Глава 40
Варя взяла младенца на руки и пошла с отцом навестить сестру. Павел Серафимович был в плохом настроении. Налоги по мясу платить было нечем. Остались в хозяйстве на две семьи конь, корова и одна свинья. Зарезать корову – нечем будет кормить детей. Коня? Как тогда пахать землю? И вообще, без коня никак нельзя в хозяйстве. Остается свинья. Но нет ни кусочка сала, ни мяса. По двору бегает несколько кур, да и то для того, чтобы собрать яйца на налог. Сами уже и забыли, каковы яйца на вкус. Пока еще есть зелень, куры пасутся, а чем их кормить зимой? Зерно пошло на налог. Осталось дома так мало, как никогда еще не было. Как ни крути, а не хватит даже на посев. А где брать хлеб? Огород убрали, наквасили капусты, огурцов, есть картошка, свекла, но как же без хлеба? И урожай собрали неплохой, стояла в поле рожь, как в строю! А какое было зерно! Не зерно, а янтарь! Сердце рвалось на части, когда сдавал его в колхоз. Недаром говорят: "Не тот хлеб, что в поле, а тот, что в кладовой". А в кладовой почти пусто. Чуяло сердце: наступают тяжелые времена…
– Видите? – Ольга вместо приветствия показала на кровать.
Там на животе лежал ее старший сын, двенадцатилетний Василько. Вся спина мальчика была исполосована кнутом. Длинные полосы ран кровоточили, и паренек тихонько стонал.
– Вот что с моим ребенком сделали! Совсем искалечили!
– Василек, солнышко. – Варя погладила чуб мальчика. – Опять за колоски побили?
– Ага, – всхлипнул он. – Не заметил объездчика, а он налетел, да так меня отхлестал!
– Подлюга! – возмутился Павел Серафимович. – Поднял руку на ребенка! Чтоб она у него отсохла! Не надо больше ходить, если еще раз поймает – забьет до смерти.
– Конечно! – вмешалась Ольга. – Не ходить? А есть что зимой будем? Нигде ничего нет! То, что дали на трудодни, вот-вот доедим, а что потом? Посевное зерно молоть на муку? Сейчас работаем за "галочку" в учетной тетради, ведь уже и грамма зерна на трудодни не дают.
– Может, потом выдадут? – спросил отец.
– Дадут! – хмыкнула Ольга. – Догонят и еще дадут! Все зерно вывозят в район, кладовые пустые уже сейчас. Только дураки и мои родственники ждут чего-то на трудодни.
– Но в колхозном хозяйстве должны оставаться какие-то запасы, – заметил Павел Серафимович.
– Должны-то должны, но все абсолютно вывозят. Раньше как было? Утром разолью всем попить молока, нарежу по краюхе хлеба, а потом так-сяк подъедим в колхозе. А теперь дудки! То хотя бы старших детей кормили в школе, а теперь нет. А еще же надо что-то и ужинать. К тому же Оксанка остается с кем-то, ее надо накормить. Не бросишь дома одного четырехлетнего ребенка? Когда хлеба было вдоволь, испечешь, бывало, то какой-то пирожок, то вареничек слепишь, то блинов поджаришь, а теперь вся надежда на огород. Если так и дальше пойдет, то картошку до Нового года съедим и положим зубы на полку, – жаловалась Ольга. – Хотела сама ночью пойти посрезать колосков, но что-то страшно. Думаю, если меня посадят, то дети пропадут. Поэтому и посылаю старших на поле собирать колоски. Если повезет, то приносят пару сумок. А этого как раз хватает на то, чтобы пару буханок испечь.
– И когда уже все это кончится? – покачал головой Павел Серафимович.
– У Михаила надо спросить, – подколола Ольга. – Он теперь сапоги руководству так лижет, аж причмокивает!
– Часто видишься с ним? – глухо спросил отец.
– Каждый день. Он же у нас бригадир! Хотя бы раз спросил, как мы живем.
– Что же, Василек, с тобой будем делать? – Павел Серафимович сменил больную для него тему разговора. – Как же тебе помочь?
– Может, я схожу за Улянидой? – предложила Варя. – Пусть какой-то мази даст, чтобы раны помазать.
– Сходи, Варя, – ответил отец, – попроси, пусть сюда придет, а сама иди уже домой.
– А вы, папа?
– Я дождусь знахарку и тоже пойду, – ответил отец.
– Сходи, пожалуйста, – попросила Ольга, – а то мы своего отца не дождемся и до ночи.
Варя задержалась возле калитки Уляниды – никак не могла снять с нее крючок. Хотела уже позвать женщину, но вдруг двери хаты открылись, оттуда выскочил мужчина и побежал куда-то огородами. Все произошло так быстро, что Варя не успела разглядеть мужчину, но его фигура ей показалась очень уж знакомой.
– Чего стоишь? – выглянула Улянида. – Заходи.
Варя одной рукой едва управилась с непослушным крючком, осторожно держа ребенка, зашла в хату, поздоровалась. Улянида молча указала на стул.
– У тебя в сенях столько трав! – заметила Варя.
– Да.
– И когда ты успеваешь их собирать?
– Утром. Днем. Иногда ночью на кладбище.
– О господи! – испуганно сказала Варя. – И не боишься?
– Бояться надо живых, а не мертвых.
– А что ты так светишься? – улыбнулась Варя. Лишь теперь она заметила веселые искорки в глазах женщины. – Ты никогда такой не была! Ну-ка сознавайся!
– Сгораю от любви, – ответила, как всегда, коротко.
– Ты влюблена?!
– Да.
– И кто же он?
– Любовь существует лишь для двоих, – загадочно произнесла Улянида, и Варя впервые заметила ее несмелую, но такую счастливую улыбку.
– Это понятно. Поэтому ты не признаешься, кто твой избранник?
– Третий может навредить.
– Всегда ты говоришь загадками, – обиженно сказала Варя. – Вы же когда-нибудь поженитесь?
– Нет!
– Почему?
– Любовь – не только радость. Любовь – это и боль, – отрезала, и снова молчок.
Хорошо зная Уляниду, Варя не стала допытываться дальше, попросила пойти полечить Василька. Женщина молча направилась в кладовую, а Варя пошла домой. Знала: от Уляниды уже не услышит ни слова.
Варя вышла в садик, села на скамью, опершись спиной на ствол яблони. Она покормила грудью малыша. Ребенок, чмокнув несколько раз губками, сладко заснул, чувствуя материнское тепло. Солнце лениво скатывалось вниз, сообщая об окончании еще одного дня. За деревьями, на взгорье, как на ладони, растянулся хутор Надгоровка. С десяток хат примостились среди деревьев в один ряд. Варе нравилось смотреть вечером на хутор. Когда надвигалась темнота и в окнах зажигали свет, хатки растворялись, будто куда-то исчезали, оставив после себя светящиеся оконца, которые становились похожими на рассыпанные бусинки. Сейчас еще не наступил вечер, потому хаты издалека смахивали на ласточкины гнезда, прилепленные на обрыве реки. Постепенно стихал сельский гомон. Только слышалось, как кто-то точит топор и у кого-то лает собака…
Глава 41
Возвращаясь домой от старшей дочки, Павел Серафимович пошел по узкому переулку. Он издалека узнал Михаила, который шагал навстречу. В другой раз сын свернул бы куда-нибудь, как делал это всегда, чтобы не встретиться с отцом, но сейчас ему некуда было деться. Павел Серафимович поравнялся с сыном, вежливо поздоровался.
– Добрый вечер, Михаил!
– Добрый! – буркнул тот в ответ, но дальше не прошел, остановился.
– Как ты?
– Хорошо. А вы? – спросил, не поднимая головы.
– Зашел бы, узнал.
– Нет времени.
– Говорят люди, на задних лапках ходишь перед руководством?
– Не ваше дело! – огрызнулся.
– Ну хорошо, это твое дело. А как там детишки?
– Тоже хорошо, – мрачно отозвался Михаил.
– Мы с матерью уже соскучились по ним. Мать сколько раз приходила, чтобы увидеть внуков, приносила гостинцы, так твоя жена не пустила ее на порог.
– Не надо нам от вас ничего! – отрубил Михаил.
Больно резанули эти слова по самому сердцу, но Павел Серафимович молча проглотил обиду.
– Они же наши внуки, родная кровь, – спокойно заметил отец. – Семья Черножуковых всегда было дружной.
– Прошли те времена.
– Так ты, как я понимаю, отрекся от своих родителей? – Отец поставил вопрос ребром.
– Зачем такие громкие слова? Отрекся, не отрекся. Я – комсомолец, строю новую светлую социалистическую жизнь, а такие, как вы, мешают, тянут назад.
– И чем же, Михаил, я тяну назад?
– Тем, что трясешься над своим богатством! Вцепился в землю руками и ногами и не видишь, что уже все впереди, а ты остался где-то позади.
– Кто впереди?
– Коммунисты, комсомольцы, колхозы в конце концов!
– В вашем колхозе, который впереди, земля сорняками поросла, скотина ревет голодная, лошади тощие, как клячи, детей кнутами порют, и нет у вас хозяина, нет!
– Все будет, но не сразу.
– Возможно, – согласился отец.
– Поймите, – сказал Михаил, глядя куда-то на огороды, – лучше уже сейчас вступить в колхоз и все добровольно отдать.
– Я и так все отдал, заплатив налоги.
– Неужели? – спросил Михаил с напускным удивлением. – Я же знаю, у вас всегда есть большие запасы.
– Были когда-то.
– Все равно у вас все отберут.
– Уже нечего брать, – сказал отец. – Так что передать матери? Ты проведаешь ее?
– Я не приду, – заметно смутившись, ответил Михаил.
– Плохие мы с матерью стали, – насмешливо произнес отец. – Брезгуешь нами, кулаками?
– Ты сам ответил на свой вопрос, – сказал Михаил. Поправив фуражку, он быстро ушел.
Будто кипятком обдали Павла Серафимовича, даже сердце похолодело от обиды. Потихоньку поплелся домой. Дойдя до усадьбы, свернул в сторону, пошел к озеру. Грузом лег на сердце разговор с сыном. Как о нем рассказать жене? Слышал не раз, как плачет по ночам в подушку. Оно и понятно: мать! Родила в муках, выкормила грудью, выпестовала, вырастила, а он теперь волком смотрит на нее. Осунулась она от волнений и печали, жалко ее. Даже представить невозможно, как ей больно за сына. И не рассказать о встрече с ним нельзя, а сказать – еще больше разбередить рану.
Павел Серафимович долго сидел на берегу озера. Остывали мысли. Уже висела луна в синем вечернем небе, залив светом все вокруг, а мужская фигура оставалась неподвижной. Даже лунный звездный вечер не мог избавить мужчину от тяжелых раздумий. Железная тоска все еще давила на сердце. Он взял камешек, швырнул в озеро. Раскрылся веер янтарных водяных блесток. Если бы так можно было тоску рассыпать по воде, чтобы она разошлась кругами, развеялась!
Бросив последний взгляд на блестящую поверхность, Павел Серафимович пошел домой. Какое-то внутреннее чутье ему подсказало, что приближается что-то серое, неизвестное, ужасное. Еще нельзя было четко разглядеть черты этого кошмара, но было ясно, что он потерял еще одного дорогого человека.
Глава 42
Варя понемногу отодвинулась от мужа, прислушалась. Василий крепко спал. Она тихонько поднялась с постели, пригнувшись подошла к детской кроватке. Маргаритка спала, положив ладошку под щечку. Маленький Сашко сопел рядом, забросив ручонки вверх. Хотелось поцеловать их теплые щечки, но дети могут проснуться, и тогда все пропало. Варя нащупала приготовленную с вечера одежду, быстро оделась. Осталось только незаметно выскользнуть из хаты. Еще одно мгновение волнения – и Варя во дворе. Она забрала лопату и мешок, которые заранее припрятала за хатой, вышла на улицу.
Село будто вымерло, но Варя знала, что это обманчиво. Под сенью темной ночи, когда тучи поглотили луну и звезды, многие не спят. Придется ожидать Ольгу на скамье. Варя обернулась мешком, привязала его к животу передником, чтобы не было заметно. Еще никуда не пошли, а уже страшно. Намеревалась прожить честно, даже была уверена, что не придется лгать родным, но жизнь такая непредсказуемая.
Недавно отец послал мать переночевать у Ольги, так как все ее дети простыли и заболели и нужно было дать сестре отдохнуть ночью. Мать пошла, чтобы побыть там ночь и остаться с детьми на день, пока Ольга будет на работе, а Варя что-то заподозрила. Ночью, как всегда, она не спала, отдавшись в плен неосуществимых мечтаний, когда услышала ржание Буяна. Она вышла из хаты, из-за угла дома увидела, что отец забрал коня и племенного быка ценной симментальской породы, повел со двора скот. На телегу он положил свой новый кожух, прикрыл его соломой. Варя догадалась, что отец поехал в город на базар. Вернулся он на следующий день после обеда. Варя заметила, что отец с телеги брал мешки с зерном и носил их в кладовую. Конечно же, кожуха уже не было, как и быка.
В тот же день он быстро сдал зерно на налоги. Вечером с напускной радостью сообщил родным, что заплатил налоги деньгами и зерном и у них еще осталась рожь по крайней мере на посев. Варя промолчала. Только она знала тайну. Того зерна, которое они вырастили и собрали, не хватило для уплаты налогов, поэтому отец принял решение пойти на обман, жалея родных. Неизвестно, как ему удалось так распродаться, потому что еще в августе объявили закон о спекуляции, по которому можно было получить от пяти до десяти лет заключения. В городе не удавалось ничего ни продать, ни купить, поскольку действовала карточная система. Наверное, отца оберегал ангел-хранитель, сжалившись над главой семейства, который так щадил свои родных.
Варя была уверена, что денег, вырученных от продажи бычка, не хватило бы на уплату налогов и покупку зерна. Вероятнее всего, отец опять поменял царские червонцы. Бедный, строгий и добрый папа! Видя, как волнуются его близкие, как переживают, что не смогут оплатить налоги и его арестуют, он пошел на такой шаг. Никто не заметил его святой неправды, кроме Вари, которая никогда об этом не скажет. Отец радовался как ребенок, когда мать довольно осмотрела кладовую, где золотилось зерно, когда улыбнулась его дочка, сказав, что теперь все будет хорошо…
– Ты уже здесь? – потихоньку спросила запыхавшаяся Ольга.
– Идем? – поднялась Варя, взяв лопату.
– А я еще и молоток прихватила, – сказала Ольга. – За пояс юбки спрятала.
– Зачем?
– А если нас поймают? Ты думаешь, я так просто сдамся?
– И что ты будешь делать молотком? – со страхом спросила Варя, едва успевая за сестрой.
– Сама догадайся!
Дальше пошли молча. Село будто вымерло, но женщины знали, что не только они не спят глухой ночью. Нужда гонит людей на колхозные поля собирать остатки урожая. Нужно быть осторожными, потому что даже на этих полях могут поймать и посадить за решетку за кражу государственного имущества. Уже действует треклятый закон, который в народе окрестили "законом о пяти колосках".
Женщины добрались до посадки, присели отдохнуть за кустами терна. Они до боли в глазах всматривались в пространство, но стояла такая темень, хоть глаз выколи. Они долго прислушивались к каждому шелесту, прежде чем направиться на поле. Молча перекрестились и, согнувшись, будто это делало их менее заметными, пошли вперед. Сразу же руки вместо стерни нащупали пашню. Сначала они даже не поняли, что это такое. Ольга прошептала Варе:
– Я не могла ошибиться. Здесь была посеяна пшеница.
– А ты уверена? – Варя продолжала водить рукой по земле.
– Они перепахали! – поняла Ольга. – Здесь еще столько осталось несобранных колосков, а эти твари их закопали!
Ольга схватила сестру за руку, потянула назад, под защиту кустов и деревьев.
– Что теперь делать? – спросила шепотом огорченная Варя.
– Пойдем дальше. Следующее поле было засажено сахарной свеклой. Думаю, что тебе она тоже не будет лишней, – ответила Ольга с оптимизмом.
– Конечно! Детям нужно сварить сахар.
– Так пойдем дальше по посадке, – скомандовала Ольга.
Натыкаясь на ветки деревьев, обдирая руки колючками терна, женщины достигли поля, где росла свекла.
– Ее недавно собрали, – пояснила Ольга, – поэтому еще не все остатки по ночам растащили. Думаю, что свекла лучше, чем картошка, – подытожила женщина, потому что они планировали собрать немного колосков и успеть раздобыть хоть по полмешка картошки.
Добравшись до поля, где до недавнего времени росла свекла, вслушались в тишину.
– Идем! – Ольга дернула сестру за рукав.
Они на ощупь находили небольшую свеклу, оставшуюся в земле. Ботвы на ней уже не было, поэтому приходилось ее выкапывать. У Вари от волнения сердце так гудело в груди, что испуганной женщине казалось, будто его удары слышно вокруг. Встав на колени, она впопыхах тыкала в землю лопатой, доставала свеклу и бросала в мешок. Накопала уже почти полмешка, когда ей послышались отдаленные человеческие голоса. Варя подползла к сестре, указала пальцем туда, где, наверное, были люди. Сестра прислушалась. Ольга приложила указательный палец к губам и кивнула сестре: "идем". Женщины перебросили мешки через плечи, быстро побежали в посадку. Сидели молча, вслушиваясь в приближающиеся звуки. Через какое-то время стало понятно, что на поле такие же, как они, люди.
– Они тоже выкапывают свеклу, – прошептала Варя. – Скорее всего, это из нашего села. Может, пойдем и мы?
– Ты что?! – Ольга покрутила пальцем у виска.
– Они тоже воруют.
– Ну и что? Завтра же утром на тебя донесут в сельсовет.
– Но они точно такие же, как и мы.
– Не будь ребенком, Варя, – шепотом сказала сестра. – Люди стали злые, каждый заботится лишь о себе. Пойдем лучше еще на одно поле. Здесь недалеко росла кукуруза. Если повезет, то соберем немного початков.
Варя согласилась. Неся на плечах тяжелый мешок, она думала о своих детях. Если донесет его домой, то будет немного сахара, даже не сахара, а сладкого варева. Скоро уже подойдет время подкармливать Сашка, и к каше надо добавлять сахар. Сколько же варева выйдет из той свеклы, что в мешке? Если даже два килограмма, то и это хорошо. А если найдет несколько початков кукурузы, то можно будет ее смолоть и сварить детям кашу на молоке. Она сделает все возможное и невозможное, только бы дети были сыты. Успокаивая саму себя, Варя мужественно тянула мешок, едва успевая за проворной и сильной сестрой. И правда, им посчастливилось найти с десяток небольших початков.
– За колосками уже не пойдем, – сказала Ольга, когда отошли на безопасное расстояние. – Нужно все это спрятать, чтобы мои дома не заметили. Вот жизнь пошла! Идешь воровать и всех боишься! Шарахаешься от охраны, боишься людей, с которыми живешь рядом всю жизнь, придешь домой – от своих прячешься.
– Пусть я прячусь, – сказала Варя, – потому что родители никогда бы меня не отпустили, а ты чего боишься своих?
– Мои – честные колхозники. В погребе почти пусто, по кладовой ветер гуляет, а им хоть бы что. Совсем не думают, как дальше жить, – рассуждала Ольга, идя по дороге к селу. – Как вспомню, сколько запасов всегда было у родителей! Хоть и горбатились с утра до ночи, зато знали, что голодными и голыми никогда не будут. А тут спрашиваю своих, как будем жить дальше, а они в ответ: "Как все, так и мы. Советское государство о нас позаботится". Ну что, не дураки?
– А если проснутся, а тебя дома нет?
– До утра будут спать как дети, – многозначительно улыбнулась Ольга.
– Откуда ты знаешь?
– Если говорю, то знаю. Я их вечером напоила маковым настоем, – объяснила сестра. – А ты что скажешь мужу, если заметит твое отсутствие?
– Надеюсь, он не проснется. Василий устает, потому что ходит помогать своим старикам, да и дома работы вдоволь. Обычно он спит крепко.
– Все. Сейчас войдем в село и молча разойдемся по своим улицам. Не иди вдоль дворов, а то всех собак разбудишь, – поучала Ольга. – И по дороге не иди. Перебегай от дерева к дереву, присматривайся и прислушивайся. Если кого-то увидишь, сразу бросай мешок и ступай себе. Если и найдут, скажешь: "Это не мой". Пусть тогда докажут, что это твое. Поняла?