Менее рослый, но слишком уж плечистый генерал ГРУ, – появившийся в универмаговском костюме походкой спортсмена, уходящего с борцовского ковра после изнурительной схватки, – представал рядом с Истоминым в облике одного из оказавшихся в его охране братков-рэкетиров.
– Вот уж кого не ожидал увидеть в этом кабинете, – попытка Корягина изобразить некое радушие на своем лице никакого впечатления на "русского лорда" не произвела. – Насколько мне известно, в противостоянии ГКЧП и Президента Старая площадь заняла выжидательную позицию.
Воспользовавшись тем, что движением руки шеф госбезопасности предложил им присесть, Истомин подождал, когда усядется генерал Буров, и только потом уже присел сам.
– В четырнадцать тридцать в Крым, на встречу с Президентом, вылетают Лукашов и заместитель генсека Иващенко, – проигнорировал "русский лорд" пробный шар Старого Чекиста, давая понять, что ни в какие политические диспуты вступать не намерен.
Услышав эту новость, Корягин инстинктивно отшатнулся, и багрово-серое лицо его словно бы окаменело.
– Кремлевский Лука снова решил перехитрить самого себя? – проговорил он, почти не шевеля губами. – Ну-ну…
– Его позиции усиливаются тем, что вылетает он вместе с Иващенко, демонстрируя при этом единомыслие руководства Верховного Совета и Политбюро. Но это еще не все. По нашим сведениям, ориентировочно в семнадцать ноль-ноль, из аэропорта "Внуково-2" в Крым направляется самолет с большой делегацией, благословленной Президентом России. Основу ее будет составлять генерал Ранской с группой вооруженных спецназовцев и более десяти известных политиков, в основном депутатов российского парламента. Причем едут они не для переговоров с Русаковым, а для того, чтобы, освободив его как заложника гэкачепистов, с триумфом, под ликование москвичей, доставить в Кремль.
– Под ликование, значит… – втупился Корягин взглядом в массивную столешницу.
– Было бы целесообразно, чтобы вместе с вами вылетел министр обороны, все-таки Президент считается главнокомандующим. Если вы не опередите группу генерала Ранского с его автоматчиками, в Москве эта же группа заявится сюда, чтобы взять вас под арест. Благоразумие предполагает, что вылет следует запланировать не позднее четырнадцати часов; у вас должно быть время, чтобы породить у Русакова хоть какое-то проявление благосклонности.
Буров с откровенным любопытством взглянул сначала на Истомина, затем на шефа госбезопасности. Он не ожидал, что "русский лорд" решится столь прямолинейно нагадывать судьбу все еще всесильному председателю госбезопасности, реакцию которого жаждал теперь видеть.
– Это я должен вымаливать у Русакова благосклонность?! – холодно взъярился Старый Чекист.
– Не у Русакова как такового, но у Президента…
Шеф кагэбистов неожиданно взорвался и в течение нескольких минут обличал Русакова в двуличии, обвинял его в предательстве, развенчивал в нем могильщика Советской Державы. За все это время Истомин не произнес ни слова. Он, почти не мигая, смотрел на шефа госбезопасности, и снисходительное сочувствие, которым был преисполнен его взгляд, никоим образом не отражалось на выражении лица. Ни один мускул на нем не вздрогнул, ни одна часть тела советского лорда не шевельнулась; создавалось впечатление, что он погрузился в состояние нирваны.
Когда словесное невоздержание главного кагэбиста страны иссякло, Истомин, как ни в чем не бывало, ровным, почти безынтонационным голосом сказал:
– Генерал Буров, который назначен начальником охраны резиденции генсек-президента, вылетает уже через час. Сначала на вертолете, который подберет его на одной из секретных городских площадок военной разведки, затем пересаживается на армейский самолет, тоже пребывающий в подчинении этой "конторы". Сразу же после его прилета группа особого назначения "Киммерия" займет заранее отработанные позиции на территории резиденции, у входа и по периметру, усилив, таким образом, личную охрану Президента.
– Вы посвящаете меня в такие подробности? – взметнулись брови Корягина.
– Причем делаю это неслучайно. К тому времени все бойцы, подчиненные госбезопасности и гэкачепистам, должны раствориться в окрестностях Дороса. – Главный кагэбист порывался было что-то сказать, однако, предостерегающе выбросив перед собой ладони, Истомин остановил его. – В этом-то и вся изюминка. Ко времени, когда к резиденции прибудут "освободители", окажется, что никакой блокады нет и вообще противостоять автоматчикам Ранского некому, поскольку охрану осуществляет отряд спецназовцев под командованием преданного генсек-президенту и Конституции генерала Бурова. Даже трудно себе представить, как разочарованы будут и люди генерала-"освободителя" Ранского, и журналисты, которые станут встречать их в Москве.
– А главное, сколько неловких вопросов возникнет у тех и других к Президенту после его мнимого освобождения, – наконец-то окончательно вырвался Старый Чекист из состояния то ли нирваны, то ли банальной прострации.
– В этом и заключается суть замысла.
– Но я так и не понял, на чьей вы стороне – гэкачепе, Прораба Перестройки, федерала Елагина?.. Кто за вами стоит?
Вместо ответа Истомин устало, иронично взглянул на Бурова.
– Прошу прощения, – тут же включился в разговор генерал от разведки, – но обычно вопрос формулируется по-иному: за кем стоит сам господин Истомин? А точнее – стоит ли за тем или иным господином… сам Истомин?
– Даже так? – проворчал шеф госбезопасности, но возражать не стал, понимая, что Буров прав. – И тем не менее кого вы представляете, Истомин? Насколько мне известно, вы всего лишь руководитель группы экспертов-аналитиков при одном из управлений ЦК… Словом, кому служим, господин-товариш Истомин, на кого работаем?
39
Прежде чем зайти к директору, Курбанов и Рамал сели в машину и медленно объехали всю территорию. Три жилых корпуса, трехэтажное админздание, клуб, спортзал и спортплощадка, столовая, кафе, несколько других построек, среди которых и "тайная резиденция Крым-баши"; небольшое озерце с кремневыми берегами, обсаженное соснами и по курортному обустроенное…
– Способен поверить, что теперь все это наше, Рамал?
– Ваше, Крым-баши, – поправил его верховный советник. – Это основа вашего величия. Есть где принять гостей, есть чем удивить друзей, есть где укрыть надежных людей. Это же – все еще закрытый, не подчиняющийся местным властям объект! Словом, мечта нелегала!
– Ты конечно же знал о моем будущем назначении?
– О назначении, о передаче "Лазурного берега"… – подтвердил Рамал. – В этом – одно из условий моего приезда сюда. Крым-баши не мог оставаться бездомным. Крым-баши не может жить в "высотке", в одном подъезде со случайными людьми и полубомжами. Когда мы все это приватизируем или купим, здесь появится дворец Крым-баши.
– Думаешь, удастся приватизировать?
– Москва все равно потеряет этот объект. Поэтому Истомину выгодно уже сейчас продать, спихнуть его какой-либо фирме. Таковой как раз и может стать мощная фирма "Киммериец", которая станет заниматься не только охранными услугами и которую мы развернем буквально в ближайшие дни.
У озера Курбанов и Рамал вышли из машины. Телохранитель Курам тоже с трудом извлек из салона свои телеса и тут же воинственно сунул руки в карманы. Виктору не нужно было слыть провидцем, чтобы догадаться, что в каждом из них кавказец держит по пистолету. "Надежный парень, – представлял его Рамал в Симферопольском аэропорту, где Курам встречал их на своей БМВ, – с двух рук стреляет. Ро-ман-тик!"
Несколько минут они стояли посреди небольшой сосновой рощи, наслаждаясь пением птиц и красотой ландшафта.
Директрисой оказалась дородная дама под шестьдесят, с властным лицом и высокой копной крашенных "под блондинку" волос. Секретарша пыталась остановить Курбанова, но движением руки Рамал прекратил ее попытки и открыл перед своим шефом дверь.
Кабинету, в который они попали, мог позавидовать любой всесоюзный министр. Стол заседаний, столик для беседы в узком кругу, журнальный столик для кофе, и тоже в узком… Чуть правее от высокого кресла – дверь, которая, очевидно, вела в комнату отдыха, с черным ходом.
Увидев непрошеных гостей и услышав извинения секретарши: "Марина Владимировна, они сами прорвались", директриса поначалу встрепенулась, но затем вдруг все поняла и медленно опустилась в свое седалище.
– Майор Курбанов, – представил Рамал своего шефа. – Назначен генеральным директором "Лазурного берега". Вам в двухдневный срок надлежит передать дела.
– Я так и догадалась, что… – едва слышно проговорила Марина Владимировна. – Только директор у нас пока что не "генеральный"…
– Отныне он станет именоваться "генеральным". И название пансионату, возможно, вернем старое, историческое, – лаконично объяснил, Рамал, предусмотрительно отодвигая кресло, в которое должен был опуститься Курбанов. Но не у столика напротив стола экс-директрисы, а чуть в сторонке: Крым-баши не должен был чувствовать себя "на приеме у бывшей".
– У вас что, есть распоряжение?
– Вы получите его через несколько минут. По факсу. Затем его продублируют егерской почтой. Передачу начнете завтра. Кстати, Марина Владимировна, где вы обитаете?
– То есть где я живу? Здесь, на территории, а что?
– Во флигеле, построенном вами незаконно, на земле, которая вам не принадлежит? Ро-ман-тик, однако.
Экс-директриса поджала губы и гордо вскинула голову.
– Мне было позволено.
– Господином Ненашевым, – напомнил Рамал. – Таким же романтиком, который дня через два окажется в Матросской Тишине или в Лефортово, за участие в путче. К тому же разрешение, увы, было устным.
– Конкретнее, что вы предлагаете?
– Наконец-то я слышу деловой вопрос. Мы предлагаем вам переселиться в свою квартиру, – жестко объяснил Рамал. За все это время новопосвященный гендиректор не произнес ни слова. Он только слушал и удивлялся информированности Рамала. Похоже, что перед приездом сюда тот неплохо ознакомился с досье директрисы.
– В Приморске у меня ее нет.
– А где она… есть?
Долгая, мучительная для бывшей профсоюзно-партийной львицы пауза. Рассматривая ее, Курбанов живо представлял себе, какой роскошной девицей была она в свои комсомольские, как блистала на всевозможных конференциях, съездах и выпивончиках; как грудью и прочими местами прокладывала себе путь к советскому раю на земле, именуемому "Интернационалем" – с его валютой, подарками и высокими гостями.
– Ее вообще нет, – заговорила тем временем бывшая профсоюзная львица. – Нет ее, понимаете? Я жила здесь. Чтобы не занимать номера жилого корпуса, был построен известный вам флигель. Объект был закрытым, собственно, секретным, и директор обязана была… Нет, вы просто не имеете права. Я буду жаловаться…
– Мы не юристы, госпожа Станова, – прервал ее Рамал. – Поэтому о правах вам лучше потолковать с прокурором. Который давно обязан был выяснить, что это за постройка, как и на какие средства она возникла на ведомственной территории, а главное, как вы на свою скромную зарплату умудрились шикарно обставить ее предметами старины.
Дверь неожиданно открылась, и в кабинет ворвалась секретарша – тридцатипятилетняя брюнетка, пышная, как и ее директриса, и тоже, очевидно, "родом из комсомола".
– Марина Владимировна, я что-то тут не пойму… – листик секретарша несла так, словно он пылал, и она сомневалась, сможет ли донести его до стола. – Здесь что-то непонятное. Из Москвы сообщают, что вы, что вас!..
– Знаю, – оскалилась набором золотых зубов Станова. – Давайте факс. Никого не впускать.
– У нас мало времени, леди, а мы еще не решили, как быть с вашим ночлегом, – напомнил Рамал.
– Но я же не могу остаться на улице.
– У вас вполне хватит денег, чтобы всю оставшуюся жизнь свою прожить в лучшем номере лучшей гостиницы Южного берега. Но если вы вновь станете запугивать нас…
– Что, конкретно, вы предлагаете? – прикусив нижнюю губу, словно бы закусив удила, прошипела Станова.
– Комнату в одном из жилых корпусов. Жить будете одна. Питанием вас обеспечат за счет фирмы. Единственное условие – ни во что не вмешиваться, ничего не замечать, никакой информации не выдавать. Право выбора комнаты остается за вами. Утром жилье гендиректора, которое отныне становится ведомственным и собственностью фирмы, должно быть свободным.
Рамал взглянул на Курбанова. Тот поднялся и, не прощаясь, оставил кабинет. Марина Владимировна испепеляюще посмотрела ему вслед и потянулась к тюбику с валидолом. Все, что здесь происходило, было выше ее сил и понимания.
40
Впервые за все время встречи Истомин едва заметно ухмыльнулся.
– Видите ли, выяснять, на какую из перечисленных вами сторон я работаю – некорректно. Вот уже в течение нескольких месяцев мы, то есть большая группа экспертов-аналитиков, как вы правильно определили функции вверенного мне коллектива, исходим из того, что к концу нынешнего года Советский Союз как государство существование свое прекратит.
Буров ожидал, что, услышав это, шеф кагэбэ впадет в праведный гнев, и был немало удивлен, когда, вместо этого, Корягин усталым старческим голосом пробубнил:
– Значит, вы не только спрогнозировали гибель Великой России, но и предательски смирились с ней?
– С естественным отмиранием Союза – так будет точнее. Исходя при этом из доктрины, согласно которой на постсоветском пространстве образуется целая плеяда постсоциалистических государств, чьи элиты будут привержены капиталистическим принципам развития. Отсюда вывод: могущество России, ее политико-экономическое влияние будут определяться мощными экономическими позициями в каждом из постсоветских государств и столь же мощными финансовыми запасами на надежных зарубежных счетах.
– Вот так, значит? – растерянно парировал Корягин.
– Пока националы эйфорично будут наслаждаться призрачной независимостью, мы станем целеустремленно овладевать их промышленными комплексами и силовыми структурами, транспортными магистралями и сырьевыми базами; церковными приходами, средствами массой информации и, естественно, депутатскими мандатами в парламентах… Стратегия и методика подобного проникновения отработана сразу несколькими спецслужбами мира и международными концернами.
– То есть, следуя вашей аналитике, все, что мы так упорно строили, превратится в прах, – мрачно подытожил шеф кагэбэ. – Мы же с вами, и предки наши, опять будут плакаться друг другу в жилеты: "Нещасная, проданная и пропитая Россия!"
– Все не так безнадежно, как вам кажется, товарищ генерал. Просто до сих пор, с помощью тупиковой коммунистической идеологии, вы пытались выстраивать некую многонациональную полуроссийскую государственность, мы же будем строить великий полноценный, евразийского масштаба, Русский Мир.
– "Полноценный, евразийский Русский Мир"?.. – нахмурился Корягин. – Это под русский национализм, что ли?
– Скорее, под этнический русский патриотизм и под социально-экономическое могущество русского духа, если будет угодно. Не исключено, что враги станут называть это движение "русским национал-шовинизмом", однако поле для идеологических стычек мы предоставим нашим телевизионным политтехнологам.
Старый Чекист решительно покачал головой, словно пытался развеять остатки летаргического сна.
– И, я так понимаю, уже сейчас вы решили испытать свою концепцию на примере "освоения" Крыма?
– Вы правы. По вполне понятным причинам, в одну из наших наиболее мощных международных баз, в наш экспериментальный полигон, в опытную модель – уже сейчас превращается этот благословенный богом, проблемный в вопросах юрисдикции полуостров.
Едва он произнес это, как, испросив разрешения, в кабинете вновь появился референт-адъютант.
– Срочная. От главкома Банникова, – вполголоса произнес он, положив на стол перед Старым Чекистом шифрограмму.
"Генералитет округов, все мы, патриотические силы, – пробежал взглядом Корягин, – убедительно просим немедленно принять меры по ликвидации группы авантюриста Елагина. Здание правительства РСФСР, которое он использует, как штаб-квартиру, необходимо немедленно и надежно блокировать, лишив его водоисточников, электроэнергии, телефонной и радиосвязи. Затягивать со штурмом считаю недопустимым". – Корягин саркастически осклабился, и, мысленно ругнувшись: "…Еще и этот идиот – со своими советами", зашвырнул телеграмму в папку.
– …Именно поэтому, – указав на нее пальцем, вкрадчиво молвил Истомин, – мы хотим, чтобы бессмысленное "крымское сидение" Президента и его противостояние с гэкачепе закончилось без единого выстрела, без какого бы то ни было политического или межнационального конфликта. Фраза "деньги любят тишину" известна вам не хуже, чем кому бы то ни было из наших экспертов-аналитиков. На этом и позвольте откланяться, – тут же поднялся он. – Время, знаете ли. Осмелюсь напомнить о приказе, который вам следовало бы отдать своим подразделениям в Доросе.
Когда дверь за военными разведчиками закрылась, Старый Чекист еще несколько минут сидел с совершенно отсутствующим, отрешенным видом. В такое состояние обычно впадает человек, который вот-вот извлечет из ящика стола пистолет, чтобы раз и навсегда… Кажется, никогда в жизни он не чувствовал себя столь кровно оскорбленным в своих чувствах и столь же кровно обманутым в них.
Еще недавно ему, наиболее информированному чиновнику этой страны, даже в голову не могло прийти, что, пока он "со товарищи", рискуя чинами и головой, сотворяет свое гэкачепе, надеясь противостоять "могильщикам Советского государства", некие люди "третьей силы", давно сотворяют альтернативный "Евразийский Русский Мир". Причем делают это на совершенно иной основе и иных принципах, нежели те, которые все еще пытается отстаивать старая партноменклатура и столь же устаревшая кагэбешная гвардия.