- А, вот он где, - сказал он, все еще громко, хотя дверь уже открылась. - Вот он, Гарольд, тут он.
И тут же Трикси рванулась вперед, и другой мужской голос сказал:
- Блин. Убери собаку отсюда.
- Тут вот дама хочет глянуть на какие-то мозаики, - сказал коротышка.
Трикси взвыла от боли - кто-то ее пнул. Делать нечего, Ева вошла в комнату. Это оказалась столовая. С массивным обеденным столом и стульями столу под стать. За столом сидели три человека и играли в карты. Четвертый встал, чтобы ударить собаку. Температура в комнате доходила градусов до тридцати с гаком.
- Закройте дверь, сквозит же, - потребовал один из сидящих.
Коротышка выудил Трикси из-под стола и вышвырнул в другую комнату, потом закрыл дверь за Евой с детьми.
- Черт. Блин, - сказал вставший мужик.
Его грудь и руки так густо покрывали татуировки, что кожа казалась фиолетовой или синеватой. Он тряс ногой, словно ушиб ее. Наверное, ушиб, когда пнул Трикси.
Спиной к двери сидел юноша с острыми, узкими плечами и нежной шеей. По крайней мере, Ева предположила, что он юн, потому что прическа его представляла собой торчащие во все стороны крашеные золотистые перья, а в ушах висели золотые кольца. Юноша не обернулся. Человек, сидящий напротив юноши, на вид был Евиных лет, бритый наголо, с аккуратной седой бородкой и кровянистыми прожилками в глазах. Глаза эти глядели на Еву недружелюбно, но осмысленно, с проблеском ума, чем седобородый отличался от татуированного, смотревшего сквозь нее, словно она была галлюцинацией, которую он решил не замечать.
В конце стола, в кресле хозяина или отца семейства, сидел человек, приказавший закрыть дверь, но сидел, не поднимая головы и вообще никак не реагируя на вторжение. Был он мосластый, толстый, бледный, на голове курчавились потные патлы, и, насколько Ева могла видеть, был он совершенно голый. Татуированный и блондин были в джинсе, а седобородый - в джинсах и клетчатой рубашке, застегнутой до горла и подвязанной галстуком-ленточкой. На столе стояли стаканы и бутылки. Человек в кресле во главе стола, видимо Гарольд, и седобородый пили виски. Двое других - пиво.
- Я ей и говорю, может, и были мозаики на фасаде, но она туда не пошла, вы же его разваляли, - сказал коротышка.
- А ты заткнись, - буркнул Гарольд.
- Я прошу прощения… - начала Ева.
Больше ничего не оставалось, как пуститься в пространные объяснения, дойти до истории ночевки в деревенской гостинице, когда она была маленькой девочкой, путешествующей с мамой: мозаики на стене, всплывшие сегодня воспоминания, столбы, она, конечно же, ошиблась и очень извиняется. Обращалась она непосредственно к седобородому, поскольку, казалось, только он желал ее слушать или был способен ее понять. Руки и спина онемели под тяжестью Дейзи и еще оттого, что все тело напряглось, натянулось как струна. И еще она думала, как все это описать, на что это похоже, - все равно что оказаться вдруг в кульминации одной из пьес Пинтера. Или посреди ее обычного ночного кошмара - полный партер бесстрастных, безмолвных, враждебных зрителей. Седобородый заговорил, когда она уже не знала, что бы еще придумать такого заискивающего или извиняющегося. Он произнес:
- Я не знаю. Вам надо спросить Гарольда. Эй! Эй, Гарольд. Ты знаешь что-нибудь о картинах, сделанных из битого стекла?
- Скажи ей, что, когда она тут разъезжала и пялилась на мозаики, меня еще не родили.
- Вам не повезло, леди, - сказал седобородый.
Татуированный присвистнул.
- Эй, ты, - обратился он к Филипу. - Эй, парень. Можешь сбацать чего на пианино?
Пианино стояло позади Гарольда. Рядом не было ни стула, ни скамьи - Гарольд сам занимал большую часть пространства между пианино и столом, - и неуместные вещи, какие-то тарелки, пальто, кучами валялись на пианино, впрочем, как и на каждой поверхности в доме.
- Нет, - быстро сказала Ева. - Нет, он не умеет.
- Я его спрашиваю, - сказал татуированный. - Можешь чего сбацать?
- Оставь мальца в покое, - сказал седобородый.
- Просто спросил, может он сыграть чего, - что в этом не так?
- Оставь его в покое.
- Видите ли, я не могу развернуться, пока кто-нибудь не перепаркует грузовик, - сказала Ева.
Она подумала: "В этой комнате пахнет спермой". Филип молча жался к ее ноге.
- Если вы просто отъедете… - сказала она, оборачиваясь в надежде найти коротышку за спиной.
И осеклась, не найдя его там, да и вообще в комнате, - он ушел, а она не заметила. А что, если он запер дверь?
Ева взялась за ручку и нажала ее, дверь открылась с трудом и во что-то уперлась дальше. Коротышка там и оказался - подслушивал, сидя на корточках. Ева вышла, уже не обращаясь к нему, прошла кухню, Филип семенил рядом, как самый послушный ребенок в мире. По узкой дорожке на входе, через весь хлам, и когда они вышли на свежий воздух, она наконец вдохнула его, потому что почти все это время едва дышала.
- Вам бы надо ехать по дороге дальше и там спросить про жилье кузины Гарольда, - послышался голос коротышки за спиной. - Там место хорошее. У них новый дом, и хозяйка она что надо. Они покажут вам и мозаики, и все, что захотите, они люди радушные. Усадят вас и накормят, и никто не уйдет с пустым желудком.
Наверно, коротышка не все время корячился под дверью, потому что грузовик он передвинул. Или кто-то другой. Грузовик вообще исчез - убран в какой-нибудь сарай или припаркован неизвестно где.
Ева коротышку проигнорировала. Она пристегнула Дейзи. Филип пристегнулся сам, без напоминания. Откуда-то появилась Трикси и обошла машину с безутешным видом, обнюхав все четыре колеса. Ева села за руль, закрыла дверь, положила потную руку на ключ. Машина завелась, и она въехала на гравий - в пространство, окруженное густыми кустами (ягодными, предположила она) и пожелтевшими лилиями в лопухах. Кое-где кусты были придавлены кучами старых покрышек, бутылок и жестяных банок. Трудно было представить, что весь этот мусор выброшен из дома, учитывая то, что там осталось, но, вероятно, так и было. И когда Ева разворачивала машину, она увидела какие-то фрагменты стены, открывшиеся в местах, где кусты были придавлены, обломки, на которых виднелось нечто белое.
Ей казалось, что она видит сверкающие осколки, вдавленные в стену.
Она не притормозила, чтобы вглядеться. Хоть бы Филип ничего не заметил - а то еще захочет остановиться. Она направила машину к аллее и миновала грязные ступени, ведущие к дому. Коротышка стоял там, маша обеими руками, и Трикси махала хвостом, уже стряхнув пугливую покорность настолько, что залаяла на прощанье и погналась за ними полпути до аллеи. Погоня была чистой формальностью, собака легко настигла бы их, если бы захотела, Еве пришлось замедлиться, когда она доехала до колеи. Она двигалась так медленно, что появившаяся из высоких сорняков фигура поравнялась с ними и легко на ходу открыла с пассажирской стороны переднюю дверцу, которую Ева не догадалась запереть, - и запрыгнула в машину. Оказалось, что это блондин, сидевший за столом спиной к ней, тот, чьего лица она не видела.
- Не пугайтесь. Никому не надо пугаться. Я просто подумала, не подкинете ли меня, ребята, хорошо?
Блондин оказался не мужчиной или мальчиком, это была девушка, девушка в чем-то грязном, похожем на нижнюю рубашку.
- Хорошо, - сказала Ева.
Каким-то чудом ей удалось не въехать от неожиданности в дерево.
- Не могла попросить вас там, в доме, - сказала девушка. - Я пошла в ванную, выпрыгнула в окно и прибежала сюда. Они, наверно, еще не знают, что я удрала. Они уже совсем на рогах там.
Девушка собрала в кулак край ночной рубашки, слишком большой для нее, и понюхала.
- Воняет, - сказала она. - Я ее подобрала в ванной, одна из Гарольдовых. Вонища.
Ева проехала колдобины, мрак аллеи и выбралась на нормальную дорогу.
- Господи Исусе, как я рада, что выбралась оттуда, - сказала девушка. - Понятия не имела, во что вляпалась. Даже не знаю, как я туда попала. Я даже не помню, как туда добралась, стояла ночь. Но мне там не место. Понимаете?
- Вроде они все там в стельку, - сказала Ева.
- Ну да. Еще бы. Извините, что я вас напугала.
- Да все в порядке, - сказала Ева.
- Я запрыгнула в машину, потому что боялась, что вы не остановитесь. Вы бы остановились?
- Не знаю, - ответила Ева. - Наверно, да, если бы сообразила, что вы девушка. Я вас там не слишком рассмотрела.
- Ага, я сейчас не особенно похожа на девушку. Выгляжу как полное дерьмо. Я не говорю, что не люблю компашки. Я люблю развлечься. Но компашки бывают разные, понимаете?
Она повернулась на сиденье и посмотрела на Еву в упор, так что Еве пришлось оторвать глаза от дороги на секунду и встретиться с ней взглядом. И она увидела, что девушка пьяна сильнее, чем показалось сначала. Ее карие глаза остекленели, но были широко открыты, округлились с усилием и приняли умоляющее и туманное выражение, как обычно у пьяных, что-то вроде последней отчаянной попытки тебя одурачить. Кожа на теле ее кое-где была покрыта пятнами, иногда пепельного цвета, лицо слегка помятое, расплывшееся с перепоя. Девушка была натуральная брюнетка - золотые перья намеренно и провокационно темнели у корней - и довольно хорошенькая, если не обращать внимания на неопрятность в ее нынешнем состоянии. Неизвестно, каким ветром занесло ее к Гарольду и его собутыльникам. Образ жизни и стиль времяпрепровождения, вероятно, лишил ее тело пятнадцати или двадцати природных фунтов - но она была невысока и уже точно не походила на мальчика. Ей полагалось быть аппетитной, симпатичной девушкой, всеми любимой пышкой.
- Херб, наверно, совсем рехнулся, раз привел вас туда, - сказала пышка, - у него не все дома, у Херба.
- Я заметила, - сказала Ева.
- Уж не знаю, что он там делает, наверно, работает на Гарольда. Но не думаю, что Гарольду от него так уж много проку.
Ева никогда не чувствовала сексуального влечения к женщине. И эта девушка в ее теперешнем потасканном состоянии вряд ли вообще могла кого-то привлечь. Но, может, девушка не могла поверить, что никому не мила, - и наверное, раньше она многим нравилась. Во всяком случае, рука ее скользнула по голому бедру Евы и проникла чуточку под кромку Евиных шорт. Привычным, отработанным движением, и пьяным, как и она сама. Она растопырила пальцы, чтобы сразу ухватить плоть, но перестаралась. Этому отработанному, автоматически многообещающему движению не хватало истинной, сильной, мучительной, свойской похоти, и Ева почувствовала, что рука может легко соскользнуть и начать ласкать кожаную обивку сиденья.
- Я в порядке, - сказала девушка, и ее голос, подобно руке, силился пробраться на новый, более интимный уровень отношений с Евой. - Вы меня понимаете? Понимаете, о чем я? Да?
- Конечно, - мгновенно уверила ее Ева, и рука девушки, покончив с любезностями, отправилась восвояси, словно усталая шлюха.
Но бесследно эти любезности не прошли. Их, таких вульгарных и неуверенных, оказалось достаточно, чтобы задеть какие-то старые струны.
То, что ласки, так или иначе, все равно сработали, наполнило Еву дурными предчувствиями, отбросив тень в прошлое: на все беспутное и импульсивное, на все многообещающее и серьезное, на все, в чем она не раскаялась, - на все соития ее жизни. Не настоящую вспышку стыда, не ощущение греха - просто грязную тень. Ну не шутка ли, что она начала вожделеть теперь, после чистейшего прошлого, с чистого листа. Но может быть, она по-прежнему, как и всегда, просто жаждет любви.
- Куда ты, собственно, направляешься? - спросила Ева.
Девушка резко откинулась, глядя на дорогу.
- А ты куда едешь? - поинтересовалась она. - Живешь неподалеку?
Туманный тон соблазна изменился, и, без сомнения, он точно так же изменился бы после акта любви, уступив грубоватой развязности.
- Тут через деревню ходит автобус, - сказала Ева. - Он останавливается на заправке. Я видела знак.
- Да, но вот ведь какое дело, - сказала девушка. - У меня нет денег. Понимаешь, я так спешила, что не взяла деньги. И смысл садиться в автобус без денег?
Дальше по списку следовало не отвечать на угрозу. Надо ей сказать, что можно проголосовать, раз нет денег. Вряд ли у нее в джинсах револьвер. Она просто притворяется, что вооружена.
А если нож?
Девушка впервые посмотрела на задние сиденья.
- Ваши дети в порядке? - спросила она.
Ответа не последовало.
- Хорошенькие, - заметила девушка. - Они стесняются чужих?
Как же глупо думать о сексе, думала Ева, когда настоящие опасности поджидают повсюду.
Евина сумка лежала на полу, у девушки в ногах. Ева не знала, сколько там денег. Долларов шестьдесят-семьдесят. Вряд ли больше. Предложить ей денег на билет - так назовет какое-нибудь дорогое направление. Монреаль. Или Торонто по меньшей мере. Сказать: "Да бери все, что там есть", - так решит, что Ева сдалась. Она почувствует страх Евы, и это заставит ее пойти дальше. Что же такого она может сотворить? Отнять у нее машину? Если Ева с детьми останется на дороге, то за воровкой погонится полиция, и довольно скоро. Если она оставит их мертвыми где-нибудь в кустах, то уедет подальше. Или возьмет их в заложники, пока это необходимо, приставит нож к горлу - Еве или детям.
Такое бывает. Но не так часто, как в кино или по телевизору. Такое вообще нечасто случается.
Ева повернула на сельскую дорогу, где движение было довольно бойкое. Что подняло ей настроение? Иллюзорное чувство безопасности. Она вполне могла сейчас ехать по шоссе в плотном ряду машин среди белого дня - прямо навстречу смерти.
- Куда ведет эта дорога? - спросила девушка.
- На шоссе.
- Так поехали туда.
- Но я туда и еду, - сказала Ева.
- А шоссе куда ведет?
- Оно ведет к Оуэн-Саунд или потом до Тобермори, где ты можешь сесть на корабль. Или на юг - но я не знаю куда. Правда, там можно свернуть на другое шоссе и доехать до Сарнии. Или Лондона. Или Детройта, или Торонто, если долго ехать.
И до самого шоссе все молчали. Ева свернула на него и сказала:
- Вот и все.
- А куда ты теперь?
- Я еду на север.
- Это туда, где вы живете?
- Я еду в деревню. Надо заправиться.
- У тебя есть бензин, - сказала девушка. - Больше половины бака.
Глупо получилось. Надо было сказать - купить еды.
Девушка рядом издала протяжный стон, будто решилась на что-то, может и на полную капитуляцию.
- Знаешь что? - сказала она. - Знаешь, я же могу выйти и здесь, если уж ехать автостопом. Какая разница, где голосовать.
Ева съехала на гравий. Облегчение стало превращаться в некое подобие стыда. Наверно, девушка и вправду не взяла денег, когда убегала, и теперь у нее ни гроша. Каково это - быть пьяной, измученной, без денег и на обочине.
- Куда, ты сказала, вы направляетесь?
- На север.
- А куда на Сарнию, говоришь?
- Южнее. Просто перейди дорогу, и там все машины едут на юг. Осторожнее переходи.
- Конечно, - сказала девушка. Ее голос отдалился, она прикидывала новые возможности. Уже ступив одной ногой из машины, она сказала: - Увидимся.
- Погоди, - сказала Ева.
Она нагнулась и, нащупав в сумке кошелек, достала двадцатидолларовую бумажку. Потом вышла и, обогнув машину, оказалась рядом с девушкой.
- Вот, - сказала она. - Тебе пригодится.
- Ага. Спасибо, - сказала девушка, засовывая деньги в карман и глядя на дорогу.
- Послушай, - сказала Ева. - Я тебе скажу, где мой дом, на всякий случай. Это около двух миль к северу от деревни, а деревня - с полмили к северу отсюда. На север. Вот туда. Там сейчас моя семья, но к вечеру они уедут, если это тебя смущает. На почтовом ящике, ты увидишь, написано "Форд". Это не моя фамилия. И я не знаю, почему она там. Дом стоит сам по себе посреди поля. У него обычное окно по одну сторону от входной двери и маленькое забавное оконце по другую. Такое, как обычно делают в туалете.
- Ага, - сказала девушка.
- Это на тот случай, если никто тебя не подхватит.
- Хорошо, - сказала девушка. - Ладно.
Когда они тронулись снова, Филип сказал:
- Фу. Она воняла, как блевотина. - Чуточку помолчал и прибавил: - Она даже не знает, что надо ориентироваться по солнцу. Такая дура, да?
- Наверное, - ответила Ева.
- Фу, в жизни не видал таких дур.
Когда они ехали по деревне, он спросил, нельзя ли остановиться и купить по мороженому. Ева сказала "нет".
- Столько народу хочет мороженого, что трудно припарковаться, - сказала она. - У нас мороженого и дома полно.
- Ты не должна говорить "дома" - это просто место, где мы остановились, - надо говорить "в том доме".
Огромные рулоны сена в поле к востоку от шоссе подставили лица солнцу, они были так плотно скручены, что смотрелись как щиты, или гонги, или изделия ацтеков. За ними тянулось поле, полное золотых не то хвостов, не то перьев.
- Это называется ячмень, вот эти золотые колоски с хвостиками, - объяснила она Филипу.
- Знаю, - сказал он.
- Их еще называют бородками иногда.
Она начала напевать:
- И лишь жнецы, с рассветом дня, на поле желтом ячменя…
- Что такое "чменя"? - спросила Дейзи.
- Яч-меня, - поправил Филип.
- Одни жнецы, с рассветом дня, - повторила Ева, пытаясь припомнить точнее; и только жнец с рассветом дня, да, кажется, "только жнец" звучит лучше всего. И только жнец.
Софи и Иэн купили кукурузы с лотка на обочине. К ужину. Планы поменялись - они не уедут раньше утра. И еще они купили бутылку джина, немного тоника и лимоны. Иэн смешивал напитки, пока Ева и Софи обдирали кукурузу.
- Две дюжины! - сказала Ева. - С ума сойти.
- Подожди, и увидишь, - ответила Софи, - Иэн обожает кукурузу.
Иэн поклонился, вручая Еве напиток, и она сказала, пригубив:
- Лучше нектара и амброзии.