Хотя эта новость и не произвела эффекта взорвавшейся бомбы, на всех как бы повеяло холодом. Однако мадам Сарла слова Жан-Пьера ничуть не смутили. Она, видимо, решила про себя, что это заявление не более чем пропагандистский трюк противника.
- Ба! Да наш Жан-Пьер, оказывается, ницшеанец, - произнес Юбер, который, как и положено человеку просвещенному, тотчас же определил, откуда позаимствованы эти философские реминисценции.
- Вовсе не ницшеанец, - поправил дядю Жан-Пьер. - Можно подумать, что никто из вас никогда и не слышал о теологической теории смерти бога, - добавил он тоном, показывающим, что лично он изрядно поднаторел в этих вопросах.
Однако в универсальной образованности Юбера пробелов быть не могло.
- Теологическая теория смерти бога? Да как же! Это весьма и весьма интересно!
Взгляды, которые до этой минуты были прикованы к Жан-Пьеру, теперь обратились к Юберу. В них сквозило скрытое удивление.
- Вычитали?.. - спросил молодой человек и назвал три имени - голландское, американское и немецкое.
- Что за вопрос! То есть кое-что и по диагонали, но, во всяком случае, я знаком с их теориями.
Марсиаль готов был дать руку на отсечение, что ни его сын, ни свояк не прочли ни единой строчки названных авторов. Уж этих-то двух он знал как облупленных. Они набрасывались на газеты и журналы и, словно пиявки, высасывали из них все сведения, но никогда не обращались к первоисточникам. Плагиаторы, не ведающие стыда, они выдавали за свои собственные находки то, что понадергали отовсюду. Марсиаль не раз ловил их на подобном интеллектуальном воровстве. Такие же жулики, как и девяносто девять и пять десятых процента их современников. Неистребимое желание казаться всезнающим, быть в курсе. Главный невроз века…
- Простите меня, - сказал Марсиаль, - но в чем, собственно, заключается это учение о смерти бога? Оказывается, вы в этом разобрались. Так, может быть, вы мне объясните что к чему?
- Сомнительно, - произнесла мадам Сарла театральным шепотом.
- Дорогой мой, уж не воображаешь ли ты, что такую сложную теорию можно изложить за две минуты? В самом деле, не стану же я заниматься дешевой популяризацией в духе "Ридерс Дайджест".
- Хотя бы в самых общих чертах, о чем идет речь?
- Ну, что же… Это в некотором роде переосмысление идеи бога, не правда ли?.. Очевидно, что понятие бога, как его трактовали старые теологи, уже не может… Словом, не соответствует разумным требованиям современного мышления… Иегова из Библии, не правда ли? - И он снисходительно пожал плечами и махнул рукой, давая понять, что библейскому Иегове давно уже место в лавке старьевщика. - Следовательно, остается лишь образ Христа, не правда ли? Однако, лишенный большинства, если не всех привычных атрибутов божественности… Вы меня понимаете?
- Нет, - отрезала мадам Сарла.
Юбер возвел глаза к небу.
- Конечно, это надо читать самому, - вздохнул он. - Это то же самое, что просить изложить Тейар де Шардена в трех фразах и к тому же сделать краткий вывод. Это же несерьезно.
- Обратите внимание, - сказал Марсиаль, - теология смерти бога. Здесь же противоречие в самих терминах. Если бога нет, то при чем тут теология?
Юбер полузакрыл глаза, сокрушенно покачал головой и поцокал языком с многозначительным видом.
- Это все гораздо сложнее, - сказал он почти печально. - Гораздо сложнее… Поверь мне…
Экскурс в сферы религиозной философии утомил всех. Вернулись к обычным застольным разговорам. Мадам Сарла нашла, что жаркое переперчено. Она дождалась, когда прислуга-испанка вышла из комнаты, и сказала, что эти "особы" совершенно не умеют готовить, что за ними "нужен глаз да глаз". И все три женщины заговорили, несколько оживившись, о жизненной проблеме, которая стоит теперь перед западной буржуазией, - трудности с прислугой. Юбер погрузился в высокомерное молчание - он, видно, считал, что этот small talk был на редкость мелкотравчат. Так и шибало в нос средним классом. В домах, где его принимали, никогда, никогда не заводили речь о прислугах-испанках. Впрочем, в тех домах за столом прислуживали метрдотели и лакеи, так что этот вопрос никого и не волновал. Но в конце концов, родственников себе не выбираешь. Есть семейные обязательства, которыми нельзя пренебрегать.
Полное отсутствие мысли на лице Юбера придавало его облику благородную духовность, чуть ли не янсенистскую. В покрытой пушком лысине, длинном носе, птичьей шее было что-то монашеское. Если бы он от скуки вдруг затянул псалом, это никого бы не удивило. И тут было произнесено имя, простые слоги которого произвели на него поистине гальванизирующее действие. Монах, вот-вот готовый впасть в экстатическое состояние, разом превратился в современного светского человека. Ноздри его затрепетали, зрачки вспыхнули ненасытным огнем.
- Реми Вьерон! - воскликнул Юбер. - Иветта обедает с Реми Вьероном?
- Да, - сказал Марсиаль. - А что ты думаешь? У нашей дочери прекрасные знакомства.
- Где она с ним встретилась?
- У общих друзей, - небрежно ответил Марсиаль, насмешливым глазом наблюдая за свояком.
- Общие друзья? Кто такие? - почти грубо выспрашивал Юбер.
- Друзья Иветты, мы их не знаем.
- А! - вздохнул Юбер с облегчением.
Если бы друзья, у которых можно повстречать Реми Вьерона, были бы друзьями Марсиаля и Дельфины, Юбер перестал бы что-либо понимать и очень встревожился бы.
То, что это были личные друзья Иветты, несколько успокоило его. Девушка была живая, хорошенькая, училась в университете. Молодые проникают теперь во все сферы, молодость стала универсальным пропуском… Так что терзаться нечего.
- Это превосходный писатель, - сказал Юбер.
- Понятия не имею, я его не читал.
- Напрасно. В высшей степени знаменателен для нашего времени. В некотором роде смесь Шодерло де Лакло и Сен-Жюста, - сказал Юбер с улыбкой тонкого ценителя и так, словно только что нашел эту формулу.
- Да, именно это и писали в последнем номере "Экспресса", - сказал Марсиаль, как бы поздравляя свояка с умением запоминать цитаты.
В эту минуту из передней донесся телефонный звонок. Марсиаль отодвинул стул, чтобы встать.
- Не беспокойся, - сказала Дельфина, - я подойду. - И вышла из комнаты.
- Мне бы хотелось с ним познакомиться, - сказал Юбер с видом человека, испытывающего острый интеллектуальный голод. - Как ты думаешь, не могла бы Иветта?..
Он не окончил. Марсиаль поморщился, выражая сомнение.
- У меня нет никакого желания звать его к нам, даже если бы он и принял приглашение.
- Почему?
- Потому что мне нечего ему сказать. Знаменитый писатель. А я не читал ни одной его книги. Даже названий не знаю.
- Ты не прав, - возразил Юбер. - Я говорю о том, что ты ничего не читаешь… Надо быть в курсе… Надо идти в ногу с временем, черт побери!
- Я читала какой-то его роман, - вступила в разговор Эмили, - но решительно ничего не помню… Я много читаю, но память у меня дырявая, - добавила она с улыбкой, словно этот недостаток придавал ей еще больше очарования. - Стоит только закрыть книгу, как все - ф-ф-у! - и вылетело из головы!
- А в самом деле, что ты вообще читаешь? - спросил Юбер свояка. - Скажи мне, что ты читаешь сейчас? - Он обернулся к Жан-Пьеру. - Это тест, - шепнул он ему, подмигнув.
- Сейчас? Какой-то детектив из черной серии.
Юбер призвал Жан-Пьера в свидетели.
- Вот видишь! - воскликнул он, желая подчеркнуть точность и эффективность теста.
И, повернувшись к Марсиалю, продолжал тоном упрека:
- Но помилуй, нельзя же пробавляться таким чтивом… Поверь мне, есть в высшей степени стоящие писатели…
Из передней доносился приглушенный голос Дельфины, которая говорила по телефону. Слов разобрать было нельзя, но в интонациях чувствовалась тревога.
- Конечно, - продолжал Юбер. - Многие из современных авторов не всем доступны. Чтение их книг требует большой сосредоточенности, я бы даже сказал, они могут поначалу показаться скучными, но в конце концов бываешь, как правило, вознагражден…
- Послушай, я уже вышел из того возраста, когда держат экзамены, - сказал Марсиаль. - Жизнь слишком коротка. У меня нет времени ломать себе голову над книгами.
- Да это просто лень, дорогой!
- Вот видишь! - воскликнула мадам Сарла. - Что я тебе говорила?
- Вы тоже ругали его за лень?
- Да, но по другому поводу.
- Тетя считает, что я недостаточно взыскателен в выборе друзей.
- Она права! - горячо подхватил Юбер. - Человек с твоим положением должен иметь более широкий круг знакомств.
- А если я вполне удовлетворен своим кругом?
- Ах, дорогой мой, не Хватало еще, чтобы ты мне напомнил старую французскую поговорку: "Тот счастливо живет, кто покой свой бережет". - Юбера даже передернуло от отвращения.
- У меня просто нет таланта к светской жизни, - сказал Марсиаль.
- Это уже другое дело! - воскликнул Юбер с присущей ему беспристрастностью. Он порицал добровольное отшельничество, но если причиной тому был какой-нибудь врожденный недостаток, скажем, отсутствие дара общения, то он мог его лишь отметить, не осуждая.
"Я - его Феликс, честное слово!" - подумал Марсиаль, задетый тем, что все так быстро и без возражений приняли его признание в собственной несостоятельности. А еще он подумал, что с такими людьми, как Юбер, никогда нельзя себя недооценивать или делать вид, что себя недооцениваешь, - они вам охотно поверят на слово.
Когда Дельфина вернулась, Марсиаль сразу увидел, что она чем-то озабочена.
- Что-нибудь случилось? - спросил он.
- Нет-нет, ничего, - ответила она с принужденной улыбкой. - Неприятности у одной моей подруги.
- У какой подруги?
- Ты ее не знаешь. По клубу.
- Этот пресловутый клуб, - сказал Марсиаль Юберу, - какая-то тайна в жизни наших жен. Ведь Дельфина ни разу не разрешила мне ее туда проводить. Я даже толком не знаю, где он находится.
Сестры, смеясь, запротестовали. Их клуб был весьма невинным - встречи за чашкой чая, лекции, обмен книгами - короче, решительно ничто не может вызвать подозрения. Но одно правило было незыблемым, впрочем единственное: клуб посещали исключительно женщины, мужей туда и на порог не пускали. No man’s land в буквальном смысле слова.
- Тайна не тайна, но они уже во всяком случае тайные жрицы. Жрицы Великой богини, как в Риме! Странные теперь нравы, дорогой мой, - сказал Юбер Марсиалю.
Да нет, нет, ничего похожего. Клуб - всего лишь убежище, место, где жены могут хоть немножко забыть свою домашнюю суету, увидеть друг друга, отдохнуть и расцвести душой.
- Как? - воскликнул Юбер. - Уж не значит ли это, что вы не расцветаете у семейных очагов?
- Они, очевидно, тоже многое в себе подавляют, - сказала мадам Сарла и напомнила, что в ее время женщинам не требовалось создавать клубы, что дом полностью заполнял их жизнь, им ограничивались все их желания, а уж она и подумать не могла о том, чтобы расстаться с Фонсу больше чем на двадцать минут. И разговор завертелся вокруг спорного вопроса об эмансипации женщин. Юбер решительно был "за" и в подтверждение приводил цитаты из "Второго пола" Бовуар. Марсиаль не разделял мнения Юбера. Он сказал, что "испытывает тоску по патриархальным временам, когда мужчина был королем, а женщина - объектом поклонения".
Сразу же после кофе Жан-Пьер ушел. И Марсиаль принялся терпеливо ждать, когда гости последуют его примеру. Он еще мог выносить общество Юбера за обедом, раз в две недели, не чаще. А вот проводить с ним послеобеденное время было уже томительно. Юберу тоже хотелось уйти, но приличия требовали посидеть после кофе хотя бы час. И тогда мужчины не без труда завели вялый разговор сперва о текущей политике, а потом каждый о своей работе. Марсиалю рассказывать, собственно, было нечего. Страхование - и все тут. Да и говорить ему не хотелось еще и потому, что Юбер расспрашивал только из вежливости. Юбер должен был испытывать непреодолимое отвращение к страхованию. Не к самому страхованию (он им пользовался, как и всякий другой), а к страхованию как профессии. Марсиаль вспомнил сегодняшнюю игру, такую прекрасную и волнующую, изумительный прорыв французского нападающего, который, несомненно, был эстетической вершиной матча, и хотел бы рассказать об этом, но подумал, что его свояк, наверно, испытывает к регби еще большее отвращение, чем к страхованию.
Когда же, проводив наконец родственников, они вернулись в гостиную, Дельфина взглянула на мужа.
- Почему у тебя такой вид? - спросил он. - Что случилось?
- Марсиаль, - сказала она серьезно и снова поглядела на него с сочувствием, чуть склонив голову. - Я тебя сейчас очень огорчу.
Марсиаль почувствовал, что бледнеет.
- Иветта?..
- Нет-нет… Звонила жена Феликса… Сама не знаю, как мне удалось с собой совладать… Не хотелось омрачать конец обеда… Понимаешь… Надеюсь, ты на меня не будешь сердиться?..
- Но что, что случилось?
- Феликс… - Она взглянула на него на этот раз с тревогой и сказала тихо, желая смягчить горестную весть. - Он… умер.
2
На несколько секунд Марсиаль потерял дар речи.
- Что-что? - пробормотал он наконец.
- Около восьми у него начался приступ. Его жена сказала, что, когда это случилось, он как раз сидел у камина. Он попытался встать, но рухнул в кресло. Она, конечно, перепугалась насмерть и тут же вызвала врача. Феликса разбил паралич, казалось, он даже не слышит, что ему говорят. В общем, что-то вроде комы. Приехал врач, объявил, что это аневризма, у него разорвался сосуд. Он умер спустя два часа, так и не придя в сознание.
Ошеломленный, Марсиаль сел и долго молчал. Наконец он произнес слово как будто мало подходящее к случаю:
- Сволочь!
- О, да!.. - вздохнула Дельфина.
- Можно обалдеть! - воскликнул он с чувством.
- Что тут скажешь?
- Вот уж удар ниже пояса.
Она наклонилась, поцеловала его.
- Мой бедный Марсиаль, - сказала она.
- Я расстался с ним в шесть часов, он был в абсолютном порядке. У него и в мыслях ничего такого не было.
- А как же может быть иначе? Приступ… Это всегда бывает без предупреждения.
- Ужасно…
- Я знала, ты будешь потрясен. И правильно сделала, что подождала, пока все разойдутся. Да?
- Да, конечно…
- Если бы я сразу сказала, всех бы прямо обдало холодом.
- Да-да!..
- Наверно, и десерт бы есть не стали, - сказала Дельфина задумчиво.
- Какой уж там десерт! - меланхолически прошептал Марсиаль и махнул рукой, словно говоря, что все суета сует, и десерт в том числе. - Черт подери, не могу опомниться. Расстался с ним в шесть, он был в полном порядке, а через два часа умер.
- Через четыре. Он умер в десять вечера.
- Я всегда говорил, что он слишком много ест. Гипертоник…
- И наверно, ему не хватало физической нагрузки.
- Выходит, нас всех такое подстерегает? - спросил Марсиаль с тревогой.
- Думаю, все зависит от предрасположения.
- А что это в точности такое - разрыв аневризмы? Я знал, но забыл.
- Лопается артерия. Внутреннее кровоизлияние. Когда это случается в мозгу, кровь заливает клетки. Наступает паралич всех нервных центров.
- И долго можно быть парализованным?
- Очень. Иногда годами. Вспомни дядю Фернана…
- Точно… Он лишился речи и движения. Хорошо еще, что бедный Феликс сразу умер.
- Завидная смерть.
- Ну, знаешь, завидная - это только так говорится… В его-то годы! Он еще так молод.
- Не так уж, он наш ровесник.
- А по-твоему, это уже не молодость? - спросил Марсиаль почти злобно.
- Конечно, еще молодость, но вместе с тем и критический возраст.
Наступило молчание.
- Налей-ка рюмку коньяку! - попросил Марсиаль. - Мне надо взбодриться.
Он не переставая бормотал: "Бедный Феликс… Так внезапно… Когда мы сегодня были вместе на стадионе… Кто бы мог подумать, что он не переживет этого дня…" и тому подобные слова и фразы, которые выражали лишь изумление перед потрясающей внезапностью случившегося и невозможность в это поверить. Он отхлебывал коньяк маленькими глотками и, по мере того как текло время с той минуты, когда Дельфина произнесла "Феликс умер", все больше и больше удивлялся тому, что не испытывает никакого определенного чувства, которое можно было бы выразить одним словом, ничего, что подобает испытывать, когда узнаешь о внезапной смерти друга, - например, горе. Он затруднился бы сказать, что же именно он переживал, помимо удивления и ужаса и какого-то еще смутного недоверия к случившемуся. Плакать почему-то не хотелось. Как он ни пытался изобразить на своем лице страдание (нахмуренные брови, опущенные уголки губ, слегка приоткрытый рот, чтобы вырывались всхлипывания), ничего не получалось. А ведь когда он был мальчиком, он умел таким простым приемом исторгать из глаз слезы, целые потоки слез. Этот секрет утерян вместе с другими секретами детства. Поняв, что не может заставить себя заплакать, Марсиаль прекратил все попытки. К тому же мужское горе и не нуждается во внешних проявлениях. Ему вспомнилась фраза какого-то античного автора, которую он когда-то вычитал: "Долг женщины - оплакивать мертвых, долг мужчины - помнить о них". Чье это изречение? Возможно, Тацита. Во всяком случае, отлично сказано. Это так по-римски - разделить обязанности между мужчинами и женщинами… Он отхлебнул еще глоточек коньяку.
- Я не могу себе представить, что его нет, - сказал Марсиаль.
- Да, это трудно, я знаю.
- Скажи, а может быть, мне надо сейчас туда съездить? Навестить его жену.
- Так поздно?
- Всего около двенадцати. С тех пор как она позвонила, прошло немногим больше часа. Она наверняка не спит. Мне кажется, я должен туда съездить. Не говоря уж о том, что ей может что-то понадобиться. Например, деньги. Жили они очень скромно. Для людей с таким бюджетом похороны - это разорение. Подкину ей хоть немного… Извинюсь, скажу, что у нас были гости и поэтому я не смог тотчас приехать…
- Что ж, поезжай. - Дельфина была растрогана тем, что у Марсиаля вдруг возникла потребность прийти на помощь, внезапный порыв милосердия.
Он вышел. Ему хотелось увидеть Феликса. Быть может, это было любопытство, а может, сознание своего долга. По дороге в тот отдаленный пригородный район, где жил его друг, Марсиаль думал: "Феликс никогда больше не увидит эти улицы, эти огни, эти террасы кафе. Никогда больше…" Но то были лишь мысли, приличествующие случаю, привычные клише, за которые цепляется ум, бессильный охватить случившееся. Он по-прежнему не испытывал горя, а лишь удивление, вернее, след этого удивления, подобный следу воды за кормой, да еще чувство, что нечто новое, какое-то глубокое потрясение вторглось в его жизнь и нынешней ночью, в полночь, прервало равномерную череду дней.
Спустя четверть часа Марсиаль нажал кнопку звонка у калитки сада. В окнах первого и второго этажей горел свет. Входная дверь отворилась, и в освещенном проеме вырисовался силуэт женщины.
- Это я, Марсиаль! - крикнул он.
- А, это вы? - отозвался скорбный голос. - Подождите, сейчас открою.