– Трудно не согласиться. Но ты не плачься, ты выход предлагай.
– В развитии событий только одно – гражданская война, с сильными сепаратистскими очагами на перифериях, давно очерченных рамками суверенной государственности. Ход, предусмотренный в наставлениях контрразведчика любой страны мира.
– Что же ты предлагаешь делать?
– На территории противника у нас было бы два варианта: уходить или… Как подобает солдатам, до последнего патрона… Но мы-то на своей территории, где каждый выстрел – это выстрел в свое Отечество. Поэтому здесь выход только один: сложить оружие. Другое дело, что слаживать желательно деликатно, пытаясь найти политическое решение конфликта, с переговорами, компромиссами и всем прочим.
– Но вы же понимаете, что все зашло слишком далеко.
30
– …Ну, что значит "зашло слишком далеко"? – проворчал Буров. – У революции свои законы, своя логика и свои понятия. "Слишком далеко" в революцию заходило только тогда, когда на Дону восстали друг против друга две армии – красных и белых. Да и то лишь потому, что обе эти армии состояли из русских солдат и офицеров. Но и тогда мы, красные, победили.
– Понимаю: законы и уроки истории… Но только развивается эта наша с вами история по каким-то слишком уж странным законам, пренебрегающим всякие уроки.
– Поскольку до войны дело пока не дошло, у нас еще есть время для передышки и перегруппировки сил, да и тактический простор немалый.
– Не уверен, – решительно покачал головой главком.
– Есть-есть. Без потерь, конечно, не обойтись; как всегда, в таких случаях, кем-то придется пожертвовать.
Банников угрюмо промолчал. Он прекрасно понимал, что при крахе гэкачепе в качестве жертвенного барана изберут его, а не главного кагэбиста, и уж тем более – не спикера парламента. Остальным спишут на политическую борьбу, на идейные порывы, стремление вывести страну из тупика. Только с ним все будет просто: обвинят в нарушении присяги и предательстве. И дай-то бог, чтобы обошлось отставкой и разжалованием, без наручников и этапов.
– И все же почему вы сочли этот переворот "изначально обреченным"? – попытался главком увести Бурова от подобного типа рассуждений. – Для меня важно: это ваше сугубо личное мнение, или же существовали какие-то прогнозы аналитической службы Главного разведуправления, которое вы все еще представляете?
– Чтобы предвидеть провал столь безалаберного мероприятия, никакой аналитической службы не требуется.
– И все же… Военная разведка знала о том, что назревает переворот? Да или нет?
– Такие вопросы офицеру этой самой разведки не задают, – лицо Бурова стало предельно суровым и сосредоточенным. – Неужели вам об этом неизвестно, товарищ генерал армии?
– Однако же существуют ситуации…
– Не существует ситуаций, – вежливо, но твердо ответил Буров, – при которых человек такого ранга, как вы, мог бы задавать подобные вопросы генералу разведуправления.
– Перед вами не человек такого ранга… перед вами я, совершенно конкретный главком Сухопутных войск, – неожиданно вспылил Банников. – И не нужно учить меня, какие вопросы я имею право задавать, а какие – нет. Вы, очевидно, забыли, что Главное разведуправление армии – всего лишь одно из подразделений Генштаба. Одно из подразделений. Хотя, не спорю, особое. И поэтому существуют люди, которые…
– Извините, товарищ генерал армии, но ГРУ для того и существует, чтобы таких людей, которые вправе были бы задавать нам подобные вопросы, не существовало. – И, почти не прибегая к дипломатической паузе, уже совершенно мягко и деликатно добавил: – Только, пожалуйста, не обижайтесь. Учтите, что профессиональную этику вы нарушили первым.
– Ладно-ладно, – словно при зубной боли, поморщился Банников. – Не время сейчас… выяснять степень воспитанности друг друга.
– А вот соображения, которые привели меня к выводу о бесперспективности вашего гиблого мероприятия, я могу изложить, – тотчас же попытался окончательно разрядить атмосферу Буров.
– Вот и попытайтесь, – процедил генерал армии, – с удовольствием послушаю.
– Чтобы взять власть в своей стране, – имею в виду, в мирное время, и без гражданской бойни, – мало подготовить группы захвата, иметь поддержку политиков и армии, а также действовать напористо и грамотно, исходя из мирового опыта подобных путчей и революций. Нужно еще иметь лидера. Ярко выраженную личность, сам приход к власти которой был бы оправдан и поддержан хотя бы частью народа.
– Вот теперь течение мысли улавливаю, и даже одобряю.
– Но в таком случае честно скажите: во главе вашего движения такая личность появилась?
– Какая именно? – нервно переспросил главком.
– Сильная, волевая, популярная в обществе.
– Нет, таковой не вижу. Однако существует ГКЧП, который объявлен высшим коллективным органом страны, ее штабом по спасению…
– В нашей стране этого мало. Тот, кто реально руководит действиями, по понятным причинам выходить на первый план не торопится, а тот, кто уже оказался на первом, увы… Словом, вы меня поняли.
Банников промолчал. Повторив про себя последнюю фразу Бурова, он попытался осмыслить ее, но для него это оказалось слишком сложно. То ли устал, то ли не до конца понял, о чем, собственно, речь. Да и мысленно он все еще был там, в Киеве. Встреча с Ярчуком возмутила генерала. Он почувствовал себя полководцем, которого какой-то местный правитель, князек, не имеющий ни армии, ни реальной власти, выставляет из страны, которую войска этого полководца давно и основательно оккупировали.
Первым желанием, которое обуяло Банникова, когда он вышел из кабинета Ярчука, было поднять войска, ввести их в столицу и все областные центры, в каждом из которых тотчас же передать власть в руки комитета по чрезвычайке.
Но когда он спросил командующего Киевским военным округом Череватова: "Как считаешь, генерал, все части твоего округа станут подчиняться приказам ГКЧП?", тот неожиданно ответил:
– Полагаю, что все, но лишь до тех пор, пока дело будет ограничиваться демонстрацией мускулов и патрулированием городов.
– Тогда в чем дело?! – на ходу прорычал Банников. – Почему мы должны терпеть этого говоруна, этого зарвавшегося спикера?!
– Вы находитесь в Украине, в которой отряды повстанческой армии сражались против отрядов НКВД и опытной, прошедшей фронт армии, до пятьдесят четвертого года, а глубокое подполье их службы безопасности существует и по сей день.
– Да какое там подполье?! – на ходу махнул рукой Банников.
– Есть Украина, а есть Волынь, Галиция, Закарпатье, где уже вовсю витает дух независимости. Без гражданской войны там не обойтись. И как тогда поведут себя десятки тысяч солдат-украинцев – это еще вопрос.
– Кстати, в Советской армии около пятисот тысяч офицеров-украинцев, – заметил тогда генерал, сопровождавший командующего округом.
– Не может такого быть! – не поверил Банников.
– Данные Генштаба, которые недавно легли на стол Ярчука.
– Куда же, в таком случае, смотрели в Министерстве обороны, на что рассчитывали? Получается, что украинцы способны сформировать свою армию из кадровых офицеров?
– Не исключено, что на это Ярчук и уповает. Возможно, уже через пару месяцев основные части здесь украинизируют и переформируют. Но уже сейчас поднимать войска можно лишь по специальному распоряжению высшего руководства суверенной республики.
– Какими вы все вдруг стали законниками, мать вашу! – вскипел тогда главком Сухопутных войск. – Пока мы будем в законы играться да конституции почитывать, от страны останутся одни воспоминания.
И все же командующий округом был прав. Как в принципе прав был и Ярчук, при всей ненависти к нему главкома. Он, Банников, – всего лишь командующий Сухопутными войсками. Но не министр обороны, и даже не член ГКЧП. Если бы Ярчук согласился на сотрудничество с госкомитетом, собрал сессию Верховного Совета и принял соответствующее решение – тогда да. Но ситуация развивается по иному сценарию. Президент и все руководство Российской Федерации решительно выступает против гэкачепистов. Президент страны от него открестился. По крайней мере официально…
…Едва они отъехали от Шереметьевского аэропорта, как попали в пробку. Машина армейской автоинспекции, с мигалкой, которая должна была прокладывать путь генеральской "Волге", оказалась бессильной: впереди сплошной колонной шли танки, бронетранспортеры и тяжелые грузовики с солдатами.
31
– На проводе Лукашов, – доложил референт Глоров по внутренней связи, однако, оторвавшись от информационных сообщений, Ярчук с таким удивлением взглянул на телефон спецсвязи, словно это не он добивался разговора с Кремлевским Лукой, а Лука – с ним. Во всяком случае, никакой – ни внутренней, ни деловой – потребности в разговоре со спикером парламента Союза он уже не ощущал.
– Как там у вас, Леонид Михайлович? – первым начал разговор Лукашов, сразу же перехватывая инициативу. Этот Кремлевский Лука всегда считал, что верховные советы республик – некое подобие филиалов Верховного Совета СССР, и разубедить его в этом было невозможно.
– У нас? – подчеркнуто удивился Ярчук. – А что у нас? В Украине – конституционный порядок. А вот что творится у вас, в Москве? Приезжают какие-то уполномоченные какого-то, извините, ГэКа… Чэ Пэ, требуют вводить чрезвычайное положение.
– Ну, это разговор особый, – попробовал было уйти от коварной темы Кремлевский Лука, но Ярчук ему этого не позволил.
– У вас там, в России, – подчеркнуто выделил это: "у вас там…", – что, Конституция уже вообще не действует, законно избранный Президент страны устранен от власти? В столицу вводятся войска? Что там у вас в конце концов происходит? – постепенно повышал он голос, становившийся все более жестким и начальственным.
Медлительный в разговоре, Лукашов попытался было что-то ответить, возразить, вставить хоть какое-то свое слово, однако уверенность и напор, с которым беседовал с ним Предверхсовета этой, видите ли, "суверенной Украины" буквально ошарашивали его.
– Вы же читали заявление советского руководства. Там все очень обстоятельно…
– Какого руководства?! Ка-кого еще руководства?! Что это за "постановление руководства страны", под которым нет подписи ни Президента, ни Председателя Верховного Совета СССР; притом, что оба этих должностных лица живы-здоровы и находятся в пределах страны?!
– Но вы же видите, какая ситуация создалась сейчас в Союзе…
– Эту ситуацию создали те же, кто создал это ваше ЧП. Кстати, ходят упорные слухи, что инициатором его создания были вы и Корягин.
– Это долгий и нетелефонный разговор, – нервно отреагировал Кремлевский Лука, с еще большей тревогой осознавая, что разговор явно пошел не по намеченному им руслу и что Ярчук уже относится к нему, как к основателю антиконституционного органа.
– Ваш ГКЧП – орган в сути своей неконституционный, – в ту же минуту озвучил его предположения Ярчук. – Поэтому Верховный Совет Украины, наши органы власти на местах, подчиняться ему… не могут, – несколько смягчил он формулировку, произнеся "не могут", вместо "не будут". – Где сейчас находится Русаков?
– Вы же знаете, что в Крыму.
– Я знаю, что он находился в Крыму, отдыхал в своей летней резиденции. Но так было до появления гэкапутчистов.
– Подбирайте, пожалуйста, выражения, – с благодушностью учителя младших классов упрекнул его Кремлевский Лука. – Что значит, "гэкапутчистов"?
– То есть в Крыму, судя по всему, Русаков находился до того, как был отстранен от власти, – проигнорировал его упрек Ярчук. – Но ходит много противоречивых слухов относительно того, где он сейчас и что с ним произошло. Вплоть до того, что его вывезли из Крыма и…
– Он по-прежнему в Крыму, – недовольно проворчал Кремлевский Лука. – Правда, серьезно болен.
– Какое "болен"?! Мы виделись с ним буквально три дня назад и даже бутылку распили. Что могло произойти с президентом страны, который находится под контролем лучших медиков, за три дня? Что такого могло произойти с руководителем Союза, что с ним уже невозможно связаться по телефону, а диагноз становится государственной тайной даже для первого лица республики его пребывания?
– Ну, знаете, по-моему, вы, Леонид Михайлович, изначально избрали не тот тон.
В какое-то мгновение Ярчуку показалось, что Кремлевский Лука вот-вот бросит трубку. Лукашов, очевидно, и сам намеревался сделать это, однако в последнее мгновение воздержался. "Украинский фактор" – это всегда было слишком серьезно, чтобы пренебрегать им. Кремлевский Лука прекрасно понимал: если украинские власти ГКЧП не поддержат, здесь, в Москве, демократы во главе с Елагиным сразу же воспрянут духом. И при этом прежде всего будут ссылаться на Украину.
– Мой тон соответствует той ситуации, которую вы создали в стране, совершая государственный переворот. Совершенно неорганизованный и бездарный переворот, должен вам заметить.
– Ни о каком перевороте речь не идет. Наоборот, мы пытаемся спасти страну, восстановить ее целостность, сохранить социалистический строй. Что же касается ГКЧП… Мы исходим из того, что полномочия его временные. Будет восстановлен порядок, установится главенство Конституции СССР, и тогда…
– Какой такой "порядок", Федор Иванович?! Газеты закрывают, вводится цензура. Чрезвычайное положение устанавливается по воле армейских генералов. В Ленинграде уже до того договорились, что запретили рабочим увольняться по собственному желанию. Это что, тридцать седьмой год, или, может, восстанавливается режим военной блокады?
– Рабочим запрещено увольняться по собственному желанию? – переспросил Кремлевский Лука. – Это ж где так написано, в какой газете?
– Не в газете, а в официальном постановлении Ленинградского ГКЧП, которое получено по правительственной связи и сейчас, вот, лежит передо мной на столе.
– Что они там?! Ну, знаете, бывает, – замялся Кремлевский Лука, одинаково огорченный и тем, что какому-то идиоту пришло в голову вписывать подобные пункты в постановление, а главное, тем, что референты не поставили его в известность об этом постановлении ленинградских "спасителей Отечества". – И потом, какие бы перегибы на местах ни допускались, решения ГКЧП Союза выполнять все равно надо.
– Я официально заявляю, – не стал вступать с ним в полемику Ярчук. – Мы здесь, в Украине, никогда не поддержим того, что вы там, у себя в Москве, заварили. Единственное решение, которое способно вернуть страну на путь предыдущих договоренностей относительно "обновленного Союза суверенных государств" – это немедленно созвать сессию Верховного Совета СССР и пригласить на нее Русакова. Тогда все сразу же прояснится – и в связи с его болезнью, и относительно его отношения к ГКЧП. Если он откажется от должности Президента, значит, станет понятно, почему обязанности его исполняет Ненашев.
– Правильную мысль подсказываете, – с меланхолической невозмутимостью признал Кремлевский Лука, и Ярчук ужаснулся: "А ведь я подсказываю идею, реализация которой может свести на нет все то, чего мы здесь, в Украине, достигли, добиваясь суверенитета! Ну, соберут они сессию, заставят Русакова отойти от дел, а затем официально, и теперь уже вполне законно, приведут к власти свой ГКЧП. Что тогда?!" – Вы-то собираетесь проводить заседание своего республиканского Совета? – прервал его размышления Кремлевский Лука.
– Проведем. Но депутаты вас тоже не поддержат. Собирайте Верховный Совет СССР, и…
– Правильно, правильно, – поспешно согласился Кремлевский Лука. – Мы такого же мнения… Очевидно, можно было не спешить с созданием ГКЧП, найти иное решение, но группа товарищей из высшего руководства страны…
– То есть КГБ и армейские генералы, – уточнил Ярчук. – Я-то надеялся узнать, что лично вы к этому не причастны.
– Можете так и считать. По крайней мере в тех ситуациях, которые нам с вами выгодны.
""Нам с вами", – обратил внимание Ярчук. – Это ж как следует понимать? Он что, уже и меня в гэкачеписты свои записал?!"
– Но все же я хотел бы услышать от вас конкретно, по существу… – резко настоял Предверхсовета Украины. – Как коллега. Насколько вы лично?..
– Вы же прекрасно понимаете, что по самой должности я вынужден быть причастным ко всему, что происходит в этой стране. Поскольку пост у меня особый.
– В таком случае, обращаясь исключительно к должности, я еще раз говорю: "Украина вас не поддержит. Вы и ваше гэкачепе… на Украину можете не рассчитывать", – отчеканил Ярчук.
– Если говорить откровенно, то мое личное отношение к ГКЧП… – начал было Кремлевский Лука, но, словно бы спохватившись, прервал свой монолог на полуслове. А затем, после нервной паузы, произнес: – Вам, товарищ Ярчук, я тоже не советую высказываться столь категорично.
– А что же вы советуете?
– Хорошенько присмотреться к моей позиции.
– Что к ней присматриваться? Она ясна. А что касается Украины, то, как я уже сказал, она вас не поддержит, – завершил Ярчук, опуская трубку на рычаг. Ему очень не хотелось, чтобы Кремлевский Лука сделал это первым. Для Ярчука это было принципиально.
"Итак, что мы имеем? – углубился в рассуждения глава Украины, откинувшись на спинку кресла и полузакрыв глаза. – Ясно, что Лукашов действительно поддерживает самую тесную связь с путчистами. Но почему же тогда не входит в число их руководителей? Ведь это же реальная возможность пройти путь до первого лица страны; реальная возможность сменить на этом посту Русакова.
Другое дело, что Кремлевский Лука не уверен в успехе путча, как не уверен и в том, что удастся обойтись без крови. Большой крови. Он же слишком любит себя, чтобы прийти к власти, не будучи любимым народом".
Но если отношения Луки к путчистам все же просматривалось контрастно, то все еще основательной загадкой оставалась другая цепочка этой истории, другой ее сюжет: отношения между Кремлевским Лукой и Президентом СССР; те отношения, которые сложились на сегодняшний день, исходя из последних событий, и которые позволили бы препарировать истинные цели путчистов…