33
Последующее утро в их отношениях абсолютно ничего не изменило. Лилиан появилась холодная и величественная, как айсберг; накрыла стол и, сопровождаемая вожделенно-виноватым взглядом Виктора, грациозно поднялась к себе, на второй этаж. И никакой надежды, никакой! Ровно через пятнадцать минут она спустилась, собрала посуду в красный короб и унесла ее. Все это время женщина вела себя столь независимо и с такой ледяной неприступностью, что в конце концов Курбанов отказался не то что от намерения, но даже от мечтаний о том, чтобы соблазнить ее. Наоборот, с каждым визитом их отношения становились все сдержаннее и бесперспективнее.
– Кажется, вы недовольны тем, что приходится носить мне еду, – не выдержал Курбанов на исходе этого дня своего монашества.
– Вы так решили? – безынтонационно спросила Лилиан.
– Во всяком случае, не в восторге от того, что приходится навещать меня.
– А кто на моем месте был бы в восторге?
– Так, может, раз и навсегда избавить вас от этих обязанностей? – То ли Виктор произнес это слишком резко, то ли женщину поразила сама постановка вопроса, но она вдруг насторожилась.
– У каждого – своя служба, только-то и всего. Если вы требуете, чтобы я прилетала к вам "на крыльях любви", то у меня это вряд ли получится. Подыщите кого-нибудь поромантичнее.
– Сегодня же отправлюсь на поиски.
– Воля ваша, но хочу предупредить, что "отправляться" здесь особо некуда, да и не за кем. Тем более что бархатные сезоны в "Лазурном береге" в принципе не поощряются.
– А та, которая у вас старшая… она что, не собирается пообщаться со мной?
– Надеетесь, что именно она окажется "романтичнее"?
– Дело не в романтике. И вообще теперь уже сойдет любая.
– В том-то и дело, что уже… любая, – задумчиво кивнула Лилиан. – Потерпите, со старшей тоже познакомитесь. У нее как раз случилась небольшая командировка, но через несколько дней она вернется.
– Сразу же сообщите ей, что майор созрел.
– Очевидно, она сочтет, что вам достаточно общения со мной. – Лилиан собрала посуду, однако на сей раз уходить не торопилась. Демонстративно задержалась, прошлась по столовой, скептически осматривая лишь недавно оклеенные импозантными обоями стены.
"Интересно было бы погостить в ее собственной квартире, – подумал Курбанов, наблюдая за латышкой. – Посмотреть на ее обои. Но, похоже, тебе это не светит". Он уже не представлял себе, как смог бы жить с такой женщиной – слишком красивой и слишком холодной – под одной крышей. Если и смог бы, то это сосуществование стало бы сплошным кошмаром.
– Ведь до сих пор вам достаточно было… общения со мной, правда, майор? – вырвал его из потока мечтаний голос Лилиан.
– С чего вдруг? Никакого удовольствия, – решительно взбунтовался в Курбанове ущемленный мужчина. – Вообще никакого.
– Почему так?
– Потому что с некоторых пор меня от вас почему-то мутит, сеньора. И я даже догадываюсь, почему. Слишком уж вы напыщенны и амбициозны. Терпеть не могу таких женщин.
Лилиан даже не понадобились усилия, чтобы скрыть свое возмущение или хотя бы разочарование. Ни того ни другого слова Курбанова у нее не вызвали.
– Вы меня не удивили, майор. Ничего странного: вполне естественная реакция…
– Реакция на что? – спросил Виктор.
– На женщину, которая вам недоступна. Вы одиноки. В вашем распоряжении целая вилла. У вас прекрасное питание. Вы поддерживаете форму в великолепном спортзале. Трижды на день вас навещает молодая и, в общем-то, довольно привлекательная… Я не преувеличиваю?
Курбанов вынужденно ухмыльнулся и развел руками: мол, без комментариев.
– …Так вот, и довольно привлекательная женщина. Ну и что? Все это имело бы смысл, и даже приобрело бы некий аристократический блеск бытия, если бы случилось то, ради чего в конечном итоге сотворяется все остальное. То есть если бы женщина стала принадлежать вам. Но что поделаешь?..
Только самые мудрые из женщин, подумал Виктор, понимают, что наиболее щедрыми мужчины становятся именно тогда, когда им столь же щедро, не торгуясь и, на первый взгляд, совершенно бескорыстно, отдаются. Только сразу же, не изводя их туманными обещаниями и тупым упрямством. Всякая попытка женщины набивать себе цену, не называя ни самой цены, ни условий торга, не вызывали у Курбанова ничего, кроме презрения и озлобленности.
Тем временем, призывно поигрывая бедрами, Латышский Стрелок пересекла гостиную и направилась к выходу.
– Не могу понять такого образа мыслей, – принялся майор швырять словами ей вслед. – Сотворять из себя недоступную куклу и радоваться этому? Причем радоваться не тому, что завладела мужчиной, не тому, что, побывав с тобой в постели, мужчина окончательно потерял голову… А всего лишь тому, что мужчину, который тоже, в общем-то, скажем так, не урод, – удается долгое время не подпускать к себе ближе, чем на два метра! Такому могут радоваться только пережившие двенадцать абортов старухи.
Лишь завершив эту свою откровенно мстительную тираду, Курбанов отвел взгляд от голубовато-оранжевого оконного витража и взглянул на ярко освещенное люстрой лицо Лилиан. Женщина застыла в нескольких шагах от него. Оглянувшись, она замерла, как после удара хлыста, когда гнев и стыд еще только доходят до сознания униженной и оскорбленной. Лицо Лилиан вытянулось и застыло, как посмертная маска.
– Мо-же-те не провожать меня, – голосом умирающей Дездемоны проговорила она, задыхаясь от обиды и гнева. – К чему тратить время на старуху, пережившую двенадцать абортов?
– А что, может, я не прав? – предъявил майор и свое право на обиду.
– Я сама закрою за собой калитку, – едва сдерживая то ли гнев, то ли слезы, молвила Латышский Стрелок и, гордо вскинув и без того, от рождения, вскинутую голову, направилась к выходу.
Майор все же спустился вслед за ней и, попридержав калитку, провел Лилиан виноватым взглядом мужчины, недовольного не столько упрямством женщины, сколько собственной тупостью.
"Не хватало еще только нажить себе в ее лице врага! Способного оказаться самым безжалостным из всех, кого ты до сих пор умудрялся приобретать. А ведь что, собственно, произошло? Только то, что женщина не желает принадлежать тебе, то есть предпочитает принадлежать другому? Понятно, что тебя это заедает, что это – нож к горлу, но где же твое великодушие?"
34
Поняв, что никто из гэкачепистов к конкретному разговору о завтрашних действиях не готов, шеф госбезопасности предупредил Пиунова, что ему следует на минутку отлучиться, и по дороге, кивком головы, поманил за собой Цеханова. Оказавшись в приемной премьера, он попросил генерала рассказать о событиях в президентской резиденции поподробнее, в деталях, которые интересовали его теперь не только как генерала службы безопасности, но и как одного из высших руководителей страны.
Генерал был краток и сух, рассказ его напоминал рапорт дежурного по "Матросской тишине", однако Корягин сразу же уловил, что краткость эта исходит из оперативной продуманности информации. В результате у Старого Чекиста возник только один вопрос:
– Президент что, действительно сумеет устоять под натиском нашего гэкачепе и каким-то образом продержаться?
– Это в каком смысле? – не понял Цеханов.
И тут Корягин поймал себя на том, что ответ на данный вопрос предполагал совершенно иную степень осведомленности о тайнах подготовки переворота и истинном его руководителе, нежели ими обладал начальник Управления охраны КГБ.
– Он твердо будет стоять на своем "нет" или же струсит и сломится?
– Струсит, – ни на мгновение не поколебавшись, заверил Цеханов.
– Вы так считаете? – заинтригованно спросил шеф госбезопасности. – И даже уверены в этом?
– Обязательно струсит, стоит только по-настоящему нажать.
– И что же, в вашем понимании, подразумевается под понятием "нажать"?
– Да элементарно: взять его за жабры и хорошенько взбодрить.
Корягин посмотрел на генерала с искренним любопытством и нервно повертел головой. Шеф госбезопасности, конечно, предполагал, что в "конторе", именуемой КГБ, собраны далеко не ангелы, но ему и в голову не приходило, что кое-кто из его генералов сумел дорасти даже до такого "уровня политического мышления".
– Неплохо держишься, генерал, – проворчал он. – Будет замечено.
– Однако "жать" следует не этим составом, не с Вежиновым и Дробиным на острие.
– Это мы уже выяснили.
– От кресла Русаков отрекаться, конечно, не намерен.
– А кто готов отречься? – философски оправдал Президента шеф госбезопасности. – Тем более, от такого? Я, грешный, за свое тоже держусь и даже не стесняюсь этого. Поэтому не будем сейчас о морали. Лучше изложите ситуационный прогноз, свою версию развития событий.
– Думаю, что, сидя на президентской вилле, Русаков постарается выждать, чем у нас в Москве все это закончится.
– И в этом суть вашего прогноза? – скептически уточнил Корягин.
– Пока что – в этом, – отрубил генерал, удивленно пожимая плечами и давая понять, что не врубается, чего от него, собственно, требуют.
– Иными словами, позиция нашего Президента такова: устоите вы, то есть мы с вами, он – тут как тут, всплывет как глава государства, постоянно находившийся в курсе, но из тактических соображений державшийся в тени. Если же российские федералы во главе с Елагиным нас придавят, он выставит себя в роли жертвы путчистов.
– Вот именно, предстанет в образе жертвы эдакой генерал-кагэбистской хунты.
– Почему вдруг "хунты"? – механически переспросил Корягин.
– Не знаю, после Пиночета повелось. Как только в руководстве страны обнаруживается хотя б один военный, так сразу – "хунта".
– Ну, если уж речь зашла о хунте, то это конечно же относится к Политбюро. – И оба железных дзержинца понимающе рассмеялись – мол, так вот и рождаются кагэбистские анекдоты… – Неплохо держитесь, генерал; не каждому удается, – сразу же похвалил Корягин, направляясь вместе с Цехановым в сторону кабинета. Однако похвалил, очевидно, не за анекдотический образ мыслей. – Будет замечено.
"Было бы… – мечтательно продолжил его мысль Цеханов. – Но опять же в зависимости от ситуации".
Вернувшись, генералы прежде всего обратили внимание, что бразды правления на тайной кремлевской сходке неожиданно взял на себя Лукашов, известный в партийно-кагэбистских кругах по кличке Кремлевский Лука.
– Плохо, конечно, что нам не удалось получить заключения лечащего врача Русакова, – тихим, размеренным голосом проговорил он. – Тем не менее мы должны объявить народу, что Президент болен. В любом случае и при любом исходе это позволит нам маневрировать. Ну, заболел человек, с кем не бывает! Подлечится – и сразу же приступит к исполнению. Но если вдруг здоровье ухудшится… – тогда что же, тогда встанет вопрос об отставке. Пока же объявим, что, исходя из положений Конституции, полномочия его переходят к вице-президенту страны Ненашеву, который согласовывает свои действия с остальными членами утвержденного Верховным Советом Госкомитета по чрезвычайному положению.
– Но ведь все равно пресса, общественность потребуют официального заключения медицинской комиссии, – раздосадовано напомнил Ненашев, укоризненно взглянув при этом на Корягина. – И потом уж одним лечащим врачом Русакова не обойтись. К тому же потребуют убедить народ, что Президент находится не под арестом, а на свободе.
– И потребуют, – мягко, корректно поддержал его Лукашов. – Мало ли чего они могут потребовать! Придет время – предоставим: и медзаключение, и самого никем и никуда не заключенного Президента.
Именно то, что до сих пор Лукашов держался в тени, не проявляя никакой активности, заставляло остальных участников этой "тайной вечери" чувствовать себя путчистами. Но вот Кремлевский Лука заговорил – уверенно, убедительно. А ведь это – Председатель Верховного Совета страны. Если Ненашев – всего лишь "вице", второе лицо в президентской иерархии, в исполнительной ветви власти, то Лукашов – глава ветви законодательной, и говорит он сейчас "гласом народа".
"Хорошо держится, подлец, – искренне восхитился его поведением шеф КГБ. – Будет замечено. Непонятно только, почему до сих пор жеманился. Выжидал? Набивал себе цену? Если опять спасует, под протокол – и в расход!"
35
Надев широкополый плащ и такую же широкополую серую шляпу, Виктор вальяжно прошелся по утреннему "Лазурному берегу", который кроме "Интернационаля" именовался в свое время еще и "санаторием им. Молотова" – о чем свидетельствовала старинная надпись, сохранившаяся на фронтоне одного из корпусов.
Стараясь не привлекать к себе особого внимания, однако же и не напуская на себя таинственности, Курбанов осмотрел все, что только можно было осмотреть в лечебном корпусе, продефилировал влажным тротуаром мимо высотной гостинки; постоял у рекламы, извещающей о том, что сегодня состоится "вечер отдыха и интернациональной дружбы". И позавидовал тем, кто сможет повеселиться на нем, не впадая в страх быть "расконсервированным". Вот только много ли найдется здесь таких, не боящихся?
– Доброе утро, сэр, – вежливо поздоровалась одна из двух женщин, проходивших мимо него в столовую пансионата. Одеты они были вполне по-европейски, и лишь большие платки, концы которых переброшены через плечо, да смуглые худощавые лица, свидетельствовали о том, что вырастали эти дамы то ли в Индии, то ли в Индонезии.
– Утро доброе, леди, – так же, по-английски, ответил Курбанов, вежливо приподнимая шляпу. – Насколько мне помнится, завтрак здесь в девять?
– С девяти до десяти, – объяснила все та же приветливая дама, поскольку в это время подруга ее молчаливо осматривала майора с ног до головы, считая, что не стоит вмешиваться в их разговор. – А вы, очевидно?..
– Вы абсолютно правы, мэм, – не дал ей договорить Курбанов, явно перенимая урок общения, преподнесенный ему Лилиан.
– То есть вы прибыли?..
– Можете в этом не сомневаться, мэм, – жестко убедил ее Курбанов. – Причем настоятельно советую… не сомневаться.
– Извините, но мне показалось…
– Не увлекайтесь прогулкой, мэм. Утренний воздух сегодня на удивление прохладный и сырой, – так и не позволил он любопытствующей жертве колониального прошлого Великобритании сформулировать хотя бы один из интересующих ее вопросов.
При этом Виктор хотел добавить еще что-то, но, отведя взгляд, неожиданно увидел в открытых дверях вестибюля Лилиан. Одета она была в клетчатое серовато-зеленое пальто, шея укутана толстым зеленым шарфом; на голове – клоунско-клетчатое и, тоже серо-зеленое, кепи. Во всем виде ее просматривалось нечто такое нэпмански-босяцкое, что Курбанов не смог удержаться от ироничной улыбки.
– Что вы здесь делаете, сэр? – сурово, хотя и вполголоса, пристыдила его потомственный "латышский стрелок".
– Знакомлюсь с местной элитой.
– А вы уверены, что вам следует знакомиться с этой, извините, элитой?
– Если только разрешите заниматься сим увлекательным делом.
– Запрещаю, в общем-то, не я, но именно поэтому я вам запрещаю. Немедленно отправляйтесь в свой "бункер" и без особой надобности за пределы его старайтесь не выходить.
– Какая жандармская строгость!
В вестибюле появилась еще одна официантка, и, заметив ее, Лилиан умолкла. Зато, как только девушка вернулась в зал, окончательно добила его:
– Когда вы где-либо понадобитесь, мистер Курбанов, вас позовут. Можете наконец понять это?
– Если понадоблюсь – меня позовут. Что ж тут непонятного? Универсальная формула взаимоотношений босса и клерка. Но в том-то и дело, что клерком я себя до сих пор не считал.
– Кем же вы тогда считаете себя? – воинственно рассмеялась Лилиан. – Уж не боссом ли? Вы меня разочаровали, майор. Человек, не осознающий своего места в обществе, – всегда жалок и обречен.
– Лучше вернемся к моей прогулке, – раздраженно поиграл желваками Курбанов. – В свое время вы сказали, что я могу навещать это заведение, если мне надоест ждать вашего прихода. Что здесь у меня есть персональная кабина.
– Она действительно есть, – проворковала Лилиан. – Но мозолить глаза обитателям "Лазурного берега" нет никакой необходимости. Разве вам не доставляют завтраки-обеды-ужины в вашу обитель?
– Но пора осмотреться. Понять, куда я попал, что за публика здесь собралась.
– Я ведь уже объяснила: когда вы где-либо понадобитесь, майор Курбанов, вас позовут, – холодно процедила Лилиан, и, окатив его ледяной синевой огромных глазищ, удалилась.
"Когда вы понадобитесь, майор Курбанов, вас позовут!" – а ведь это еще и идеальная формула общения аристократа со всем остальным миром. Кстати, она сказала: "Запрещаю, в общем-то, не я". Кто же тогда конкретно здесь запрещает?
Плюнув на все запреты, Курбанов вошел в зал, представился администратору как Хасан Мешхеди, гражданин Ирака, под чьим именем он и прибыл сюда, и попросил указать отведенную ему кабину.
Сразу же произошла заминка. Взглянув на застывшую неподалеку Лилиан, администратор так ничего и не поняла, а потому отправилась с кем-то, возможно, с заведующей столовой, консультироваться. Курбанов хотел устремиться вслед за ней, втайне рассчитывая обнаружить здесь брюнетку из электрички, однако дородная женщина томным движением руки остановила его, и таким же движением поманила за собой Латышского Стрелка. Виктор помнил, что Лилиан что-то там говорила о командировке брюнетки, но не поверил ей.