17
Сидя в своей крымской резиденции, Русаков вряд ли догадывается, что весь их кулуарно-балконный сговор с Елагиным записан и прослушан, размышлял шеф госбезопасности. А потому даже предположить не может, что именно это, "председателя госбезопасности и министра внутренних дел мы уберем", стало самым яростным толчком, заставившим его, шефа КГБ, пойти против генсек-президента, против Хозяина; что именно это его предательство заставило главу "тайной полиции" ретиво примкнуть ко всей той разношерстной публике, которая уже давно отреклась от "прораба перестройки", как от "предателя дела Ленина, отступника и ренегата"… – уж чего-чего, а ярлыков этот народец нахватался, как шелудивая собака – блох.
В тот день, когда в принципе было достигнуто согласие о создании гэкачепе, шеф госбезопасности по-дружески попросил Пугача на несколько минут заехать к нему – "появилась интересующая вас информация", – чтобы прокрутить фрагмент разговора президентского триумвирата, касающийся кадровых перестановок. И был немало удивлен, обнаружив, что на министра внутренних дел это не произвело – по крайней мере по внешним признакам – абсолютно никакого впечатления. Впрочем, это не было проявлением мужества; милицейский министр вообще вел себя непозволительно вяло и почти обреченно.
– Вы знали об этом? – насторожился шеф госбезопасности, кивая в сторону магнитофона.
– Нет, – покачал головой Пугач. – То есть не знал именно об этом заявлении. Но, в общем-то… Чего от него, от этого зас… еще можно было ожидать?
– Значит, нужно принимать решение.
– То есть? – все так же вяло и обреченно поинтересовался милицейский генерал. – Относительно чего… решение?
– Относительно власти, – как можно увереннее молвил Корягин.
– Насколько мне помнится, решения такого уровня обычно принимают не министры, а высшее политическое руководство страны: генсеки, спикеры, президенты, премьеры.
– Постановка вопроса, в общем-то… правильная, – многозначительно, с подтекстом, согласился Корягин. – Но лишь в том случае, когда высшее руководство страны все еще способно принимать реальные решения… в интересах страны. – Произнеся это, обер-кагэбист вдруг совершенно неожиданно прервал разговор и поднялся из-за стола. – Впрочем, это разговор особый, трудный, поэтому не стану больше отнимать у вас время. Хорошо держитесь, Константин Петрович. Не каждому удается.
"Пугалу" хорошо была известна эта поговорка обер-кагэбиста страны, и его резануло, что тот ведет себя с ним, как с подчиненным или допрашиваемым, однако, независимо от того, что творилось в дряхлой душе этого старого служаки, вслух он произнес только то, что мог произнести человек системы:
– И все же руководству, Петр Васильевич, виднее. И нам не дано знать его замыслы.
– Замыслы нам как раз известны, – по-садистски улыбнулся Корягин. И тут же высказал твердое пожелание оставить этот их разговор сугубо между ними.
Вернувшись из воспоминаний, обер-кагэбист вновь включил магнитофон. Наиболее интересные эпизоды Корягин любил прослушивать и прослушивать, открывая для себя, что всякий раз "прочитывает" услышанное по-новому – со вновь открывающимися нюансами, акцентами и подтекстами.
…Ту часть разговора, в которой Елагин убеждал Русакова отказаться от поста генсека, чтобы сосредоточиться исключительно на президентских полномочиях и не пребывать под прессом партийной идеологии, Корягин прослушивал со значительно меньшим интересом. Но и здесь был момент, который его заинтересовал уже как человека немного смыслящего в психологии.
Русаков не мог не понимать, что Елагин умышленно толкает его на этот шаг, зная, что, потеряв пост партийного вождя, Президент сразу же потеряет поддержку Политбюро и ЦК, то есть поддержку партии. Мало того, цэкашники обязательно постараются привести к власти кого-то из старой партгвардии, причем из тех, кто саму идею перестройки, на волне которой Русакова занесло в кабинет главы государства, будет воспринимать, как отступление от линии партии. И этот, новый, лидер партии сам будет идти на совмещение своей должности с постом Президента, чтобы, таким образом, вернуть партии реальную власть в государстве…
"Партии – реальную власть в государстве!" – вот девиз, под которым вся эта неистребимая партноменклатура мгновенно ополчится на "прораба перестройки" и его клан. Русаков не мог не понимать этого, тем не менее угоднически сдал Елагину и эту позицию. Нет, отречься от трона генсека, который столько лет вскармливал советских диктаторов, Русаков пока что не решился. Но и не возразил. Наоборот, заискивающе попросил у Елагина и Кузгумбаева совета… "Он, видите ли, решил нижайше посоветоваться!"
– Так, может… Как вы смотрите, если мне, оставив пост генсека, пойти на прямые всенародные выборы? Чтобы получить мандат Президента СССР не от Верховного Совета, как раньше, а непосредственно от всего советского народа, от избирателей всех республик? Вы же понимаете, что это будет аргумент, который не сможет поставить под сомнение ни один республиканский руководитель.
Но этим своим предположением он лишь насторожил обоих республиканских лидеров. Особенно Елагина.
– Не время затевать сейчас подобные выборы, – резко парировал он. – Прибалты на них попросту не пойдут. Некоторые кавказские республики – тоже. А разве не понятно, как отнесутся к этому в Украине, особенно в западных ее областях?
– Борис прав, – проворчал Кузгумбаев.
– Но здесь же мы получим прямое волеизъявление, – начал было закручивать свою полемическую шарманку Русаков, пытаясь, по своему обыкновению, втянуть обоих "республиканцев" в привычную для себя словесную трясину.
– И все же Борис прав, – бесцеремонно перебил его Кузгумбаев. – Затевая выборы, мы лишь потеряем время и, возможно, даже те позиции, которые все еще удерживаем. Нужно подписывать союзный договор и как можно скорее налаживать работу союзного правительства. Причем найти очень сильную фигуру на пост премьера.
– Вот-вот, премьера нужно менять сразу же после подписания, – пробасил Елагин.
– В этом я с вами полностью согласен, – признал Русаков. – Но времени мало. Кого вы видите на этом стратегически важном посту? Только так, откровенно.
Корягин зрительно представил себе, как в затянувшемся молчании Елагин и Кузгумбаев вопросительно переглядываются. Каждый из них понимал: наступает один из тех переговорных моментов, когда на поле сражения дипломатии можно выиграть значительно больше и убедительнее, чем на любом из полей битв.
– Ну, кандидатуры есть… – нерешительно произнес Кузгумбаев. – Мы ведь вступаем в совершенно иную формацию, в иную экономику: частный капитал, рынок, фермеры… Нынешний премьер Пиунов просто не способен вписаться в такие структуры. Тем более что он слишком часто появляется на экране телевизоров и в народе на него откровенная аллергия.
– А ты… Борис Викторович, – обратился Русаков к Президенту России, – кого видишь в этой должности?
– Да кого мы решим, того и "увидим", – по-простецки ответствовал Елагин. – Почему бы не назначить на этот пост, например, Оралхана Изгумбековича? Экономист, политик, опыт руководства огромным хозяйством огромной республики.
– Тебя, Оралхан Изгумбекович? – не сумел скрыть своего оскорбительного для Кузгумбаева удивления Русаков. Однако ответа не последовало. То есть он последовал, но после солидной заминки, которая понадобилась лидеру Казахстана, чтобы осмыслить услышанное.
Судя по всему, понял главный кагэбист страны, Елагин предложил кандидатуру Кузгумбаева, не согласовав ее с ним самим, и, таким образом, застал Отца Казахов врасплох. В то же время решиться на такую должность Кузгумбаеву было бы непросто. Среди руководителей среднеазиатских республик – Казастана, Узбекистана, Таджикистана, Туркмении и Киргизстана – как раз развернулась упорная борьба за главенство в регионе. Традиционно лидерство там сохранял партийный вожак Узбекистана, причем лидерство это подкреплялось как экономическим потенциалом, так и особым отношением к нему руководителей Союза.
Но в последнее время это шаткое главенство все упорнее стал оспаривать Кузгумбаев, который не только имел за спиной огромную, по территории, республику, но и все ярче проявлял себя как личность, как руководитель новой, перестроечной, формации. А тут еще в "гонку за лидером" все активнее стал подключаться "Туркмен-баши", республика которого на глазах богатела от нефти и газа, угрожая превратиться в среднеазиатские "эмираты". К тому же он пользовался известным авторитетом у мусульманских правителей Ближнего Востока.
Все эти факторы, с одной стороны, подталкивали Кузгумбаева ко "въезду в Кремль", поскольку он стал бы первым премьером-азиатом за всю историю Союза, а с другой – порождали страх перед необходимостью оставить на длительное время республику, где у него уже укоренялась мощная оппозиция, в том числе и настроенная промусульмански. Тем более что начали проявляться некие сепаратистские настроения у "русскоязычных", особенно в казачьих районах, расположенных по реке Урал.
– …Кузгумбаеву легче будет решать вопросы, находя общий язык с руководителем любой республики, – продолжал тем временем рекламировать кандидатуру своего протеже Елагин. – Это вам не аппаратчик-выдвиженец. Да и среднеазиатские республики, а также Азербайджан, сразу же доверительнее посмотрят на Центр.
– В этом что-то есть, – искренне оживился генсек-президент, понимая, что, приняв предложение Елагина, он обретает еще одного надежного сторонника в лице лидера Казахстана и в самом деле очень влиятельного в Средней Азии и на Кавказе политика. – Ты-то, Оралхан Изгумбекович, к этой идее как относишься? Принципиальных возражений не последует?
– Если мы с вами так решим… Если будет принято такое политическое решение, – не стал жеманиться Кузгумбаев.
– Тогда можешь считать, что оно уже принято, – вкрадчиво молвил Русаков, и шеф госбезопасности вяло ухмыльнулся: "А ведь настоящее гэкачепе было создано еще там, в Ново-Огареве! Во время сговора трех президентов, в ходе которого они поделили свои роли и посты, закулисно начав приводить к власти преданных им людей".
Подумав об этом, Корягин вдруг поймал себя на том, что это его обвинение в действительности звучит, как попытка оправдать свои собственные антиконституционные действия и потому очень уж смахивают на "последнее слово" подсудимого.
– А ведь тебя, парень, давно надо было бы сдать на растерзание "возмущенных народных масс", – мстительно обронил шеф госбезопасности, имея в виду Русакова, и выключая магнитофон. Еще через несколько мгновений нажал кнопку вызова своего порученца-полковника:
– Принеси-ка мне ситуационный анализ Первого главного управления.
– Есть принести ситанализ Первого управления, – тотчас же откликнулся порученец.
Первое управление, штаб-квартира которого находилась в поселке Ясенево под Москвой, занималось внешней разведкой. Подыгрывая армейским служакам, Русаков совершенно недавно намекнул, что внешнюю разведку надо бы вывести из-под крыла госбезопасности и, то ли присоединить к Главному разведуправлению Генштаба, то ли превратить в самостоятельную "контору". У Корягина это вызвало возмущение, поскольку он понимал: потеряв внешнюю разведку, его собственная "контора" превратится в глазах страны в некое жандармско-политическое управление, в новоявленное НКВД, в еще одно "детище Берии".
Особого толка от этой внешней разведки, в ее современном виде и в современной обстановке вроде бы и не было. Тем не менее там сгруппировалось немало истинных профессионалов, аристократов разведки, и само наличие их придавало госбезопасности определенный лоск, позволяло причислять ее к мировой разведывательной элите; оправдывать ее существование не только неблагодарной борьбой с внутренними национал-диссидентами, но и необходимостью широкой борьбы с "антикоммунистическим сговором Запада".
Сейчас для шефа госбезопасности важно было получить ситуационный анализ этого управления, чтобы знать, видеть реакцию на события в Союзе – и в западных странах, и в странах соцлагеря.
18
– Извините, товарищ Председатель Верховного Совета, но тут такое дело…
Ярчук оторвал взгляд от лежащих на столе бумаг и увидел перед собой бледное лицо помощника.
Первые слова тот обычно произносил, стоя почти у двери – старая партноменклатурная привычка. "Доложиться", выслушать и тут же скрыться за дверью. А то и скрыться, не докладываясь, поняв, что шеф не в духе. Однако на сей раз помощник подошел совсем близко, почти к приставному столу. И голос его показался Ярчуку каким-то странным, словно бы осипшим.
– Что там у вас?
– Да, понимаете… в приемной полно военных.
– Что значит "полно военных"? – вдруг по-армейски резко спросил Предверхсовета. – Выражайтесь яснее. Откуда они взялись?
– Если яснее. К вам на прием пришло сразу несколько военных, в основном генералов.
– Слава богу, что хоть не прапорщиков.
– Но встреча с ними запланирована не была, – помахал помощник перед своим лицом записной книжечкой, как самым веским аргументом.
– Так выгоните их. – Это конечно же было из мрачного юмора шефа. Что значит, выгнать генералов?! Если уж они приходят, то приходят. На то они и генералы. Но слова молвлены. И воспринимать их следует, как проверку на надежность и тест на сообразительность.
– С удовольствием выгнал бы, да только они не уйдут. К тому же настроены очень решительно.
"Если бы "очень решительно", не ждали бы в приемной, пока их позовут, – подытожил для себя Ярчук. – Ворвались бы раньше тебя".
– Кто именно из генералов? – отчеканивал он каждое слово, уже сейчас настраиваясь на то, что разговаривать все-таки придется с генералами.
– Представился только один – главком Сухопутных войск генерал армии Банников. Он специально прибыл из Москвы, чтобы проинформировать вас о последних событиях в столице…
– А почему он решил, что я нуждаюсь в его информации?
– Я могу сказать генералу, что вы не желаете принимать его? – едва заметно ухмыльнулся помощник, прекрасно понимая, что на такой шаг Ярчук не решится.
– Вы станете передавать генералу только то, что вам будет поручено, – прекрасно уловил провокационность его вопроса руководитель парламента.
– Только это я и имел в виду.
"А вот у тебя, глава суверенной республики, собственного главкома Сухопутных войск Украины пока что нет, – признал Ярчук. – Хотя давно пора бы. А то ведь ни почты пока что, ни телеграфа под контроль так и не взято. Преданных тебе армейских частей тоже не существует… Чему только учили тебя в высших партийных школах?"
– И чего же хотят остальные генералы?
– Требуют встречи с вами.
– Уже требуют?
– Возможно, я неточно выразился. Словом, генералы просят принять их. Что им сказать? – Ярчук с ответом не спешил. Он тянул время. Пусть подождут, остынут, познают свое место. – Кстати, генерал Банников прилетел рано утром. Еще с воздуха он предупредил о своем прибытии наших, украинских генералов.
– "Украинских", говоришь? – мрачновато ухмыльнулся Ярчук, вновь вспоминая о "пятистах тысячах офицеров-украинцев" в составе Советской армии, численностью которых был так поражен.
Кстати, поначалу цифре этой глава суверенной республики не поверил: быть такого не может! Однако ее должным образом проверили, очевидно, сверив с данными, рассчитанными только на "особистов", пришедшими из Генштаба. Действительно, более пятисот тысяч офицеров являются украинцами. Причем учитывались, очевидно, лишь те, кто помнил о своем происхождении или не скрывал его. А сколько там еще "русских", с дописанной буквой "в" в конце исконно украинских фамилий: Петренков, Гарбузенков, Коваленков… Или же довольствуются фамилиями, типа неестественного "Рыбалко", вместо вполне естественного "Рыбалка", то есть рыбак.
Получив это подтверждение, Ярчук рассмеялся. Он представил себе лица тех особистов, которые стали обладателями столь убийственной цифири: "Пятьсот тысяч офицеров-украинцев?! Как допустили?! О чем, черт возьми, думали? Что, украинцы – прекрасные офицеры? Да, неплохие: дисциплинированные, исполнительные, храбрые, как показали "горячие точки". Но ведь… украинцы же!"
– Так о чем, говорите, он предупредил наших "украинских генералов"? – спросил Предверхсовета помощника, подумав, что ведь и впрямь следует позаботиться, чтобы эти генералы как можно скорее ощутили себя "украинскими".
– Что всякие попытки невыполнения решений гэкачепе, или акты гражданского неповиновения, приведут к тому, что в Украине немедленно будет введено чрезвычайное положение.
– Ну, это не "московским банниковым" решать, – сжал кулаки Ярчук. Однако произнес это совершенно спокойно, а потому почти уверенно. – Кто там еще из военных?
– Знаю командующего Киевским военным округом генерал-полковника Череватова и члена военного совета округа генерала Жарикова.
"А этого, Жарикова, главком зачем прихватил? – задался вопросом Ярчук. – Для солидности? Чтобы задавить меня блеском эполет?"
– Есть там еще какой-то генерал и несколько полковников. Очевидно, ординарцы.
– Полагаю, что эти ваши "ординарцы" на самом деле офицеры госбезопасности и армейской разведки. "Ординарцы", видите ли!..
– Из гражданских лиц – никого? Я ведь приглашал…
– Тоже прибыли. Вице-премьер Дасик и первый секретарь ЦК Журенко.
– Прекрасно. Вот эти двое гражданских пусть и войдут. Остальным ждать.
Он прекрасно понимал, что главный коммунист республики Журенко союзником его стать не может. Ни при каких обстоятельствах. А вот Дасик… Если только не струсит. "Правда, он всего лишь вице-премьер… Тем не менее представитель правительства. Можно будет сослаться на мнение, посоветоваться…" – размышлял он, глядя вслед удаляющемуся секретарю-референту.
– Стойте, – остановил он помощника. – Минут через пять после появления здесь гражданских, впустите Банникова, Череватова и Жарикова. И ни одним человеком больше. Никаких прочих генералов или полковников. Вы меня поняли?
– Понял, – дрогнувшим голосом произнес помощник, прекрасно понимая, что любой из этих генерал или полковников может попросту смять его, а то и прямо в приемной пристрелить, в силу, так сказать, "революционной целесообразности". – А если они вдруг?..
– Я сказал: ни одним больше!
"Пятьсот тысяч офицеров-украинцев, – теперь уже мечтательно повторил Ярчук. – Хотя бы одного из них сейчас сюда, в приемную. А ведь можно было позаботиться об усилении охраны. А еще лучше – о личной, национально сознательной охране".
– Так точно, понял: ни одним человеком больше, – повторил помощник, преисполняясь решимостью своего шефа. Причем повторил, уже приоткрыв дверь. Чтобы "эти самые" тоже слышали.
Первым переступил порог Журенко.
"С чем они пришли? – лихорадочно соображал Ярчук. – Не Журенко и Дасик, конечно, а генералы: – Довести какое-то особо важное решение гэкачепистов? Но какое? Все вроде бы известно. Что тогда? Арест? Вряд ли, не осмелятся. Разве что попытаются заставить меня создать свое, украинское, гэкачепе? Или, может, уже создали его из числа военных?"
Поздоровавшись, Журенко несмело как-то уселся на первый от стола Предверхсовета стул. Но, увидев, что вице-премьер занял место напротив него, тотчас же пересел в кресло у стены.
"Уступил место, – сразу же расшифровал этот его ход конем Ярчук. – Банникову уступил. Дабы не выставлять представителя ГКЧП на вторых ролях. А что же Дасик?"