* * *
Я был на Трокадеро. Шел в метро по переходу, по широкому и длинному коридору, где в любое время года гуляет ветер, срывая клетчатые кепки со стариков и шелковые платки с женских шей. Навстречу мне шла пара, оба в джинсах, у мужчины на шее висел фотоаппарат, женщина была в бежевом плаще. На секунду я задумался: стоит попытаться или нет.
На фиг надо, я уже перевыполнил план на сегодня, можно не связываться. Слава богу, что я удержался..
Это были полицейские в штатском. Когда они поравнялись со мной, я почувствовал, что меня схватили за локти и запястья, еще трое (откуда они только взялись?!) повалили меня на пол, надели наручники и понесли к выходу. Это заняло всего несколько секунд. Настоящее похищение.
Серый асфальт, размазанные жвачки, тонкие щиколотки, туфли на шпильках, брюки со стрелкой и кожаные ботинки, поношенные кроссовки и волосатые ноги, использованные билетики на метро, скомканный бумажный носовой платок, упаковка от "Твикса", окурки… Я понимаю, почему Супермен не летает так близко к земле..
Наконец меня поставили на ноги.
- Эй, я вас не знаю! Вы что, новенькие? За что меня арестовали?
Я хотел услышать официальную причину, по которой меня затолкали в эту красивую чистенькую полицейскую машину. Пусть они сами мне скажут. Я не собирался облегчать им работу.
- Нападение и кража. Тебя видели вчера. И даже сделали несколько отличных снимков. И сегодня утром тоже.
- Да? И куда же мы едем?
- Узнаешь.
Но я не узнаю́. Я тут никогда не был. Они, наверное, построили фальшивый полицейский участок, как в "Афере" с Робертом Рэдфордом и Полом Ньюманом. Те же облезлые стены, скучающие полицейские, печатающие рапорта́ на грохочущих машинках, то же равнодушие, с каким смотрят на арестованного… Меня сажают на стул.
Хозяин кабинета вышел, но мне говорят, что он скоро вернется..
- Нет проблем, у меня полно времени.
Я волнуюсь не больше, чем всегда. Я выйду отсюда дня через два, самое позднее. Что бы ни случилось, это просто новый опыт…
- Не буду объяснять тебе процедуру, ты и так в курсе, - говорит грузный инспектор, садясь за стол передо мной.
- Нет уж, рассказывайте.
- С этого момента ты под арестом. Я тебя допрошу, ты подпишешь показания. Затем я передам их прокурору, который решит, виновен ты или нет. Но, как ты понимаешь, ты скорее всего виновен.
- Ага.
Я разглядываю ту парочку из метро, которая прохаживается по коридору. У мужчины по-прежнему на шее фотоаппарат. Женщина сняла плащ. Они больше не обращают на меня внимания. Они заняты новым делом. Другим жуликом, другим жалким отбросом общества.
Честные граждане, жители Франции и туристы, можете спать спокойно. Полиция заботится о вашей безопасности.
14
Из полицейского участка меня перевезли во Дворец правосудия. Там меня уже ждал прокурор. Все закончилось очень быстро.
- Прочитав ваше дело, я вижу, что во вторник и среду вы были на эспланаде Трокадеро и совершили там несколько правонарушений в отношении туристов. Кража видеокамеры, фотоаппарата, двух плееров, а также избиение двух человек, которые пытались оказать вам сопротивление. Признаете ли вы свою вину?
- Да.
- Вы не возражаете против того, что вас будут судить без предварительного следствия, предоставив бесплатного адвоката?
- Не возражаю.
Обратившись к двум полицейским, которые ждали у двери, прокурор сказал:
- Спасибо, господа. Можете отвести его в камеру предварительного заключения.
В подвале Дворца правосудия свет горит и днем, и ночью. У меня забрали часы и втолкнули в камеру. Я утратил всякое представление о времени, не понимал, медленно или быстро оно идет, но это меня не волновало. Французское государство любезно угостило меня ломтем хлеба, куском камамбера, апельсином, печеньем и бутылкой воды.
Мой желудок все это одобрил. Я думал: "Что бы ни случилось, от голода и жажды я не умру. А за все остальное уже париться не мне". Я задремал на нарах.
Мои - третьи, у самого потолка. Странно, но у меня было все, что нужно..
* * *
Меня разбудили незнакомые звуки. Люди плакали, кричали, стучали кулаками в двери камеры: у наркоманов пошли ломки. Зайдешь - подумаешь, что в дурдом попал. Я глянул вниз. Там, по ходу, шел живой камеди-клаб.
Два араба: один маленький и худой, другой - высокий и толстый. Первый метался по камере, второй спокойно сидел на нарах. Прямо Лорел и Харди в каталажке.
- Ужяс! Ужяс! - восклицал маленький. - Мая жина! Маи дэти! Ани никогда нэ работали! Миня посадят, что ани будут есть?! Как будут жить бэз меня, э?
Толстый посмеивался над ним, но все-таки пытался утешить:
- Да не переживай так! Если твоей жене придется работать, она научится. И дети тоже. И когда ты вернешься, на счету у вас будет больше денег, чем сейчас.
- Ой, нэт! Я так ни думаю, нэт!
- Слушай, а за что ты сюда загремел?
- Из-за бюмажника, билят!
Тут я не сдержался и заржал. Мне всего восемнадцать, а я уже был настоящим бандитом по сравнению с этим… Да он мне в отцы годится!
Я, конечно, ничего не сказал, потому что не хотел наживать врагов даже среди таких слабаков, как они. Но до чего же жалкое зрелище - попасться в пятьдесят пять лет на краже кошелька и биться из-за этого в падучей. С ума сойти, из-за какой ерунды он тут оказался, да еще так переживает. Трудно представить, чтобы французское правосудие потратило хоть один франк на возню с таким неудачником..
Такие, как он, не угрожают безопасности страны. Уж если перспектива тюремного заключения и может на кого-то оказать воспитательное воздействие, то это как раз он.
Возможность проверить мои умозаключения представилась немедленно. Дверь открылась - за нами пришли, чтобы отвести в зал судебных заседаний. Кроме нас троих, туда вели еще человек двадцать. Мы прошли по коридорам и стали подниматься по лестнице.
Я никогда в жизни не был в театре, но в детстве видел несколько пьес по телевизору. "Декорации Роже Арта, костюмы Дональда Кардуэлла…" Ну что ж, вот я и на сцене, готов подавать текст.
Постановка очень удачная, роли распределены. Один скулит и хнычет, чтобы разжалобить судей. Другой раскаивается, как на исповеди; во всяком случае, я так себе это представляю. Третий корчится от боли или просто прикидывается, что ему больно. Неважно, все равно никто не обращает на него внимания. Еще один делает вид, что ему на все наплевать, и тихо насвистывает.
А кому-то все это нравится, он просто прется от того, что попал сюда. Может, он идиот?.
И, наконец, я. Руки в карманах, развалился на скамье, жду своей очереди. Прикидываюсь, что задремал, пока разбирают чужие дела. Прикрыв глаза, я наблюдаю, изучаю, впитываю. В моем каталоге человеческих типов и отношений появляются новые строчки, но выводы все те же. Большинство подчиняется, меньшинство властвует, и судьи далеко не всегда относятся к этому меньшинству.
Они потеют в своих черных мантиях, вздыхают, открывая новую папку, едва поднимают глаза на того, кто стоит перед ними, зевают, слушая короткую речь защитника. Вообще-то язык не поворачивается назвать это - речью. Это - просто оскорбление настоящих адвокатов, которых я искренне уважаю. Судья объявляет приговор и бьет по столу молотком:.
- Следующее дело!
Похоже, ему охота побыстрее с этим покончить. Я смотрю на него и думаю, стоило ли тратить столько лет на учебу, чтобы оказаться в пыльном зале, на неудобном стуле, разбирая деяния престарелых махмудов, тырящих кошельки. А кстати, где учатся на юриста. Все богатенькие дети из XVI округа собирались "изучать право в Ассасе".
Но что такое право. Право, мое право - это то, что я решаю сам для себя. Мне восемнадцать лет и несколько недель. Я ношу шмотки от "Лакост", знакомлюсь с доступными девчонками на вечерниках, беру отцовскую машину, езжу в Нормандию, чтобы поесть свежих моллюсков, а когда бензин кончается, бросаю машину где-то на обочине и возвращаюсь домой автостопом.
И я пока ничему не научился..
* * *
Двое полицейских выводят кого-то из зала суда. Человек рыдает как ребенок. Уже в дверях он продолжает умолять:
- Месье судья! Клянусь, я больше не буду!
Месье судья его не слушает. Месье судья уже перешел к следующему делу. Подошла очередь идиота - того, которого всю дорогу перло. Его обвиняют в том, что он разбил кассу в метро, швырнув в стекло урну.
Встает адвокат:
- Господин судья, прошу отметить, что мой клиент совершил это прискорбное деяние в тот момент, когда в кассе никого не было. Он был уверен, что ни один служащий парижского метро не пострадает.
- Разумеется, мэтр… э-э-э…
Ого. Похоже, судья забыл, как зовут адвоката. Он обращается к обвиняемому:
- За последние шесть лет пять из них вы провели в тюрьме, и каждый раз вас задерживали за одно и то же. Объясните, почему вы так поступаете?
- Господин судья, я одинок. Жить на улице очень тяжело…
- Ах, вот в чем дело? Ну что же, тогда я снова отправляю вас в тюрьму, если вам там уютно. Шесть месяцев.
Еще немного, и он спросит у обвиняемого, достаточно ли большой срок он ему назначил. А тот уже не просто счастлив - он реально в экстазе.
* * *
Старикашку, укравшего бюмажник, отпустили. А меня приговорили к полутора годам заключения, из них восемь месяцев условно. Приговор должен быть приведен в исполнение немедленно по окончании заседания. Судья принял решение, не задумавшись ни на минуту. Я признал все предъявленные мне обвинения, по-прежнему не понимая, что происходит.
У судьи не было никаких вопросов, да и откуда им было взяться?.
Итак, десять месяцев в тюрьме. Меньше года. Страшно, аж жуть. Да я почти обрадовался, как тот бомж, которому была нужна крыша над головой и еда.
Я мечтаю выспаться. Исчезнуть. Раствориться. В Богренеле меня всегда ждет чистая постель, простыни пахнут розой или лавандой, но я уже несколько месяцев почти не показывался у родителей.
Я их уважаю, даже если мое поведение говорит об обратном. Никогда я не позволял себе завалиться к ним под утро, как ни в чем не бывало, с головой, звенящей от ударов, которые я получал или сам раздавал ночью. Я засыпаю в тот час, когда отец встает. Он пьет на кухне кофе, уныло готовясь к очередному рабочему дню.
Он постарел. Он устал..
А я давно понял, что не имею права валяться на душистых простынях, выглаженных Аминой. Не могу себе этого позволить. И уже давно сплю в электричках. Меня уже тупо нет. Хочу одеяло, горячую жратву, а в воскресенье - мультики "Луни Тьюнс" по телевизору. Поэтому - вперед. В тюрьму Флери.
15
Добро пожаловать в дом отдыха. Утро мягко начинается с выпуска восьмичасовых новостей. Журналист, тараторя по сто слов в минуту, сообщает, что поезд сошел с рельсов и свалился в реку Ду, несколько человек получили легкие ранения, спасатели прибыли на место происшествия и эвакуируют пассажиров. Ален Прост выиграл Гран-при США; кукареку.
Погода на выходные: солнце, на северо-востоке легкая облачность, возможны грозы, температура обычная для этого времени года..
Я медленно просыпаюсь. Диктор умолкает, начинается дурацкая песня Жан-Жака Гольдмана, но меня это не раздражает. За день три или четыре раза прозвучит "Ламбада" - хит этого лета. Во всяком случае, нас пытаются в этом убедить.
Камеры открываются. Я потягиваюсь, разминаю шею, зеваю, рискуя вывихнуть челюсть. Скоро привезут кофе. Я слышу, как в коридоре дребезжит тележка. Протягиваю кружку, забираю свой поднос, возвращаюсь на койку. На "Шери ФМ" рекламная пауза. Девчонки верещат что-то о сапогах за сто девяносто девять франков.
"Нужно быть сумасшедшим, чтобы заплатить больше!".
Интересно, что бы они сказали, если бы я поделился с ними парой способов не платить вообще. Я макаю бутерброд в кофе. Маргарин тает, кофе покрывается масляной пленкой. Завтрак в постель. Чего еще желать. - разве что немного тишины. Я уменьшаю звук радио, насколько возможно, но оно будет бормотать до отбоя.
Заткнуть его невозможно. Лиан Фоли, Рок Вуазин, Джонни Холидей - вот самая страшная пытка, которой подвергают заключенных в тюрьме Флери-Мерожи. Это так же ужасно, как капли воды, падающие на темя. Есть от чего рехнуться. Но, к счастью, астматическое мяуканье Милен Фармер можно заглушить успокаивающим бормотанием телевизора..
Я богат. У меня есть двенадцать тысяч франков - а чтобы взять напрокат телевизор, надо всего шестьдесят в месяц. Тут есть шесть каналов, в том числе "Канал Плюс". Наступает время "Магазина на диване". Ведущий, Пьер Бельмар, мечтает, чтобы я ему позвонил. Он собирается продать мне вафельницу. Я обвожу камеру глазами.
Для того чтобы ее осмотреть, вставать не обязательно. "Очень жаль, Пьеро, но тут не найдется места даже для пакетика леденцов"..
Шкаф набит под завязку: сигареты (сам я не курю, это для новеньких, которые мрут без курева) и шоколадное печенье "Пепито", я его обожаю. Если мне что-нибудь нужно, я просто даю мой тюремный номер - это и есть номер моего счета. 186 247 Т. При этом с меня не берут никаких налогов. Я понемногу улучшаю свой быт, и вообще-то мне не на что жаловаться.
В первый день меня здесь встретил Ахмед, приятель из Богренеля. Он должен был вот-вот выйти на свободу и отдал мне кучу полезных вещей: стиральный порошок "Сан-Марк", губку, небольшое прямоугольное зеркало в розовой пластмассовой рамке, проигрыватель для компакт-дисков с наушниками и термос, чтобы держать воду холодной, а кофе горячим..
* * *
Безграничный мир сузился до нескольких квадратных метров. Но мне тут не душно. Ближе к полудню надзиратель предлагает выйти на прогулку. Это не обязательно. Я могу и дальше валяться на постели и поджидать, когда усатый старикан из телевизора предложит что-нибудь стоящее. Но я люблю прогулки: можно провернуть пару выгодных сделок.
Курильщики из недавно загремевших жестоко страдают от отсутствия "Житан". Если повезет, то в изоляторе какой-нибудь сострадательный полицейский даст им одну-две сигареты, но это ничтожно мало по сравнению с их ежедневной нормой..
Обнаружить новичков легко: все они в робе, которую им выдали тут. У них еще не было ни времени, ни возможности попросить, чтобы им привезли из дома нормальные вещи. На прогулке они встают так, чтобы можно было вдыхать дым чужих сигарет, и коршуном кидаются на окурки, которые старожилы отбрасывают небрежным щелчком..
Можно приступать.
- Здоров, я Абдель. Сигареты надо?
- Усман. Еще бы нет! Что хочешь взамен?
- Вот куртка твоя - реальный "Левайс"?
- Тебе не пойдет. Слишком большая.
- Не беспокойся, я знаю, куда ее пристроить. Четыре пачки за куртку.
- Четыре? Брат, я что, похож на идиота? Да она стоит не меньше тридцати!
- Максимум шесть. А вообще твое дело.
- Шесть пачек! Да мне это на три дня…
- Как хочешь.
- Ладно, давай…
Обмен нельзя совершить на прогулке, это нарушение правил. Сделка завершится позже с помощью отлаженной системы "йо-йо", на которую надзиратели смотрят сквозь пальцы. В процессе задействованы даже те, кто не участвует в сделке. Во-первых, это какое-никакое развлечение. Во-вторых, всем рано или поздно бывает что-нибудь нужно.
И, в-третьих, тот, кто откажется помогать, станет изгоем в нашем камерном сообществе. Я заворачиваю сигареты в тряпку, привязываю к простыне, спускаю из окна и начинаю раскачивать из стороны в сторону. Через некоторое время моему соседу удается поймать сверток. Он передает его своему соседу, дальше и дальше, пока посылка не попадет к тому, кому она предназначена.
Получив сигареты, он привязывает к простыне куртку и тем же путем отправляет ее ко мне. Иногда простыня рвется или кто-нибудь криворукий упускает ее. Тогда посылка навсегда остается внизу, на колючей проволоке. С ней теперь можно попрощаться. Чтобы так не пролететь, клиентов нужно выбирать по соседству..
* * *
Так, пора обедать. Скоро тихий час. А завтра - день свиданий. Родители приезжают ко мне раз в месяц. Нам почти не о чем говорить.
- Ну как, сынок, ты держишься?
- Да, все в порядке.
- А кто с тобой в камере? Они тебя не трогают?
- У меня отдельная камера. Все нормально. Тут вообще клево!
Чистая правда, не вру: во Флери-Мерожи я отлично провожу время. Тут же все свои. Все мы попрошайничали, воровали, дрались, толкали дурь, убегали от полиции до тех пор, пока однажды не попались. Ничего особенного. Некоторые хвастаются, что сели за вооруженный грабеж, но им никто не верит. Реальные бандиты чалятся в тюрьме Френ.
Парень по имени Бартелеми рассказывает, что его посадили за кражу бриллиантов на Вандомской площади. С него все ржут: на самом-то деле он присел за то, что в квартале Дефанс подрезал хот-дог у какого-то хера в костюме. Его судили за то, что он нанес потерпевшему "психологическую травму". С ума спрыгнуть!.
* * *
Ровно в два дня я прибавляю звук и слушаю по радио выпуск новостей. Полицейские - спецы из отряда "Рейд" попали в ловушку, которую им устроил какой-то псих в Рис-Оранжисе. Решив, что их коллеги уже вышибли дверь, вооруженные до зубов копы через окно ворвались в квартиру, где забаррикадировался преступник.
Но тут им вышел облом. Псих оказался бывшим спецназовцем, и у него дома был целый арсенал. Он выстрелил первым, итого - минус двое на мусарне. Радоваться - не радовался, но и плакать я не стал. Насрать. Мир офигел, в нем полно шизанутых, и что-то подсказывает мне, что я не самый опасный из них. Приглушаю радио и включаю телевизор.
Чарльз Инглз пилит дрова, дети бегают по прерии, Кэролайн мешает угли в камине. Я засыпаю….
Мне очень уютно. Тюрьма Флери-Мерожи похожа на летний лагерь. Клуб "Мед" из фильма "Загорелые", только без солнца и девочек. Надзиратели, наши любезные аниматоры, стараются не доставлять нам неприятностей. Побои, оскорбления, унижения - это я видел только в кино. А здесь - ни разу со дня моего прибытия.
Знаменитое предостережение "не вздумай уронить мыло в душе" - миф или просто фуфло; еще не разобрал. Мне жаль наших охранников - вот кто обречен провести здесь всю жизнь. По вечерам они выходят из нашего серого корпуса и отправляются в другое, такое же унылое здание. Единственное различие в том, где находится замок.
У себя дома они закрывают его изнутри, чтобы защитить себя от злодеев вроде нас, от тех, кого еще не засадили. Тюремщики тоже живут под замком. Заключенные считают дни до освобождения, а охранники - до пенсии..