дверь на себя. Здесь были квартиры с видом на проспект, а не на парк. Видать, не такие дорогие, потому что покупатель на них нашелся, и люди тут жили. Первая же дверь, в которую я позвонила, открылась.
– Здравствуйте. – Я приветливо улыбнулась. Женщина в элегантном домашнем костюме смотрела на меня с огромным удивлением. – Мы ищем вашу соседку, Виталину Барановскую.
– Я понятия не имею, кто тут живет! – Женщина покосилась на соседнюю дверь. – Мы недавно только въехали.
– Вообще-то Барановская живет в другом крыле, с видом на парк. – Я не переставала улыбаться.
– Тем более.
– А когда вы в последний раз ее видели? – вклинился Качалов.
– Кого?
– Барановскую.
– Я вообще ее не видела.
– Ну, как же? Наверняка у лифта сталкивались.
Она задумалась.
– Пару раз я видела какую-то даму. Мне показалось, она пьет.
– Пьет?
– Мы зашли в лифт, и я почувствовала запах спиртного. Причем, крепкого, то ли джина, то ли виски. А ведь еще не было и полудня. Хотя одета она была вполне прилично. Ни за что не скажешь, что алкоголичка.
– Вы с ней говорили?
– Только поздоровались. У нас так принято. Дом элитный, поэтому обязательно: "Добрый вечер" или "Хорошего дня". Она что-то буркнула, должно быть, не хотела, чтобы я почувствовала запах спиртного.
– Вы с ней так и не познакомились? Новый год ведь был.
– Нет, я ее давно не видела. И в Новый год тоже. – Дама всем своим видом дала понять, что сейчас захлопнет перед нами дверь.
И мы отступили.
– Охрану надо поспрашивать, – вздохнул Клим.
– Точно! А ну, идем! Те.
Он хмыкнул, но шагнул за мной в лифт. За этот день мы заметно продвинулись: начали метаться между "вы" и "ты", обращаясь друг к другу. Но на вахте нас ждал облом.
– Мы только заступили после переворота, – недружелюбно посмотрел на нас охранник в серой форме. Я сначала подумала, полицейский, но потом сообразила, что он из ЧОПа.
– Какого переворота? – вытаращили глаза мы с Качаловым.
– Свержение председателя ТСЖ. Он заперся у себя в кабинете, пришлось дверь ломать. Бронированную.
– И как, сломали?
– Сломали. – Он тяжело вздохнул и потер плечо.
– И когда случился переворот?
– Недели две назад.
– Ага. А в ящике Барановской неоплаченные счета за четыре месяца. Почти столько же и я хожу мимо этого дома и вижу в ее окнах свет. Значит, она исчезла в начале осени. Скажите, у нее на этаже видеокамеры. Одна у лифта, вторая у двери в квартиру. Где хранятся записи? И сколько они хранятся?
– Уже не хранятся. Все осталось у прежних охранников. Вряд ли им это нужно. Скорее всего, выкинули. А вы кто такие? – спохватился охранник. – Чего здесь вынюхиваете?
– Я риелтор, – представился Качалов, – а это моя клиентка.
– Ага. – Охранник уставился на нас озадаченно. – Квартиру ее, что ли, продаете? Барановской?
– Ага, – сказал Качалов. Я чуть не треснула его по башке. Солиднее надо быть, если ты риелтор, а не агакать.
– А сама она куда делась? Хозяйка-то?
– Вот это мы и пытаемся узнать, – наставительно сказала я и затараторила: – Понимаете, Виталина Сергеевна выставила на продажу свою квартиру, это предложение меня очень заинтересовало, я позвонила риелтору, мы пришли, а ее нет. И нигде нет, – подчеркнула я. – А телефон не отвечает. Вот мы и забеспокоились. Человек же пропал. И где ее искать?
– А вы идите в ТСЖ.
– Уже ходили, – буркнул Качалов.
– И чего спросили?
– Все, – огрызнулся он. Я двинула его локтем в бок и снова затараторила:
– Может быть, она уехала надолго в командировку? Как вы думаете, в ТСЖ об этом знают?
– Они тоже только-только после переворота. Новые.
– Из жильцов?
– Ага.
– Идем, – потянула я за собой Качалова. – Те.
– Ну, ты врать, – сказал он перед дверью в ТСЖ. – Те.
– Что те?
– Ну, вы и вре… те, – выкрутился Клим. – Где так насобачились?
– Я была замужем, – мрачно сказала я.
Он присвистнул.
– А так по виду не скажешь. Интересно, кто на вас женился? Это я к тому, что с такими упертыми трудно.
– Это я в маму.
Качалов посмотрел на меня с опаской. Типа: да вас таких аж две! Я со злостью толкнула дверь в ТСЖ. И чуть не взвыла: дверь была тяжеленная!
– Зря они опять бронированную поставили, – вздохнул Качалов, наваливаясь плечом на дверь. – У них тут, похоже, власть меняется часто. Место уж очень хлебное. Дом-то частный. И живут одни богачи.
– Истеблишмент, – важно поправила я.
– Что закончила? Ли. Выражаетесь больно красиво. И выкаете.
– Гуманитарный.
– А почему не работаете?
– Я же сказала: я была замужем!
Я первой ввалилась в ТСЖ. За столом сидела тетка, которых лично я считаю гораздо опаснее ядерных. Это очень умные тетки, а главное, непробиваемые. Сами-то они что хочешь пробьют, снесут любую бронированную дверь, но их не снести ни за что. Я сразу приуныла, но тут Качалов разулыбался:
– Здрасте!
– Опять ты? – вздохнула тетка.
– Опять я, – радостно подтвердил Качалов.
– Что на этот раз?
– А все то же. Ищем Барановскую.
– Зачем она вам?
– Вот эта девушка, – Клим выдвинул меня вперед, – хочет купить ее квартиру.
– Барановскую я давно уже не видела, – хмуро сказала непробиваемая тетка. – Возможно, она уехала.
– Вот мы и хотели бы это узнать.
– Возможно, на родину.
– А где ее родина?
Председательница ТСЖ полезла в компьютер. Потом сказала:
– Какой-то Зубовск. Тверская область. Так, во всяком случае, написано в ее паспорте.
– А что еще там написано?
Тетка, которая поначалу мне так не понравилась, вздохнула и щелкнула мышью. Вскоре из принтера выполз лист бумаги.
– Вот копия ее паспорта. Берите и проваливайте, у меня дел по горло. Как найдете ее, скажите мне. У нее долгов полно. Мы в суд подадим. За ней еще и машиноместо числится. Барановская его купила, но за уборку вот уже четыре месяца не платит.
– А номер места не подскажите? – замирая, спросила я.
– Сто четыре.
Мы получили все что хотели и с торжествующими лицами вышли из кабинета председателя ТСЖ.
– Пойдем, глянем на ее машину, – велела я Качалову.
– В подземный паркинг без карточки не пустят.
– Ну, так достань! Те. Клим Семенович.
Он снова потащился к охраннику.
– А зачем вам в подземный паркинг? – нахмурился тот.
– Мы хотим посмотреть, там ли машина Барановской. Место сто четыре.
– Впустить-то я вас впущу. А как вы будете выбираться? Обратно тоже карточка нужна.
– Как-нибудь выберемся, – заверила я. – Впускайте!
Мы вошли в лифт, и охранник приложил к кодовому замку свою карточку, после чего нажал на кнопку "-1". Мы с Качаловым поехали вниз. Пока ехали, я рассматривала паспорт Виталины Сергеевны. С мутного черно-белого фото на меня смотрела моя ровесница. Меж тем год рождения указывал на то, что Барановской почти уже сорок. Потом я сообразила, что это фото двадцатипятилетней Виталины. Она была очень симпатичной, можно даже сказать, красивой. Только глаза какие-то странные. Трудно даже было сказать, в чем их странность? Наверное, вот также чувствуешь себя на МРТ, как под этим взглядом. Взгляд-рентген, взгляд – пытка. Потому что МРТ процедура не слишком приятная. Сама я не делала, так мама сказала.
Мы спустились на минус первый этаж и стали искать место сто четыре. А когда нашли, Качалов присвистнул. Виталине Сергеевне Барановской принадлежал почти что новенький "Бентли".
– Богатая тетка! – высказался Клим.
– Это и по квартире было понятно. Итак, машина на месте. Хорошо бы ее обыскать, но у нас нет ключей. Во всяком случае, у полиции будет зацепка. Они-то могут обыскать машину. Ну что, идем подавать заявление о пропаже человека?
– Нас спросят, кто мы ей.
– Э-э-э… Да, мы даже не были знакомы, – признала я его правоту. – А кто может подать заявление?
– Родственники.
– Если Барановская пропала, нам все равно иметь дело с ними. С наследниками. Надо ехать в ее родной город. В Зубовск.
Клим тяжело вздохнул.
– Все равно что искать иголку в стоге сена.
– А ну-ка, найди его в Инете, этот город.
Качалов полез в свой смартфон.
– Три с половиной часа езды на автобусе из Тушино, – сказал он минут через пять. Я в это время рассматривала "Бентли" и не понимала, чего в нем все находят? У меня теперь были деньги, чтобы купить такую машину, но она мне совершенно не нравилась.
– Еще что об этом Зубовске?
– Шесть с половиной тысяч жителей.
– Всего? Тогда там, скорее всего, только одна школа.
– И что?
– А то. Ее-то и закончила Виталина Барановская. Штампа о браке нет, о разводе тоже, значит, фамилию она не меняла. Замужем-то не была. Надо поспрашивать учителей. Авось ее кто-нибудь и помнит.
– А вот я сейчас проверю насчет школ… – Он опять полез в Инет и через две минуты торжествующе сказал: – А вот и не угадала! Там две школы! Одна средняя номер один, другая просто школа номер два.
– Номер один, – спокойно сказала я.
– Из чего это следует?
– Из всего. Первая школа старая. Вторая, скорее всего, новая. И начальная. Там нет слова средняя. Идем. Надо отсюда выбираться.
– Те. Ты забыла сказать "те".
– Это от волнения. Где здесь дверь?
– А здесь нет двери. Только к лифтам.
– Ну, пойдем туда! Кто-нибудь поедет и нас подберет.
– Или вызовет полицию.
– А ты, оказывается, трус! Вы.
– Мы не трусы. Просто все это похоже на бред. Шатаемся по подземному паркингу, двери обнюхиваем, ищем какую-то бабу.
– Вы ночевать здесь собираетесь?
– Мы нет.
Качалов зашагал туда, куда только что, громыхая, проехала машина. Я подумала, что это логично и торопливо пошла за ним. Вскоре мы увидели выход. Но он был закрыт. Потом вдруг тяжелая металлическая дверь начала подниматься. Там, снаружи, стояла машина. Мы с Качаловым торопливо шмыгнули в образовавшуюся щель. Водитель посмотрел на нас удивленно, но ничего не сказал.
– Дел-то, – хмыкнул Качалов, отряхивая джинсы.
Я вдруг подумала, что он симпатичный. Только очень уж юный. И выкать ему как-то неприлично.
– Клим, когда мы туда поедем?
– Софья, я не хочу переться в какой-то Зубовск. Мне он до фонаря.
– А триста тысяч?
Он вздохнул:
– Аргумент.
– Поедешь?
– Да.
– Завтра.
– Дай мне хотя бы в себя прийти! – взмолился он. – Надо хорошенько все обдумать. Я позвоню.
– Когда я куплю эту квартиру, тебя повысят, – льстиво улыбнулась я. – Разве ты этого не хочешь?
Он зыркнул на меня, но ничего не ответил. Молча зашагал к метро. Я быстро догнала Качалова и сказала ему в спину:
– Вообще-то, мне туда же.
– Будь проклят тот день, когда ты позвонила в мою смену!
До метро мы шли молча. А когда вошли туда, я мило улыбнулась:
– Мне тоже в центр.
– Да поедем мы в твой Зубовск, только отвяжись сейчас от меня!
Я просияла. Мне почему-то показалось, что скоро я войду в свою квартиру. И узнаю эту большую тайну.
Виталина
Мы познакомились в парке. Раньше у меня никогда не было на это времени: гулять по вечерам в парке. Мне казалось, что это совершенно бессмысленное занятие, для стариков и мамочек с колясками, которым надо, чтобы малыши как следует погуляли и у них был отменный аппетит. Всего через год свободного полета я стала заглядывать в парк и днем, особенно в выходные. Там было полно народа: пожилые люди, семейные пары, дети… И конечно, собаки, много собак. В парке я уже не чувствовала себя такой одинокой, вокруг шумели, галдели, визжали, лаяли и просто общались. Молодые мамы с другими молодыми мамами, пенсионеры с пенсионерами, собачники с собачниками. Я начала подумывать о том, чтобы тоже завести собаку, а не праздно шататься по широким аллеям. Делать мне было нечего, и я рассматривала людей.
Это весьма увлекательное занятие. Включая иногда телевизор, я откровенно удивлялась: кто все это смотрит? Всю эту чушь? Сто пятьдесят каналов, а смотреть мне абсолютно нечего! Или купив парочку модных романов, удивлялась не меньше: откуда такие тиражи? Кто читает такую глупость? И теперь я видела этих людей и уже ничему не удивлялась. Их не интересовали глобальные проблемы. А по обрывкам разговоров я догадывалась, что именно их интересует, это подавляющее большинство. Лично я бы постеснялась обсуждать эти проблемы вслух. Все они касались повседневных бытовых мелочей или были сплетнями. Каждый кого-то обсуждал и осуждал со своим собеседником. Потом эти люди расходились и с новым собеседником начинали обсуждать предыдущего, передавая сплетни. Человек настолько измельчал, что оставалось только удивляться. Мы получили то, что заслужили: такое телевидение, такую культуру, такие СМИ. Еще меня удивляло, как мало в людях осталось доброты. Все чего-то делили. Мне тоже захотелось включиться в процесс дележки. Очень трудно быть белой вороной. Особенно безработной белой вороной, скучающей и одинокой.
Я стала присматриваться: что бы и мне поделить? Или кого?
…Они, в общем-то, были красивой парой, и не обратить на них внимания было невозможно. Он высокий, широкоплечий, сероглазый, с обаятельной улыбкой, всегда стильно и дорого одет. А она, как елочной гирляндой, обвешана своими детьми. Дети тоже были красивые, в отца. Две девочки и мальчик. Мальчик самый младший, видимо, этому шикарному мужчине очень уж хотелось иметь сына, наследника, продолжателя рода и носителя отцовской фамилии. И они с женой решили рожать "до мальчика". Его теперь все баловали, особенно отец. Что до нее, моего будущего смертельного врага, она была красива своими детьми, которые составляли смысл ее жизни. Я никогда ее не рассматривала, потому что глядела на него. Как он сдержан и в тоже время нежен с детьми, как терпеливо отвечает на вопросы младшего "почемучки" и ревниво следит за своими девочками, не обидел ли кто?
Есть такое понятие: настоящий мужчина. И делают его настоящим вовсе не нули на банковском счете, не место работы и даже не внешность. Не высокий рост, не широкие плечи и не брутальная щетина на щеках. Это способность в любой момент все взять на себя, принять решение, пожертвовать собой ради близких и просто ради слабых, совершить поступок. И сделать это, не задумываясь о последствиях, без расчета, без раздумья, самоотверженно. Ничего не требуя взамен, никакой награды.
Рядом с настоящим мужчиной чувствуешь себя уверенно и спокойно. Можно побыть и дурочкой, расслабившись, спустить деньги на какую-нибудь глупость, стукнуть чужую машину, запороть важную работу. Тебя все равно прикроют. Поэтому и чужие машины целы, и на работе все в порядке, и деньги тратятся с умом.
До этого я шла по карьерной лестнице, все время повышая статус своего мужчины. И это не принесло мне счастья. Мой последний любовник был миллиардером, и все равно я не назвала бы его настоящим мужчиной. Жена его презирала, а в конце концов, и любовница, то есть я, тоже стала презирать. У него не осталось никаких чувств, кроме чувства самолюбования. Какие уж тут жертвы! А если мужчина не способен жертвовать, то его мужественность сильно вызывает сомнения.
Нас ведь всех ждет одно и то же, старость, которую никто не отменял, болезни, отчего-то ведь люди умирают, и медленное угасание, если не случится чего-то чрезвычайного. Всех, и бедных и богатых. Всех ждет одно и то же. Наступает момент, когда все мы равны. И не стоит его приближать, сжигая нервы в погоне за миражами. А деньги и власть – это миражи, как я теперь поняла.
У меня их теперь было полно, этих денег. Раньше я не задумывалась над тем, почему, согласно статистике, богатые пьют больше, чем бедные. А теперь сама стала выпивать. Сначала спиртное помогало мне отключиться. Мой мозг оказался до отказа заполнен информацией. Голова сделалась такой тяжелой, что я уже чувствовала только ее. Начались сумасшедшие мигрени. Мозг, привыкший всю жизнь пахать по максимуму, отказывался отключаться. Он требовал горючего, все новой и новой информации.
Я с удивлением поняла, что Инет похож на змею, укусившую свой хвост. Делая запрос, люди не идут дальше первой страницы. Они используют эту информацию, создавая, таким образом, новый контент. Но, по сути, в нем уже давно нет ничего нового. Много интересных вещей, из "второго эшелона", я теперь уже просто не могла отыскать. Мне выплевывали одно и то же, кучу ссылок, которые в итоге приводили меня все на ту же первую страницу в поисковике. Круг замкнулся, змея свилась в кольцо. Уже не было вещей, которых я не знала.
Через год после отъезда Макса я начала подумывать о новой работе, но потом поняла, что мое время ушло. Все заполонили оловянные пустоглазые солдатики. Добросовестные исполнители, напуганные сокращениями и увольнением. Лучше не высовываться и ничего не менять. Мне в этой системе не было места. Как бывший топ-менеждер я могу быть только руководителем, а по складу характера, как нонконформист, всегда стремиться к переменам, что сейчас не приветствуется.