– Есть, имен и должностей не упоминать! – Но взгляд, которым он обвел стены кабинета Корягина, вопиюще вопрошал: "Как?! Да неужели и здесь тоже прослушивают?! Кто же на такое отважился бы?!"
– Хорошо держишься, – словно сквозь сон, донеслись до него угрожающе-вещие, подколодные слова шефа. – Не каждому удается. Но, как водится: под протокол – и в расход!
15
Покончив с записями и с оперативной сводкой, шеф госбезопасности еще какое-то время не решался притрагиваться к черной папке, к этому "державному воронку", как он ее называл. Было что-то магическое в ее облике, в черноте ее обложки и кровавом бархате внутренней обшивки.
Изменялась политическая ситуация в стране, изменялись названия службы безопасности, сменяли друг друга, кто уходя на заслуженный отдых, а кто – навсегда исчезая в камерах следственных изоляторов, ее шефы; менялись здания и кабинеты… Но черная бериевская папка, этот "державный воронок", словно посох дьявола, оставалась все той же. И ни один из шефов госбезопасности, уходя со своего поста, не решался то ли унести ее, хотя бы совершенно пустую, с собой, то ли уничтожить; точно так же, как ни один из новоназначенных, принимая дела у своего предшественника, не решался отречься от нее, как от черной метки, от сатанинского наследия…
Кстати, хотя папка именовалась "бериевской", на самом деле основал ее еще приснопамятный Ежов. И когда этого "вдохновителя ежовщины" арестовывали, то – по преданию – в "державном воронке" уже хранилось досье на… Берию и даже на самого Кобу. Когда же арестовывали Берию, обнаружили досье и на предшественников его, и на всех возможных претендентов на этот пост; а также все то же, только значительно разбухшее, досье на самого "вождя всех времен и народов".
Но особой гордостью Корягина стало им же, на досуге, составленное досье на ведущих конструкторов и ученых страны. Из его материалов неотвратимо вытекало, что не кто иной, как талантливейший авиаконструктор Андрей Туполев являлся "организатором и одним из руководителей "Русско-фашистской партии", за что и получил свои пятнадцать лет лагерей. Кстати, по совместительству он еще и подрабатывал в качестве французского шпиона, но это уже так, мелочовка. Главное, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, где же на самом деле зарождался в тридцатые годы истинный фашизм и кто его основатель!
Другое дело – пионер ракетно-космической техники Валентин Глушко. Этот был пропущен через Лубянку и Бутырку всего лишь как "злостный вредитель и враг народа". Зато величайший организатор производства советской космической техники Сергей Королев, крестный отец Гагарина, под жесточайшими пытками сознавался, что мудро руководил им же созданной троцкистской организацией, планировавшей свержение сталинского режима. Причем Королева энкавэдисты пытали с такой ненавистью, что до суда он дошел с сильнейшим сотрясением мозга, сломанным носом и прочими следами жесточайших побоев.
Побывал в качестве "лагерной пыли" и всемирно известный космический биофизик Александр Чижевский. Но этому поделом. В своем учении он докатился до того, что стал адептом "вреднейшего буржуазного учения о влиянии космической энергии на жувую природу". Это ж надо было додуматься до такой "вредительской антисоветчины"! Был еще создатель советской водородной бомбы академик Сахаров… Впрочем, стоит ли углубляться?
Если бы к этой папке, этому "державному воронку", имел доступ Хрущев, он тоже прочел бы немало интересного о самом себе. Как, впрочем, и Брежнев. Однако к материалам этой папки их так и не допустили. На какое-то время она попросту исчезла в секретном сейфе кагэбисткого тайника. Кстати, была у "державного воронка" и еще одна тайна.
Переходя из рук в руки и не предаваясь никаким архивам, папка неизменно – как напоминание о былом величии службы безопасности – хранила списки расстрелянных генералов, адмиралов, маршалов, а также членов ЦК, правительств, верховных советов… Некоторые из этих списков еще "помнили" руку Сталина, к другим прикреплялись оригиналы или копии документов, косвенно изобличавших того или иного Хозяина, дававшего добро на аресты, расстрелы или концлагеря для очередных высокопоставленных "отщепенцев".
Так что менялись "вожди всех времен и народов", менялись владельцы "державного воронка" – который передавали из рук в руки, безо всякой описи и в состоянии полной секретности, или же просто находили в тайной секции служебного сейфа своего предшественника; однако смысл и предназначение самой папки оставались неизменными. Она должна была служить хоть какой-то, пусть даже очень зыбкой, гарантией того, что новоназначенный шеф ГПУ – НКВД – МГБ – КГБ сможет противостоять наезду на него Хозяина. Ибо в ней неизменно хранился компромат не только на всю систему и прежде всего на компартию, но и на него самого.
Вот и сейчас, захлопывая объемный "державный воронок", шеф госбезопасности вдруг поймал себя на крамольной мысли: уже самой этой папки достаточно, чтобы очередной Нюрнбергский трибунал признал КПСС и службу госбезопасности как "передовой отряд партии" – преступными организациями, повинными в истреблении и лагерном репрессировании миллионов людей различных национальностей. А следовательно, запретил вместе с коммунистической идеологией, их породившей.
– …Избирать Президента России! – вслух проворчал обер-кагэбист, возвращаясь к делам сегодняшним. – Мало им Президента СССР, что ли? Мир перевернулся! Это ж надо было дожиться до такого. Хорошо хоть не царь-батюшка!
Он приподнял папку, и хотел было отшвырнуть ее в сторону, но в последнее мгновение какая-то сила остановила его: "Не зарывайся, не зарывайся!.." Обер-кагэбист всегда испытывал почти мистический страх перед этим черным расстрельно-кладбищенским исчадием мести, заговоров и доносов; откровенных убийств и слегка припудренных судебными процедурами политических репрессий. Папка имела свою, Сатаной освященную, душу; над ней витал черный дух предначертанности и обреченности, и всяк обладающий ею становился не только обладателем власти князя тьмы, но и носителем его каиновой печати.
…А ведь прошло всего лишь чуть больше месяца, как он появился, этот Президент России. Во многих селах сибирских еще, наверное, и не подозревают о его существовании. Но, похоже, мало кто в Кремле по-настоящему понял, какая угроза исходит сейчас от этого, вроде бы республиканского масштаба, однако же ни с каким другим республиканским по влиянию своему не сопоставимого, лидера.
В том-то и беда, что националы вдруг открыли для себя: общаться с российским центром и с лидерами других союзных республик можно напрямую, не обращая внимания на окрики из Кремля. Именно это оказалось погибельным для властной советской пирамиды. Еще недавно союзные республики пребывали в роли просителей-нахлебников союзного центра, из которого, от щедрот своих, им что-то там, по каким-то лимитам, выделяли. Сегодня же сам Кремль чувствует себя просителем у союзных республик, способных заключить новый союзный договор с реальным центром в Белом доме Российской Федерации, а не с призрачным центром в Кремле.
…Да, в этом просматривалась и его, шефа госбезопасности, личная ошибка. Сотворяя гэкачепе, он со своими единомышленниками слишком увлекся личностью генсек-президента, да комбинациями типа: "Русаков – и Кремлевский Лука", "Русаков – и вице-президент Ненашев". И совершенно упустил при этом из вида, что ни в операции "Кремлевский Лука", с выходом на нового лидера – Лукашова; ни в операции "Евнух" – по сохранению у власти, но предельно усеченной, Русакова, новоиспеченный Президент России Елагин не привлечен, не задействован, и, что самое страшное, по-настоящему даже не учтен.
И если Кремлевского Луку, с его полупролетарской внешностью, шеф госбезопасности сравнивал для себя с уставшим от жизни, стремящимся примирить всех и вся школьным учителем, который неожиданно, на волне социалистического народовластия, оказался на гребне этой самой власти… То восхождение Елагина случайным назвать нельзя было. Победив на выборах своего соперника, являвшегося "человеком Президента СССР и Политбюро", он тут же превратился в лидера всесоюзной оппозиции.
Ситуация конечно же парадоксальная. Президент России буквально взрывает всю ту Великую Российскую империю, которую, за многие столетия, кровью, потом и лагерями ГУЛага удалось сколотить на огромных просторах от Чукотки и Сахалина – до Карпат и Дуная… – вот что не поддавалось осмыслению шефа госбезопасности!
Елагин и его демократическая свора стремятся свести на нет ту имперскую Россию, которую он, Корягин, и его люди пытаются теперь спасти, рискуя при этом постами, свободой и жизнями своими. И, похоже, никто из тех, кто копошится сейчас на руинах империи, так никогда и не оценит по достоинству их жертвенность.
16
Вспомнив о распечатке записи разговоров Елагина, шеф госбезопасности машинально потянулся к "державному воронку". Бегло просмотрев имеющиеся там бумаги, он остановился на странице, увенчанной записью: "29 июля 1991 года. Ново-Огарево. Встреча президентов СССР, России и Казахстана".
Да, это была встреча трех президентов накануне отъезда Русакова в Крым. Три президента договорились тогда, что после возвращения генсек-президента из отпуска, здесь же, в Ново-Огареве, будут проведены переговоры руководителей суверенных государств, а главное, состоится подписание нового союзного договора. Даже дата определена была – 20 августа.
Пролистав несколько первых страниц, обер-кагэбист наткнулся на подчеркнутые жирным карандашом слова Елагина:
– Пойдемте на балкон, Владимир Андреевич. Мне кажется, нас подслушивают.
– Да брось ты! – легкомысленно успокоил его генсек-президент.
– Я это нутром чувствую. Все время такое впечатление, что кто-то стоит у меня за спиной.
– Ну, не может же этого быть! – сменил тон Русаков. – Неужели ты думаешь, что кто-то мог бы решиться на такой шаг – устанавливать здесь всевозможные "жучки"?
– Почему кто-то? Не составляет никакого труда определить, кто именно решился на это.
Отодвинув "державный воронок", Корягин достал из стола помеченную кассету, вставил во вмонтированный в боковом столике магнитофон и через несколько секунд оказался в одном из залов правительственной резиденции в Ново-Огарево.
– …Неужели ты думаешь, что он собирает досье на меня.
– По-моему, это давно всем известно, – парировал Елагин. – И мы с вами прекрасно знаем, с какой целью он это делает и при каких обстоятельствах собранные им сведения будут использованы.
"А ведь этот сукин сын явно имеет в виду меня… – поиграл желваками Корягин. – Причем говорит это, уже будучи уверенным, что их действительно подслушивают".
– Но здесь вроде бы все проверили, или, как говорят спецы, "прозвонили".
– Конечно же "прозвонили", как и повсюду, где вы бываете и где ведете переговоры. Вот только "прозванивают" те же люди, которые устанавливают подслушивающие устройства.
– Если это так… – послышался легкий азиатский акцент Кузгумбаева, – надо бы проверить. Разговор-то у нас конфиденциальный. Возможно, Борис Викторович прав: времена настали смутные.
– Отказываюсь в это верить, – уже совсем неуверенно обронил Русаков. – Хотя, кто знает…
Сверхчувствительная техника четко улавливала грузные, буквально проламывающие нежный паркет шаги Елагина, когда он, не ожидая окончательного согласия генсек-президента, двинулся к открытому балкону.
"Эти дилетанты даже представить себе не могли, что балкон "просвечивается" точно так же, как любой из двух залов и трех совещательных комнат резиденции!", – злорадно молвил про себя шеф госбезопасности.
– Для начала хочу услышать ясный ответ, – попытался взять инициативу в свои руки генсек-президент. – Вы, оба, – за новый союзный договор? Вы готовы поддержать ту редакцию нового договора, с которой только что ознакомились, или же опять начнутся какие-то там, извините, закулисные интриги?..
– Россия такой договор, несомненно, подпишет, – с явной хрипотцой, простужено басил Елагин. – Тут, понимаешь ли, вопрос будущего России. Но есть союзные республики, в которых обрели голос не только националы, но и представители руководящей верхушки. И чтобы вести с ними успешные переговоры, вам прежде всего надо сменить некоторых людей из своего окружения.
– Ну, причем тут окружение? – в свойственной ему неторопливой манере возразил Русаков. – Вы же понимаете, что речь идет о принципах новой федерации, нового Союза; о тех полномочиях, которые уже сейчас можно безболезненно передать из союзного центра в республики. С некоторыми товарищами из руководства союзных республик эти вопросы мы уже обсуждали, и, должен вам сказать, что процесс пошел, это очевидно.
– Но следует учесть, что ситуация меняется. Все обещанные нами полномочия союзные республики и так уже взяли, – язвительно проворчал Президент России. – Причем без нашего позволения.
– …Согласен, взяли, но вступили при этом в противоречие с Конституцией СССР и союзным договором. Мы же предлагаем принять новый союзный договор и новую Конституцию, поставив весь это процесс на законные рельсы. Да, мы должны разделить полномочия, но при этом не следует резать по живому, не рвать те главные связи, которые позволят всем нам, содружеству суверенных республик, представать перед миром единым государством.
– Так оно и должно быть, – поддержал его Кузгумбаев. – Однако уверен, что согласятся с нашими доводами не все. Особенно яростно будут выступать против наших предложений прибалты.
– Переговорный процесс будет сложным – это понятно. И в каких-то, непринципиальных, вопросах центр может пойти на уступки той или иной республике, учитывая специфику ее развития и внутриполитическую ситуацию.
Как всегда, "прораб перестройки" говорил долго, неспешно и витиевато. Слушая его, Елагин нервно врубался ребрами ладоней в перила балкона, а Оралхан Кузгумбаев столь же нервно прохаживался позади них.
– …Да не нужны будут прибалтам никакие ваши уступки, Владимир Андреевич… – вдруг возразил Елагин. – Они просто не станут вести с вами переговоры до тех пор, пока во главе госбезопасности будет стоять Корягин, на совести которого вся эта провокационная возня в Вильнюсе. Ни одна из бывших союзных не захочет вернуться в Союз, в котором опять будет править КГБ, причем править всем, в том числе и союзным центром; и во главе которого все еще будет стоять одиозная фигура вечно рвущегося к власти Корягина.
Шеф госбезопасности проскрипел зубными протезами и потянулся к стоящей в специальной сигаретнице пачке, но в последнее мгновение отдернул руку и принялся теребить упаковку жевательной резинки. Он слушал. Он умел слушать очень внимательно. Но также умел никогда не забывать хотя бы раз услышанное.
– В общем и целом, я готов с вами согласиться. Но не могу же я взять и в одночасье сменить все президентское окружение! – неуверенно заупрямился Русаков. – Это же все ответственные товарищи. За ними стоят большие коллективы, и потом, они ведь ничем особым, незаконным не запятнали себя.
– Когда вы говорите о незапятнанности, то это касается и министра обороны? – Теперь уже с сарказмом поинтересовался Елагин. – В старом Союзе он еще кое-как мог восприниматься. Но только не в новом содружестве… Этот человек уже давно прослыл "ястребом" и консерватором, мыслящим временами "чешских событий" и ввода войск в Афганистан.
Шеф госбезопасности понимал положение Русакова. Он уезжает в Крым, в отпуск, а Президент России остается в Москве. И поскольку Москва – столица уже не столько Союза, которого, собственно, не существует, сколько России, то Елагин волен будет чувствовать себя в ней полновластным хозяином. Одна столица о двух президентах и двух государствах – случай, конечно, уникальный. К тому же – о двух соперничающих, не терпящих друг друга, президентах, уточнил он.
– А как после всей этой истории с рижским ОМОНом и прочими делами министром внутренних дел может оставаться Пугач? – вклинился в диалог президентов-россиян сын казахских степей. – И какой вице-президент из Ненашева? Ведь это же просто позор, что вторым человеком такой великой державы оказалось такое…
– Согласен, этот вопрос тоже давно назрел, – недовольно признал Русаков. – Но вы же понимаете, что я не могу решить его единолично. Нужно будет посоветоваться с членами Политбюро, с юристами; если понадобится, то посоветуемся и с руководством союзных республик. Я давно держу этот вопрос на контроле, но мы не можем выходить за рамки…
– …И конечно же надо немедленно расчистить руководство Гостелерадио, – беспардонно прервал его разглагольствование Кузгумбаев. – Причем начинать следует с председателя. Гостелерадио должно идейно цементировать нашу союзную державу, а не разрушать ее.
"Кузгумбаев – в роли спасителя русской державы! – беззвучно расхохотался шеф госбезопасности. – С чего вдруг такая ретивость у новоявленного потомка Чингис-хана?"
Корягин знал, что в Казахстане уже вовсю разворачивается националистическое движение, идет "очищение" государственных учреждений и высшего офицерского корпуса милиции от людей "некоренной" нации. Конечно, пока что все это делается деликатно, под различными предлогами, тем не менее во властных структурах республики уже все готово к тому, чтобы объявлять Великий Казахстан по-настоящему независимым государством.
– Пожалуй, вы правы, – выходил из состояния шока генсек-президент. – Председателя госбезопасности и министра внутренних дел мы уберем немедленно, еще до подписания новоогаревского договора.
Шеф госбезопасности приостановил воссоздание разговора, прокрутил пленку немного назад и вновь прослушал этот фрагмент.
"А ведь этот слизняк, – зло помянул он Русакова, – даже не пытается защищать нас, отстаивать. Он попросту сдает меня на растерзание этим нацменам…"