– Послушай, – раздраженно сказал Василий. Он схватил ее за плечи, больно сжав их. – Я – твой муж. И ты должна мне подчиняться.
Он сверлил ее разгневанными глазами. Варя не испугалась. Она выдержала этот взгляд и, глядя прямо ему в глаза, сказала:
– Я это помню. И не забуду до скончания века, потому что дала слово перед Богом. Я ничего не сделала плохого. Ты владеешь моим телом, но не душой. Я подчинилась родителям, тебе, обычаям, мне вы оставили лишь душу, и она у меня свободная. Я хочу видеть Олесю, потому что в груди печет от такой несправедливости, и я буду смотреть в окно столько, сколько будет нужно, – сказала она спокойным голосом. – А теперь убери от меня руки. Иди ухаживай за скотиной, ты же хотел быть богатым, так работай! Твой тесть лодырей не любит.
Василий ничего не ответил, пошел одеваться. Уже у дверей сказал:
– Если бы я тебя не любил…
– То что было бы?
– Побил бы!
– Так бей! Можешь даже забить до смерти! – вспыхнула Варя. – Может, мне бы легче стало!
Василий выскочил из хаты, громко стукнув дверями. Варя опять посмотрела в окно. Старая, неряшливая, какая-то расхристанная хата Петуховых примостилась за пошатнувшимся плетнем напротив дома родителей, но и отсюда девушке ее хорошо было видно. Вскоре Варя заметила Олесю, которая выносила из хаты дырявые половики. Олеся бросала их на снег, и от них вздымался столб пыли. Девушка долго трясла дорожки, потом простелила их и принялась чистить снегом. Маленькими покрасневшими ладошками она насыпала снег на половики, а потом тщательно сметала его веником. Вскоре выросла целая куча грязного, даже черного снега.
"Старается угодить свекрухе, – подумала Варя. – Долго придется ей чистить гадюшник Ониськи. В той вонючей хате грязи столько, что нужно лопатой выгребать".
Варе жалко было Олесю, хотелось бросить все и пойти ей на помощь, но она не имела на это права. Олеся вошла в ту хату невесткой, поэтому должна быть покорной и работящей. С грузом на сердце Варя отправилась доить коров.
Под вечер, когда Василий пошел проводить своих родителей, Варя опять начала выглядывать в окно, надеясь увидеть Олесю. Несколько раз она подходила к окну, но девушки не было во дворе. Поневоле Варя загляделась на избушку напротив. Там вел уединенную жизнь дядя Костя. Мужчина был участником гражданской войны, откуда вернулся с искалеченной осколками левой рукой. Дома узнал, что уже вдовец.
Дядя Костя так и не привел в хату новую жену. Возможно, стеснялся своего увечья, но поговаривали, что у него больные легкие. Частенько утром он выходил во двор, садился на завалинку и подолгу натужно кашлял. Несмотря на то что мужчина мог работать лишь одной рукой, его старенькая хатка всегда была опрятна и чиста, во дворе и вокруг двора заметено, нарубленные дрова аккуратно сложены под сараем. Около плетня на улице хозяин сделал длинную деревянную скамью. По вечерам он одиноко сидел на ней, попыхивая папиросой, а когда кто-то садился рядом, перебрасывался словцом и шел домой. На длинной скамье в воскресенье собиралась молодежь с улицы, чтобы пообщаться, потому что здесь можно было укрыться от дождя – под старой ивой. И хотя в селе почти не росли ивы, эта была старожилом и под своими ветвями наблюдала за поцелуями уже не одного поколения влюбленных.
Варя задумалась, поглядывая на двор соседа, и не сразу обратила внимание на двух мужчин, которые вышли из хаты. Она всмотрелась в сумерки. Странно. К дяде Косте почти никто не заходил, тем более на ночь глядя. Вспышка от прикуренной папиросы осветила лицо соседа. Гость пожал ему руку, и дядя Костя вернулся в дом. Девушка узнала второго мужчину сразу, когда тот вышел со двора и встал, подперев спиной иву. От ее горячего дыхания вспотело стекло, и фигура Андрея растворилась, как в тумане. Варя отшатнулась от окна. Казалось, что в звонкой болезненной тишине комнаты слышно гудение сердца, которое готово было разорвать грудь.
Варя долго не зажигала лампу. Она сидела, будто каменная глыба, неспособная шелохнуться. Она чувствовала себя заключенной в своем доме. Почему Андрей приходил к соседу? И зачем стоял под ивой, всматриваясь в ее окна? Зачем касаться незажившей раны? Может, он случайно, невольно посмотрел в эту сторону?
Варя поднялась. В голове шумело. Она бросила взгляд в окно – Андрей стоял на том же месте. От боли хотелось выть. Он почти рядом. Нужно сделать с десяток шагов – и можно будет хотя бы взглянуть ему в глаза, коснуться его больших ладоней, одновременно сильных, и мягких, и добрых.
Варя тихо двигается к дверям, но вдруг они сами открываются и перед ней появляется темная мужская фигура. Варя вскрикнула от испуга и провалилась в темноту.
Когда опомнилась, у ее кровати сидела мать.
– Как ты, доченька? – мягко спросила.
– Кто это был? – хриплым слабым голосом произнесла Варя.
– Где?
– В сенях.
– Так это же Василий вернулся домой, только приотворил двери, а ты и упала.
– Василий?
– А кто же еще?!
– Василий, – прошептала Варя. Это пришел ее муж, а она подумала… Правда, кто еще может зайти в хату?
– Ты не больна? – заботливо спросила мать.
– Нет. Откуда вы такое взяли?
– Потому что и на свадьбе потеряла сознание, и сейчас. Или, случайно, не беременная? – почти шепотом.
– Ой, мама! – отмахнулась Варя. – Идите уже домой, со мной все в порядке.
Варя подала Василию ужин, сама есть не захотела. Почему-то ничего не лезло в рот. Муж пошел спать, но Варя не спешила в постель. Дождавшись, когда тот засопел во сне, тихонько, чтобы случайно не разбудить, легла рядом. Андрей взбудоражил в ней воспоминания, хотя они и не угасали. Варя чувствовала: впереди пустота, но есть в потайном уголке души воспоминания о пылких ночах любви. Она жила этими ночами, когда никто не мешал погрузиться в них до конца. Но сейчас ей почему-то вспомнился тот вечер, когда она впервые посмотрела на него не как на односельчанина, а как на юношу. Это было накануне Ивана Купалы. Из рассказов бабушки Варя знала, что в ночь на Ивана Купала нельзя спать, потому что по земле ходит Счастье. А Улянида еще рассказала, что деревья в эту ночь могут переходить с места на место, между собой разговаривают животные и травы. Как же можно было усидеть дома в такую таинственную ночь?! Родители Варю отпустили на гуляние у озера, поэтому они с Ганнусей вечером побежали на луг, чтобы чего-нибудь не прозевать.
Вместе со старшими девушками Варя в венок вплетала мяту, чабрец, васильки и любисток. Пока парни собирали хворост на костер, она с подружками украшала цветущими венками и разноцветными лентами чучела Купалы и Марены, даже лично одела на Марену бусы из баранок. А когда пришло время поджигать хворост, Варя наклонилась, чтобы подбросить в кучу сухую ветку, – и за той же самой веткой потянулся высокий юноша. Варя нечаянно коснулась его руки и встретилась с ним взглядом. Это было как удар молнии! Они смотрели друг другу в глаза, видя одну нежность. Дальше было все как в красивой сказке. Девушки пели купальские песни, трещал хворост в костре, рассеивая мириады светящихся искорок, потом водили по ходу солнца хороводы, пускали сверху в воду обмазанное смолой и подожженное старое колесо от телеги, обильно украшенное ветками. Когда в костре притух огонь, Варя разогналась и прыгнула через него, не забыв сказать: "На силу, на здоровье, на урожай!" И опять искала глазами Андрея. Он подскочил внезапно сзади, крепко схватил ее за руку, они побежали к костру, прыгнули вместе, а он задержал ее руку. Было почему-то стыдно, но так приятно! Потом они топили в озере Марену и пускали веночки. Парни начали брызгать на девчат водой, те в свою очередь решили их тоже облить. Ребята поймали Ганнусю и потащили бросать в воду. Она визжала, девушки кинулись на помощь. Варя уже была мокрая, но намеревалась выручить подругу, когда перед нею встал Андрей.
– Идем погуляем, – предложил он.
– А ты не пойдешь вареники есть? – почему-то спросила Варя, поскольку Ганнуся весь вечер твердила о варениках с творогом, которые будут есть все вместе.
– А ты?
– Я не хочу.
– Я тоже.
Стоял опьяняющий запах береговых трав, стрекотали кузнечики, на черном небосводе крошечными факелами полыхали звездочки, когда Андрей коснулся ее уст своими губами. Варя не оттолкнула его, впервые почувствовав привкус его губ и непонятное, неизведанное, но такое приятное тепло внутри. Они гуляли по лугу, а Варя все посматривала в сторону деревьев.
– Что ты хочешь там увидеть? – спросил Андрей.
– Как деревья ходят, – созналась она.
– Это все бабушкины сказки, – улыбнулся он.
– А цвет папоротника? Он есть?
– Говорят, что есть.
– Находил ли кто-нибудь этот цветок?
– Бог его знает, но старые люди рассказывают, что были такие счастливцы.
– И они правда получили волшебную силу? Или нашли клад? – допытывалась Варя. – Или действительно начали понимать язык птиц и зверей?
– Я не знаю, – ответил он. – А хочешь, я сейчас пойду в лес и поищу цветок папоротника?
– Зачем?
– Принесу тебе, чтобы ты была счастливой!
– Нет, не хочу, – ответила Варя. – Нельзя, чтобы тебя погубила нечистая сила.
– А я не из пугливых. Буду идти и не оглянусь.
– Нет, не нужен он мне, – задумчиво произнесла девушка. – Счастливым от этого человек не станет, потому что природа той силы нечистая.
– А как же мы станем счастливыми? – Он сказал "мы", и Варю обдало жаром.
– А сегодня Счастье по земле ходит.
Ходило Счастье, да прошло мимо них той волшебной ночью. Все хорошее осталось в прошлом, оставив ей мечты.
Варя еще долго не могла заснуть, а когда погрузилась в объятия сна, ей опять приснился Андрей. Он был такой близкий, родной и желанный, что Варя даже вскрикнула во сне, позвав его по имени. Проснулась. На улице глухая ночь. Варя подумала, что ее мечты могут присниться…
Глава 21
Ох и свирепствовал Иван Михайлович, узнав, что Павел Серафимович и его дочка Ольга разделили свои наделы за время его отсутствия! Досталось на орехи и Ступаку, и Жабьяку.
– Я же по закону, – оправдывался Максим Игнатьевич. – Я ничего не нарушал.
– Нельзя было отказать, если люди обратились с заявлением, – глуповато хлопал глазами Семен Семенович, вспоминая надежно спрятанный под крышей своей хаты царский червонец. – Мы сделали все законно, согласно всем инструкциям оформили документы.
– Черти бы вас взяли! – перебил его раскрасневшийся Лупиков. – И они тоже видишь какие сообразительные! Разнюхали где-то, что можно разделить земли, чтобы не отдавать колхозу. Еще бы немножко – и их поля стали бы колхозными, а это большое дело. Куда вы спешили?
– Так мы ж… – Мужчины переглянулись. – Мы все сделали правильно.
– "Правильно"! "Правильно"! – перекривлял их Иван Михайлович. – А я и не говорю, что неправильно, мне жалко лишь землю, которую потеряли. Кстати, вы делали подворный обход? Или на печи задницы свои отогревали?
– Конечно! – Ступак вскочил с места. – Два раза лично обошел все село.
– И каковы результаты?
– Не желают писать заявления, – вздохнул мужчина. – Уговаривал, вел разъяснительную работу, даже угрожал, как вы нас учили, но люди упрямы как бараны.
– Наотрез отказываются?
– Да! Боятся колхоза как черт ладана.
– А я два заявления принял, – сказал Максим Игнатьевич. – Одно из Надгоровки, другое – из Николаевки.
– Слабенько, – заметил чекист. – Я рассчитывал на большее количество. Мне кажется, что мы слишком сюсюкаемся с кулаками. Нужно их прижать так, чтобы аж пищали! Кстати, – Лупиков обратился к Щербаку, – у кого из них на сегодня больше всего земли?
– Сейчас скажу. – Кузьма Петрович достал из стола папку с бумагами. До сих пор он не вмешивался в разговор, давая возможность Лупикову выпустить пар. Он полистал бумаги. – Вот. Черножуков Павел имеет восемь гектаров. Его брат Федор – также восемь. Принимая во внимание то, что у Павла семья состоит из трех человек, выходит на душу приблизительно по два с лишним гектара. У Федора только жена, детей у них нет.
– К тому же, – вставил Максим Игнатьевич, – у него своя кузница.
– Кузница? – Лупиков довольно улыбнулся. – Колхозу без кузницы не обойтись. Выходит, что Федор – самый богатый человек в селе.
– Да, – согласился Щербак.
– Нужно его первым прижать к ногтю. Будет другим наука.
– Надо с ним еще раз поговорить, – посоветовал Кузьма Петрович.
– Вы все уже имели с ним разговор, – сказал чекист, погладив кобуру, из которой выглядывало оружие. – Теперь моя очередь.
Лупиков в сопровождении председателя колхоза Ступака решительно направлялся по улице к усадьбе Федора Черножукова. Ступак, прихрамывая, едва успевал бежать за ним. Из дворов на них поглядывали любопытные крестьяне. Кто уже вступил в колхоз, здоровались, кто был против – плевали в снег, отворачивались или тихо матерились и проклинали мужчин.
– Вот здесь, – указал пальцем запыхавшийся Ступак на дом с железной крышей.
– Эва! Неплохо пристроился кулак! – сказал Лупиков, окинув глазом усадьбу, просторный двор и кузницу. – Есть кто дома? – крикнул он.
– Есть! – ответил ему почти сразу мужской голос. Калитка открылась, и к ним вышел без кожуха Федор.
– Добрый день! – поздоровался Семен Семенович.
– И вам не болеть, – отозвался хозяин.
– Почему не приглашаешь к себе? – вместо приветствия спросил Лупиков.
– Не ожидал гостей, – ответил Федор Серафимович.
– А мы без приглашения. – Иван Михайлович натянуто улыбнулся. – Можно зайти?
– Нет, нельзя. – Федор встал на пути Лупикова, пытавшегося войти во двор. Ивану Михайловичу пришлось задрать голову вверх – слишком велика была разница в росте. Лупиков сверлил недовольным взглядом мужчину, но тот остался невозмутимым и спокойным.
– Это правда, что ты хороший кузнец?
– Люди говорят, что так.
– Так иди записываться в коммуну. Будешь работать кузнецом, тебя будут бесплатно кормить…
– Спасибо, – перебил его Федор, – я не голодаю.
– Потому что имеешь восемь гектаров пахоты?
– Имею.
– Пока что имеешь. – Лупиков с нажимом произнес "пока что".
– И в дальнейшем буду иметь.
– Раскулачим – и не будешь иметь.
– А я не кулак. Я – единоличник.
– Вижу, вы, Черножуковы, очень грамотные.
– Говорят люди, что так.
– Так ты будешь писать заявление?
– Не буду.
– А что ты запоешь, если придем и все отберем?! – начал краснеть от недовольства чекист.
Черножуков изменился в лице. Еще мгновение – и его руки вцепились бы в горло непрошеному гостю, но в это время выбежала на улицу его жена. Оксана появилась так внезапно, да еще и с вилами в руках, что Семен Семенович мгновенно отскочил в сторону на безопасное расстояние.
– Что ты здесь собрался отбирать, чертов выродок?! – закричала разгневанная Оксана. Федор схватил ее в охапку, чтобы женщина сгоряча не нанизала на вилы низенького пузатого чекиста. – Недомерок! Недоносок! Какой ты Лупиков?! Знаешь, кто ты? За…ов! Вот кто! Ты глянь какой! Собрался он чужое добро забирать! Ты его приобрел?! Мы ничего не украли! Все своим потом заработали! Знаешь, что я с тобой сейчас сделаю, тварюка?! – Женщина изо всех сил пыталась вырваться из крепких объятий мужа. Ее коса, длинная, черная, блестящая, выпала из прически и сопротивлялась вместе с ней.
– И что ты сделаешь? Убьешь меня? Скорее я тебя порешу! – закричал Лупиков и потянулся к кобуре.
– Ну-ка погоди! – Федор силой запихнул женщину во двор, закрыл за ней калитку. Закипая от гнева, горой пошел на чекиста. – Ты, подонок! Можешь меня застрелить, но Оксану мою не смей трогать! Ты слышишь меня?!
Федор так быстро схватил чекиста за грудки, что тот не успел и кобуру расстегнуть.
– Пусти меня! – завизжал перепуганный чекист. И только тогда, когда под ногами почувствовал почву, сделал шаг назад, одернул кожанку и сказал: – Ну, кулаки, вы еще пожалеете! Я с вами…
– Что ты сделаешь, гнида? – почти спокойно спросил Федор.
– Тогда увидишь!
– Ты еще не знаешь, на что способны наши люди, – понизив голос, произнес мужчина.
– У вас нет оружия!
– Зато есть красный петух.
– Ты это слышал? – Лупиков посмотрел на перепуганного до смерти председателя. – Он мне угрожал!
– Люди добрые, – залопотал Ступак, – зачем нам ссориться? Мы же в одном селе живем, по одним улицам ходим, в одном колхозе работать будем. Не так ли, Федор? Зачем рубить с плеча? Он еще подумает, – обратился он уже к чекисту. – Не так ли, Серафимович? Ты же умный человек?
– Подумаю, – сказал Федор. – От мыслей голова может пухнуть, но в кармане не уменьшится.
– Даю тебе неделю! И ни дня больше! – сказал Лупиков. Он развернулся и быстро пошел прочь под проклятия женщины, которые все еще раздавались со двора.
Федор Черножуков проводил мужчин взглядом, пока те не исчезли из поля зрения.
Глава 22
Варя слышала, как ночью проснулся Василий, как он одевался, но сделала вид, что спит. Было слышно, как ржали кони, мычали коровы и визжала перепуганная свинья. Варе не хотелось смотреть на жуткую картину, когда мужчины погнали скот на продажу. Было жалко и стельную корову, и теленка, и лошадей, которых выкормили, выпестовали с рождения. По пути к ним должен присоединиться Федор. У него было лишь две коровы и три лошади, но он все равно решил распродаться, оставив себе одну корову и лошадь. Варе больше всего было жаль коня Буяна. Девушка нарочно не спросила отца вечером, поведут ли ее любимца на базар, потому что бессонная ночь была бы гарантирована. А ей очень нужно отдохнуть. В последнее время она чувствовала себя плохо, отсутствовал аппетит, во всем теле чувствовалась слабость. Варя догадывалась о причине недомогания, но для уверенности решила сходить к Уляниде.
Утром Варя опять чувствовала себя так, будто по ней телегой проехали. Подоила оставшихся коров и только потом зашла в конюшню. Здесь пахло лошадьми и овсом. Гнедой конь сразу же начал бить копытами у желоба.
– Буян! – У Вари на глаза навернулись слезы. – Мой друг!
Конь осторожно, одними губами принял лакомства от девушки. Варя обняла его за голову, потрепала длинную теплую гриву. Буян, довольный, тихо заржал.
– Слава богу, ты остался, – тихо промолвила Варя, пропуская пряди гривы между пальцами. – И все у нас будет хорошо. Не так ли, Буян?
Настроение улучшилось, и Варя быстренько побежала к бабушке. Нужно натопить печь, остывшую за ночь, покормить старушку, напоить теплым молоком. Потом можно будет сбегать к Уляниде.