Зал разочарованно загудел, солдаты начали обмениваться мнениями.
– Игорь, ты любишь стихи?
– Нет. Я люблю книги про любовь.
– Ты хоть слышал настоящие стихи, знаешь какой-нибудь?
– Знаю вот этот из школы: "Буря мглою небо кроет". Только матом. Там ещё есть слова, очень правильные: "Выпьем, верная подружка светлой юности моей, выпьем с горя; где же кружка? Сердцу будет веселей". Во как – кружками пили.
– Прекратили разговоры, – сказал майор Секач, – я вам прочитаю лирические стихи многих поэтов – классиков, современников, вкратце расскажу о каждом из них.
И он начал.
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.Чужие губы разнесли
Твоё тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души и сердца омертвелых…
* * *
Он прочитал несколько таких рвущих душу стихов Есенина, затем рассказал о нём, о его жизни и творчестве.
Опустись, занавеска линялая
На больные герани мои,
Сгинь цыганская жизнь небывалая.
Погаси, сомкни очи свои!Ты ли, жизнь, мою горницу скудную
Убирала степным ковылём!
Ты ли, жизнь, мою сонь непробудную
Зеленым отравляла вином…
– читал он дальше Блока.
* * *
Тот запах вымытых волос,
Благоуханье свежей кожи!
И поцелуй в глаза, от слёз
Солёные, и в губы тожеИ кучевые облака,
Курчавящиеся над чащей,
И спящая твоя рука,
И спящий лоб, и локон спящий…
– читал Давида Самойлова.
* * *
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною,
– читал он Юрия Визбора. И так далее – читал Марину Цветаеву, Ахматову, Михаила Анчарова, Игоря Михалёва, читал Рождественского, Евтушенко, Вознесенского, Римму Казакову, Ваншенкина, Ларису Рубальскую, Андрея Дементьева. Читал много Александра Прокофьева – лауреата Ленинской премии.
* * *
Расшумелся бор зелёный
Гибкими ветвями…
Наделила мать Алёну
Чёрными бровям.Гнула, гнула их подковой,
Поломала сильно,
А глаза у чернобровой
Напоила синью…
* * *
Иду ли утром я чуть свет
Дорогою просёлочной, -
Я передать хочу привет
Твоим бровинкам "ёлочкой".Они не то, чтобы тонки,
Не то, чтобы колючие, -
Как утверждают знатоки,
Они на свете лучшие!От правды, знаешь, не уйдёшь!
Но чем другие славятся, -
Я не берусь судить… И всё ж
Твои мне очень нравятся.
* * *
Завлекала я мальчишку
Целый год с неделею,
Не по песням, не по книжкам,
А как сердцу велено.Как приказано глазёнкам
Серым с поволокою.
Как положено девчонке
Росту невысокого!Только речка знала это.
Берега отлогие
Да неяркие рассветы…
А узнали многие.
* * *
Ты в пятнадцать лет похорошела,
И об этом столько лет подряд
Сосны над тропинкою замшелой
Молодым сосёнкам говорят…
Он читал и классиков – Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, Пастернака, Твардовского, Маяковского, Исаковского, Ярослава Смелякова.
* * *
Если я заболею,
К врачам обращаться не стану,
Обращусь я к друзьям -
Не сочтите, что это в бреду:Постелите мне степь,
Занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте
Упавшую с неба звезду!
Читал Тимофея Белозёрова.
* * *
Пестреет цветами опушка,
Плывут облака налегке,
Ку-ку, – напевает кукушка
В зелёном лесном далеке.Ку-ку, – отзывается эхом
И роща, и луг, и река.
И вешнюю песенку эту
Уносят с собой облака.
На души ребят, распахнувшиеся навстречу любви, нежности, доброте, хорошо ложились стихи Ларисы Рубальской.
* * *
Солнце вздрогнет на закате
В синий миг остатка дня.
Ты уйдёшь на белый катер
И уедешь от меня.На песок прибой накатит,
Зачеркнёт твой след волной.
Белый катер, белый катер
Разлучит тебя со мной.
* * *
Она была с глазами синими,
Почти под цвет морской воды.
Благоухая апельсинами,
Цвели приморские сады.Моя душа взрывалась гимнами,
И белый ангел пролетал.
Она была с глазами синими,
Я о такой всю жизнь мечтал.
Уже час солдаты сидели, не шелохнувшись, каждый был погружён в свои мысли, воспоминания, мечты. Эти красивые слова, эти стихи, как песня, тревожили душу, порождали хорошие, нежные мысли, будоражили воспоминания, порождали светлые чувства. Хотелось делать добро. Возникали образы, вспоминались лица родных, знакомых, родные места – кому деревня на берегу тихой речки, где летом с пацанами не вылезали из воды, кому – родной двор и девушка из какой-нибудь 45-й квартиры, в общем – всё близкое, родное, знакомое. Но пора было заканчивать – по распорядку дня были другие дела.
– На этом я заканчиваю, – сказал Секач, – я познакомил вас с маленькой частичкой того огромного богатства, называемого поэзией, которое оставили нам наши предки и современники.
Солдаты загудели, прося Секача продолжить, но времени на это уже не было. Солдаты выходили из клуба, погруженные в свои думы, размышления, довольные, удовлетворённые; как будто прикоснулись душой к близким, родным, любимым. Каждый думал о своём сокровенном. Игорь вспомнил слова Есенина о матери: "…Пишут мне, что ты, тая тревогу, загрустила шибко обо мне, что выходишь часто на дорогу в старомодном ветхом шушуне…". Игорь решил – надо обязательно написать матери; давно не писал – стыдно.
И Маринке тоже напишу, думал он. Напишу ей:
Облетели листья с тополей -
Повторилась в мире неизбежность.
Не жалей ты листья, не жалей,
А жалей любовь мою и нежность.Пусть деревья голые стоят;
Не кляни январские метели.
Разве в этом кто-то виноват,
Что с деревьев листья облетели?
И ещё напишу:
Твои глаза, как два тумана,
Как два огня из темноты.
Каким путём, каким обманом
В мои мечты ворвалась ты?
В общем, час поэзии удался на славу.
Между тем Ромов с богатым опытом штабной работы подошёл к концу службы. Пора было заканчивать – надо освобождать должность молодым, да и здоровье было безвозвратно угроблено.
"Дембельским аккордом" у Ромова было одно срочное задание. В восьмидесятых годах несколько менялась, корректировалась военная доктрина. К имеющимся готовностям в вооружённых силах прибавлялась ещё одна, учитывающая непосредственную угрозу нападения противника. В связи с этим необходимо было откорректировать планы боевых действий и другие документы. Министр обороны разослал в войска директиву, в которой требовал откорректировать документы, составить планы вывода из гарнизонов в полевые районы личного состава, населения городков, сил и средств в угрожаемый период. Пришла такая директива и в Сибирский военный округ. Там глубоко в смысл вникать не стали – продублировали её во все гарнизоны, установив срок исполнения. Получили такую директиву в гарнизоне, где служил Ромов. Начальник штаба направил её для исполнения коменданту гарнизона. Тот, прочитав, не понял – таких бумаг он никогда не получал – решил, что адресована она ему по ошибке. Он положил её в сейф и забыл. Пришло время – ему звонят из округа, интересуются, почему нет доклада об исполнении директивы, выражаются. Вот тут-то комендант и забегал. Прибежал к начальнику штаба – что делать? План не составлен, срок вышел. Ругаются.
– Идите к операторам, пусть они помогут.
Офицеров оперативного отдела тогда называли операторами. Сейчас, когда стало много всяких операторов различных устройств и приборов, это режет слух и не соответствует действительности. Опера – точнее. Комендант прибежал в оперативный отдел.
– Ребята, не погубите, спасайте! Всё для вас сделаю – посажу на гауптвахту кого прикажете, пришлю арестованных для хозработ сколько надо, но составить этот хитрый план не могу. Начальник штаба велел помочь мне.
Что делать? Свободных офицеров нет, у всех своих срочных дел выше крыши.
Между тем на Ромова уже ушли в Москву документы на увольнение. Сам он, как и положено, лежит в госпитале. Перед увольнением на пенсию все ложатся в госпиталь, чтобы подлечиться и определить степень годности к военной службе – годен, не годен, ограниченно годен; чтобы решить, куда тебя – в запас или сразу на кладбище. Ромову назначили лечение – таблетки, уколы, массаж, физиопроцедуры и др. Через два дня приходит сам начальник госпиталя.
– Ромов, лечение отставить, вас срочно вызывают в часть.
– Павел Иванович, – сказал начальник, встретив Ромова, – приказ на увольнение уже подписан, но я вас прошу, помогите коменданту гарнизона – надо быстренько составить план в соответствии с директивой Министра обороны, больше некому. У вас есть трое суток. Я думаю, что вам вполне достаточно.
Прочитал Ромов эту директиву и ахнул – чтобы составить такой план, нормальный план, нужно не менее полугода. В директиве явно имелись в виду отдельные гарнизоны, а здесь мегаполис, город с миллионным населением. Конечно, идея неплохая – вывести из-под удара противника людей и технику. Это пригодилось бы и в случае каких-нибудь чрезвычайных ситуаций – стихийных бедствий, катаклизмов, угрозе столкновения с космическим объектом и т. д. Но этим должно заняться МЧС, гражданская оборона. Только на согласование полевых районов, маршрутов движения, порядка следования может уйти несколько месяцев. Даже иметь на бумаге такой план – уже хорошо. А если хотя бы раз проделать это практически, выявить все недостатки, недоработки – была бы большая польза. Ромов в который раз отметил про себя, как важно в приказах, директивах чётко и недвусмысленно формулировать задачи, чтобы исключить неоднозначное понимание. Это, кстати, один из элементов штабной культуры.
Как бы там ни было, надо делать какой-то план и отправлять в округ. На все вопросы и сомнения в округе реагировали однозначно – ничего разъяснить не могли, твердили одно – получили директиву, выполняйте. Ромов приступил к делу. В помощь ему дали двух офицеров, умеющих нанести на карту информацию, выданную Ромовым, и заместителя начальника штаба полковника Зеленского – для того, чтобы потребовать, повысить голос, пригрозить где надо. Это очень пригодилось. Собрали начальников штабов всех частей, дислоцирующихся в городе, и приказали им представить планы вывода частей на рубежи развёртывания. Многие категорически запротестовали – показывать свои самые секретные документы каким-то полковнику и подполковнику они не хотели. Они правы. Здесь и потребовался громкий требовательный голос Зеленского. А чтобы было совсем правильно, начальник гарнизона (командующий армией) издал письменный приказ.
Когда рассмотрели их планы, оказалось, что район сосредоточения у всех один и тот же, маршруты движения одни и те же, короче говоря – документы тщательно не отработаны, не продуманы, не согласованы. Пришлось им исправлять, корректировать на ходу. Ромов нанёс на карту их районы, маршруты, приложил пояснительную записку с расчётами и, таким образом, получился план вывода воинских частей в полевые районы. Представили документ командующему, объяснили ситуацию. Командующий согласился, подписал, и план отправили в округ. Замечаний и претензий не последовало – на этом и закрыли этот вопрос.
Ромов был доволен и горд тем, что ему довелось служить с хорошими людьми; известными, знаменитыми, легендарными.
Таким был Герой Советского Союза генерал Гнидо Пётр Андреевич, лётчик-истребитель в прошлом. Сейчас это был полысевший подвижный генерал с острым оценивающим взглядом. Он был амбициозен и азартен, любил азартные игры, проигрывать не любил, да и редко проигрывал. О своих подвигах рассказывал мало и неохотно, больше говорил о своих товарищах. Ромов знал, что Гнидо был известным асом, его знали даже немцы и предупреждали своих. "Ахтунг, ахтунг! В воздухе Гнидо!" Ромов слышал про это в одной из телевизионных передач. Он слышал рассказы и байки своих сослуживцев о подвигах Гнидо. Но однажды ему попалась информация в Интернете о лётчиках-истребителях и конкретно о Гнидо, О нём писал М. Ю. Быков в своей книге "Победы сталинских соколов". О Гнидо писали и в других книгах. В Канаде была издана международная книга-каталог "Асы Второй мировой войны". Под № 28 в ней был записан Гнидо Пётр Андреевич. Павел ахнул. С кем он служил! О Гнидо надо рассказать отдельно и подробно.
Родился Пётр Андреевич Гнидо на Украине под Одессой. О небе он не мечтал, он хотел стать врачом. Окончив медицинское училище, он работал фельдшером, затем санинструктором. И лишь позднее его позвало небо. В 1940 году он окончил Астраханский аэроклуб и, как отличник, был оставлен там лётчиком-инструктором. Началась война. Гнидо готовил лётчиков для фронта и рвался в бой, писал рапорт за рапортом. Но каждый раз получал ответ: "Вы нужны здесь, надо готовить лётчиков". Тем временем немцы подходили к Одессе. Гнидо не мог больше терпеть. Он надоел всем своими просьбами, и его отпустили на фронт. В ноябре 1941 года Гнидо впервые увидел немецкие истребители. Но бой не сложился – немцы почему-то стали уходить.
12 декабря 1941 года пятёрка лётчиков 248-го истребительного полка провела тяжёлый бой с группой бомбардировщиков и истребителей противника. Они сбили в этом бою три бомбардировщика Ju-87 и два истребителя Ме-109, но из всей группы на свой аэродром вернулся только один пилот. В этом бою Петру Гнидо удалось подбить свой первый "Мессер". Бой становился всё напряжённее. И вот Гнидо повёл свой истребитель И-16 в лобовую атаку. Пытаясь уклониться от неё, немецкий пилот на какие-то доли секунды промедлил с отворотом. Последовал сильный удар. Самолёт Гнидо "затормозило", а затем он стал беспорядочно падать, догоняя развалившийся "Мессер". Пётр попробовал выровнять машину, но рули бездействовали, левое крыло от удара деформировалось. Когда раскрылся парашют, рядом пронёсся другой "Мессер". В тот же момент Пётр почувствовал сильный удар в плечо, и правая рука повисла, как плеть.
Три месяца Гнидо пролечился в госпитале, и снова на фронт. Летом 1942 года в придонских степях вражеские колонны продвигались на юго-восток, вглубь страны. 17 июля Гнидо на ЛаГГ-3 вылетел на разведку. Заметив вражескую механизированную колонну, он сообщил на КП. Вскоре появились штурмовики. Они с ходу атаковали колонну. Вслед за ними отбомбились "Илы". Но вот появились "Мессеры". Звено наших ЛаГГов, прикрывавшее штурмовиков, вступило в бой. Силы были неравными. Заметив, как пара Ме-109 зажгла один из ЛаГГов, Гнидо кинулся на выручку, открыл огонь. Немецкий самолёт вспыхнул и завертелся, падая вниз. В это время на Гнидо устремились два "Мессера". Снаряд угодил в его самолёт, и он стал падать. Но Пётр успел выброситься с парашютом, приземлился на территории, занятой врагом. Спрятался в кустах, а ночью стал пробираться к своим. Вскоре он снова поднялся в небо. К концу 1942 года Петра Гнидо уже знали, как воздушного бойца, не знающего усталости и страха, умеющего вести бой на предельно коротких дистанциях. К этому времени он записал на свой счёт пять воздушных побед.
В ноябре 1942 года полк был перевооружён на новые Ла-5 и отбыл под Сталинград. Шли жестокие бои – Геринг пытался деблокировать окружённую группировку с помощью воздушного моста. Здесь Гнидо одержал десять воздушных побед, сбив семь бомбардировщиков Не-111 и три истребителя Ме-109. Затем он сражался в небе Донбасса.
В феврале 1943 года, возвращаясь из разведки, самолёты Гнидо и его ведомого попали под сильный зенитный огонь. Машина Гнидо потеряла треть правой консоли, а самолёт ведомого загорелся. Они приземлились на аэродроме подскока, огонь погасили. Там переставили уцелевшую консоль с машины ведомого на самолёт Гнидо. Ведомый залез в фюзеляж самолёта Гнидо, и они прилетели на свой аэродром.
Весной 1943 года лётчики 13-го авиаполка сражались уже над Малой землёй, разгорались ожесточённые воздушные бои. Первой на задание в район прикрытия с аэродрома Геленджик вылетела четвёрка старшего лейтенанта Петра Гнидо. Высота – 4000 метров. Истребители подоспели вовремя. Восемнадцать бомбардировщиков Не-111 под прикрытием двадцати двух Ме-109 на высоте 2500 метров со стороны моря приближались к Мысхако. Медлить нельзя. Через минуту над морем разгорелся воздушный бой.
Выбрав слабое место в боевых порядках врага, четвёрка наших истребителей во главе с Гнидо ринулась вниз, проскочила в "окно" и дружно атаковала головную девятку бомбардировщиков. "Хейнкели" дрогнули, начали освобождаться от бомб, строй вражеских самолётов нарушился. "Мессеры" набросились на группу Гнидо, стараясь отрезать её от "Хейнкелей". Закружилась смертельная карусель. Нашим пришлось туго, и Гнидо вызывал помощь с аэродрома. На помощь пришла группа из двенадцати "Лавочкиных". Было сбито четыре немецких самолёта, остальные ушли. Здесь Гнидо сбил один самолёт.
21 апреля с аэродрома Геленджик на прикрытие войск вновь вылетела шестёрка Ла-5 во главе с командиром эскадрильи старшим лейтенантом Гнидо. Патрулируя на высоте 4000 метров, лётчики встретили восемнадцать бомбардировщиков противника под прикрытием двадцати пяти истребителей. Превосходство противника было большим: двенадцать пушечных стволов "Лавочкиных" против ста сорока семи пушек и пулемётов противника.
Ведя огонь короткими очередями, "Лавочкины" прорвались к "Хейнкелям". На дистанции 100 метров Гнидо сбил ведущего колонны, а его товарищи подбили ещё два самолёта. Наши истребители стремительно ушли вверх в направлении освящённой стороны неба и вновь спикировали на бомбардировщиков. В повторной атаке Гнидо, его ведомый и капитан Новожилов сбили ещё по одному самолёту. Вокруг горстки храбрецов кишели вражеские самолёты. Наши лётчики использовали предельные режимы полёта и самые сложные фигуры высшего пилотажа. Бой кипел. Пятый бомбардировщик сбил лейтенант Горелов.