– Поговорить? Интересно, о чём это? Ты что, не знаешь, что порядочные девушки не разговаривают с посторонними парнями? Или ты сомневаешься, что она порядочная?
– Тише, тише, тётя Баху! Ничего я не сомневаюсь! Я… у меня серьёзные намерения!
– Такие разговоры на улице не ведут! – сердито отрезала Баху.
– Так я же… пожалуйста… я… это… готов прислать сватов… вот только к кому? У неё же здесь нету старших!
– Как это нету? А я что, не старшая? Так вот, говорю тебе, как старшая, не дорос ты ещё до того, чтобы на эту девушку засматриваться! Выучись сперва, потом и поговорим!
– А зачем мне учиться? Я единственный сын у отца, у нас есть деньги, и скот, и дом, и… ну там запасы всякие… она не пожалеет!
– Давай-давай, иди, пока я народ не собрала и тебя на смех не подняла! Тоже мне, единственный сын… К запасам ещё и ум нужен!
– Всё равно я не отступлюсь, тётя Баху! Она будет моей женой, и точка!
– Упаси Аллах иметь такого мужа, как ты!
В ауле ничего не скрыть, и вскоре уже все знали о том, что сын Шарапутдина влюблён в молодую докторшу. Аульским парням Мухтар строго-настрого наказал и близко не подходить к Малике, уверяя, что не сегодня-завтра она станет его женой.
Проходя по аулу, девушка чувствовала на себе любопытные взгляды сельчан, а однажды даже услышала за своей спиной:
– Видно, эта лачка всё ж позарилась на шарапутдиново добро!
Малике стало обидно. Неужели эти люди, чьих детей она бескорыстно лечит, так и не поняли её? Неужели они предпочитают верить этим бредням?
В один из дней, когда девушка по обыкновению шла к себе на работу узкими и кривыми сельскими улочками, старый Барцилав, каждое утро окликавший её весёлым "Здравствуй, красавица!", не приветствовал на этот раз, как обычно, а лишь кивнул головой, сопроводив кивок недовольным бурчанием себе под нос.
– С добрым утром, дядя Барцилав! Как ваше здоровье? – спросила Малика.
– Здоровье моё как осень в горах – то дождик, то ветер, то солнце, а то и снег! – хмуро отвечал старик. – А вот молодёжь нынешняя больно скорая пошла… Вообще думать не хотите!
– Вы о чём, дядя Барцилав? – не поняла девушка.
– О чём, о чём… Вначале думайте, а потом уже решайте, вот о чём!
Сказав так, старик приподнял свою большую суковатую трость и, погрозив ею кому-то в воздухе, исчез за покосившейся калиткой.
Малика продолжила свой путь, так и не поняв, что именно имел в виду этот старик, но настроение было уже омрачено смутным ощущением того, что недовольство старого Барцилава, которого все аульчане в одинаковой степени любили, уважали и побаивались, адресовано лично ей.
Девушка не догадывалась, что сам Мухтар активно распускает по аулу слухи об их скорой свадьбе.
И пусть тётушка Баху, как могла, отбивалась от этих слухов, люди почему-то предпочитали им верить.
* * *
– Говорят, вас можно поздравить?
Юсуп Магомедович отвёл глаза в сторону, обращая к девушке вопрос.
– Поздравить? С чем? – недоуменно спросила Малика.
– Как с чем? Со скорой свадьбой! – произнёс главврач гораздо суше, чем ему хотелось бы.
– О какой свадьбе вы говорите, не могу понять!
– Ну-у, мы с вами уже довольно долго работаем вместе, и вы могли бы быть пооткровеннее со мной!
– Но я и в самом деле не пойму, о чём речь! Лично у меня никакой свадьбы не предвидится!
– Это… правда? – спросил Юсуп, и взгляд его серых глаз тут же потеплел.
– Ну, конечно, правда! – воскликнула Малика. – А с чего вы это вообще взяли?
– Так весь аул об этом говорит!
– Вы шутите?! Все говорят, а я и понятия не имею! И… кто же мой жених? Подождите, кажется, догадываюсь… Боже мой! Юсуп Магомедович, и вы поверили в эту чепуху? Поверили в то, что я могу выйти за… этого человека?
– Ну-у, видите ли… Я ведь тоже живой человек и тоже, как видите, поддался этой… пропаганде!
– Эта, как вы верно сказали, пропаганда, лишь выдаёт желаемое за действительное, – решительно произнесла Малика. – И… знаете что… давайте договоримся, что в следующий раз, прежде чем поверить чему-то подобному, вы спросите прямо у меня!
– Есть! – ответил главврач, явно обрадованный таким поворотом дела.
* * *
Из дневника Юсупа:
"Эта девушка дорога мне. Меня тянет к ней, и сегодня я понял это окончательно. Вопрос в том, смогу ли я ей открыться. Что-то в ней есть такое, что не позволяет говорить о самом личном. Как будто она скрывает свою какую-то боль…
Впрочем, кое-что приоткрылось. Сегодня, когда речь зашла о "врагах народа" и я сказал, что дыма без огня не бывает, она сразу замкнулась, взгляд потух, и вся она как-то съёжилась, словно её ударили. Я не стал спрашивать, а просто перевёл тему.
Уже в конце дня, уходя, она обронила: "Между прочим, мой отец сослан, как враг народа!" и ушла, не дав мне возможности что-то спросить.
Сослан – за что? Она явно не готова это обсуждать, но, может, как-то возобновить этот разговор?
Во всяком случае её слова многое проясняют.
Мне кажется, что М. очень понравилась бы моим родителям…"
Глава 12
Стояло сухое и засушливое аульское лето. Дождя уже давно не было, и люди ждали его с нетерпеливой надеждой, зная, как сильно нуждается в нём земля.
Днём аульские улочки были почти пустынны, а в сумерки, едва жара спадала, люди выходили из своих жилищ, и тогда всё вокруг оживало, приходя в движение. Водрузив на плечи огромные медные кувшины, шли по воду покрытые платками горянки, детвора носилась взад и вперёд по узким, выложенным булыжником улочкам, а мужчины, собравшись на годекане, степенно и неторопливо обсуждали последние новости либо обменивались воспоминаниями, когда приятными, а когда и не очень.
– Ещё мой дед, помню, рассказывал, что когда-то, давным-давно, в Дагестане была религия, как у русских, а потом пришли арабы и всех обратили в ислам…
Старый Барцилав сделал паузу и стал неторопливо набивать табаком свою видавшую виды трубку.
– Это что же получается, что мы свинину ели, да? – с сарказмом произнёс Исрапил, приходившийся троюродным братом невестке Барцилава.
– Насчёт свинины не знаю… Не думаю, что в горах могли водиться свиньи… Но другая религия была, это уж точно!
– И я так слышал! – поддержал Барцилава его сосед и он же кунак Ахмед-Гаджи.
– Выходит, нам повезло, что мы стали мусульманами… а то ходили бы сейчас все, как один… необрезанные!
Громкий хохот перекрыл ответные слова Исрапила и слышался ещё долго, пока старый Барцилав не оборвал его суровым:
– Ну, хватит смеяться! Лучше скажите, кто из вас, молодых, аккуратно совершает намаз, как это предписано нам Всевышним? Уверен, что таких не найдётся! Вы, похоже, предпочитаете водку, а не молитву!
Слова эти вызвали небольшую заминку у собравшихся, а затем Расул, колхозный тракторист, откашлявшись, сказал негромко и взволнованно:
– С одной стороны, ты прав, отец! А с другой стороны, коммунисты религию давно отменили… и всех мулл и имамов сослали в Сибирь… Да и потом, никто ведь не знает, что там и как после смерти!
– Точно! – оживились мужчины помоложе. – Никто оттуда ещё не возвратился, так что, может, и правы коммунисты, говоря, что там ничего нет!
– Астафирулла, астафирулла! – произнёс поспешно старый Барцилав и резко поднялся с деревянной скамьи. – Ничего хорошего не ждёт тех, кто пренебрегает верой своих отцов! Аллах есть, Он всё видит и слышит… Так что лучше уж помолчите-ка, нечестивцы!
Тяжело опираясь на свою трость, возмущённый Барцилав удалился с годекана. После его ухода наступило неловкое молчание, а потом Расул сказал:
– Говорят, скоро снизят цены на хлеб, на масло и на сахар…
– Да ну? Кто это сказал? – оживился годекан.
– Ребята с МТС. Сталин, говорят, приказал цены снизить, чтобы людям после войны жизнь облегчить…
– Да, было бы неплохо! – воскликнул Исрапил. – Мука станет дешевле, хинкала будет больше!
– Ну, на хинкал-то мука у нас всегда найдётся!
– Хочешь сказать, прямо сейчас и найдётся?
– Ну-у… да! Пожалуйста, кто хочет! Мяса много не обещаю, но хинкалом жена побалует!
– Пошли-ка, ребята, проверим, вправду ли его Патимат умеет делать хороший хинкал!
С этими словами молодёжь покинула годекан, а старые горцы всё глядели им вслед и, качая головами, уносились мыслями в собственную юность.
* * *
– И всё-таки, Баху, скажи честно, это правда, что докторша согласилась выйти за шарапутдинова сынка?
Круглолицая пухленькая Зумруд поставила на землю наполненный водой огромный кувшин и, вздохнув с облегчением, тут же устремила на соседку полный любопытства взгляд.
– Вай, Аллах, ну что за люди, а? Говори-не говори, вы всё равно за своё! Не согласилась, не согласилась, не согласилась!!! Ещё сколько раз сказать?!
Раскрасневшаяся от негодования тётушка Баху на одном дыхании выпалила свою тираду и, не успокоившись, добавила с горячностью:
– И вообще, оставьте вы её в покое и прекратите свою глупую болтовню! Эта девушка – настоящий ангел! Жаль, что у меня нет сына, уж я бы её не упустила! О такой невестке можно мечтать! Скромная, воспитанная, слова лишнего не скажет и помочь всегда готова по хозяйству. На вид истинная ханум, а работой домашней не гнушается!
– Верю тебе, Баху, верю! Раз так говоришь, значит, так оно и есть! Просто вчера женщины рассказывали, будто…
– Ну, вот опять! И слышать не хочу! Пусть говорят болтушки, если им нечего делать! А ещё лучше – пускай собственных дочерей так воспитают!
Высказав всё это оторопевшей соседке, Баху величественно направилась к своему дому, не глядя по сторонам и выражая таким образом собственный протест местным сплетникам.
Глава 13
Наступила осень. Дожди, столь долго ожидаемые летом, теперь шли, не переставая, и превращали всё вокруг в унылое и мокрое однообразие.
Жизнь в ауле шла своим чередом. Горцы трудились, обрабатывая скудную землю и выращивая на ней скот, тем самым внося лепту в восстановление разрушенного войной народного хозяйства.
Люди часто болели, и Малика ездила с главврачом размытыми горными дорогами в соседние аулы, где ждали их помощи больные, главным образом дети.
Прошло полтора года, как она жила в этом краю, далеко от дома и от мамы, и, если бы не Юсуп Магомедович, жизнь девушки была бы гораздо тяжелей. Именно в общении с этим интеллигентным человеком и заполнялась та пустота, что поселилась в её душе после ареста отца, предательства Марата и неосуществлённой мечты об аспирантуре. Дело было даже не в аспирантуре, а в том клейме, которое довлело над ней и над её семьёй и которое оказалось определяющим в её судьбе.
С Юсупом Магомедовичем темы для бесед находились всегда. Его познания поражали девушку, и ей казалось, что нет такой вещи, о которой он не смог бы дать исчерпывающую информацию. От него она узнала об экзотических странах и повадках страусов, о сафари, о том, какие национальные блюда насчитывает китайская кухня и много-много других интересных вещей.
Она была благодарна главврачу за то, что он не задаёт вопросов о личной жизни. И она не имела понятия о его жизни, той, которая у него была до приезда сюда. Словно существовал между ними негласный уговор не вторгаться на личную территорию друг друга, уговор, который Юсуп Магомедович нарушил лишь однажды, когда позволил себе поздравить девушку с несуществующей помолвкой.
Родители Юсупа, Магомед Дибирович и Зинаида Сергеевна, до войны жили в Махачкале, где работали она врачом, а он военруком в школе. Юсуп, которого мать ласково называла Юриком, рос в атмосфере родительской любви и взаимопонимания. Любовь к книгам, и особенно к русской классике, прививалась ему с самого детства, и в доме, всегда полном друзей, нередко устраивались поэтические вечера, где гости и хозяева с упоением читали Пушкина и Лермонтова, Некрасова и Тютчева и множество других русских поэтов.
Юрик обожал слушать, как мама читает лермонтовские стихи о Кавказе, и в его воображении тут же возникали величественные горы, которых он никогда не видел, но которые живо себе представлял. Он жаждал их увидеть! И когда отец впервые повёз его в аул, мальчик был потрясён открывшейся взору панорамой гор. Ночью он никак не мог заснуть, глядя на чёрное бездонное небо, усыпанное громадными серебристыми звёздами, висевшими так низко, что он даже выпростал из-под одеяла свою маленькую ручку, пытаясь дотронуться до одной из них, самой близкой, а та играла с ним, удаляясь и приближаясь вновь. В какой-то миг ему даже показалось, что звезда улыбается, а потом он провалился в глубокий сон и спал так крепко, что прослушал пение аульских петухов, что так жаждал услышать.
Все эти яркие воспоминания из далёкого детства, долго хранившиеся в его душе, оборвались, когда родители ушли на фронт, оставив сына доучиваться. Отец погиб первым, где-то под Смоленском, а мама умерла на третий год войны от воспаления лёгких и была похоронена на Псковщине, неподалёку от священных для неё пушкинских мест.
От горя спасала учёба, а счастливая и беспечная студенческая жизнь проходила мимо. Родных с материнской стороны у него не было, а с родственниками отца близкие отношения особо не сложились, и пустоту, поселившуюся в душе Юсупа, заполняли только книги. Окончив институт, он попросился направить его в какой-нибудь горный район, и горы оказались тем средством, которое помогло юноше вновь обрести душевное равновесие.
Девушки заглядывались на интересного молодого шатена с задумчивым взглядом тёмно-серых глаз. Пусть доктор не имел собственного хозяйства или хотя бы дома, в ауле он считался весьма завидным женихом, потому что сельчане успели оценить его порядочность и то уважение, которое он проявлял к ним и к горским обычаям. Сам председатель местного колхоза не прочь был отдать ему в жёны свою единственную дочь, но Юсуп лишь мягко отшучивался, стоило местным свахам намекнуть ему о готовности помочь в таком щекотливом вопросе, как женитьба.
Приезд Малики в аул наполнил смыслом его существование, заставив поверить в то, что и ему когда-то может улыбнуться счастье в лице этой девушки. Но по-прежнему он не решался открыть ей свои чувства.
* * *
Морозы ещё не грянули, но в воздухе ощущалось уже холодное дыхание зимы. Единственным топливом в ауле был кизяк, и люди ещё с лета принимались за его заготовку, и теперь возле каждого дома гордо возвышалась пирамидка из сухого коровьего навоза, аккуратно сформированного в кирпичики или лепёшки.
Тётушка Баху бросила в печку ещё один кирпичик, а затем, подсев к столу и рассыпав перед собой пару горстей чечевицы, обратилась к сидевшей у огня Малике:
– Холодает… Накинь-ка, доченька, что-нибудь, а то, боюсь, печка не очень греет, вон какой ветер поднялся!
– Ничего, тётя Баху, мне не холодно!
– Холодно-не холодно, а заболеть можешь! Всё ездишь туда-сюда по аулам и всё лечишь ребятишек, да ниспошлёт тебе Аллах благополучие и радость!
– Тётя Баху, это ведь моя работа! – мягко ответила девушка.
– Понятно, что работа, но и о себе же тоже надо думать! Тебе, дочка, замуж бы выйти за хорошего человека…
– Я сейчас замуж не собираюсь, – сказала быстро Малика.
– А когда же ты соберёшься, а? Учёбу закончила, работа есть, так не будешь же ты целую жизнь думать лишь о своей работе! О замужестве ведь тоже думать надо!
– Хорошо, тётя Баху, я подумаю, но позже, не сейчас! – с улыбкой ответила девушка.
– Эх… как бы вы подошли друг другу с доктором Юсупом! – воскликнула Баху. – Он хороший, ты хорошая… Одно плохо, что ничего за душой у него нет! Ни дома, ни хозяйства, ни лошади…
– Тётя Баху, Юсуп Магомедович – очень достойный человек, и я его очень уважаю и ценю… но…
– Ну что "но"? Чем он тебе не приглянулся?
Вместо ответа девушка устремила взгляд на огонь, а Баху, проворно перебирая пальцами чечевицу, продолжала:
– Вы, молодые, полагаете, что женятся только по любви, так ведь? Ну что же, иногда бывает, что и по любви, это уж кому как повезёт… А вообще, я тебе скажу, самый верный брак – это тот, что с родительского благословения… ну, то есть чтобы родители сами подбирали! Так было всегда в Дагестане, и так должно оставаться! Родители плохого не пожелают, поэтому надо их слушать! Ну, а ты должна слушать меня, раз родители твои далеко, а я рядом… Ты слушаешь меня?
– Слушаю, тётя Баху, – отвечала Малика, думая о своём.
Она и в самом деле очень уважала Юсупа, но и не верила уже в способность мужчин самоотверженно любить, а потому не подпускала к себе никакие посторонние мысли.
Глава 14
– Ассаламу алейкум, уважаемый дохтур Юсуп!
Старый Барцилав, тяжело опираясь на палку, вошёл в кабинет главврача и в нерешительности остановился у порога.
– Ваалейкум салам, дорогой дядя Барцилав!
Юсуп Магомедович, поднявшись с места, поспешил навстречу Барцилаву и обменялся с ним рукопожатием, после чего усадил старика на кушетку и сел рядом.
– Что привело вас сюда, дядя Барцилав? Что вас беспокоит?
– Да как сказать… вроде ничего и не беспокоит, а всё равно беспокоит! – отвечал старик.
Ему явно было не по себе, и он напряжённо сидел, робея, хорохорясь и неотрывно глядя на деревянный белый шкаф, за стеклом которого поблескивали на полках банки с мазями, всевозможные склянки и металлические коробки со шприцами.
– А всё-таки, что именно?
– Да слабость, дохтур! Силы нету уже ни в руках и ни в ногах… А ведь недавно вроде ещё была! Так бывает, да? Недавно была, а сейчас нету!
– Видите ли, дядя Барцилав… годы-то берут своё!
– Берут, сынок, ещё как берут! – закивал головой старик. – А сдаваться всё равно же не хочется!
– А вы и не сдавайтесь! – ободряюще произнёс Юсуп. – Пусть они себе идут, эти годы, а вы не обращайте на них внимания!
– А я так и делаю! – оживился Барцилав.
– Вот и правильно! А какой, кстати, ваш год рождения?
– А я и сам толком не знаю… По-моему, одна тысяча восемьсот пятьдесят седьмой…