– Так, почему все они хотят играть на балалайках? – повторил он вопрос, когда они в сотый, в тысячный раз отправились на экзотическую экскурсию. – Или все твои знакомые из богемы?
– Все они хотят посвятить жизнь творчеству, создавать прекрасное, – улыбнулась девушка. – Ты тоже должен разыскать и принести в свой мир красоту.
– Бред! Что ты несешь, какая красота?…
– Да, красота. Это же так просто. Представь себе, что где-то в космосе висит планета. Она совершенно черная. Находится она далеко от солнц, но на ней живут люди. И если они научаться добывать огонь, потом выстроятся на поверхности своей планеты, зажгут факелы – представляешь, какое будет зрелище? Миллионы, миллиарды огней. Люди с других планет подумают, что в небе зажглась новая звезда!
– Опять звезда! Полный бред. А что потом? Твои факелы потухнут, и миллиарды обожженных окурков будут разбросаны повсюду. А сколько будет дыму? Нечем будет дышать. Люди с других планет подумают, что кто-то в космосе выкурил огромную сигару, а потом выплюнул ее. Красота! Ты глупая. Кому нужны сегодня твои балалайки?
– Илья, а больше ничего нет, – сказала она тихо и внимательно серьезно на него посмотрела. Пожалуй, впервые она назвала его по имени.
– Кто же будет работать у станка, на мясокомбинатах, в банках, – спросил он.
– Зачем станки?
– Вы, как дикари, будете ходить голыми, есть бананы, которые в нашей стране не растут, пить воду из грязной реки?
– Человеку не так много нужно. Вы немного странные. Вы пошли тупиковым путем. Опутали планету проводами, выкачиваете из ее недр ископаемые. Скоро Земля станет, как решето, превратится в захламленную помойку. Ходить голыми? Нет. Ткачи – это тоже искусство. Искусство – у камнетеса или у мастера по дереву, у гончара, который изготавливает красивую посуду, у хлебопашца, винодела. Все это творчество.
– А деньги?
– Господи, о чем ты все время говоришь? Еще слово, и я поверю Ворчуну, что ты неисправим.
– Но это утопия. Так живут дикари. Вы похожи на них.
– Ты сам был когда-то таким, пока не попал в свой мир. Ты воплощался не однажды, и каждый раз хотел писать картины или быть звездочетом, эскулапом, чтобы спасать от недугов тела людей, пекарем или поэтом. Все это достойные занятия. А попав туда, немножко об этом забыл, но до этого был таким же, как мы…. Хочешь знать, кем ты хотел стать в этой жизни?
– Я? – вздрогнул он. – Не знаю, – он действительно не знал, хотел ли он это знать.
– Кузнецом, – не дождавшись ответа, сказала она.
– Ну, знаешь ли…
– Да! Ты хотел ковать из железа прекрасные изделия, создавая произведения искусства, и дарить их людям.
– Дарить?
– А чем ты занимаешься там?
– Ха!.. Занимаюсь… Металлом и занимаюсь, – с удивлением сделал он для себя открытие.
– А что такое металл?
– Железо. Твое чертово железо.
– Как оно выглядит?
– Как выглядит? Болванки, арматура, листы жести.
– Это красиво?
–. Какое к чертям – красиво? Мне наплевать. Я продаю его людям. Не до красоты.
– Продаешь? Я поняла. Просто железо. Как ты сказал – просто металл…
– А кем собираешься стать ты? Какую красоту наваять? Будешь писать стихи или петь песенки, играть на детских утренниках Снегурочку или пиликать на скрипке?
Юна на мгновение задумалась, став серьезной. Было понятно, что она много думала на эту тему, и знала ответ. Наконец девушка произнесла:
– Хочу стать женщиной.
– И все?
– Ты думаешь, этого мало?
– Все люди – или мужчины или женщины. Это слишком просто. А как же искусство, творчество, балалайки?
– Быть женщиной…
– Тоже искусство?
– Да.
И как-то просто добавила:
– Хочу быть женщиной и просто любить.
– Подожди, ты хочешь стать представительницей древн…
– Идиот! – он впервые от нее слышал такое.
– А ты несмышленый младенец, который сам не понимает, что говорит, – засмеялся он, совсем не обидевшись. Он уже давно привык к странным выходкам этих людей, которые о жизни не знали ничего, хотя прожили ее уже не один раз. Видимо, в этом месте с ними что-то происходило, стирался опыт, мудрость прожитых лет, а на глаза надевались розовые очки.
– И когда ты туда отправишься, в свое любовное путешествие? Почему не ищешь себе никого, ходишь тут со мной, время теряешь.
– Я времени не теряю, – спокойно ответила Юна и как-то странно на него посмотрела.
– Девушка над тобой шефство взяла! А ты ее не стоишь, – послышался противный голос. Это был Ворчун, он неожиданно появился сзади, видимо подслушал их разговор и, конечно же, вмешался. Это человек был без комплексов. Что странно, он отличался от остальных, был единственным из этих особей, кто напоминал Илье нормального человека. Только отвратительного.
– Это правда? – удивился Илья. – Чем обязан такому вниманию?
Юна промолчала и почему-то покраснела.
– Неблагодарный, она жизнь тебе спасла! – горячо воскликнул Ворчун.
– Что? – поразился Илья, – это тем, что я тут оказался…
– Нет, не тем, другим, болван, – Ворчун заводился все больше, уже готов был обрушиться на него с отвратительной бранью…
– Так, все, хватит, – тихо, но твердо сказала Юна и все замолчали. Почему мужчины ее слушались, было непонятно. У нее был удивительный непререкаемый дар убеждения.
Наконец, Илья произнес:
– Ну, спасибо за внимание, не хочу оставаться в долгу, а хочешь, я прямо сейчас решу твою проблему? – спросил он девушку.
– Как? – не поняла она.
– Мы сейчас пойдем и отыщем тебе отличного младенца. Кстати, мы пока не ушли с Кутузовского. А то все ходим по каким-то окраинам. Пойдем в тот двор. Только ждать ничего не будем. Все сделаешь, как я скажу. Поняла?
– Не поняла.
– Не важно. Идем… А ты куда? – спросил он Ворчуна.
– Думаешь, доверю ее такому …, как ты?
– Так, все, пошли, осторожно – на проспекте много машин.
– Что? – хором спросили они и засмеялись.
– М-да, – пробормотал Илья и посмотрел на то место, где его сбили.
– Вот 26 дом. Здесь когда-то жили генсеки, с него и начнем. Пошли во двор. Там уже, наверное, толпа ваших собралась. Танцуют гопак.
Они зашли в арку, и Илья внимательно огляделся – по дорожкам шли настоящие люди, гуляли настоящие породистые собаки, мамочки, шикарно одетые, везли настоящие, дорогие коляски. Мир и покой – живи и радуйся, все это растекалось в туманной дымке, но почему-то четких изображений людей, к которым он теперь принадлежал, видно не было, и никакой толпы соискателей.
– Здесь живет не одна тысяча человек! – воскликнул он, – неужели ни у кого не должен появиться младенец?
Но в ответ тишина.
Вдруг он увидел парочку таких, как он, и быстро направился к ним.
– Ждите здесь, – строго бросил он через плечо. Скоро подошел к двоим особям мужского пола, которые робко переминались с ноги на ногу. Не было речей, конкурсов, соревнований. Они стояли и озирались.
– Мужики, здорово! – весело воскликнул он. – Чего стоим, кого ждем?
– Думаем.
– Ах "думаем"? Понятно! – он немного помолчал, вспоминая заветное слово, потом спросил:
– Когда?
– Прямо сейчас, – отозвался первый.
– Кто такие? Какая семья.
– Семья? – задумался второй, – папа работает…, он занимается…, как это, я забыл,… как называется темная вязкая жидкость?
– Она еще хорошо горит, – добавил первый.
Илья скрыл улыбку, – такая вонючая, вязкая? Нефть это называется.
– Да-да, – радостно воскликнул первый, – нефть.
– И что он с ней делает? Сжигает?
– Он ее продает, – грустно сказал второй.
– И все?
– Да.
– Зато у них в доме висят картины, квартира заставлена мебелью позапрошлого века – это все произведения искусства! – глаза у первого загорелись.
– Ребенок, попав в такую среду, будет созерцать прекрасное, вечное, он будет находиться в атмосфере праздника, величия, – сказал второй, а первый вдруг вспомнил:
– Но папа торгует нефтью.
– Зато троюродная прабабушка у будущей матери была дворянкой, окончила институт благородных девиц, прекрасно пела, танцевала…
– Но папа…
– А на столе у папы стоит чудесное яйцо – изделие самого Фаберже! Значит, прекрасное ему не чуждо!…
– Так. Хорошо. Я все понял. Вы были там? – перебил Илья.
– Конечно.
– Коротко о квартире.
Какое-то время он слушал отчет о визите этих двоих в святая-святых, наконец, прервал:
– Кто там будет – мальчик или девочка?
– Девочка, – хором ответили эти двое.
– Кто из вас берет?
– Что? – не поняли они.
– Тьфу! – и поправился, – кто достоин?
– Он.
– Он.
Они ткнули друг в друга пальцами.
– Понятно. А теперь смотрите сюда, ребята, вон кто достойнее, – и показал на Юну. – Поняли меня?
– Да! Конечно! А вы уверены?
– Без дураков!
– Что? – не понял первый.
– Зуб даю.
– Зачем? – удивился второй.
– Я не я, если обманул – так достаточно?
– А почему она сюда не подойдет сама?
– Стесняется.
– Ох! – в сердцах воскликнул первый.
– Ей нужно помочь, согласны?
– О! Конечно!
– Она уже ходит… Ходит она уже… Сто лет кряду ходит, и все без толку, всех пропускает, дурочка, любить она, понимаешь, хочет.
– Любить?
Эти двое с восторгом посмотрели на Юну и первый горячо воскликнул:
– Поэтому до сих пор находится здесь. Конечно! Вы правы! Это редкость! Это великий дар! Она самая достойная.
– Вот!
– А знаете, хотите я для нее предложу чудесный вариант, – воскликнул первый, – в городе Нарофоминск…
– Нет, не хочу! – заорал Илья. – Ну, что – заметано? – и потрепал их по плечам, – все, ступайте, не смущайте девицу, а то она сейчас сбежит, чтобы вам больше досталось… Стоп. Адресок черканите.
– Что? – не понял первый.
– Адрес какой?!
И получив ответ на свой вопрос, он проводил эти странные создания взглядом. Когда они удалились, махнул девушке рукой.
– Ну? – первым подошел Ворчун, вел он себя, словно папаша, который выдавал свою девицу замуж.
– Отличный вариант, последний этаж, двухъярусная квартира, двенадцать комнат, три санузла, сауна, живут два человека. Пока два. Есть собака. Мамаша молодая, здоровая, красивая ба… женщина. Прислуга приходит через день. Есть повариха. Папаша – нефтяной магнат. Мать сидит дома. Стены увешены картинами голландцев, куча антиквариата… Даже Фаберже! Ну как?
И с радостью уставился на этих двоих.
– Чего молчите?
– Понятно, – проворчал Ворчун.
– Чего тебе понятно? – не понял он.
– А теперь слушай меня, – заговорил Ворчун. – Будет эта девица расти и процветать, как цветочек на подоконнике, будут у нее лучшие платья и наряды, лучшая школа и колледж, поездки на курорты по всему миру. Будет твоя девица орехи лущить яйцом Фаберже и усы пририсовывать голландским пэрам в золоченых рамках на стене, а потом, когда вырастет, засранка…
– Кто? – не поняла Юна.
– Не важно. Вырастет, будет у нее лучший кабриолет на всем Кутузовском. Сядет однажды детка в машинку, нажмет на педальку и с бандой стритрейсеров ночью выедет на проспект – миля-другая, скорость 250, ветер в лицо, а в крови шумит молодость, задор, а в крови играет травка или что покруче, а сзади гудят, торопят. И надо же было этим несчастным стоять на остановке. Ббаммсс! И никого. Месиво. А папочка утром отправит шалунью заграницу, и дело спустит на тормозах. Вот одна из версий. Ну как?
– Ты ненормальный! – воскликнул Илья.
– Обречена быть убийцей твоя пассия, как вариант.
– Что же, поэтому здесь не топчутся ваши? Кто же там родится, если никто сюда не приходит?
– Шансов мало, – закончил Ворчун.
– Это должны быть очень подготовленные люди, прошедшие не одну жизнь, преодолеть искушения и стать человеком не так легко, – вздохнула Юна, – не каждый к этому готов. Чудесный малыш несомненно появится на свет, к нему придут, обязательно его найдут, несмотря ни на что.
– Несмотря ни на что?! Ну, вы даете… А ты? Куда хочешь ты? Где ты ищешь?
– Мне пока трудно к вам попасть. Но, есть свободные существа, которые ждут меня.
– Например?
Юна не ответила, лишь тихо произнесла:
– Знаю одно – скоро.
– И сколько времени ты ищешь?
– Около двадцати тысяч лет…
– Что?! Сколько?! – и он выпучил глаза. – А мне? Сколько еще понадобиться мне?! Что мне нужно сделать?! – он был в панике. Отбежал в сторону и зажал голову руками, чуть не заорал на весь проспект, а на него с удивлением уставились идиотские, вечно улыбающиеся, лица. Потом вернулся.
– Хорошо. Допустим. У вас большая конкуренция. Но я уже имею тело, оно мое, никто его не займет, никого достойнее меня не будет. Почему я не могу в него вернуться?
– Никто, кроме тебя. Ты прав.
– Ну?
– Только ты. Достойнее тебя никого. Так вернись в него достойно, – улыбнулась Юна.
– Идиотизм!
Какое-то время они шагали молча, глядя по сторонам, а он в ужасе соображал. Впервые в жизни он не знал, что ему делать. Он был абсолютно беспомощен, а общение с этими существами запутывало все еще больше. Видимо, пора оставить их и вернуться в больницу, нужно что-то решать, думать, эти не смогут ему помочь ничем.
– Двадцать тысяч лет!!!
– Кто эти зверюшки? – вдруг воскликнул Илья, присмотревшись к странному зрелищу. Он и раньше, в течение всех этих дней видел подобное, но до сих пор не задавал этот вопрос, а сейчас, почему-то, спросил. Они уже долго брели по Кутузовскому проспекту, на котором периодически возникали непонятные существа. Нет, не существа. Там шли люди настоящие, а на плечах у некоторых сидели маленькие обитатели мира, куда он поневоле попал. Они были меньше ростом, совсем еще дети, и вели они себя странно, глупо вели себя. Сидя на плечах у настоящих людей, которые их не видели, извивались на шеях, обнимали, стучали по головам, корчили невероятные гримасы. Вдруг Илья заметил, что на некоторых помещалось по несколько таких особей. Вон женщина, на которой сидело четверо маленьких хулиганов, а шла она под руку с мужчиной, на голове и плечах у которого тоже находились эти мерзкие существа.
– Кто это? – невольно повторил вопрос Илья.
– Нерожденные дети.
– Как это? – не понял он.
– А ты подумай, – ответила Юна.
– Нерожденные… Да. Такое иногда случается, – сообразил он. – Но почему их так много?
И отметил, что у каждого седьмого или даже пятого прохожего на голове копошились эти противные существа.
– Много? Да, много. Их еще больше, чем ты видишь. По вашей статистике каждый второй не является на свет.
– Ты уверена? – не поверил Илья.
– К сожалению, да. Просто многие из малышей уже выбрали себе новых родителей. Таких мы пропускаем вперед. Они самые достойные, они ни в чем не виноваты, годы, десятилетия, может быть, столетия они выбирали себе новую жизнь, но та оказалась слишком короткой, и закончилась в утробе матери.
– А потом они снова находили себе новых мамаш и папаш. Опять рождение чуда!? Снова зажигается звезда? Так что ли, по-вашему?
– Да, звезда! Взамен той, безвременно погасшей…
– Зачем они висят у них на шеях? Плюнули бы, и пошли своей дорогой. Конкуренции нет. Их везде примут.
– Они к ним привыкли… Нет, не так. Они успели полюбить этих людей, которые от них избавились. И никак не могут проститься. Целиком вложили в них себя, это называется – доверить душу.
– Полюбили? – повторил Илья.
– Это главное. Полюбить мать, отца, крохотное существо, в котором должны будут воплотиться твои мечты. Только так может появиться человек. В этом смысл.
– Еще скажи, что всех детей зачинают в любви.
– Не скажу, – тихо ответила Юна.
– Почему?
– Этого я не знаю.
– Ты никогда не любила? – Илья задал этот вопрос и уставился в ее красивые глаза, но девушка промолчала. Тогда он перевел взгляд на пешеходов с младенцами на плечах, долго смотрел, не в силах отвести взгляд от дикого зрелища, вдруг подумал: – Здесь несчастные годами ходят, ищут и не могут найти – "их слишком много", а эти… "Загорается звезда и сразу же тухнет"… Какой-то бред…
16
И снова надоевшие стены больничной палаты. Проклятые стены, в которых он был заточен на длительный срок. На какой? Этого он не знал. Навечно? Навсегда? Снова он сосредоточенно размышлял. Он должен был найти выход. Найти "главное"! Но что такое – это "главное"? Что знали те люди, чего не знал он? Что их объединяло? Творчество?! Допустим! Это пока была единственная информация, которую он сумел раздобыть. Это единственное, что давало им возможность проникнуть в его мир. Путь это иллюзия, миф, но этот обман им помогал. И теперь он размышлял – кем он станет, когда вырастет большим. От этой мысли стало противно, тошно. Детство какое-то! Чем он занимается? Творчество? Блажь! Но странные особи самозабвенно, до соплей были озабочены всем этим. Они на полном серьезе считали, что будут заниматься в реальной жизни такими бессмысленными вещами…
Так думал он, сидя в своей палате. Своей – потому что она стала для него единственным домом в этом огромном, одиноком мире. Не сидеть же на их крыше вечно? Двадцать тысяч лет! В те времена еще не было никаких крыш. И Кутузовского проспекта не было. А эти – как птицы – перелетают с ветки на ветку, с крыши на крышу… Однако, к делу…
Все-таки он решил посвятить какое-то время странному, необъяснимому желанию заниматься искусством. Что знают эти нелюди, за что они держатся, что так привлекает их внимание? Что они чувствуют при этом? Почему магическое слово – "творчество" так притягивает их? И теперь он на полном серьезе фантазировал на никчемную, дурацкую тему. Так, в бесплодных поисках, прошли еще несколько дней. Столь ценных дней, которые он должен был провести там, где у него отбирали единственное, чему он посвятил многие годы – его дело. Дело всей его жизни! А он играл на воображаемых инструментах, заставлял себя складывать слова, как кубики, в никчемные рифмы, сотрясая воздух, представляя в воспаленном сознании образы будущих ненаписанных картин, натюрмортов, вылепленных скульптур, которые будут размерами значительнее, чем те, которые существуют на планете. Ведь если скульптура или рама с холстом больше, значит товар намного ценнее, монументальнее. Мимо такого не пройдешь!