Но Журенко, потупив глаза, промолчал. И Банников понял: а ведь этот партноменклатурщик боится, что, в случае победы гэкачепистов, с него-то первого и спросят, куда он, вместе со своим партаппаратом, смотрел и почему так рьяно поддерживал "главного прораба перестройки"? Причем поддерживал же, демократические преобразования приветствовал, на создание всяких там "рухов" и "фронтов" глаза закрывал. Спрос-то ведь будет жестким. Банникову вдруг открылось то главное, что объединяет сейчас "украинских товарищей", это – страх перед репрессиями, которые неминуемо последуют, как только гэкачеписты утвердятся в своей власти. Всем им уже мерещится "расстрельный" 37-й год… "И правильно мерещится", – вынужден был признать он.
– Ну, хорошо, – ударил он обеими кулаками по столу, – нет оснований вводить чрезвычайное положение во всей Украине. Но ведь понятно, что его надо ввести хотя бы в нескольких городах.
– В городах? – поджав губы, пожимает плечами Хитрый Хохол, вновь переходя на украинский. – В каких именно городах?
– Во Львове, например. Да что там "например"? Во Львове – обязательно! В Киеве конечно же. Ну, еще в некоторых краях, на "бандеровщине"…
– У нас таких краев – "бандеровщина", нет, – с иезуитской вежливостью замечает Предверхсовета Украины. – Как и в России почему-то нет краев, именуемых "власовщиной", "красновщиной", "семеновщиной", "шкуровщиной", хотя, казалось бы…
И тут Банников вдруг вспомнил, что Ярчук тоже откуда-то из тех краев, с "бандеровщины" – то ли с Галиции, то ли с Волыни; а вспомнив, запнулся на полуслове.
– Ну, я имел в виду, что вводить "чрезвычайку" следует в Ивано-Франковске, Хмельницке…
– Ще й у Хмэльныцьку?! – по-украински переспросил Ярчук, разыгрывая немыслимое удивление и этим еще больше раздражая Банникова. – Та якого ж це дидька мы там будэмо вводыты цей, як його там, надзвичайный стан? – обратился он теперь уже к Журенко.
– Ну, это как посмотреть, – неуверенно пожал тот плечами.
– А там и смотреть нечего. У нас там все спокойно. Все под контролем. С мест никаких тревожных сигналов не поступает. Кстати, вам, товарищ Банников, надо бы знать, что Хмельничина никакого отношения к Западной Украине не имеет, – Ярчук изобразил на лице победную ухмылку, и, не сгоняя ее, снисходительно осмотрел генералов. Как опытному шахматисту и политику, ему было ясно: эту партию гэкачеписты проиграли вчистую. – Мало того, все партийные организации во всех западных областях функционируют нормально. Да если мы объявим там чрезвычайное положение, нас засмеют!
– Но это лишь на первый взгляд там все спокойно, – попытался урезонить его Банников. – Мы же знаем, что там действуют целые организации "самостийныкив".
– Нет и нет… – словно бы не расслышал его Ярчук. – Ни в каких городах и областях Украины ничего вводить-объявлять мы не собираемся. Что, у вас там, в Москве, какой-то комитет гэкачепистов парад войск с танками и бэтээрами устроил? Вот, вы у себя в Москве и вводите чрезвычайное положение. Я же здесь этот вопрос даже на заседание Верховного Совета выносить не стану.
Едва он договорил эту фразу, как ожила внутренняя связь, и помощник сообщил, что на проводе Москва.
20
Услышав о звонке из Москвы, Банников сразу же приободрился и, одной рукой оперевшись о стол, а другой – подперев висок, почти победно посмотрел на Ярчука.
– Здрасте! – Ярчук готов был услышать все, что угодно, но только не это жлобско-вокзальное "здрасте".
– Здрас-те, – желчно ухмыльнувшись, ответил он, решив, что у кого-то там, в Москве, на почве гэкачепизма, уже, очевидно, крыша поехала. – Кто это? – спросил он, не скрывая иронии.
– Корягин говорит. Госбезопасность.
– Ах, это вы, товарищ Корягин? Председатель КГБ? Тогда действительно "здрасте". Слушаю вас, товарищ Корягин.
– Вы, очевидно, уже знаете, что создан Государственный комитет по чрезвычайному положению, во главе которого встал Ненашев.
– Это тот ли самый Ненашев, который до недавнего времени числился вице-президентом?
– Почему вдруг "числился"?
– Да потому что он грубо нарушил Конституцию СССР. – И, не давая возможности Корягину возразить, тотчас же спросил: – Почему этот ваш комитет не возглавил сам Президент?
– Так сложились обстоятельства, – скороговоркой как-то объяснил Корягин. – Решением ГКЧП предполагается ввести чрезвычайное положение, чтобы вывести страну из того кризиса…
– Извините, что прерываю, товарищ Корягин, но все это я уже слышал. Только что. От генерала Банникова. Который как раз сидит у меня.
– Да, он у вас? Банникову привет. – Ярчука вновь покоробило от наигранной простаковатости шеф-кагэбиста, но именно поэтому, в том же клоунадном тоне, повторил, уже обращаясь к генералам и словно бы самого главкома не замечая. – Банникову передают привет. От московского КГБ.
– Что там, в республике? – поинтересовался Корягин.
– Да ничего, все нормально, – Ярчук прекрасно понимал, что шеф госбезопасности явно тянет время, пытаясь спровоцировать его на откровенный разговор, вызвать какую-то действенную реакцию на события в Москве, на ГКЧП…
– Банников уже информировал вас? – послышалось из аппарата, поскольку Ярчук рискнул включить громкую связь.
– Во всяком случае, пытался информировать.
– И к какому мнению вы пришли?
– Пока что ни к какому. Сидим, дискутируем, – Ярчук умышленно говорил так, словно звонок главного идеолога и теневого руководителя путча его совершенно не заинтриговал.
И генерал-путчист Банников клюнул на это. Убедившись, что звонок всесильного шефа госбезопасности на руководителя Украины абсолютно никакого впечатления не произвел, он вдруг подумал: "А не рассчитывает ли этот хитрый украинский лис на поддержку каких-то республиканских структур: местного кагэбэ или милицейских спецназовцев? Слишком уж уверенно он держится. Подозрительно уверенно!"
– И по поводу чего, собственно, дискуссия? Если, конечно, не секрет?
– Ну, какие же могут быть секреты от кагэбэ? Да тут, собственно, и не дискуссия. Просто генерал Банников упрямо ссылается на какие-то решения гэкачепистов, угрожает, что введет в Украине чрезвычайное положение.
– Ну, вводить чрезвычайное положение в суверенной республике генерал не вправе.
– Так вот я и объясняю вашему гонцу-генералу, что вводить в Украине чрезвычайное положение он не вправе, – осклабился Ярчук, искоса взглянув на Банникова. – И вообще что-то у вас там с этим гэкачепе не вяжется. Существует же закон о чрезвычайном положении, в котором четко, конституционно расписано, кто на какой территории и при каких чрезвычайных ситуациях имеет право вводить такое положение. Так вот, все, что принято этим вашим гэкачепе, на которое ссылается его член, гэкачепист Банников…
– Я не являюсь членом ГКЧП, – неожиданно резко отреагировал генерал армии.
– О, так, оказывается, Банников еще и нечлен этого самого Гэ Ка… Чэ Пэ?! Тогда вообще непонятно, что здесь происходит! Словом, статьи этого постановления с законами Союза и республики, а также со статьями наших конституций – ну, совершенно не вяжутся.
– Там не все так просто, – проворчал Корягин.
Ссылаясь на непутевого генерала Банникова, с его гэкачепистами и чрезвычайным положением, Ярчук специально делал вид, будто не знает о том, что весь этот ГКЧП как раз и создан с благословения его собеседника. Он даже апеллировал к нему, как шефу службы госбезопасности страны, призванному защищать конституционный порядок, с призывом не допускать, чтобы к нему, спикеру Верховного Совета, прилетали какие-то "совершенно распоясавшиеся генералы".
– И потом, самое главное: мы с генералом Банниковым так и не смогли выяснить, где же сейчас находится Президент СССР и как он себя чувствует?! – почти патетически воскликнул Ярчук. – Нас всех, все руководство республики, тревожит его судьба. Притом, что никто толком не знает, где сейчас Русаков.
Поняв, что Ярчук попросту подставляет его – ибо Корягин для того и прислал его, Банникова, сюда, чтобы "местные товарищи" подобные вопросы не задавали и сами ими тоже… не задавались, – генерал-путчист нервно постучал кулаком по столу, стараясь привлечь внимание Хитрого Хохла. А когда тот взглянул на него, жестами показал, что это не телефонный разговор.
– Обо всем, что касается Президента СССР, – довольно громко проговорил генерал, – я вас сейчас проинформирую. Мы до этого пока что не дошли.
Однако Ярчук помахал рукой перед ним, дескать, "не мешай говорить!".
– Я-то думал, что вы уже в курсе, – нервно прокашлялся Корягин. – Дело в том, что Русаков серьезно болен.
– Если он болен, почему не опубликовано официальное сообщение с выводами медицинской комиссии? Это же глава государства. Вы там, в Москве, что, порядка не знаете? Это же общепринято. Во всем мире. Где он сейчас находится?
– Все еще в Крыму, – не решился вводить его в заблуждение шеф госбезопасности.
– Вот и я считаю, что в Крыму. Во всяком случае, был там. Перед появлением здесь Банникова, и иже с ним, я звонил Президенту СССР…
Пауза, которую выдержал при этом Ярчук, достойна была лучшей из постановок МХАТа. Он мысленно увидел, да что там, – он почувствовал, почти физически ощутил, как шеф госбезопасности вздрогнул и весь напрягся. В то же время спикер уловил, как Банников раздраженно взглянул на Журенко, мол, что ж ты, сволочь, промолчал, не информировал о том, что такой разговор между Ярчуком и Русаковым состоялся?!
Зато теперь главком понимал, почему Ярчук держится столь уверенно: у него состоялся разговор с Президентом Союза. То, что он услышал от Русакова… как раз и позволяло Хитрому Хохлу столь уверенно, и почти нагло, вести себя с ним, главкомом Сухопутных войск, представителем ГКЧП, специально присланным сюда из Москвы! А что именно Ярчук услышал он Русакова, предположить было несложно. Прежде всего он узнал, что Русаков отказался подписывать указ о введении в стране чрезвычайного положения.
Ладони Банникова стали липкими от пота. Еще несколько минут назад он чувствовал себя в республике всесильным представителем Центра, повелителем огромной армии, которая, по первому его приказу, поставит эту непокорную национал-хохляндию на колени, сотрет с лица земли. Теперь же он чувствовал себя всего лишь жертвенным бараном.
Неуверенность, с которой Корягин, реальный руководитель гэкачепистов, разговаривал с Ярчуком, буквально потрясла генерала. Такой бесхарактерности от шефа госбезопасности он не ожидал. Тем более что Корягин сам позвонил в Киев. Значит, какого-то же хрена он сюда звонил! Разве не для того, чтобы усилить эффект присутствия здесь представителя Госкомитета?! Но если так, тогда в чем дело?
Одно из двух, размышлял Банников: то ли генерал госбезопасности слишком увлекся "светомаскировкой", показывая, что во главе заговорщиков стоит не он, а вице-президент Ненашев; то ли в Москве что-то кардинально изменилось; там произошло нечто такое, о чем ему, главкому, попросту не доложили, о чем его не проинформировали.
– И что… он? – как-то вдруг сорвавшимся, неуверенным голосом спросил шеф госбезопасности, не выдержавший пытки этой паузой.
– Как только я узнал о приезде в Киев генерала Банникова, я вновь позвонил ему, – ответил Ярчук, хотя прекрасно понимал, что генерал-кагэбист интересовался содержанием его предыдущего звонка Президенту Союза. – Но телефонистка, – без доклада Президенту о том, кто именно ему звонит, подчеркиваю это, – заявила, что он занят, просил не тревожить, а позвонить чуть попозже. Что я и сделаю в ближайшие час-полтора. Хотя подозреваю, что у нее над головой уже стоит сотрудник госбезопасности, запрещая соединять с Президентом даже руководителей союзных республик.
Полностью солгать обер-кагэбисту Ярчук не решился, это принудило бы Корягина проверить факт связи. А вот полуправда, которую он только что изрек, заставляла и шефа госбезопасности, и генерала Банникова насторожиться.
– Кстати, телефонистка действительно сообщила, что Президент занят и что просит позвонить чуть позже, но о болезни его – ни слова молвлено не было, – обратил Ярчук внимание шефа госбезопасности на эту странность. – Что-то здесь опять не стыкуется? А ведь за безопасность главы государства отвечает возглавляемый вами Комитет госбезопасности.
– Как вы уже поняли, о болезни Президента пока что решено не распространяться, – неуверенно как-то промямлил всемогущий шеф госбезопасности. – Ну да ладно, это отдельный разговор. Привет!
– При-вет, – в том же иронично-снисходительном тоне попрощался с ним Ярчук. И, положив трубку, столь же иронично взглянул на Банникова.
"Странноватый звонок, – подумал он. – Что это, попытка морально поддержать Банникова и одновременно психологически нажать на меня как на спикера парламента? Если цель разговора была именно таковой, то у Корягина ни фига не вышло. И все присутствовавшие в кабинете стали тому свидетелями.
Может, просто хотел разведать ситуацию и заручиться моей поддержкой? В любом случае, чувствует он себя, судя по разговору, не очень-то уверенно. В самом этом звонке улавливался некий психологический надлом, нервный срыв, попытка сотворить иллюзию контроля над ситуацией, развивающейся совершенно не так, как бы ему хотелось, и которая уже сейчас не вкладывается в планы и расчеты гэкачепистов".
21
Около десяти утра у проходной "Лазурного берега" остановился новенький БМВ с тонированными стеклами, и из него степенно вышел рослый, по-спортивному подтянутый господин лет тридцати пяти. Среднеазиатские черты лица его были облагорожены коротким, почти римским носом, тонкими, едва уловимыми шнурками губ и черешневыми, без какой-либо тюркской раскосости, глазами – большими, насмерть разочарованными и преисполненными презрения ко всему, ради чего этот мир сотворен, и ко всем, кто его имел неосторожность населять.
Спокойно, словно прицениваясь, осмотрев высокие массивные ворота, узорчато чернеющие под не менее величественной аркой в мавританском стиле, с двумя окаймляющими ее башнями, приезжий приблизился к двери одной из квадратных башен, в которой находился пост охраны, и нажал на звонок.
– Ты машину видишь, командир? – спросил он, выглянувшего из своей каморки охранника в черной униформе и в фуражке, скопированной то ли с американского полисмена, то ли с итальянских карабинеров.
– Допустим…
– А меня ты замечаешь?
– Только когда предъявишь разрешение на въезд.
– Вот оно, командир.
Охранник подержал в руках удостоверение, прочел: "Рустем Рамал" и, давая понять, что подобными документами его не удивишь, спокойно потребовал пропуск для проезда на территорию.
– Пропуска нет, командир. Что будем делать?
– Вы, конечно, можете пройти, но пока вы будете говорить с директором объекта или его замом, машине придется постоять у ворот.
Рамал полусонно взглянул на нагрудную нашивку – орел, восседавший на скрещенных мечах и надпись "Легионер", и не спеша, словно потянулся за сигаретами, достал из-под полы пиджака пистолет с глушителем.
– Не двигайся, командир. Пистолет на пол. Лицом к стене.
Легионер молча повиновался. Он пытался что-то объяснить, но пришелец томительно, как от зубной боли, сморщился и, войдя вместе с ним в комнату, увешанную огромным плакатом, рекламирующим охранную фирму ветеранов Вооруженных сил "Легионер", уселся на диван, приказав охраннику сесть за стол у бронированного окошечка.
– Поговорить надо, командир. Отвечать четко, не задавая лишних вопросов. Как ты уже понял, мы занимаемся уголовным делом, связанным с вашей фирмой. А дело там такое, что заниматься приходится службе безопасности.
Охранник дрожащей рукой снял фуражку и тыльной стороной ладони вытер холодный пот.
– Вот этого я и боялся, соглашаясь на службу в "Легионере", – пробормотал он.
– Раскаиваться и исповедоваться будешь потом. Кто возглавляет фирму? Какие объекты находятся под вашей охраной?
– Но обо всем этом можно было узнать, не попадая на пост, – облизал губы охранник. Ему было за пятьдесят. Он наверняка закончил службу в чине прапорщика и в фирму его привела не потребность в риске и бойцовской самореализации, а "низменное" желание подзаработать.
Рамал сонно взглянул на свой пистолет с насадкой, затем на охранника, и взгляд его черешневых глаз сделался устало-безразличным. "Как же ты мне надоел! Как смертельно ты мне надоел!" – вычитал в этом взгляде охранник.
– Ну, хорошо-хорошо, я-то здесь при чем? Возглавляет фирму полковник в отставке Воронов. Замом у него – майор Ружин. Существует фирма два года, под охраной семь или восемь крупных объектов в районе Приморска и пару – в Крымске.
– В основном бывшие военные объекты?
– Как и этот "объект номер семь".
– Вы ведь давно знакомы с Вороновым?
– Служили вместе.
– Где расположен офис фирмы? Служебный и домашний телефоны Воронова, его домашний адресочек.
– Но я не имею права.
– Права определяем здесь мы, так что ты их имеешь, – спокойно, внушительно заверил его Рамал.
Лишь назвав адреса и телефоны, охранник заметил в левой руке Рустема миниатюрный диктофон. Выключив его, боевик поднялся.
– Меня зовут Рамал. Отныне работаешь на меня, в нашей охранной фирме "Киммериец". Вопросы потом. О нашем разговоре никому. Его не было. – Рамал вопросительно взглянул на охранника.
– Понял-понял, – заверил тот.
– Нет, ты все еще не понял меня, командир. Я сказал, что нашего разговора не было.
– Так я же сказал, что… понял: не было.
– Знаешь, что в тебе не нравится, командир? Твоя непонятливость. Объяснить еще раз? Нет? Тогда открывай ворота. В конце смены получишь одно из двух: либо свой пистолет, либо свою пулю. Все будет зависеть от степени твоей понятливости.
Вернувшись в машину, он уселся на заднее сиденье и подождал, когда створки ворот автоматически раздвинутся.
– Возникли проблемы? – спросил сидевший рядом с водителем Курбанов.
– Небольшой экспромт, Курбан-баши. Зато теперь я твердо знаю, с чего следует начинать.
– С охранной фирмы "Легионер".
– …Которая постепенно проглотит, вытеснит или растопчет все остальные охранные фирмы на всем пространстве от Тарханкута до Керчи. Получив под охрану десятки фирм, предприятий и объектов, мы получим всю информацию о них, а со временем – и сами эти объекты. Вопрос лишь в том, как это деликатнее сделать.
Курбанов не ответил. Машина подошла к его резиденции, и майор взялся было за ручку, но Рамал упредил его, вышел первым, открыл дверцу и, подставив руку под локоть шефа, помог выйти.