– Курам, – обратился он к тоже вышедшему из машины амбалу с фигурой борца сумо в расцвете сил. – Обеспечь охрану. В пределах двадцати шагов – ни один шакал…
Курам молча кивнул, воинственно оперся рукой о машину, и майор заметил, как она осела под тяжестью его веса. Даже могучий Рамал представал рядом с ним в облике стройного юноши.
Оказавшись в своих апартаментах, Курбанов прежде всего открыл небольшой сейф. Опечатанный пакет, о котором говорил ему Буров, был там. Вскрыв его, майор получил ключи и инструкцию, относительно того, как и где найти другой, более секретный сейф.
– Остаешься здесь, – приказал Рамалу, пошел в соседнюю комнатку, отодвинул стоящий там сейф и, действуя строго по инструкции, нажал на едва приметную кнопку.
Потайная, замаскированная под паркет, дверца, оказалась настолько тесной, что он едва смог протиснуться. Еще два ключа, которые были в пакете, идеально подходили к двум бронированным дверям, благодаря которым Виктор спускался в некий бункер. Взяв в нише у последней двери заранее оставленный кем-то фонарик, он осветил кирпичную стену сухого теплого подземелья. Если бы не указание в инструкции, ему и в голову не пришло бы искать здесь замаскированную дверцу стенного сейфа. Оказалось, что она справа от двери, там, где человек, вошедший в подземелье, чисто психологически искать не станет.
Открыв дверь ключом из пакета, Курбанов увидел три полки, на каждой из которых стояло по три объемистых "дипломата". Взяв один из них, он закрыл сейф и вернулся в предбанник. Код был указан в инструкции. Положив кейс на столик, майор открыл его и нисколько не удивился, увидев, что весь он выложен пачками долларов. Куда больше интересовал его лежащий сверху конверт. "Взнос Хозяина. Для начала. Распоряжаться, исходя из условий операции и понятий чести офицера. Отчету и разглашению не подлежит. Записку уничтожить. Буров".
Сжигая записку, Курбанов старался не думать о том, кто бы мог занести сюда эти "дипломаты", а значит, кто еще кроме него владеет секретом этого тайника. Это могла быть и Лилиан Валмиерис, и Виктория Гротова, а то и сам полковник, или еще кто-то, совершенно неведомый ему. Все еще сидя над раскрытым кейсом, Курбанов не спешил притрагиваться к деньгам. Он понимал, что отсюда, из этого подземелья, выйдет совершенно не тот человек, который сюда входил. Теперь у него были деньги и надежная "крыша", а рядом – люди, готовые идти на все. Новой бизнес-империи пока еще не существовало, но император уже примерял корону.
22
Из раздумий, навеянных звонком шефа госбезопасности, Ярчука вывел нагловатый бас Банникова. Разочарованный несостоятельным звонком из Москвы, причем звонком единственного из всей стаи путчистов, кто в самом деле способен был оказать нажим на зарвавшегося Ярчука, генерал решил, что ему не остается ничего иного, как самому дожать этого хитрого хохла. Причем дожать основательно.
– О чем бы мы тут с вами в дальнейшем ни говорили, теперь вам ясно, что Комитет госбезопасности уже принимает меры к наведению порядка. И что Госкомитет по чрезвычайному положению – не какая-то там группа заговорщиков, а полноправный орган государственной власти, который взял на себя всю ответственность за судьбу страны, судьбу всех народов Союза.
– А мы здесь, в Киеве, тогда чем занимаемся? – спокойно и, на удивление, твердо, спросил Ярчук. – Мы… для чего существуем, как не для того, чтобы заниматься судьбой того народа, который нам эту судьбу свою вверил? И кто вас просил, кто уполномочивал сотворять этот комитет, если ясно, что Президент Русаков свой пост не оставил и вице-президенту власть не передавал? И потом, где решение Верховного Совета СССР? Лушаков что, тоже вдруг тяжело заболел, и некому созвать сессию?
– Значит, так, – тяжело опустил на стол свой багровый кулачище генерал. – Эти ваши дискуссии пора кончать. Высшей властью в стране наделен сейчас Госкомитет по чрезвычайному положению. И поскольку положение это в самом деле "чрезвычайное", то гэкачепе имеет право вводить его по предложению командующих округами, то есть по требованию командования армии.
Вместо того чтобы хоть внешне как-то реагировать на его грозную трибунно-трибунальную речь, Предверхсовета Украины вперился глазами в какие-то бумаги на столе.
– А где здесь такое написано? – словно ясновидящий прошелся он пальцами обеих рук по листикам с постановлениями гэкачепистов. – Где тут сказано, что – по настоянию или требованию командующих округами? Нет здесь такого! Нет, понимаете?! Что вы опять начинаете запугивать нас тем, чего нет даже в документах ГКЧП? Чего там попросту нет?! – вдруг резко повысил голос Ярчук. – Против чего решительно выступает сам руководитель госбезопасности и, судя по всему, реальный руководитель вашего путч-комитета, который только что, при вас, звонил?
Ссылка на шефа госбезопасности вновь привела Банникова в смятение.
– Но так было сказано, – слегка опешил он.
– Кем сказано? Где? В каком документе? Кем утверждено? Где здесь подпись Президента или Председателя Верховного Совета? – яростно хлопнул ладонью по столу Ярчук, заставив сопровождавших Банникова генералов напрячься и втянуть головы в плечи.
– Но там имеются подписи членов ГКЧП.
– В таком случае вы, лично вы… кто вы такой? – не слушал его Ярчук. – Вот передо мной текст этого самого "Заявления советского руководства", датированного 18 августа 1991 года. Читаем фамилии людей, которые причислены к руководству страны. Ладно, Ненашев является – все еще является – вице-президентом СССР. Пиунов – премьер-министр, тоже объяснимо. А вот кто такой Вальяжнин? Лично я понятия не имею, кто это такой. И никто в республике имени этого не знает.
– Он – член Политбюро, первый заместитель председателя Совета обороны СССР, – подсказал один из генералов, но Ярчук даже не взглянул в его сторону.
– Вы слышали, он член Политбюро и первый зам… – вслед ему пробубнил Банников.
– Но дело сейчас не в нем. Меня интересует другое: где среди перечисленных советских руководителей фамилия "Банников"? Вот же официальный состав членов комитета. Он подан в том же постановлении от 18 августа, которое вы мне принесли. И где тут фамилия главкома Банникова?
– Да я же сам только что довел до вашего сведения, что членом комитета не являюсь! – окрысился генерал, однако Ярчук словно бы на какое-то время напрочь лишился слуха.
– Нет здесь такой фамилии – Банников! Не числится. Так кто вы такой? Нет, отвечайте, кто вы такой есть?!
Конечно же вся эта вспышка гнева, весь этот натиск были "игрой на публику". Но игрой профессионального политика, идеолога, человека, знающего психологию "подчиненного" и психологию толпы. Напасть, не дать опомниться, заморочить человека потоком красноречия, камнепадом обвинений, лавиной демагогии, щебнем каких-то ничего не значащих деталей и подробностей; при этом не дать собеседнику возможности выяснить, в чем, собственно, его обвиняют и чего от него хотят; не позволить ему ни оправдаться, ни перейти в контрнаступление.
– Ну, знаете, я бы попросил вас…
– Не надо меня просить. Вы ведь пришли сюда не просить, а угрожать, – не упускал инициативу из рук Ярчук. – У нас в республике стабильная, спокойная обстановка, а вы, человек, не имеющий никакого отношения к ГКЧП, прибыли, чтобы дестабилизировать ее. Причем прибыли, не согласовав это ни с Генштабом, ни с министром обороны, ни с кем бы то ни было. Вы тут мне все время угрожаете: "Решение ГКЧП! Нужно выполнять решение ГКЧП!" Вот эти документы, – похлопал он по листикам бумаги, – но здесь все не так, как вы излагаете. Вы все переврали.
– Что именно я переврал?! – покрылся багровыми пятнами Банников.
– Все, от начала и до конца. Кого вы представляете? Вы пришли сюда, заявив, что являетесь уполномоченным. А где документ, который удостоверяет это? Покажите хоть какой-либо документ, который бы подтверждал ваши полномочия. Даже в годы революции, в условиях военного положения, люди, которых посылали из Смольного в различные губернии России, приезжали туда, имея мандат, подписанный лично Лениным или кем-то из руководителей ревкома. А где ваш мандат?
Банников беспомощно оглянулся на безмолвствующих генералов, на партийного лидера Украины, и все поняли, что никакого документа, подтверждающего полномочия, у генерала нет. Да, они могли объяснить это спешкой, особой ситуацией, которая сложилась в Москве, однако факт оставался фактом.
– Кто конкретно вас уполномочивал? – окончательно добивал генерала армии Ярчук, "наезжая" на него уже по третьему заходу. – Где ваш мандат? Предъявите его мне и присутствующим здесь руководителям республики. Почему мы должны верить только вашим словам?
– Да по радио же сто раз передавали! – изумился генерал. – Что еще нужно, чтобы понять?..
– То, что передавали по радио, – вот оно, у меня на столе. Но радио – это не документ. Сегодня они передали одно, завтра все это опровергли. Сегодня были гэкачеписты, а завтра эти же гэка…путчисты. И вообще завтра откуда-то появится Русаков и объявит, что ничего такого, никакого гэкапутчизма не было, что это все придумали сволочные газетчики. Опять на журналистов все свалят – вот что произойдет буквально через два-три дня. Поэтому на стол сюда документ. Настоящий. Чтобы с круглой печатью, как положено. Тогда будем говорить.
– Но для того я сюда и прибыл, чтобы обсудить вместе с вами…
– Я не знаю, для чего вы сюда прибыли. Не… знаю! Если вы уполномоченный, должен быть мандат. Так и так, мол, уполномоченный такой-то. Кого вы здесь представляете? Корягина? Так он только что звонил. И сказал: "Здрасьте! Всем привет". Так и сказал: "Здрасьте! Всем привет!" А, как вам это нравится?! – саркастически рассмеялся Ярчук, осматривая всех присутствующих и как бы призывая посмеяться вместе с ним.
Вице-премьер неуверенно подхихикнул, но тут же сник под испепеляющим взглядом главкома.
– Позвонил, – никак не мог угомониться Ярчук, – поражая всех нас, в том числе, уверен, и вас, генерал Банников, своей несерьезностью. А главное, полномочий ваших руководитель и госбезопасности, и гэкапутчистов так и не подтвердил.
23
Поскольку генералы угрюмо, поопускав головы, молчали, Ярчук победно взглянул на Журенко. "Первый коммунист Украины" сидел неподвижно, тупо глядя на лежащую у него на коленях папку, из которой выглядывали кончики каких-то небрежно сложенных бумаг. Ощутив на себе властный взгляд Предверхсовета, "партайгеноссе" поднял глаза, мельком посмотрел на него, затем на Банникова, и вновь опустил голову.
"Теперь он уже вмешиваться не будет! – открыл для себя Ярчук. – Хотя Банников конечно же рассчитывал на его понимание и помощь. Почему же теперь он угас? Понял, сколь жалким представляются полномочия этого безмандатного генерала? Или, может, подействовало то, как я держался в разговоре с шефом госбезопасности? Подействовало; конечно же не могло не подействовать! Вот он, партноменклатурный жук, и решил выждать, чтобы не оказаться замаранным…"
– Нет, лично вас, Валентин Петрович, – неожиданно благодушно произнес Ярчук, обращаясь к Банникову, – я, конечно, знаю. Но сейчас вы для меня не "Валентин Петрович", а представитель гэкапутчистов. Я – глава суверенного государства. А вы прибыли сюда и начинаете угрожать мне армией! Кто вам давал право натравливать армию на законную власть страны? Вы что, для этого прибыли сюда? Устраивать здесь переворот, военный путч? Заговор против конституционной власти? Провоцировать конфликт между демократическими силами, между коммунистами и армией? Вы этого добиваетесь?!
Банников снова пытался вставить что-то свое, как-то объяснить ситуацию, взять инициативу в свои руки, но у него этого не получалось. Тактика базарного натиска, к которой очень умело прибегал Ярчук, буквально выбивала его из седла. А ведь в самом деле еще несколько минут назад все было предельно ясно. Он, генерал, прибыл сюда, чтобы построить перед собой всех этих зарвавшихся украинских "дерьмократов" и показать им, кто есть кто в этой стране; и существует ли сила, способная прекратить весь этот бардак…
– Значит, так, – в очередной раз прервал его на взлете генеральского красноречия Ярчук. – Давайте не будем заострять этот конфликт. Потому что я сейчас же свяжусь с министром обороны и Председателем Верховного Совета СССР и потребую, чтобы вас немедленно отстранили от должности главкома. Отстранили! По дороге сюда, – не давал он генералу опомниться, – я беседовал с Елагиным. Он сам позвонил мне и решительно заявил, что никакого "гэкачепе" Россия не признает.
– Да слышали мы уже все это, слышали! – буквально взревел сопровождавший Банникова генерал-майор, чью фамилию Ярчук успел забыть. – Страна гибнет, а мы тут говорим черте о чем!
– …Потому что в России, как и в Украине, – демонстративно проигнорировал его реплику Ярчук, продолжая свой монолог, – есть законно избранная власть. Значит, Россия вас не признает, Президент СССР и все его структуры вас тоже не признают. Возникает вопрос: чего вы добиваетесь? Кто вы такие? Вот будут у вас официальные документы, я их изучу, затем встречусь с Президентом Русаковым, тогда и поговорим. А пока что власть в Украине будет одна – Верховный Совет. И вот, Кабмин, – указал рукой на мгновенно зардевшегося вице-премьера Дасика, – в лице его руководства, такую позицию полностью поддерживает. Правильно я говорю, товарищ Дасик?
– Да-да, конечно, – едва слышно и явно растерянно подтвердил тот.
– Но у вас может возникнуть така ситуация, когда вы уже не в состоянии будете… – опять принялся запугивать его Банников.
– Если в республике возникнет какая-то нештатная ситуация, то в резерве имеется командование наших, украинских, военных округов. Вот генерал-полковник Череватов, например, – поставил Ярчук в неловкое положение командующего Киевским округом. – Мне его мандат не нужен. Точно так же, как и ему не нужно никакое гэкачепе. Потому что у него есть министр обороны. Так вот, с ним, как с командующим округом, мы и будем советоваться. Верно я говорю, Степан Николаевич?
Череватов передернул плечами, словно за ворот ему насыпали железных опилок, исподлобья взглянул на главкома и, нерешительно поднявшись, глухим сдавленным голосом и с явной неохотой подтвердил:
– Так точно. Будем советоваться, решать… Если ситуация окажется нештатной.
– Вот и все, – подытожил Ярчук, давая понять, что сумел окончательно изолировать непрошеного гостя из Москвы. – И что мы тут накаляем обстановку и создаем проблемы там, где их не существует? Так что ничего мы сейчас, товарищ Банников, решать не будем. И не смею вас больше задерживать… товарищ Банников.
Выдержав несколько напряженных мгновений, путчист нервно поднялся, отодвинул кресло так, что оно чуть было не перевернулось, и нехотя направился к двери.
– Ну-ка, свяжите меня с Президентом СССР! – почти угрожающе проговорил Ярчук, нажимая кнопку переговорного устройства. – Что они тут из Москвы каких-то гэкапутчистов мне, понимаешь ли, присылают!
24
Выпроводив посетителей, Ярчук откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, несколько минут сидел так, расслабившись, в полном бездумии. Нет, первый раунд конечно же был за ним. Он выиграл его начисто, прежде всего психологически задавив противника.
Но он понимал, что все еще только начинается. Ярчук ведь не сомневался, что и командующие двумя другими военными округами, Одесским и Прикарпатским, перейдут на сторону гэкапутчистов так же безропотно, как перешел командующий Киевским. А кто в Украине может противостоять их вооруженной силе? Милиция? Так ведь министр внутренних дел СССР – тоже активный путчист.
Вполне возможно, что командиры отдельных воинских частей то ли открыто перейдут на сторону суверенной Украины, то ли попросту закроют своих солдат в казармах. Как в свое время закрыли своих старшие офицеры чехословацкой армии – во множестве своем оказавшиеся выпускниками советских военно-учебных заведений. А ведь тогда Москва вот так же, нагло, вводила войска в Чехословакию.
Конечно же в Украине найдется немало офицеров, готовых выступить против гэкапутчистов. Но кто они, эти командиры; где расположены их части и кто способен их сейчас выявить? Остаются разве что некоторые общественные демократические организации, да несколько едва зарождающихся партий. Ну, еще Народный Рух. Это, конечно, сила, но сила пока что разрозненная, безоружная и идеологически разношерстная. Словом, не доведи господь, чтобы дело дошло до гражданской войны.
– Держишься? – спросил Ярчук руководителя своей пресс-службы, когда тот вошел к нему по вызову.
– Пока что держусь.
– Что значит: "Пока что…"? Держаться нужно твердо. Немедленно свяжись с телевидением. Пусть готовят эфир для моего обращения к народу.
– Обращаться будете прямо сейчас?
– Чего тянуть?
– А… текст "Обращения"?
– Что "текст"? – Ярчук знал, что подготовка любого текста была для его помощника бичом божьим. – Текст готов. Его подготовила сама жизнь. Впрочем, садись и пиши. Потом подшлифуешь… Текст будет кратким, как выстрел.
Произнеся это, Ярчук вновь прошелся взглядом по первому абзацу "Заявления советского руководства", основного документа, подтверждающего создание гэкачепе, и принялся диктовать тезисы "обращения". Когда диктовка была завершена, пресс-секретарь хотел задать какой-то вопрос, однако Ярчук сухо упредил его: "Не теряй времени, иди и корректируй".
– "…В целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, – продолжил Ярчук чтение документа, как только шеф пресс-службы исчез, – которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества…"
Президент Союза не с ними – вот та, самая слабая, позиция, которая превращает организаторов гэкачепе в обычных путчистов, размышлял Ярчук. Если бы им удалось склонить на свою сторону Русакова, который, в общем-то, правил уже совершенно номинально… они были бы непобедимы. Всех, кто выступил бы против них, гэкапутчисты задавили бы Конституцией, демагогией и армейскими штыками.
Но Президент согласия не дал. Почему? Где он? Скорее всего, весь этот спектакль только на то и рассчитан, чтобы "коварные гэкачеписты" потопили в крови освободительные движения Прибалтики, Украины, Закавказья, а потом, в роли ангела-спасителя, весь в белом, восстал он, Президент Русаков? Со все той же идеей "обновленного Союза", но с уже более жесткими положениями, чем предполагалось до путча: "Ведь вон же до чего довели страну! До гражданской войны, считай, довели. По живому резать начали!". А коль так, значит, срочно нужен твердый, решительный и полномочный Центр.
Вызвав референта, Ярчук приказал ему немедленно дозвониться до доросской резиденции Президента. Важен был сам факт связи. Хотя бы два-три слова, услышанные от самого Русакова… И тогда его "Обращение к народу" имело бы совершенно иной вес и совершенно иную направленность.