Я с порога швырнула пакеты на диван, понеслась к столу – где конверт?! Конверта не было. Поискала на кровати. Нет. Не было. Набрала ресепшн.
– Any message for Miss Borisova? Any invitation?
Нафинг. Ничего для меня не было. И что теперь делать? Звонить ему, поздравить с днем рождения, сказать, что мне не прислали приглашение, спросить почему? Я бы позвонила Ведерниковой, но у меня не было ее телефона. Телефон есть у Маруси.
Надо спуститься вниз, все объяснить, попросить Настин номер.
Я остановилась посреди комнаты. Ну да, и как ты представляешь себе этот разговор?
"– Маруся, дай мне Настин телефон, у меня, конечно, есть телефон Канторовича, но звонить ему неудобно, потому что я не уверена, что он вообще хочет меня видеть.
А она спросит:
– А почему ты не позвонила утром?"
Но я же не могу посвятить ее в историю последних месяцев своей жизни. А потом ребята будут сидеть в автобусе и ждать, пока я высушу голову над батареей?
Решение было единственным – спуститься и сказать, что я не еду. Срочная встреча – друзья приехали из Москвы. Нет, лучше из Парижа.
Я так и сделала. Никто не расстроился.
– Ну и зря! Там что-то суперское будет. У него юбилей, сорок лет. Главное событие светского года – после облома с Прохоровым. Сегодня два самолета прилетели. Это абсолютный must have сезона – быть там.
Иметь или быть. Точный перевод – я должна иметь быть там. Кто сказал, что я должна?
Они уехали. А я осталась – думать над вопросом, надо ему звонить сейчас или не звонить больше никогда. Сорок лет. А ведь сорок не отмечают. Говорят, плохая примета. Почему он не мне сказал, я бы отговорила. Папа отмечал, а потом был тяжелый год – они с мамой поругались, собирались разойтись. Слава богу, все наладилось, и мы поехали отдыхать в Адлер, к морю…
И что мне сейчас делать – напиваться в одиночку в номере? Кстати, вина-то и нет. Две бутылки, купленные в Monoprix, я уже выдула, запивая предыдущие два дня.
19.45. Я пошла в душ.
20.05. Уложила волосы. Закурила.
20.35. Он не звонит. Никто не звонит. Если это ошибка и он присылал приглашение, он бы позвонил сейчас. Я лежала и смотрела в потолок, представляя, что происходит там, где собрались сейчас "все наши".
21.05. Если я просижу здесь хотя бы полчаса, меня накроет депрессия, страшнее которой я еще не знала. Я уже чувствовала, как она тянет ко мне свои щупальца.
А как сегодня было хорошо, когда я летела вдоль моря, по дороге. Машина… Точно, машина! Я знала, что делать.
Быстро оделась. Street-style – называлось это на языке гламура. Гламурный кежуал. Блузка из Lafayette, джинсы, каблуки, жакет, купленный в первый день. Я ехала в Монте-Карло. Играть в казино. Проверять, кто кого любит. Если я проиграю, значит, есть последняя надежда. Если выиграю… Ну что ж, тогда мне достанутся хотя бы деньги!
В Монте-Карло я ехала по автобану. По зеленым указателям, быстро. У меня есть цель – добраться из точки К в точку М.
В точке М, обозначенной на карте мира как княжество Монако, в 11 вечера было тихо. Я шла по вымершему городу. Интересно, что они там делают, за закрытыми дверями – читают старинные книжки под свет своих фамильных ламп из муранского стекла, снимают макияж, глядя в венецианские зеркала с патиной? О, эта тишь европейских городов, чуткая, как детский сон, – слышно, как сопят буржуазные носы в своих антикварных кроватках. Усталая цивилизации тихо дремлет в вольтеровском кресле, а китайцы и арабы ждут не дождутся, когда старичок помрет и оставит им богатое культурное наследство.
Но дряхлая Европа в ночном колпаке неплохо охраняет свою старость – не помню, когда я последний раз так смело бродила по городу ночью. Монте-Карло – большая старинная квартира с камерами наблюдения, из-за каждой замочной скважины подглядывает за тобой дедок в длинной ночной рубашке, старый развратник.
Поплутав еще немного по городу, я вышла на площадь. Фонтан, клумбы и роскошное здание казино, похоже на оперный театр. Аккуратные пары – средний возраст за пятьдесят – шествовали под ручку к главному входу. Интересно, а если я приду одна? Никто не посмотрит косо?
Но в храм разврата меня не пустили – дресс-код! Я совершила непростительную ошибку. Джинсы недопустимы. Мужчинам при мне давали пиджаки напрокат. Вечерних платьев напрокат никто не предлагал.
Возле главного казино был еще один зал. Вот уж точно как наша Шангри-Ла. Навес сарайного типа, куча столов и автоматы, которые совершенно не соответствовали духу этого места.
Рулетка придумана для русских – вычитала я где-то. Кажется, у Достоевского. Это точно – рулетка полностью иррациональна, а русские верят не в логику, а в судьбу.
Эта легкость, это нервическое ожидание давно заслуженного счастья, которое вот-вот свалится на тебя, стоит только угадать, почувствовать сумасшедшее вращение шарика – очень русское ощущение. Да и вообще способ выяснять свои отношения с судьбой посредством рулетки, идеального воплощения слепой Фортуны – абсолютно наш.
Так, посмотрим, что она нам тут уготовила. Я поставила на 32. Проиграла. Потом на 25. Выиграла. Ура, я выиграла! Насте как раз двадцать пять. Стоп!
Рядом сидели два итальянца и гребли фишки горстями. Я поставила, как они – мы проиграли. Какую бы еще цифру придумать? Сорока здесь не было. Попробуем на зеро. Ну? Я выиграла, ура… Но почему-то было не радостно. Значит, у меня ноль. За следующий час я проиграла почти все, что имелось в кошельке, а когда до банкротства оставалось всего ничего, мне начало везти. Вот оно, горячечное ощущение азарта, желание ухватить за хвост судьбу… И этот стук, когда шарик решает, куда ему, куда ему… ку…ку…куда ему упасть. Фишки кочевали от крупье ко мне и обратно, и я не понимала уже – я в плюсе или в минусе. Потом горка стала вырастать. Итальянцы ставили, как я. Я выигрывала, что неоспоримо доказывало, что он сейчас с Настей и у них все хорошо.
Позвонить ему? Поздравить? Время 03.20. Ничего себе.
Пять непринятых вызовов. Кто мне звонил? Телефон был длинный, не наш. Может, из отеля звонили? Или из проката машин? Но точно не он, его номер у меня вбит. Позвонить или нет? Почему нет?
Я набрала номер. Раз, два, три. Никто не подходил. Я уже собиралась нажать на красную кнопку, но услышала:
– Алло, Алена? Алена, ты?! Говори!
– Александр Борисович Канторович? Поздравляю вас с прошедшим днем рождения, желаю всего… всего желаю вам. Как отметили? Элтон Джон приехал, праздник удался?
– Спасибо. Ты где, я не понял?! Ты почему не приехала?
Закружилась голова – слишком много я курила сегодня. И за рулем сидела целый день. Проклятый шарик…
– Не приехала почему? – И выпалила: – А я в Монте-Карло в казино играю. У нас тут компания – все вам привет передают!
– Ты в Монте-Карло? Но почему?..
Он замолчал.
– Я понял. Спасибо, что позвонила. И за поздравления спасибо. Удачи в казино. Только много не ставь.
Он отключился.
Лихорадка отступала. Я медленно приходила в себя. Он что, не понял, почему я не приехала?
Я вернулась к столу. Азарт пропал. Выиграла еще пару раз, но не обрадовалась. А потом стремительно стала проигрывать. Игра кончилась, и я уже тупо отдавала фишки судьбе. Интересно, после моего звонка он передумал спать с Настей, сидит и думает обо мне? Ха.
3.47. Пора остановиться. Понесла фишки в кассу. Мне выдали девяносто евро. А вложила я сто. Десять евро – перевес в сторону надежды.
Я шла к машине, думая, что зря затеяла все это. Мой проигрыш, уравнявшийся с выигрышем, доказывает, что я вернулась в ту точку, с которой начинала. Поездка прояснила все. А я просто вырастаю.
Обратно я решила ехать по дороге вдоль моря. Еще немного – и рассвет, лучи пробиваются через занавес облаков еще робко, стеснительно. Но приближение утра чувствуется в легком, поверхностном дыхании просыпающегося уже моря. Вот это я запомню, а потом опишу в романе с хорошим концом. Я проезжала поэтические указатели – Кап-д’Ай, Болье-сюр-Мер, Сен-Жан-Кап-Ферра, уже знакомый Виллефранш-сюр-Мер, где живут счастливые люди. Вечером они засыпают под шелест пальм, видят сны, просыпаются во влажном запахе моря, утром идут за своими круассанами, делают простую важную работу, почтальоны, булочники, виноделы, повара, и все у них просто и естественно, спокойно и понятно на сто лет вперед. А русские проносятся мимо, летят от одного пункта к другому, не разбирая ничего на своем пути, подгоняемые желанием поймать, успеть.
На этой узкой дороге я была не одна. Сзади приближалась машина. Открытая, красная. Гуднула. Я резко дернула рулем, отодвинулась в сторону. Машина обходила сбоку по встречной, в опасной близости от ограждения, вильнула и исчезла за поворотом. Кажется, девка за рулем. И еще кто-то сзади. Наверное, сумасшедшие итальянцы, гоняющие по Лазурному Берегу, как наши. Машина напомнила мне ту, в которую вчера садилась Настя. Здесь все на таких ездят. Богатые. Сумасшедшие.
Я сбавила скорость, поехала медленнее. Закурила, чтобы взбодриться. Дорога резко уходила влево, в сторону моря, я выехала за поворот. Впереди что-то виднелось. Поперек дороги. Я резко затормозила. Господи, авария!
Красная консервная банка, смятая пополам. Там, где должен быть правый бок, из клочьев железа вырастало дерево. Машина еще дрожала, билась в предсмертных конвульсиях. Я остановилась на обочине и побежала вперед. Страшно… А вдруг там все трупы? Кажется, трупы… И что тогда делать? Я заметила какое-то движение. Справа от меня метрах в двадцати на дорогу из зарослей выползал человек. Живой. В крови.
– Hello, are you ok?
Господи, он?
– Алена… Господи, ты… Хорошо, что ты…
Он хрипел. Я подбежала к нему.
– Саша.. Саша! Ты живой?.. – и зарыдала. – Господи, что случилось?
– Дай мне руку.
Я помогла ему подняться.
– Ничего, нормально. Плакать не надо. Я в порядке. Живой… Царапины только. И ударился… Машина, машина где? Ребята же там, бл…дь! Беги отсюда, беги!
– Я с тобой! – закричала я.
Он подбежал к машине первым. Я следом. Слева, с той стороны, где красная морда была цела, я увидела Настю. Она шевелилась. Платье в крови. И лицо.
– Настя, Настя! Эй, слышишь меня? Саша, она живая!
– Беги от машины, дура!
Все происходило в медленном режиме глубоководной съемки. Мне казалось, что я просто смотрю кино. И наблюдаю за собой со стороны. Чего он орет? Что может случиться хуже того, что уже произошло?
Он резко оттолкнул меня.
– Иди на х…й отсюда! Взорвется же!
Я отлетела в сторону, упала. Ушибла коленку. Но встала и снова поплелась вперед.
Настя уже стояла в нескольких шагах от машины.
– Эй, ты можешь идти? – я потрясла ее за плечи. Она не двигалась с места. Глядела на меня бешеными глазами. А потом вдруг побежала, шатаясь…
Я кричала:
– Стой! Куда ты?! Остановись!
Она бежала по дороге.
В машине еще кто-то был. Голова. Чья-то голова с кровоподтеками. Саша никак не мог его вытащить – ноги зажало.
– Я помогу тебе, сейчас, подожди!
– Отойди, черт, отойди!
Я не слушала, что он говорит. Я видела только кровавое месиво на переднем сиденье… Дерево мешало подобраться ближе.
Саша держал его под мышками, я наконец ухватилась за шиворот. Руки стали липкими и скользкими от крови. Поддалось.
– Да беги ты, черт бы тебя побрал!
Но я не отпускала, как клещами впилась. И правда, кажется, запах бензина… Вдруг что-то грохнуло, жаркая волна накрыла меня, и я полетела на асфальт.
– Ложись! – услышала я над ухом. – Голову, голову закрой!
Это страшнее, чем в кино. Едкий дым, осколки, что-то упало сверху. Запахло паленым. Еще один взрыв. Я скосила глаза – горело ярко. На фоне темного еще неба. Машина пылала, ее уже не было видно – только костер. Жуткое и нереальное зрелище. Горячая точка, репортаж CNN. Ногам стало жарко. Кажется, подошвы туфель оплавились.
– Потихоньку вставай…
Мы потащили раненого в сторону, к обочине.
Третий взрыв был небольшой. До нас жар уже не доставал.
– Там твоя машина?
– Да.
Он не дышал, человек, лежащий на земле.
– Давай еще чуть-чуть подтащим его.
– Может, подъехать ближе?
– Не надо… пока эта горит…
Мы с трудом доволокли его до моей машины. Саша снял пиджак – скомкал, получилась подушка. На заднее сиденье человек поместился с трудом. Мы кое-как пристроили его – полусидя, полулежа.
– Главное – ноги.
На ноги я старалась не смотреть. Ошметки костюма. Там, где должны быть брюки – что-то красное, кровоточащее. И живот… Рубашка, залитая кровью. Саша открыл аптечку, заматывал его бинтами. Я стояла и смотрела, как догорает машина. На сиденье я старалась не смотреть.
– Я поведу, – сказал он.
– Не надо, я могу сама.
– Поведу я. Ты не знаешь дороги.
– Он дышит?
– Пока еще дышит.
– Слушай, а может, "Скорую" надо?
– Какая, бл…дь, "Скорая", он помрет раньше! Мы быстрее довезем.
Мы сели в машину. Я вдруг вспомнила.
– Слушай, а Настя как же? Она убежала. Вдруг с ней что-нибудь? Может, нам надо за ней ехать? Она же в шоке.
– В шоке, но не при смерти. Бегать может, значит, не помрет. Пьяные выживают. Сука девка…
Со стороны Монте-Карло к месту аварии приближался еще один автомобиль.
– Черт, сейчас тут толпа будет!
Он осторожно съехал на асфальт, вывернул руль влево, объезжая дымящийся трупик машины, и мы понеслись. Я посмотрела на часы. Не больше десяти минут, а, кажется, прошла целая вечность.
– Ты молиться умеешь? – спросил он вдруг.
– Ну, в принципе, да.
– Давай молись. Я в это не очень верю, но, может, у тебя получится. Аркаше только это сейчас поможет.
Так это Аркадий? Девятое место в списке Forbes, с трудом поместившееся на заднем сиденье маленькой машинки. Хватит ли у меня слов, чтобы сохранить за ним место в списке живых?
Я начала читать про себя. Сосредоточенно, глядя на дорогу.
– Говори с ним, Алена, говори, не молчи!
Так с кем говорить – с Богом или с мужчиной на заднем сиденье, который направляется к Богу?
Я обернулась назад. Аркадий не шевелился.
– Аркадий, слышите? Слушайте меня! Только не спите… Сейчас все будет хорошо. Мы едем в больницу. С вами все будет хорошо! Вы слышите меня, Аркадий?
Едва заметно дрогнули веки. Он шевельнулся.
– Он дышит! Слышишь, Саша, он дышит, он живой!
Мы неслись с сумасшедшей скоростью, Саша обгонял по встречной, игнорировал светофоры. Отсчитали несколько километров в сторону города и через несколько минут подъехали к больнице.
Дальнейшее не требовало моего деятельного участия – к машине бежали врачи, Аркадия вытаскивали из машины, Саша бежал за каталкой, я за ним. В коридоре перед дверями, ведущими вглубь, в холодные хромированные внутренности операционных и реанимаций, мы затормозили. Носилки поехали дальше.
– Подожди меня на улице, не надо тебе здесь, – сказал он.
Он прав. Я вышла на воздух. Закурила.
Утро набирало обороты, нормальное безмятежное утро, в котором не было места для произошедшего только что. От никотина кружилась голова. Я ощущала ту особенную пьянящую легкость, которая бывает только после бессонной ночи. И это странное ощущение, что все происходит не с тобой.
Чувство не участника, а наблюдателя – вот утро, Ницца, больница…
Поскольку вся эта ночь и утро были совершенно нереальными, слишком нереальными, чтобы быть правдой, у меня возникло чувство отстраненности.
И, хоть это ужасно при создавшихся обстоятельствах, какого-то жуткого восторга и даже облегчения. Я вдруг почувствовала прилив сил – как будто прожила события, которые могли произойти с кем-то героическим. Я как настоящая героиня фильма.
Моя машина так и стояла открытой. На заднем сиденье – пятна крови, мокрое место. Нет, это совсем не кино. Только что здесь лежал человек, а сейчас он, может быть, умирает в нескольких метрах от меня. Меня замутило. Не надо было курить на голодный желудок. Спазм согнул пополам. Я пустилась на колени. Меня вывернуло. Трава мягкая, мокрая от росы…
– Алена, что с тобой? Плохо тебе? Давай врача сейчас позову. – Я подняла голову. Надо мной стоял Саша.
– Не надо врача. Сейчас пройдет.
Он сел рядом со мной. Лицо в ссадинах. В бурых пятнах запекшейся крови, своей, чужой.
– Ты уверена? – Он взял мою голову в свои руки. Повернул к себе, обтер лицо рукавом рубашки. Рубашке это уже не повредит. – Пойдем-ка, умоешься. И что-нибудь успокоительное надо.
– А ты?
– За меня не волнуйся. На мне как на собаке. Я бился уже, ничего…
– А что с ним? С Аркадием что? Что врачи сказали?
– Ну, из того, что я понял – все плохо. Прогноз они не дают. Состояние тяжелое. Слушай, телефон у тебя есть? Мой в той машине остался.
– Должен быть в сумке.
– Ты посиди пока. Я поищу, хорошо? Адвокатам звонить надо. Черт, история будет сейчас…
Я сидела в приемном покое на стульчике. Медсестра принесла воды и таблетку. Померила давление, посчитала пульс. Саша все время куда-то отходил, кому-то звонил. Говорил по-английски, по-русски. Я не слушала. После таблетки хотелось спать.
– Ты как, ничего? Надо бы отправить тебя в гостиницу. Но лучше я сам тебя отвезу. Могут быть проблемы.
Я задремала. Горящая машина… Настя… Кровь на его лице. Куда делась Настя? А ведь он был с Настей. Ведерникова… Я проснулась.
– Ведерникова, да. Нет, не отвечает у нее телефон.
Он стоял в нескольких шагах от меня в окружении каких-то мужчин.
– С полицией вы будете говорить. Лучше, если позже. Пока он без сознания, они ничего не предъявят. Прессу надо информировать минимально.
Он обернулся ко мне:
– Проснулась? Как себя чувствуешь?
– Хорошо, – сказала я и улыбнулась.
– Сейчас поедем. Надо быстро уезжать, пока не набежали тут…
– А как же Аркадий?
– Я ему армию пригнал. Адвокат его французский, охрана стоит уже…
Он поднял меня со стула.
– Где документы на твою машину?
– Какие? Зачем?
– Ребята с ними сейчас свяжутся. Заплатят, если нужно, или выкупим ее.
– Зачем выкупать? Я же заплатила за прокат.
– Алена, ты же не сдашь машину со следами кровавой бойни, да?
Об этом я даже не подумала. Достала документы, отдала ему.
– А мне разве не надо присутствовать?
– Без тебя разберутся. Ты мне доверяешь или как?
Мы вышли на улицу. Он сунул бумаги и ключи здоровому парню, стоявшему возле моего, бывшего моего "Рено".
– Все будет в порядке, Александр Борисович.
Я подумала, что это напоминает сцену из "Криминального чтива". Явился кризис-менеджер и помог отмыть мозги от машины. И устыдилась своего цинизма.
– Садись, – он подвел меня к серебристой "Ауди", открыл дверь.
Я залезла.
– Едем сейчас к тебе в гостиницу за вещами. Потом ко мне. Улетишь вечером. Раньше не получится.
– Подожди, у меня же билет на 13.40, еще можно успеть.
– Полетишь моим самолетом. Обычным рейсом нельзя. Не то чтобы нельзя… Не стоит рисковать.
– А почему? – Я не понимала, к чему такие сложности.