– Вы там еще подумайте. Недавно по телику про Сардинию рассказывали. Там сейчас выгодно покупать недвижимость.
– А это где? – подозрительно спросила мама.
– Там, где сардины ловят. Посмотри по карте.
– Издеваешься над матерью, да?
– Это остров в Средиземном море, принадлежит Италии. Чуть севернее, чем твой Кипр. Где, кстати, летом стоит дикая жара, которую ты плохо переносишь.
– Ничего, на Кипре как-нибудь перенесу.
– Мама, неужели ты не понимаешь? Весь ваш отдел спит и видит, как будет на халяву отдыхать за границей. А то и вся ваша контора. Ищут безвизовую страну, чтобы "шенгеном" не заморачиваться. Они не тебе виллу выбирают, а себе. Будто это их деньги. А я не хочу эту виллу. Все эти люди мне чужие. Это твои друзья, не мои. Какие-то тетки. Я же к ним в гости не напрашиваюсь.
– Тебя сколько раз приглашали на дачу? Хотя бы Марина Павловна.
– Давиться в электричке два часа, а потом весь вечер кормить комаров. А утром твоя обожаемая Марина Павловна заставит нас грядки полоть, в благодарность за приглашение. Спасибо!
– Тебе не угодишь.
Слава богу, хлопнула входная дверь.
– Степка, чай пить будешь? – крикнула мама.
– А ужинать что, не дадут? – удивился отец.
– О господи! – Мама вскочила. – Опять ему жрать подавай! Всю жизнь так и простою у плиты!
– Я, между прочим, с работы.
– А я гуляю, да? Эта вон в Сардинию какую-то меня пихает, – кивнула мать на меня. – Вырастили дочь!
– Что, Сонюшка, деньги получила? – оживился отец. – А я тут журнальчик прихватил из автосалона. Глянь-ка, Сонюшка! Какой красавец! – и он ткнул пальцем в серебристый "Мерседес".
– И давно ты ходишь по автосалонам? – подозрительно спросила я.
– Да с тех самых пор, как они открылись после Нового года, – ехидно сказала мама. – Весь туалет уже забил своими журналами. – Отец имел привычку подолгу сидеть в туалете и читать там прессу.
– Машина нам нужна, чтобы на дачу ездить, – забубнил отец.
– У нас нет дачи, – напомнила я.
– Еще один хомут мне на шею! – тут же взвилась мать. – Ни за что!
– Вилла – тот же хомут, – напомнила я. – Ее надо содержать. Туда надо ездить.
– Ничего, поезжу. Всю жизнь никуда не ездила.
– Я за границу не полечу, – уперся отец.
– А куда ты денешься? – подбоченилась мама. – Полетишь как миленький!
– Сонька, уйми эту ненормальную! Совсем баба спятила!
– Зато я коренная москвичка, а ты деревенщина!
Я поняла, что пора уходить. Ссора переходит в эндшпиль.
– Вы тут определитесь. – Я встала. – Какое море и какая машина.
И пошла в прихожую за курткой.
– Не вздумай подружкам деньги раздавать! – крикнула мне в спину мама.
Какой же это кошмар: выиграть в лотерею. Сразу после этого надо запереться в буддистском монастыре, где, как говорят, нет связи с внешним миром.
Интересно, как я все это переживу?
Виталина
Дом, в котором я сейчас живу, строили долго. Почти десять лет. Это все из-за кризиса и каких-то согласительных документов, которых у них не было. Но я не бегала, подобно остальным пайщикам, смотреть, как растут этажи, в ожидании своего тридцать седьмого и с вопросами по инстанциям. Слава богу, мне было, чем заняться.
Потом Макс улетел в Лондон, и в моей жизни образовалась пустота. Мне теперь не было необходимости работать, мой последний любовник оставил мне достаточно денег. Как топ-менеджер его банка я получила при расставании "золотой парашют". Мы все спланировали заранее, поэтому меня уволили раньше, чем началась санация.
Все недоумевали: в чем причина моего увольнения? Пошли даже слухи, что Макс меня бросил и больше не хочет встречаться со мной даже в коридорах. На вопросы я не отвечала, только вздыхала и опускала глаза. Меня начали жалеть, а я в это время распихивала деньги по надежным иностранным банкам и набивала ячейки валютой. Банк Макса санировали уже без меня, но я была в курсе всех событий и активно в них участвовала. Моя феноменальная память на цифры позволила нам настолько затянуть процесс, что Макс успел хапнуть достаточно денег и вывести их в офшоры и частично тоже в иностранные банки.
Зоя с детьми улетела раньше, поэтому провожала Макса я. Наши отношения давно себя исчерпали, и мне даже не было грустно. Я словно подводила черту под очередным десятилетием своей жизни. Нет, я мерила ее не своими круглыми датами. В ней были эпохи, эта – банковская. Эпоха моего расцвета, как я потом поняла. Почти год в кассе, потом пару лет Игорь, затем Борис и еще несколько лет Макс. Роман с банком на этом закончен, больше из него ничего не выжмешь.
Я заметила, что Макс слегка осунулся и вид у него удрученный, хотя мой бывший любовник и летит в Лондон. "Рашка" для Макса осталась в прошлом, маловероятно, что он сюда вернется. Если только на могилу своих родителей. Но Макс понимал, что и все лучшее для него тоже остается в прошлом. Вряд ли за границей ему дадут подняться. Там охотно дадут тратить деньги и позволят за это находиться в относительной безопасности. Но жизнь там будет похожа на пруд со стоячей водой, а не на бурную горную речку, которая, минуя каменистые пороги, в итоге прорывается на морские просторы. Когда, даже испытывая трудности, предвкушаешь, как в ноги ударит упругая волна, окатив солью и пеной, и взору откроется синяя бездна, до горизонта, то жить, безусловно, стоит. А пруд он и есть пруд. И ничего там больше не откроется. Макс далеко не дурак, чтобы этого не понимать.
– Скучать по мне не будешь, понятно, – усмехнулся он после того, как зарегистрировался и сдал багаж.
Макс улетал тайно, можно сказать, бежал, поэтому летел не на своем самолете, а регулярным рейсом, в бизнес-классе. В частном самолете огромного умирающего холдинга улетела Зоя. Я сомневалась, что Макс сможет и дальше содержать самолет, жизнь в Лондоне не сахар. В том смысле, что беглецам там не принято шиковать. Ты больше не банкир, а частное лицо, вот и живи, не вызывая толков. Да и куда тебе летать, если твоя Родина требует твоей экстрадиции? Не все такие лояльные, как Лондон, можно и нарваться на неприятности. Но все это были детали, которые меня уже не интересовали. Жизнь Макса в Лондоне, судьба Зои и их детей.
Поскольку я молчала, то Макс развил свою мысль:
– Ничего в памяти не останется о наших с тобой отношениях. Как любовница ты сама знаешь, не очень. Как партнер да, достойный. Но ты ведь женщина.
– Это недостаток? – усмехнулась я.
– Не очень-то приятно трахать энциклопедию.
– Но ты это делал.
– А ты не возражала. Ты ведь никогда меня не любила.
– Мы подписали не брачный контракт, а договор о сотрудничестве, – напомнила я. – У тебя какие-то претензии?
– Можешь хотя бы при расставании быть человеком?
Я потянулась, чтобы его поцеловать.
– Не надо, – поморщившись, отстранился он. – Была без радости любовь, разлука будет без печали. Хотя бы прослезись для приличия. Навсегда ведь расстаемся. Хотя, чего я хочу от дочери технички? Тебе неведом этикет. Да и чувства ты давно утопила в цифири.
– Сын дипломата, – скривилась я. – Ты был прав: это мезальянс. Ты представитель истеблишмента, а я отродье быдла. Странно, почему я не в восторге оттого, что ты меня осчастливил?
Он разозлился и небрежно махнул рукой: пока.
Я спокойно смотрела, как Макс идет на паспортный контроль. В моей жизни начиналась новая эпоха…
…Дом наконец сдали, и какое-то время я была увлечена ремонтом. Ведь эту квартиру я делала для себя. Раньше я этим вообще не занималась. Нанимала строительную бригаду, но особо не тратилась. Мне нигде не хотелось надолго задерживаться. Но это место мне понравилось. Рядом с домом начинался огромный парк, и из всех моих окон открывался восхитительный вид. Первое, что я сделала, это поменяла окна на коттеджные. Я собиралась сидеть в глубоком кресле с бокалом вина в руке и смотреть на закат. И видеть повсюду огни Москвы. Города, который я покорила. Я воспарила над ним на своем тридцать седьмом этаже, теперь этот огромный город лежит у моих ног, и мне, по большому счету, больше нечего хотеть.
Я с упоением стала выбирать обои и плитку для ванных комнат. Разумеется, санузлов будет несколько. Квартира огромная, а я одна, могу делать в ней, что хочу. И буду делать. Мыться в разных санузлах, в одном поставлю биде, в другом джакузи, а в третьем душевую кабину. Мама два года назад умерла, да и не стала бы она здесь жить. Она всю жизнь до одури боялась Москвы. Спешила поскорее убраться в свою нору во время редких визитов ко мне. А я… Я любила Москву гораздо больше, чем чарующий Париж или пафосный Лондон. Даже больше, чем завораживающую Венецию и фантастический Рим. И уж конечно, больше, чем сытную Прагу и камерную Вену. И больше, чем феерическую Барселону.
Москва – она одна такая. Смесь византийского шика и раскольничьего аскетизма, город с косыми азиатскими скулами новых кварталов, высоким лбом величественного Кремля и надменной улыбкой старой Москвы, истинной аристократки. Этот город нельзя обольстить, нельзя купить, не нарвавшись на откровенное его презрение, с ним лишь можно обручиться, обменявшись душами, словно кольцами, и дав друг другу нерушимые обеты. Но если ты нарушишь эти клятвы, он без колебаний вышвырнет тебя вон и вычеркнет из своего сердца. Москва может себе это позволить, ее ведь многие добиваются. Поэтому я осталась там, где жила моя душа, даже после того, как уехал Макс. И решила наконец обосноваться в своей новой квартире.
Я металась по магазинам и до хрипа ругалась со строителями, отстаивая свою точку зрения. Это была моя квартира, и я хотела, чтобы все здесь было по-моему. Рабочий кабинет, хотя я и не собиралась больше работать, две спальни, вторая непонятно для каких гостей, друзей-то у меня не было, и огромная гостиная, в которой мне не для кого было устраивать застолья. Я вообще не люблю готовить, да и честно сказать, не умею. Зачем, если есть рестораны? В итоге квартира получилась красивой, удобной и совершенно для меня бесполезной. Кроме уютного закутка с парой кресел и видом отнюдь не на парк, который лежал внизу, а на небо, ночное или утреннее. Днем я в любимом кресле не сидела.
Ремонт и обустройство на новом месте заняли почти год. Да-да, а что вы удивляетесь? Сто сорок квадратных метров, куча магазинов и строительных рынков, в каждом есть все. Купишь в одном месте, а вдруг в другом найдется что-нибудь получше? Я чуть с ума не сошла, выбирая ламинат между дубом и вишней, что уж говорить об обоях!
Наконец все было закончено, я уселась в любимое кресло, налила себе вина, сделала глоток и замерла, уставившись на небо. Уже стемнело, и там зажглась какая-то звезда. Тогда я еще не знала, что это за звезда, я отдыхала после трудов праведных.
"Я живу под звездой", – пришло мне на ум.
Похоже, это был последний счастливый вечер в моей жизни. Я еще сама не поняла, что именно случилось. Смысла фразы из оскароносного фильма "Москва слезам не верит":
– Только не говори никому, что когда всего добьешься, больше всего волком выть хочется.
Там еще было о том, что в сорок лет жизнь только начинается, но это, похоже, не про меня.
Я встретила не того мужчину. И влюбилась в него. А поскольку я не привыкла отступать, началась битва между мною и многодетной матерью, где все были на ее стороне, хоть у меня и масса всяких достоинств: ум, красота, предприимчивость, недвижимость, деньги. А у нее только дети. И все сочли, что это она жертва, а я стерва, разорительница семейного очага. Ни один не посочувствовал мне.
У нас очень не любят успешных и удачливых. Даже если они все заработали своим умом и трудом. Этот парадокс невозможно объяснить. По идее должны уважать, но не любят и все тут. Ведь тогда надо признать собственную бездарность и лень. Свою несостоятельность. Шансы ведь были одинаковые. Значит, повезло. И надо это везение прекратить. Не помогать ни в чем и препятствовать, в чем только возможно. И против меня ополчился весь мир. За то, что я такая удачливая и влюбилась в женатого мужчину. Отца троих детей.
А ведь это случилось от отчаяния. Когда в жизни женщины возникает пустота, так как в моей, и нет нужды ходить на работу, не надо заботиться о детях, уже ушли из жизни родители, то женщина заполняет ее, эту пустоту, любовью.
И невозможно объяснить, почему один мужчина не вызывает никаких эмоций, точнее, все мужчины на свете не вызывают, кроме него. Формулы любви не существует. Если бы она была, я бы ее знала, ведь я знала все.
Мы познакомились в парке…
Соня
Он позвонил в понедельник утром. Спросонья я не сразу поняла, кто такой Клим и почему он трезвонит спозаранку?
Мы до часу ночи дискутировали с соседями, потому что в полночь к нам с Олей подключился Коля. Вообще-то он молчаливый, раньше я его почти не замечала. Он напоминал мне отца, который старался поменьше привлекать внимание моей крикливой энергичной матери, коренной москвички. Ей все время что-то было надо. Пожив немного с родителями жены Коля тоже научился сливаться со стенкой, чтобы его поменьше попрекали. Но тут видать, ситуация была чрезвычайная.
Я наконец озвучила свой выигрыш в том офисе, где выдавали лотерейные призы. Мой билет проверили и признали, что я имею полное право на эти деньги, если, разумеется, заплачу все налоги. Против чего я не возражала. Осталось определить дату и время, когда мы с мамой приедем за деньгами. У мамы, несмотря на то что она "ядерная тетка", начался мандраж. Шутка ли! Забрать наличкой шестьдесят миллионов!
– За один раз не унесем, – нервничая, сказала мама.
Я возразила, что это миллион долларов трудно за один раз унести, и то одной. А вдвоем запросто. А уж шестьдесят миллионов рублей мы в четырех руках как-нибудь да утащим.
– Ты в автобусе с ними поедешь? – ехидно спросила мама. Я не успела возразить, потому что она хлопнула себя ладонью по лбу и завопила: – Ну, конечно, в автобусе! Степка! А ну живо сюда!
– Чего орете? – хмуро спросил папа.
– Деньги повезем в твоем автобусе. Подъедешь на нем к офису, потом отвезешь нас в банк. Мы в ячейку все запихаем. Я узнавала: есть большие.
– Автобус – это тебе не такси, – возразил папа. – Как я его, интересно, с рейса сниму?
– В обед поедем. А то ты домой на нем не приезжал!
– А если я не успею?
– Ничего, померзнут немного на остановках.
– Да меня ж уволят!
– Ничего с тобой не случится. Ты ж у нас, дурак, незаменимый.
Отец еще больше нахмурился, но возразить не посмел. Попробуйте вы возразить моей маме! Таким образом, план эвакуации денег из офиса в банк был утвержден. В принципе, это не так уж и глупо. Ну кто заподозрит городской автобус в том, что он на пару часов стал инкассаторской машиной? К тому же отец ловко научился прищемлять дверями всяких бестолковых бабок. Ух, как он их ненавидел! За то, что дорогу переходят на красный, да еще в неположенном месте, велят остановиться у какого-нибудь столба и упорно лезут не в те двери. Так что, если кто-нибудь покусится на наши деньги и попробует сунуться в папин автобус, его просто-напросто прихлопнут.
Про автобус велено было никому не говорить, даже у мамы на работе. Оле я тоже не сказала, как именно мы увезем деньги. Сказала только, что скоро они у меня будут. А как именно скоро, зависит от обстоятельств. В моем голосе было столько тумана, что Оля занервничала.
– Что ты собираешься делать с деньгами? – кусая губы, спросила она.
– Я же тебе сказала: квартиру куплю.
– Но что-то же у тебя останется? Помоги нам с Колей.
– Каким образом?
– Купи и нам что-нибудь. Мы отдадим.
Оля явно намекала на квартиру или на машину, но я прекрасно понимала, что отдавать им будет не с чего. Да и я тот еще кредитор. Я отбивалась два часа от Оли, а потом еще с час от Коли, и на утро у меня невыносимо болела голова. А тут позвонил Клим!
– Але, – хрипло сказала я в трубку.
– Миллионеры могут себе позволить дрыхнуть до полудня, – довольно ехидно сказал он. – Не то что мы, простые смертные.
– Что вы узнали?
– Квартира принадлежит некой Виталине Сергеевне Барановской, она единоличная собственница. Больше никто в квартире не прописан.
– Значит, она не замужем, – вырвалось у меня. Я уже было представила себе супружескую пару, да еще с детишками. Квартира-то огромная!
– Да, тут нам повезло, а в остальном нет. Я был в ТСЖ, мне дали телефон Барановской. Он не отвечает.
– Трубку, что ли, не берет?
– Абонент не доступен.
– Звоните еще!
– Я с пятницы звоню.
– С пятницы?! А почему же вы мне звоните только сейчас, чтобы об этом сказать?!
– Так выходные ведь были!
– У меня нет выходных, потому что нет рабочих, – сухо сказала я. – Значит, вы звонили три дня, и результата нет.
– Нет, – подтвердил Клим.
– Ну а что в ТСЖ-то говорят?
– Почтовый ящик Барановской забит неоплаченными счетами. Она должна за четыре месяца.
– Почему же ее до сих пор не нашли, чтобы об этом напомнить?
– Она одна, что ли, такая? – хмыкнул Клим. – Люди годами не платят.
– А ее соседи?
– Я что, должен к ним пойти?
– Конечно!
– Они-то тут причем?
– Человек ведь пропал! А вдруг ее убили? – вырвалось у меня.
– Это дело полиции, – хмуро сказал Клим.
– Погодите, я сейчас приеду.
– Мне тоже приезжать?
– Конечно!
Он вздохнул, но ничего не сказал.
– Встретимся через полчаса у подъезда, – выпалила я и, дав отбой, торопливо стала собираться.
Слава богу, дома не было ни Оли, ни Коли, я даже им посочувствовала. Они ведь тоже легли в час ночи, но в отличие от меня потопали спозаранку на работу. Может быть, все-таки дать им денег?
Я тут же устыдилась своего малодушия. Мне ведь еще ехать на банкет в свою честь! Там все будут просить у меня денег, человек десять, не меньше. Давать так всем, не давать так никому. А если я дам денег всем, то меня ждет судьба Майкла Кэррола. Который практически спился. Наши люди знают только один-единственный вид выражения своей признательности – это застолье. И если я раздам деньги, то точно сопьюсь.
Об этом я и размышляла всю дорогу. Клим уже ждал меня у подъезда.
– Ну и работенку вы мне подкинули! Жмуриков искать!
– Еще неизвестно, что именно случилось с этой Барановской. А вдруг она уехала?
– Куда?
– За границу.
– На четыре месяца?
– А что? В командировку.
– А почему мобильник не отвечает?
– Отключила телефон. За границей пользуется местной симкой.
– Послушайте, я узнавал: в этом доме полно пустых квартир. Большинство из них продается.
– Я хочу квартиру с ремонтом, – выкрутилась я.
– Найдем и с ремонтом, – заверил Клим.
– Вам что, трудно подняться со мной на тридцать седьмой этаж?
– Нетрудно, – пожал плечами Клим.
И мы вошли в подъезд.
– Мы к Барановской на тридцать седьмой, – деловито сказала я охраннику.
– Погодите, я запишу. Фамилии ваши как?
Так я узнала, что фамилия Клима Качалов. Клим Семенович Качалов, вот так-то.