Мы шли по гравийной дорожке к вертолету. Он нес ее чемоданы. Она шла налегке. Вертолет стоял на небольшой площадке, окруженной деревьями, глянцевый, блестящий в свете фонарей. Канторович сказал что-то пилоту по-французски, закинул вещи, помог Насте подняться. Я забралась следом. Настя устроилась у окна.
– Ну, девочки, с богом!
Черт!
– Саша, мой чемодан! Забыли мой чемодан!
– Чего же ты молчала?! Attendez! – крикнул он пилоту и побежал вниз, к дому.
Я вылезла, закурила. Надо подышать напоследок. Отметить окончание этого фарса. Я поеду с ней в больницу, неплохо, а? У нее что, нет родственников, друзей? Ведерникова сирота?
Он появился, наконец, с сумками наперевес. Ничего, поживет нормальной жизнью нормального человека. У него сегодня многое в первый раз. Вернее, в первый раз – это у меня. У него – ремейк прошлой жизни. А я, сыграв роль в чужой пьесе, возвращаюсь в свою.
Он загрузил мои сумки в вертолет. Винт завертелся, поднимая пыль.
– Ну что, давай прощаться?
Мы стояли друг напротив друга. Он не сделал попытки меня поцеловать, так, приобнял.
– Ну все, садись! Надо лететь.
– Послушай… Скажи мне только…
– Что, девочка?
– Ты здесь с Настей живешь? Она здесь все это время жила, да?!
Винт разбрасывал слова по ветру, приходилось кричать.
– Алена, не надо сейчас! Не начинай! Это долго объяснять!
– А не надо объяснять! Я вижу все!
– Что?!
– Я все видела! Я видела тебя с ней!
Мы уже орали друг на друга.
– Девочка моя, я только одно сейчас могу сказать! Мы с Настей – не то что ты думаешь!
– Что?!
– Мы друзья! Понимаешь? Меня другая женщина интересует! Ты уже должна была понять это! Все, нет времени! Садись!
– Что?!
– Больше времени нет на лирику! Алена, садись! Садись, я сказал!
И он впихнул меня внутрь.
Надо же, еще один друг-женщина! Редкое умение дружить. Я никогда не умела так дружить с мужчинами.
Пилот показал, что надо надеть наушники. В наушниках ничего не было слышно. Настя молчала.
Мы медленно начали подниматься. Покачивались над землей. Он стоял внизу, поодаль, в темноте был виден только силуэт. Он на земле, я в небе. Мы оторвались друг от друга, ниточка порвалась. Потом он совсем исчез, стерся, как воспоминание.
Огни, дорога, дома. Черное пятно расползалось под нами – море, и вдоль берега островки света – отели, резиденции? Я читала, что они часто бьются, эти вертолеты. Но в одну воронку не падает дважды. Хотя Настя – не самое лучшее соседство на борту. С транспортом ей не везет.
Я парила, отдаляясь от всего, что было. Хорошего и разного. Но легкости не ощущалось. Наоборот, я чувствовала на себе тяжесть груза, который везла в Москву.
– Алена? Тебя ведь Алена зовут? – услышала я в наушниках голос.
Не среагировала. Пошла она! Настя трясла меня за руку. Я повернула голову. Она показывала на наушники.
– Ты мне? – спросила я и услышала свой голос в ухе через треск и посторонние шумы.
– Я – Настя! Будем знакомы. Будем теперь помогать друг другу!
– А мы уже знакомились! – сказала я. Приходилось говорить на повышенных тонах. А напрягаться не хотелось.
– На вечеринке у Саши вчера, да? Алена, он про клинику для меня говорил?!
– Узнаем потом. Когда долетим!
Я отвернулась к окну.
– Они ничего не понимают, правда, мужики эти? Не понимают, как это катастрофично, когда с лицом что-то происходит! Скажи, у меня ужасное лицо? Отекло, да?! Я в истерике просто! Ты думаешь, это можно исправить?
– Не знаю! Я же не врач!
Настя испуганно посмотрела на меня. Я тут же поправилась.
– Наверняка можно! У нас хирурги есть гениальные! Сделают тебя в лучшем виде! – спрашивается, зачем я ее утешаю.
– Уверена?! А тебе делали операции когда-нибудь?!
– Нет!
– Мне тоже! Я боюсь очень! Ты же знаешь, у меня программа своя, я в эфире работаю!
Мне не хотелось выслушивать этот приступ откровенности на высоте не знаю сколько метров, я бы лучше смотрела на море и думала о своем. Вместо этого кто-то опять требовал, чтобы я напрягала мышцу своего благородства. Я ей подружка, что ли?
Ведерникова схватила меня за руку.
– Алена, я не знаю, что делать! Они все бросили меня – мужики эти! Сашка к Аркаше поехал! Ему, конечно плохо, но он мужик, в конце концов, а я совсем одна!
Не уверена, что Аркадий вообще сейчас понимает, мужик он или нет. На том свете все равно. Черт, что за мысли такие?
– Я просто в истерике! Ты меня не бросишь, да? Ты поедешь со мной в больницу?
О боже! А я не в истерике?!
– Настя, все будет хорошо! Успокойся! Я не брошу тебя! Если надо будет, поедем вместе! – слова вылетели из меня сами собой. Как я могла ей это обещать? Мама ждет, и я сама хочу побыстрее добраться до дома. Чего я вечно лезу со своим благородством, а потом жалуюсь, что получаю по морде! Мало мне полиции?
Ведерникова благодарно сжала мою руку. В ее глазах теперь появилось что-то человеческое.
– Спасибо тебе! Ты чудо просто. Где тебя Сашка нашел?
– На дороге, – пробормотала я себе под нос.
Мы сели на летном поле.
– Вон он, стоит уже! – проорала мне в ухо Настя, снимая наушники и еще не отрегулировав громкость голоса.
Я увидела самолет, здоровую птицу с пеликаньим клювом метрах в двадцати от нас.
Потянула свой чемодан к двери. Пилот выскочил первым, подхватил наш багаж. На землю я спрыгнула сама. Настя раздумывала, упасть ли ей в распахнутые объятия француза или еще немного пожеманиться. В итоге он схватил ее под мышки и бережно опустил на асфальт. Они обнялись, как добрые друзья. Значит, летает с ним не первый раз – сделала я вывод.
– Votre passeport, s’il vous plait, – человек в форме, символизирующий границу между двумя демократиями, – предсказуемой французской и управляемой русской, преградил мне путь.
Я протянула ему документ, еще хранивший отпечатки пальцев полицейских. Пограничник шлепнул штампик. Вот и весь паспортный контроль.
От самолета к нам уже шли двое, летчик и стюардесса. Я двинулась им навстречу.
– Bienvenue а bord! – приветствовал меня пилот. Я протянула руку.
– Я Светлана, ваш бортпроводник, – представилась хрупкая блондинка. – А это Патрик Клери, второй пилот.
– Алена.
Патрик уже салютовал Насте, нагнулся, приподнимая ее тяжеленные чемоданы.
– Анастасия Андреевна, здравствуйте, рада вас видеть. Позвольте, я помогу, – Светлана мгновенно выхватила из Настиных рук ворох пакетов. – Алена Валерьевна, и ваш чемодан.
– Не стоит, я сама. Не беспокойтесь.
Мне было неловко нагружать хрупкую девушку своим багажом.
– Не торопитесь, осторожнее, Анастасия Андреевна, – Светлана уже вела мою золотую мисс к трапу. Патрик нес ее чемоданы.
Я потащилась следом, проклиная свою безразмерную резиновую доброту, маму с папой, тридцать с лишним лет культивировавших во мне эту гуттаперчевую бесхребетность, и мой чемодан, который упирался всеми своими колесами, не желая ехать вперед и комплексуя перед монстрами с цветочками Louis Vuitton.
У трапа стояла вторая стюардесса. Настя говорила с ней, жестикулировала, та сочувственно кивала головой.
А здорово все-таки лететь вот так, частным рейсом. Хоть шерсти клок с Канторовичевой овцы.
Я огляделась, стараясь запомнить каждую деталь этой картинки. Уже светало. Пять утра. В зябком предрассветном мареве досыпали свои последние спокойные часы самолеты. Тихие стреноженные птички. А наша гигантская. Флагман частной авиации. Поодаль стояли птенчики поменьше. А на этих какие олигархи из Москвы прилетели?
– Алена Валерьевна, приглашаю вас подняться на борт. Прошу! – Светлана подхватила мой чемодан.
Трап здесь – перевернутая дверца со ступеньками. Я вошла в салон. Белая кожа, почти такая же, как в машине Канторовича. Несколько кресел, диван, большой стол, на котором стояли вино, сыр и ваза с сухофруктами. Фирменный набор нашего олигарха. Настя сидела спиной ко мне, развалившись в кресле. Вторая девушка суетилась возле нее.
– Выбирайте любое место, – сказала Светлана.
Казалось, что салон имеет продолжение и где-то там сидят неведомые мне пассажиры, настолько непривычным было это уединение.
Я села подальше от Насти. Отдохну от ее присутствия.
– Вы можете принять душ, – сообщила Светлана, указывая на дверь в хвосте. – И совершить необходимые звонки, на борту есть спутниковый телефон.
Маме позвонить, что ли, рассказать про спутник? Она испугается. А Олейникова не поймет.
– Спасибо. Звонков не будет.
– Что вам предложить из напитков?
– Воды пока. С лимоном. Скажите, а какой это самолет, какая модель?
– "Гольфстрим пятый".
– Вот это да! Неужели?! – я была потрясена. Gulfstream-V фигурировал в последнем Иркином редакторском письме.
Светлана была идеальной служительницей сервиса, потому что на лице ее не отразилось ничего. Отсутствие реакций делало стюардессу практически незаметной в пространстве салона, хотя она стояла рядом со мной.
– Отдыхайте, Алена Валерьевна, настраивайтесь на полет. Через 15 минут мы обсудим ваши пожелания по поводу завтрака. Хорошо?
Я кивнула.
– Еще какие-нибудь пожелания?
– Нет.
Только одно. Не видеть Ведерникову больше никогда. Нехорошие мысли перед тем, как оторваться от земли. Могут услышать те, кто принимает решения наверху, над облаками.
– Приятного полета.
Дай бог, подумала я.
Кто-то тихо звал меня: Алена… Знакомый мальчишеский голос. Почти фальцет. Откуда я его знаю? Так это же тот мальчик, который охранял меня в комнате, пока я ждала переводчика. А он, оказывается, добрый и умеет краснеть. А я думала, что он цербер, Сашка Канторович. Странно, что у него так изменился голос. Как будто доносился откуда-то из глубины, из турбинного гула. Я открыла глаза.
– Слышите меня, Алена Валерьевна? Просыпайтесь! – надо мной склонилась девушка. – Алена Валерьевна, мы прилетели. Просыпайтесь, не торопитесь.
– Куда прилетели?
– Мы во Внуково. Извините, я не решилась вас будить во время полета. Вы очень крепко заснули. Вы хорошо себя чувствуете?
– Да вроде. – Я с трудом приходила в себя. Вылезать из-под пледа определенно не хотелось. За окном было светло. Сейчас тащиться домой, пешком. Жаль, что дальше самолет не летит. Конечная.
– Машина будет ждать на стоянке номер 1. Вас Александр Борисович предупредил?
Александр Борисович… Он еще что-то говорил. Что он мне поручал сделать?
– Алена, что теперь? Тебе Саша сказал? – Ведерникова присела рядом со мной. Ее трясло. Выглядела она ужасно – лицо опухло, кровоподтеки проявились через бинты. Господи, да ей врач нужен!
– Сейчас! – Я окончательно проснулась. Надо ему звонить.
Он взял трубку после седьмого гудка. Так долго я никогда не держала звонок. Ему – никогда. Но тут все равно, я же по ее поводу звоню.
– Алло, Алена, вы долетели? Сейчас, секунду подожди, – он переключился.
– Алена Валерьевна, вы могли бы по спутнику позвонить, – сказала добрая Света.
– Все, поздно…
Я слушала музыку в трубке и чувствовала, как открывается очередной счет за Настю. Да все равно уже. Плачу за все!
– Алло, Алена, слышишь меня?! Говори!
– Мы прилетели, все нормально. Насте нужен врач.
– Я все понял. Слушай меня – ты клинику Ольховского знаешь?
– Да, конечно. Была там.
– Была? Отлично! Едете сейчас туда, он ждет вас. Нигде не останавливайтесь! Когда довезешь ее, набери мне.
– Хорошо, я поняла.
Опять он управлял мной, и я ничего не могла с этим поделать. Просто слушала его голос в трубке. Может быть, в предпоследний раз.
– Как там у вас… вообще… Как ты сама?
– Я нормально. Как всегда.
Пауза.
– Долетели хорошо? – Он явно не знал, что еще спросить.
– Отлично долетели. Самолет хороший.
– Да, неплохой. Вы не ссоритесь там?
– Нет. Нам же нечего делить, правда?
– Слушай, девочка. Я приеду, и мы обо всем поговорим – обещаю! Когда только, не знаю. Ладно, давай там разбирайся. И не думай о плохом.
– Как Аркадий?
– Не спрашивай. Свечку за него поставь лучше. Сейчас лечу с ним в Марсель, вертолет реанимационный заказали. Надеюсь, долетим. Все, должен идти. Держитесь там, девчонки. Насте привет.
– Пока, – сказала я в умолкнувшую трубу. Последнее слово было о ней.
– Ну что он сказал? – Ведерникова смотрела на меня, как маленький ребенок на маму, ожидая ее решения.
– Привет тебе передавал. К Ольховскому едем. На Рублевке клинику его знаешь?
– А он хороший? Что у вас говорят?
У нас – это в журнале, о существовании которого я уже успела забыть.
– Он лучший.
– Ты уверена? Я слышала, что он слишком разрекламированный. У нас вообще плохо делают. У меня сестра в Майами специально ездила. Почему он за границей не договорился?
Отвечать не было сил. Я взяла Ведерникову за шиворот и потащила к трапу.
Маленький автобусик притормозил у входа в терминал. Я помогла Насте вылезти.
Черт! Фотографы! За забором, ограждающим летное поле, я увидела нацеленные на нас объективы и едва успела прикрыть Ведерникову, натянуть ей на голову шарф.
– Кто позволил снимать? Убрать их немедленно! – шикнула я на людей из службы безопасности, стоявших у дверей. Один из них нехотя двинулся в сторону забора. – Убрать, я сказала! – и мгновенно впихнула Настю внутрь. – Вы что, не понимаете, чей борт прилетел?!
Ого, а у меня проклевываются навыки большого бизнеса – давить на людей. А я всего-то полетала частным самолетом. И криминальные наклонности – запугивать, шантажировать. А это потому, что я уже сидела, – сострила я мрачно про себя.
– Ты звонила кому-нибудь в Москву? – спросила я у Ведерниковой, когда мы сели в машину. Она дрожала.
– Нет. Только родителям. Ну подруге одной. Думаешь, кто-то сказал?
– Да, думаю.
И ты бы думала, дура, прежде чем трепаться.
Минут через сорок мы подъехали к зданию "А-клиникА". Но не с парадного входа. Ольховский встречал нас у дверей.
– Ну что, лапочки, случилось? Кого, красавица, мне привезла? А ты у меня была! Это подружка твоя? Все знаю, сейчас в палату поедешь.
Настя схватила меня за руку.
– Алена, я боюсь!
– Ну, лапочка, ничего теперь бояться не надо. Сейчас мордочку подделаем, все нормально будет. Давай-ка сюда ложись.
Каталка появилась быстро. Опять сериал "Скорая помощь".
– Что, прямо сюда?
– А как ты хочешь, ножками идти? Ножками не надо.
– Алена, только не уходи!
– А мы ее никуда не отпустим. Она нам интервью обещала, помнишь лапочка?
– Помню. Я закрутилась, извините.
– Зато теперь вспомнила про старика.
Вот хитрый жук Ольховский, а денег Канторовича ему недостаточно?
Насте мерили давление.
– Пойдем-ка со мной, ты мне расскажешь про интервью. А ты лежи!
Мы отошли.
– Ты мне скажи, что с мордой у нее?
– Пострадала. Упала случайно.
– Ты мне голову не морочь, лапочка. Так не падают, я вижу даже под бинтами.
Я молчала.
– Давай, я слушаю!
– Авария. Но, Андрей Андреевич, эта информация… Ей вообще нужна полная анонимность, понимаете?
– Да не рассказывай мне тут. У меня пол поменяют президенту, никто не узнает. Какие принимала лекарства?
– Ее доктор смотрел французский, но что ей кололи, я не знаю.
– Плохо. Ладно, я разберусь с ней. А ты можешь ехать. Телефон мне оставь свой связной.
– А что с ней будет?
– Да ничего, лапочка. Перешьем ей рожу, еще лучше будет. Как из сказки Белоснежка.
– А это надолго?
– Неделю пролежит. Потом с мордой страшной ходить будет месяц. И все, в путь.
– Андрей Андреич, у нее же эфиры, ей нельзя месяц…
– А я ей, что ли, морду разбил? Надо чаще на тормоз жать. С олигархами если катаешься. Ты давай, давай, дальше мое дело! Ну что, интервью завтра или послезавтра?! – сказал он громко, нарочно, чтобы Настя слышала.
– Завтра! – ответила я так же громко.
– Приедешь и подружку навестишь, правильно я говорю, лапочка?
– Алена, ты уезжаешь? – Настя подняла голову.
– Конечно, а что ей тут делать? Сейчас она завидовать будет. Мы тебе красоту наведем, а она так останется, как есть. Пусть едет, а то вы, девки, сейчас меня будете фасонами доканывать. Кому какие губы и сиськи лепить, правильно я говорю, лапочки?
– Алена, приезжай, я одна тут не смогу, пожалуйста, умоляю тебя!
Она заплакала.
– Все, девочки, прощаться. А ты вон отсюда, подружку не расстраивай!
Я вышла на улицу. Звонил телефон. Аня Волкова. Странно, вообще-то мне на работу только в понедельник.
– Добрый день, Анна Андреевна! – сказала я притворно бодро, как будто выхожу из фитнес-клуба после сжигания 2000 килокалорий на тренажере. Так же я разговариваю с мамой.
– Наконец дозвонилась до вас! Алена, немедленно ко мне приезжайте. Я от Саши все знаю уже. Вы только расскажете… подробности.
Кажется, она плакала.
– Не бойтесь, успокаивать меня не придется. Я уже наелась тут всего. Вы где сейчас, в аэропорту?
Я была ошарашена.
– Я? Нет, я в клинике у Ольховского.
– Что с вами? Вы тоже пострадали?
– Я? Нет.
– Слава богу. Сашин водитель с вами?
– Да.
– Скажите ему, что к Волковым. Он знает дорогу.
Аня Волкова. Аркадий Волков. Волков?! Как же я сразу не догадалась?
– Хорошо. Уже еду.
– Алена?
– Да?
– Что врачи говорят? Вы видели его? Он узнает кого-нибудь?
Господи, как трудно это говорить.
– Я не знаю… не уверена…
– Как это произошло?
– Точно не знаю.
Точно я знала одно – мне опять придется врать. Злостное лжесвидетельствование – есть такая статья в международном праве?
Глава 7
GLOSS Февраль
В этом номере мы празднуем победу Glossy-революции. Итоги подводить еще рано, но можно сделать кое-какие выводы. Революционеры гламура, служители культа роскоши – модельеры, стилисты, байеры, хирурги, фотографы и журналисты глянца изменили нашу жизнь. В России на это потребовалось не десять дней, а как минимум десять лет, но результаты впечатляют. Красавицы с обложек, герои с рекламных плакатов, люди с идеальными пропорциями и безупречным вкусом шагают в жизнь со страниц журнала Gloss. Они среди нас. Они – это и есть мы.
Главный вопрос, который изучает глянец, – что такое красота? Спасут ли мир пластика за несколько тысяч (знаменитый Андрей Ольховский, создатель "А-КлиникА", может сотворить для вас чудо), шопинг с неограниченным бюджетом (советы дает лучший байер Вероника Самсонова, которая составляет гардероб для всей страны), макияж, созданный по backstages миланских показов (примерьте на себя модные образы, созданные талантливым визажистом Антоном Ли), и килограммы чудесных кремов, способных вернуть нас на десять лет назад, в эпоху, когда гламура в России не было? Кстати, а вы бы хотели вернуться туда?