– Эта независимость нужна была не народу, – встрял в разговор Иван Иванович, – он не хотел этого, а отдельным дельцам от политики, которые рвались к власти и чувствовали реальный шанс. Кто были Кравчук, Шушкевич, Ельцин? Не первые лица в государстве. А сейчас они почувствовали возможность стать президентами суверенных стран. Поэтому они пошли на всё, чтобы добиться этой цели. Собрались в Беловежской пуще и, можно сказать, совершили переворот, наплевав на итоги референдума, на волеизъявление народов.
С этим тезисом соглашались все. Но к Ивану Ивановичу у Ромова были отдельные претензии.
– А что же вы, КГБ, куда вы смотрели? У вас же, как я знаю, самая главная задача была – защищать советскую власть, её вождей от внутренних и внешних врагов.
– Мы делали своё дело, выполняли свои обязанности.
– Какие там у вас обязанности, никому не известно, но полномочия у вас были неограниченными – делали что хотели или что вам велели власть имущие.
– Как ты можешь судить, если не знаешь наши обязанности, нашу работу!
– Видел я в армии вашу работу, её результаты. В Советском Союзе процветал антисемитизм. Еврея в армии не могли назначить на руководящую должность, будь он хоть семи пядей во лбу. Кроме того, они были под неустанным надзором особого отдела. За нашим офицером, евреем Семёновым, постоянно следили, причём грубо, непрофессионально – он чувствовал это. Семёнов был грамотный и опытный штабист; какую-нибудь сложную разработку, трудное задание поручали ему, а продвижение по службе получал другой.
По настоянию КГБ в ракетных войсках был заведен такой порядок. Пусковая установка – это секретный объект. За многие годы несения боевого дежурства на ней бывает много солдат, которые, прослужив два года, уходят, унося с собой какие-нибудь секретные сведения. Сразу нужно сказать, что никаких мало-мальски значимых секретов солдаты не знают. То, что они видят, не представляет ни для кого ценности. Американцы со спутников видят гораздо больше. Они видят все пусковые установки, где они расположены и даже их состояние. Так, если на позиции есть техника, люди, значит, идёт обслуживание техники, и боевая готовность ракеты понижена. КГБ настоял на том, чтобы солдаты на пусковой установке не появлялись, чтобы ничего не видели и, таким образом, не могли разгласить секретные сведения. Все работы должны выполнять только офицеры и прапорщики. Если нужно транспортировать на позицию топливо или ракету, то до входа (до проволочного ограждения) вёл агрегат водитель, работающий на нём, а дальше садился офицер и продолжал работу. Конечно, у офицера практических навыков меньше, и поэтому случались неприятности – однажды ракета опрокинулась, и на корпусе образовалась вмятина. Пришлось проводить экспертизу, вызывать с завода-изготовителя представителей главного конструктора, решать вопрос о её боеготовности. Было много хлопот, затрат, взысканий.
– Ну и что, – сказал Иван Иванович, – причём тут КГБ? Пусть офицеры тренируются, повышают практические навыки.
– Разве это дело – офицерам работать водителями? Ваш КГБ создал проблему на пустом месте, – какие секреты может увидеть солдат, посмотрев на ракету? Просто особый отдел работал здесь вхолостую, охраняя не те секреты, создавая дополнительные проблемы.
Все с сожалением говорили о том, как американцы переиграли нас. Они мечтали о том, чтобы покончить с Советским Союзом, многое заплатили бы за это. Но Советский Союз сам развалился, без войны, без больших затрат США. И потом ЦРУ диктовало, как строить новую Россию. ЦРУ было главным консультантом у Чубайса по приватизации. Это правда, об этом говорил Путин. Смешно? Досадно и горько, и хочется долго и грязно материться.
Обсудили криминальную обстановку в стране. Сетовали на мораторий на применение смертной казни.
– Сейчас у нас нет высшей меры наказания, – говорил Павел Иванович, – нет смертной казни. И это в нашей криминальной стране.
– Как же нет, – возражали ему, – а пожизненное заключение?
– Разве это высшая мера? Разве можно заменить расстрел пожизненным заключением?
– Пожизненное заключение хуже смерти. Разве это жизнь?
– Что-то мало кто, получивший пожизненное заключение, покончил с собой, – продолжал Павел Иванович. – Пожизненное заключение – это какая-никакая жизнь. Он живёт, ему светит солнышко, поют птицы, он дышит воздухом, встречает весну. А та девчонка, которую он изнасиловал и убил, лежит в земле. Разве это справедливо? Это издевательство над здравым смыслом. Почему я, налогоплательщик, должен кормить и содержать нелюдя? Человеком он уже не станет. Неизвестно, как могут сложиться обстоятельства, вдруг он вырвется на свободу. Уж тогда он, обозлённый и хорошо обученный на зоне, посчитается с людьми – мало не покажется.
Вообще Павел Иванович не любил рассуждать о политике – в армии надоело. Метод подготовки офицеров в армии, повышения их образовательного и профессионального уровня – самостоятельная подготовка. Иногда в системе командирской подготовки проводились занятия по отдельным специальным темам. Главным предметом учёбы была марксистко-ленинская подготовка. Повышение политического уровня военнослужащих считалось главной задачей. Здесь всегда читались лекции, проводились семинары. Не знаю, как в других родах войск, но в ракетных войсках каждый офицер по марксистско-ленинской подготовке должен был вести три тетради: одна – для записи лекций, другая – для конспектирования работ Ленина, третья – для конспектирования и изучения текущих документов партии: решений съездов, пленумов и других. Причём писать надо на одной стороне листа. Чистая страница предназначалась для пометок, записей из других источников, записей своих мыслей. Короче говоря – для самостоятельной работы. Все комиссии всегда проверяли наличие этих тетрадей. Знания не проверяли.
Однажды Главком Ракетных войск Толубко при подведении итогов проверки на собрании офицеров показывал свои три тетради – вот, мол, видите, как я работаю над повышением своего идейного и политического уровня.
Все чётко себе уяснили, что наша идеология самая передовая, что она всегда побеждает в борьбе с буржуазной. Советские люди живут лучше всех; наши товары – самые лучшие. Советское – значит лучшее. Трудящиеся всех стран мечтают о государственном строе, как в СССР, нашу страну все очень любят.
На деле видели другое. Даже за небольшой исторический период – послевоенные годы, когда некоторые страны разделились на две части – социалистическую и капиталистическую, было хорошо видно, где лучше. Например, ГДР и ФРГ, Северная и Южная Корея – небо и земля. А Финляндия? Где оказалась она, отказавшись идти по социалистическому пути вместе с Россией? Железный занавес был закрыт, люди не видели, "как там в Греции", но идеологи предусмотрели не всё. В замочную скважину можно было кое-что подсмотреть. Как нас любят, было видно из трансляций хоккейных и футбольных матчей из-за рубежа, где играли наши сборные. Если наших жмут – стадион ревёт и ликует, если жмут наши – тишина.
Павел Иванович на старости лет всё чаще задумывался о прошедшей жизни. Он часто вспоминал Катю, тосковал по ней.
Ему однажды почему-то вспомнился второстепенный эпизод из жизни о том, как он продавал пианино.
Дочь у Павла Ивановича была музыкальным ребёнком с хорошим слухом. Её отдали в музыкальную школу, купили пианино. Но заниматься музыкой, как известно, нелегко – нужны трудолюбие, усидчивость и большое желание. Этого ей и не хватало. Но мать категорически настаивала на продолжении учёбы – вдруг одумается, и желание появится. Дочь вынуждена была продолжать учёбу, идя на занятия, как на каторгу. Наконец она с большим трудом окончила школу, принесла матери свидетельство об окончании и сказала.
– Вы хотели, чтобы я окончила музыкальную школу – я окончила, вот свидетельство; теперь я близко к инструменту не подойду.
И не подошла. Надо было продавать пианино – занимало много места. Инструмент был в хорошем состоянии, и его быстро купили. Купила молодая семья дочери на день рождения. Как девочка мечтала об этом и была счастлива, когда родители объявили, что присмотрели хорошее пианино! Смотреть инструмент приходила мама, видимо, с педагогом. Педагог долго не рассматривала инструмент: села, взяла несколько аккордов, пробежала пальцами по клавишам и сказала.
– Всё. Берите. Нужно настроить – я завтра пришлю хорошего настройщика.
За пианино приехали два молодых, здоровых парня.
– Ну, где тут ваша балалайка? – спросили они с порога.
– А вы когда-нибудь перевозили пианино? – спросил Павел Иванович. – Оно очень тяжёлое.
– Нет. А что тут сложного? Справимся.
Начали вытаскивать. На лестничную площадку выкатили весело без проблем. Дальше надо нести. Вот здесь и начались проблемы. Разве можно вдвоём поднять пианино? Без специальных приспособлений – нет. Начали они его катить по ступенькам. Пианино прыгало со ступеньки на ступеньку, отбивая себе внутренности и грозя обрушить лестничный пролёт. Более того – на площадках оно не помещалось, и его приходилось ставить "на попа" и двигать. На нижней площадке у выхода пианино имело печальный вид – полировка ободрана, шпон кое-где скололся, некоторые детали отвалились. На улице было уже темно. Дальше надо грузить инструмент в машину. Оказалось, что кузов маловат и пианино в кузов не влезает. С трудом затащили его в кузов, поставили как попало – кверху ногами, и потихоньку поехали домой. Там предстояло тащить его на девятый этаж. Павел Иванович весь испереживался – ребята замучились, а он им помочь ничем не может, да и дома их ждёт прелестная девчушка – скоро папа приедет, пианино привезёт. Больше всего было её жалко. Вспоминая этот случай, Павел Иванович всегда волновался. Позже он всё-таки пошёл к знакомому и спросил, как можно было спустить пианино с третьего этажа. Оказалось, просто – на ступеньки кладутся две доски по ширине колёсиков, и пианино скатывается.
Время в интернате текло медленно и монотонно. Радостным событием для каждого было посещение их родственниками и близкими. Павла Ивановича и многих других свиданиями не баловали. А вот к Геннадию Семёновичу внучка приходила каждое воскресенье. Она обожала деда, и он её тоже любил. Женьке было уже 14 лет. Семёныч понимал – время летит стремительно, и совсем скоро, лет через шесть, Женька может собраться замуж; для молодых встанет главный вопрос – где жить? По нынешним временам, если квартира не досталась от родичей, то купить молодым её нереально. У дедушки была двухкомнатная квартира. Сейчас во время его отсутствия там жила дальняя родственница, студентка. Она приехала из района, и Геннадий Семёнович любезно разрешил ей временно жить в его квартире. Любящий дедушка как зеницу ока берёг свою квартиру для внучки.
Но судьба распорядилась по-своему. Геннадий Семёнович, как уже было сказано, был большой любитель женщин. Но ещё он любил выпить; в последнее время крепко. Здоровье его, не считая мужской силы, с каждым годом ухудшалось. Вот он уже перенёс инфаркт. Сотрудники интерната боялись за него, следили, чтобы он один никуда не уходил, и вообще от интерната далеко не отходил – сердце больное, всё может случиться; отвечать за него они не хотели.
Заведующей интернатом была Вера Ивановна, и была у неё племянница Лера, женщина лет сорока пяти, красивая, соблазнительная, сексуальная. Она рано вышла замуж, но жизнь с мужем не заладилась, и они разошлись. Совместно нажитое имущество разделили поровну – мужу досталась квартира, жене – дочка. Жилось Лере нелегко – они с дочкой жили где попало, скитались по родственникам, по съёмным квартирам. Последнее время они жили у тётки Веры Ивановны в однокомнатной квартире.
Вера Ивановна тоже переживала за Леру, думала, ломала голову, искала варианты, как решить вопрос с квартирой для племянницы. Она была женщиной деловой, предприимчивой, ушлой и кое-что придумала. Она давно обратила внимание на Геннадия Семёновича, на его привычки, запросы, пристрастия, любовь к женщинам.
И вот однажды по весне в интернат в гости к Вере Ивановне пришла женщина элегантная, эффектная. Они сели на скамейку у входа и долго беседовали. Молодица сразу обратила на себя внимание всех обитателей, особенно мужчин. Она была красива, сидела, заложив ногу на ногу. Её коротенькая юбочка не могла прикрыть стройные ноги, они были обнажены по самое не могу. Живые раскрепощённые груди были свободны от оков типа бюстгальтера, чуть-чуть прикрыты и притягивали взгляды мужчин.
У Геннадия Семёновича всегда был нюх на хороших женщин. Он сразу её заметил, подошёл поближе и долго пялился на неё, не сводил глаз с её ног, стараясь подсмотреть как можно глубже, когда она перебрасывала ногу с одной на другую. Но незнакомка была недолго, и вскоре, простившись, ушла. Геннадий Семёнович заволновался, в душе его возникли знакомые эмоции, переживания, фантазии. Он подошёл к заведующей.
– Вера Ивановна, что это за прелесть к вам приходила?
– Это моя племянница Лера. Понравилась?
– Очень понравилась.
– Могу познакомить – свободная женщина, с мужем разошлась.
– Познакомьте.
– Хорошо, завтра она ещё придёт. С ней я вас могу отпустить погулять; под присмотром будете – и мне будет спокойно.
На другой день Лера пришла такая же расфуфыренная, великолепная, эффектная. Геннадий Семёнович не стал терять время, подошёл.
– Геннадий Семёнович, вот, познакомьтесь – моя племянница Лера, – сказала Вера Ивановна.
– Очень рад; увидеть такую красавицу в нашем логове – большая удача, – сказал Геннадий Семёнович.
– Почему же логово? Здесь у вас очень мило – сосновый бор, говорят, где-то речка есть. Вы бы показали мне ваши достопримечательности.
– Я буду рад показать наши красивые места.
– Валентина Ивановна, можно мы с Лерой прогуляемся? – спросил Геннадий Семёнович.
– Можно, конечно, только не забудьте взять с собой спрей.
Геннадий Семёнович с Лерой отправились в лес. День был чудесный – светило солнышко, пели птицы, пахло молодой травой, цветами и смолой. Они побродили по тропинкам соснового бора, сходили на речку. Но вот на небе начала разрастаться темная туча, которая наползала с юга. Края её, которые уже прикрывали солнце, были ярко подсвечены.
– Будет дождь, – сказала Лера, – надо пойти куда-нибудь поближе к зданиям, к укрытиям.
– Правда, давай пойдём да выпьем что-нибудь за встречу, за знакомство.
– За встречу ясно что пьют. Бутылочку можно купить, но где её распить по-человечески? – сказала Лера. – А знаете что – давайте зайдём ко мне в квартиру Веры Ивановны, она на работе, дочка в садике – никто не помешает.
Решили – сделали. Геннадий Семёнович купил бутылку водки, и они пошли к Лере, распили бутылочку, посидели, побеседовали.
Геннадий Семёнович прибыл в интернат к вечеру: уставший, довольный, слабо владея опорно-двигательным аппаратом и языком. Вера Ивановна в душе осталась довольна – всё шло по плану. Лера на другой день тоже пришла.
– Ты должна с ним хорошо подружиться и сблизиться, как можно ближе, – инструктировала Вера Ивановна племянницу.
Они опять с Геннадием Семёновичем гуляли, бродили по лесу, разговоры разговаривали. Лера помнила наставления тёти – сблизиться с ним поближе, желательно совсем. Вплотную. А Геннадий Семёнович об этом думал сразу, с первой встречи. Но где им уединиться для этого? Лера однажды спросила:
– Геннадий Семёнович, а почему ты (они уже давно перешли на ты) не пригласишь меня к себе в квартиру?
– Я давно думаю, как это сделать.
– А в чём проблема?
– У меня живёт студентка из района, диплом уже пишет.
– А нельзя её поселить куда-нибудь в общагу? Институт она, считай, уже окончила, осталось чуть-чуть, диплом может и в общаге дописать.
Лера не зря торопилась. Здоровье у Геннадия Семёновича ухудшалось – сердце схватывало всё чаще. Не дай бог умрёт раньше срока. А ей ещё надо было выйти за него замуж, оформить брак и прописаться в квартире. Тогда пусть умирает. Лера настояла, и студентке с помощью Веры Ивановны нашли место в общежитии. Геннадий Семёнович и Лера переселились в квартиру, стало намного удобнее. Первое время они все ночи морально разлагались. Безумствовали они и в последующие дни. Лера старалась вовсю, пытаясь угодить Геннадию Семёновичу и в то же время нагрузить его, подорвать его силы и здоровье; но, поразмыслив, поняла – ещё рано. Однажды она сказала.
– Гена (после того, что между ними было, она вправе была называть его по имени), а почему бы тебе не уйти из своей казармы и жить дома, лучше же.
– Как же я буду жить один – сердце на волоске висит, за мной надо присматривать.
– Я буду за тобой присматривать, буду приходить каждый день. Подумай, посоветуйся с Верой Ивановной.
Геннадий Семёнович задумался – наверное, будет неплохо. Зашёл к заведующей.
– Вера Ивановна, а что, если я перееду домой, что вы на это скажете?
– Конечно же, лучше будет. Лера будет за вами присматривать. Она может поселиться у вас, будет удобнее; места, я думаю, хватит.
– Места всем хватит.
Геннадий Семёнович переехал в свою квартиру. А через некоторое время к нему переехала Лера. Живут, всё нормально. Но здоровье у Геннадия Семёновича заметно ухудшалось. Сказывалось то, что он всё чаще прикладывался к бутылке. Леру и её тётю это беспокоило – не умер бы раньше намеченного времени. Лера однажды сказала.
– Гена, на каких правах я у тебя живу? Ни жена, ни любовница, ни сиделка. Давай оформим наши отношения по-людски – давай поженимся, зарегистрируем наш брак. Я, может быть, забеременела, что-то у меня задержка.
Это известие и другие весомые аргументы возымели действие, Геннадий Семёнович подумал, покумекал и, наконец, решился. Через некоторое время их расписали.