– На второй этаж поднимайтесь. И – прямо. Они ремонт ни разу в жизни не делали. Дверь, как Славка, покойник, поставил, так она и стоит. Дерматин весь потрескался.
Кто такой Славка и что такое дерматин, мы с Качаловым гадать не стали. Рванули на второй этаж в надежде застать Барановых дома. Нам повезло. Дверь, обитую давно уже потрескавшимся чем-то бурым, открыла толстая женщина в коротеньком ситцевом халатике. Ноги, похожие на бетонные столбы, открывались во всей их сокрушительной красе, Качалов даже отшатнулся.
– Чего вам? – неприветливо спросила толстуха.
– Барановы здесь живут?
– Ну, здесь.
– Можно с вами поговорить?
– Я же сказала: мы запло́тим. Ну, нету сейчас денег!
– Машка, кто там?
– Из банка, за кредитом!
– Гони их на х…!
– А не х… было телик в кредит брать!
– Заткнись, дура!
За плечом у толстухи появился небритый мужик к грязной тельняшке.
– Мы по поводу вашей родственницы, – торопливо сказал Клим. – Виталины Барановской. Барановой, – тут же поправился он.
– Ну вот! Достукались! – взвизгнула толстуха. – Куда теперь денемся, Колька? – И заныла: – Граждане, у нас дети, старшенький в школе, а младший, вон, с соплями дома сидит. – Из-под локтя у толстухи вынырнули рыжие вихры. На нас с Качаловым с любопытством уставились ясные серые глаза. Мальчишка лет семи смахнул рукавом засаленной байковой рубахи сопли.
– Вспомнила, Витка, сука! – выругался мужик в тельняшке. – Что ж, попрете нас теперь отселева?
– Вы заняли эту квартиру незаконно? – сообразил Клим.
– Витке она все одно не нужна. У ней этих квартир…
– Мы за могилкой ухаживаем, – льстиво сказала толстуха. – Третий год на Пасху хожу к нашей тетечке Вале, царствие ей небесное. – Она притворно всхлипнула.
– Можно войти? – спросили мы.
– Проходите, чего уж, – мрачно сказал мужик. – Вон, смотрите на наши хоромы!
"Хоромы" и впрямь были… Гм-м-м… На что уж я бардачница, за это мне от мамы и достается регулярно. Но здесь был прямо-таки апофеоз бардака! В прихожей вперемешку валялась мужская, женская и детская обувь, начиная от валенок и заканчивая босоножками на грязной шпильке. Ком глины засох на ней, но так и не отвалился. Так они и лежали с лета, эти немытые босоножки сорокового размера. И тут же притулились стоптанные зимние сапоги в засохшей лужице от растаявшего снега. Пол был грязный, затоптанный и заплеванный, со стен клочьями свисали обои, потолок весь был в желтых разводах. Тускло светила единственная лампочка, остальные перегорели. Комнаты были маленькие, двери в обе распахнуты. Описать все то безобразие, что творилось за этими дверями, я не в силах. Зато в той комнате, что побольше, стояла новенькая плазма.
– Кто из вас прямой родственник Барановой? – рявкнул Клим.
– Я! – вздрогнул мужик. – Брат я ее троюродный, с меня и спрашивайте! А Машку с детьми не троньте!
– Колька, ты чего? – дернула его за руку толстуха. – Куда ж мы без тебя? Вы не смотрите, что он дома, – затараторила она. – Работает он. Просто не сезон сейчас. Колька мой плотничает. Мы все отдадим. Али отработаем. Все деньги. И за плазму, и за проживание.
– Ваша родственница пропала почти четыре месяца назад, – не выдержала я. – Так что никто вас отсюда не выгонит. Напротив: вас ждет огромное наследство. Только надо приехать в Москву.
– Вон оно как… – удивленно протянул мужик в тельняшке. – Машка, на стол накрывай. Помянуть надо. А я в магазин сбегаю.
– Так ведь денег нет!
Я торопливо сунула ближайшему родственнику миллионерши Виталины Барановской тысячу. Пьяного разговорить проще. Так оно и вышло. Мы с Качаловым пить отказались, сославшись на то, что нам надо сегодня вернуться в Москву. Я водку терпеть не могу, Клим тоже поморщился, глянув на бутылку. И попросил чаю.
– …Витку мы не видели со школы, – рассказывал Николай Баранов. – А тете Вале не очень-то и верили. Ну, откудова такие деньги? Квартиры в Москве миллионы стоят! У меня вон, напарник, с осени туда подался. В Новый год приезжал, рассказывал. Двадцать тыщ платит за съемную! Так ему еще почти час до Москвы ехать! И то говорит: дешево.
Толстуха ахнула и покачала головой:
– Какие ж там у вас в Москве зарплаты?!
– А другие родственники у Виталины есть? – спросил Клим, с опаской разглядывая чашку, в которую ему налили чай. Изнутри она была коричневой от застаревшей грязи.
– Никого у ней нет, – махнул рукой Николай. – Родных братьев-сестер у тети Вали не было, только двоюродные. А из двоюродных один сгинул, другая на Север куда-то подалась. И больше ни слуху, ни духу. Только мы с Марией и остались. Батя мой тоже помер. – Баранов потянулся к бутылке. – Ну, светлая им память!
Они с женой выпили. Мы с Качаловым все больше и больше мрачнели. С семейством Барановых надо как-то договариваться. А как говорить на их языке, если мы с Климом не пьем?
– Николай, вы можете приехать в Москву? – со вздохом спросила я.
– Это еще зачем?
– Надо войти к Виталине в квартиру. Только вы на правах наследника можете это сделать.
– А велико наследство-то? – подмигнула толстуха.
Мы с Качаловым переглянулись: что толку скрывать?
– Видовая квартира в элитном доме площадью сто сорок квадратных метров, машиноместо в подземном паркинге, машина "Бентли"… – принялся перечислять Клим.
– Бе-енли… – протянула толстуха и вдруг развеселилась: – А что, Колька, приедешь в свою Грязновку на "Бентли"! У бабы Аниной козы враз молоко пропадет!
– Не, "Бентли" к нам не проедет. Асфальту нету. И картошку на ней не повезешь. Багажник тесный.
– Вам бы лучше танк, – хмыкнул Качалов. – Туда картошки много влезет. А в дуло можно напихать кабачки.
– Ты кабачки-то наши видел? – возмутился Николай. И почти на метр раздвинул ручищи: – Во! Убить можно таким кабачком!
– Правильно! Зарядить в дуло, и… – Качалов рубанул воздух ладонью. – Засеять все окрестные поля кабачками!
– Ха-ха! – залилась толстуха.
Я все больше мрачнела. Невыносимо захотелось домой.
– Климушка, поедем, – прошептала я на ухо Качалову. Тот кивнул: понял. И деловито стал забивать координаты Барановых в свой смартфон.
– Значит, так, гражданин Николай: на этой неделе я вас жду. В крайнем случае, на следующей.
– Ага, – пьяно кивнул Баранов.
Я поежилась. То и дело хлопала входная дверь. Вернулся из школы "старшенький", угрюмый прыщавый подросток и тут же исчез, стащив со стола сотню. Вслед за ним на улицу убежал и младший, несмотря на сопли. Родителям было на них наплевать. Потом пришла соседка, и вскоре нарисовался какой-то тип, весь покрытый татуировками. Мы с Климом еле-еле отбились.
– За москвичей! – орала толстуха. На столе появилась еще одна бутылка с чем-то мутным.
Не помню, как мы с Качаловым выбрались из этого вертепа.
– Ну что, довольна? – хмуро спросил он.
– Как думаешь, сколько стоит такси до Москвы?
– Никто туда не поедет. – Клим вздохнул. – Попробуем сесть в автобус.
Нам повезло: в проходящем автобусе оказалось два места, на самом заднем сиденье. Воняло бензином, двигатель нещадно ревел. Я сидела, прижавшись к Климу. С другой стороны меня придавила бабища в грязном пуховике. Километрах в ста от Москвы автобус заехал на "пип-стоп". Народ побрел, кто в кафе, кто в туалет, а кто и просто стоял, дышал свежим воздухом. От бензиновых паров мутило. Я вдруг забеспокоилась, что Клим опоздает, и завертела головой.
– Ваш парень в кафе побежал, а там очередь, – сказала мне женщина, жующая пирожок.
Я невольно вздрогнула: мой парень? И несколько раз повторила про себя: мой парень… Мне неожиданно стало приятно. До сих пор у меня не было парней, муж не считается. Он никогда не бегал за пирожками для меня и не укрывал курткой, чтобы я не замерзла. Ему было наплевать, на какой я сижу стороне, хочу ли я пить, мутит ли меня от жары. Да разве это парень?
Вернулся Клим с пакетом, из которого умопомрачительно пахло сдобой. Если бы мой парень не успел, я бы тоже осталась на этой заправке. Потому что Клим – мой парень. Я впилась зубами в пирожок, поняв, что страшно голодна. Этот пирожок показался мне самым вкусным, что я ела в своей жизни.
– На, запей, а не то подавишься. – Клим протянул мне бутылку с минеральной водой. – И не торопись, никто не отнимает.
Я благодарно кивнула. От жадности и в самом деле можно подавиться. Не хватало мне умереть, едва став миллионершей!
После визита в Зубовск я испытала страшное разочарование. Тайна, за которой я так гонялась, оказалась с душком. От нее пахло нищетой, кошачьей мочой и мутным самогоном. Ничего красивого в ней не было, в этой тайне. И ничего романтического. Виталина Барановская оказалась Витой Барановой, дочкой технички. А в Зубовске завидовали нам, москвичам, за то, что у нас такие зарплаты.
Мне резко расхотелось ту самую квартиру. Но у меня теперь был Клим. Я вдруг представила, что отказываюсь от своей затеи. Риелтор мне больше не нужен. Или я покупаю другую квартиру, без всяких проблем с наследством. Мы быстренько оформляем документы, и Клим мне говорит:
– Пока. Я позвоню.
Я тоже говорю ему "пока", собираясь завтра позвонить. Но завтра у меня неотложные дела, послезавтра тоже, у меня ведь переезд, потом я думаю, что момент упущен, и надо ждать каких-то праздников. Какого-то весомого повода, чтобы позвонить. Просто так уже не позвонишь, ведь мы друг другу почти никто. Наступают праздники, и мне на ум приходит: я что-то забыла. Что-то очень важное. Ах да! Позвонить моему парню! Да он вовсе и не мой парень. Уже не мой. Потому что время упущено. Слишком уж много его прошло с нашей последней встречи. Мне уже неловко звонить, потом теряется мобильник, а вместе с ним и номер Клима. Или он сам теряет мобильник. И мы опять едем в разных вагонах метро, да еще и в разное время…
Как только я все это представила, мне сделалось не по себе.
– Соня, тебе не жарко? – заботливо спросил Клим.
Я поняла, что сижу в автобусе и бессмысленно таращусь в темноту. Ревет мотор, голова тяжелая от бензиновых паров. А за окном уже мелькают многоэтажные дома. Мы все ближе и ближе к Москве, а следовательно, к расставанию. Город, в котором так легко затеряться…
А ведь эта поездка нас с Климом сблизила. Моя голова лежала на его плече, и я укрывалась его курткой. Я хочу, чтобы он был рядом. И у меня есть только один способ: втянуть его в это расследование. Пока мы заставим Николая Баранова приехать в Москву, пока сходим в полицию с заявлением, дадим свидетельские показания… Потом надо будет собирать кучу справок и документов, чтобы доказать родство Барановых. Это несколько месяцев, а то и полгода. Потом, собственно, предстоит покупка мною квартиры. Торг, оформление документов. Так можно протянуть год. Целый год! И все это время Клим будет рядом! Будет моим парнем!
Я тут же воодушевилась. Я некрасива, не умею одеваться и краситься, у меня нет каких-то особых талантов, мужчины со мной никогда не знакомятся. И как мне удержать симпатичного парня, который мне очень понравился? У нас должно быть общее дело. Повод встречаться изо дня в день и звонить друг другу. Так мы сможем стать одним целым.
Вот какой план созрел у меня на подступах к Москве. Когда мы вышли из автобуса, Клим спросил:
– Ну что? Ты не передумала насчет этой квартиры? Или подыскать тебе другую?
– Нет, что ты! Или тебя пугают сложности?
– Нас нет. – Он улыбнулся, и я подумала: какой же он симпатичный, мой парень!
Почему я раньше этого не замечала? Волосы такие красивые, густые, и даже немного вьются. Пухлые губы, большие добрые глаза, и даже эти очаровательные веснушки на носу… Так, надо немедленно взять себя в руки! Потому что я уже хочу от него детей!
– Клим, ты завтра позвонишь этому Баранову? Когда он протрезвеет? – сказала я, как можно строже. – Заставь его приехать в Москву!
– Как скажешь. – Он тяжело вздохнул. – Ну, ты и упертая, Сонька. Вот характер! – В его голосе мне послышалось уважение. – Ты хотя бы представляешь, во что мы можем вляпаться? Эта Барановская была очень непростая штучка.
– Я жду твоего звонка, – холодно сказала я.
– Вообще-то мне в ту же сторону, – улыбнулся он. – Рано прощаться.
И мы вместе поехали в метро. Клим уже не сказал: отстань сейчас от меня, дай отдохнуть. Так я узнала, что он живет на Речном вокзале. Всего в двадцати минутах езды от меня. А ведь мы могли и не встретиться. Или не обратить друг на друга внимание в переполненном вагоне. Сейчас никто никого не разглядывает, все уткнулись в смартфоны.
– Пока, – сказала я, доехав до своей станции.
Он кивнул. Мне показалось, что он хочет меня поцеловать, но стесняется. Я сама клюнула его в щеку и выскользнула из вагона.
Когда я обернулась, поезд уже тронулся. За стеклом мелькнул Качалов, который озадаченно потирал указательным пальцем щеку.
Виталина
Каждый видит то, что он хочет видеть и невольно запоминает то, что ему выгоднее всего запомнить. Выгоднее и приятнее. К примеру, дату рождения. Даже если мужчина всего на год младше, ключевое слово здесь "младше". Именно его и запоминают, а не цифру. Год, два, пять, какая разница? И я уже не соперница, а тетя Вита, несчастная одинокая женщина, которая провожает детские коляски тоскливым взглядом. О, жалость! Об этот камень разбилось не одно мужское сердце! Чего уж говорить о женском! "Она никогда не была замужем, бедненькая…" Вся такая никому не нужная, хоть и красивая. Богатая. Но деньги в паспорт не пришьешь. Хоть и миллионы. Там все равно не появится штамп из ЗАГСа. Ее, бедняжку, стоит пожалеть и относиться к ней повнимательнее. Словом, жалость – прекрасный рычаг для умелого манипулятора.
Шкала человеческих ценностей у замужних и незамужних женщин сильно отличается, так же как на нее влияет наличие и количество детей. У замужних это и есть мерило успеха, вот и Лена явно считала меня неудачницей. Я постоянно ловила на себе ее снисходительный взгляд. Когда я поняла, что она глупа, вздохнула с облегчением. Мне даже нет нужды маскироваться, Лена все равно не понимает, какая ценность в феноменальной памяти и знании психологии человеческих отношений. Это от жены моего Сергея также далеко, как и космос. Вряд ли она сможет перечислить планеты Солнечной системы, сущую для меня ерунду. Зачем они ей? "Онажемать".
Мои новые друзья жили в получасе езды от нашего прекрасного парка, прибавьте к этому времени огромные пробки, которые в Москве всегда и везде. Зато мой дом находился от входа в парк буквально в двух шагах. Дети, разрезвившись, могут промочить ноги, а то и вовсе упасть в лужу, проголодаться, устать, в конце концов.
Мне не пришлось долго ждать. Уже в марте все семейство Мамаевых (к этому времени я уже знала и их фамилию) сидело в моей гостиной, и Данила с отменным аппетитом уписывал яблочный штрудель. Я заранее запаслась сладостями, и хоть готовить не умею, повар в ближайшем ресторане всегда к моим услугам.
Итак, дети пили чай, а Лена осматривалась в моей квартире. Надо сказать, что спеси у Сережиной жены заметно поубавилось.
– Вы живете здесь одна? – с недоверием спросила она.
– Да, не повезло, как вам, встретить свою вторую половинку.
– У вас, должно быть, хорошая работа, – неуверенно сказала Лена.
– Была когда-то, – небрежно ответила я. – Но работать мне, признаться, надоело.
"Тогда откуда такие деньги?" – красноречиво сказал ее взгляд.
Я ослепительно улыбнулась. Я скажу это не тебе, милая, а твоему мужу. В его глазах тоже был откровенный интерес. Сергей-то знал, как непросто заработать такие деньги.
– А зачем вам тогда такая огромная квартира, раз вы одна? – не унималась Лена.
– Ты задаешь слишком много вопросов, – поморщился Сергей.
Ага! Он-то понимает, что его жена бестактна!
– Может быть, Даня хочет искупаться? – любезно предложила я. – У меня несколько ванных комнат, так что мальчик никого не стеснит.
– У нас в трешке тоже два санузла! – гордо сказала Лена.
Сергей посмотрел на нее с неприязнью. Мол, неуместное хвастовство. Не думаю, что в их трешке те же сто сорок квадратных метров. В том районе небольшие квартиры, если только ты не олигарх и не живешь в новом элитном доме. Я вычислила их дом еще в начале нашего знакомства, по крупицам собрав информацию из наших с Сергеем коротких разговоров в парке. Дом этот не был новым и не был элитным. Я должна была это знать, прежде чем начать действовать. Деньги – еще более мощный рычаг для манипулирования, чем жалость. Я должна быть уверена в том, что у меня их намного больше.
Я уже знала, что у Сергея какой-то бизнес, но в последнее время он не процветает, как и все бизнесы в этой стране. Государство давно уже на все наложило лапу. Денег не хватает, и шерсть с частных предпринимателей срезают, едва она становится похожей на трехдневную щетину. Подчистую. Поэтому все они гладковыбритые и сверкают вынужденными улыбками: я живу в прекрасной стране!
Дверь на выход открыта всегда, но багаж попросят оставить у порога. Наиболее предприимчивые воруют, как Макс, и сбегают в Лондон, но о судьбе счастливчиков у нас предпочитают умалчивать. Зато о неудачниках трещат безумолку. Дабы другим неповадно было.
Я постаралась быть любезной, показала гостям квартиру, накормила и напоила детей, продемонстрировала Лене огромную гардеробную и свои наряды. К вечеру Мамаевы засобирались домой.
– Теперь вы знаете, где я живу, – сияла я улыбкой, стоя в дверях. – Заходите запросто.
Это относилось ко всем. Но Сергей почему-то помрачнел. После этого визита в наших с ним отношениях наступила заметная прохлада. Я предполагала такую реакцию. Это некая ревность мужчины к деловому успеху женщины. Она смогла, а я нет.
– Мне просто повезло, – сказала я как-то.
Мы опять встретились у родника. Честно сказать, я Сергея караулила. Ходила в парк каждый день с пустой канистрой, но к источнику не спускалась. Встреча должна быть якобы случайной.
– Вы о чем-то умалчиваете, Вита, – сказал он хмуро. – Ваш образ жизни и ваша квартира… Чего вы от меня хотите? – вырвалось у него.
– Еще раз говорю: мне повезло. Я удачно продала несколько квартир. Инвестировала в строящееся жилье в нулевые годы. Работала в банке. У меня прекрасное образование, экономическое. Я всю жизнь делала карьеру, потому и замуж не вышла. И друзьями не обзавелась, потому что некогда было. А теперь я свободна, богата и чувствую некую пустоту в своей жизни. Да, я не умею заводить друзей. Так научите меня! Это все, чего я хочу.
Сергей посмотрел на меня недоверчиво. Усмехнулся криво: