- Я знаю, ты часто о нем думаешь. Мы прожили с ним три месяца, а потом его перевели в другую часть. Он написал мне несколько писем. Потом писем долго не было, а когда он перестал присылать деньги, я написала по последнему адресу, и мне ответили, что его демобилизовали. Ну что ж… У меня тоже есть гордость. Я не хотела ему навязываться. У меня было довольно забот - твой дед умирал, а ты… ты должен был появиться на свет. Так что я не стала его разыскивать. Но жилось мне одиноко.
- Ах, мама, не надо об этом, - сказал я, не зная, куда деваться.
- Бабушка Троттер напомнила мне про него, разбередила душу. Ты никогда не бросишь меня в беде, правда, Артур?
- Не бойся, не убегу.
- Одиноко мне жилось, - повторила она.
Мы вошли в дом.
У Гарри горел свет, пробиваясь через дверную щель. Он крикнул:
- Это ты, Пег?
- Да, я. Ты как?
- Ничего. Решил лечь пораньше. Спокойной ночи, милая.
- Спокойной ночи, Гарри. - Она стала подниматься по лестнице, и, помню, я недоумевал. Дойдя до половины, она повернулась и сказала: - Завтра годовщина нашей свадьбы, Артур.
Я не ответил, и она пошла дальше. Я был взволнован. Пошел на кухню, зажег свет, налил воды в электрический чайник. Но когда она спустилась, я уже совладал с собой.
- Ты, мама, решай сама.
- Я подумала, может, тебе это будет интересно, - сказала она, протягивая мне газету. Там было объявление о свадьбе. Наверно, она решила, что я считаю себя незаконнорожденным. Но у меня и мысли об этом не было. Такое ведь не скроешь. Я прожил здесь всю жизнь, все нас знают, а в таких случаях всегда найдется верный друг, который не умеет держать язык за зубами. Возвращая ей газету, я сказал:
- Мне это ни к чему, мама, но все равно спасибо… Ты слышала, что я сказал?
- Не знаю, как быть. Нужен развод, поднимется шум. Его, беднягу, потянут в суд…
- Мне кажется, ты все еще к нему неравнодушна, мама.
- Я даже лица его не могу вспомнить, когда не вижу тебя.
- Я ни за что не стану вмешиваться в твои дела. Но должна же у тебя быть личная жизнь, мама. Ему ты ничем не обязана. А мне все равно, можешь послать его куда подальше… и выйти за Жильца.
- Правда? А я всегда думала, что ты против Гарри.
- Гарри не сбежал бы от тебя.
- Нет, конечно. Но, знаешь, Артур, я всегда надеялась, что он войдет вот в эту дверь.
- И напрасно.
Но я и сам хотел, чтоб он вошел. Просто хотел увидеть его лицо, запомнить и сохранить на всю жизнь. А так во мне словно чего-то не хватало. Я понимал, что, если он придет, добром это не кончится - вероятно, я его ударю за все, что он причинил матери. Конечно, он может оказаться симпатичным подонком и понравиться мне. Или же я возненавижу его с первого взгляда. Но как бы то ни было, я хотел его увидеть. Вот я о чем думал, а моя старуха думала о своем, о том, какой шум поднимется, если она потребует развода. Ясно было, что она до смерти этого боится и, наверно, всегда боялась. Таковы уж простые люди: мы скорее будем всю жизнь таскать свои цепи, чем пойдем в суд.
И еще одно я понял, когда лег и долго ворочался с боку на бок. Мы его теперь, можно сказать, похоронили, но я все еще надеялся, что он придет.
VII
1
Утром, когда я проснулся, во рту у меня было как в помойке после молочных коктейлей и всего прочего, да еще ночью, когда мне не спалось, я поджарил себе яичницу с ветчиной. Измученный, я встал с левой ноги и весь день был не в себе. Братцы, видели б вы, как я сонный крутил педали, всползая на холм, а потом на участке все искал, куда бы приткнуться. Я был до того измучен, что клевал носом между двумя лопатами песку.
Спроггет заметил, что я от работы отлыниваю, и принялся усердствовать. Главным его занятием было выписывать в сарае путевые листы водителям грузовиков и всякие другие бумаги, но тут его потянуло на воздух. Как только я начинал дремать, он меня будил. Покрикивал издали. В конце концов я огрызнулся. Тогда он подошел.
- Что ты сказал?
- То, что вы слышали.
- Спать надо дома.
- Конечно, если б мне деньги доставались так же легко, как вам!
- Ну ладно, подмети-ка в сарае, там вонь стоит от спитого чая и корок.
- Уж вы-то корок не глодаете.
- Поменьше дерзостей да побольше дела.
- А как же Джордж?
- Справится один. Если тебя это беспокоит, пошевеливайся да поскорей возвращайся назад.
Я стал подметать, но через минуту он снова на меня напустился:
- Разве я велел тебе подметать?
- Вы что, шутите?
- Нужно сперва вынести стол и все остальное, я хочу, чтобы здесь никакой дряни не оставалось.
- Вы-то здесь не останетесь, так в чем же дело?
- Берись за работу! - заорал он. - Пошевеливайся! Работать надо!
- Я бы лучше управился без шута горохового, - сказал я. Не хватило у меня ума сообразить, что он нарочно меня подначивает.
- Делай, что тебе велят, - сказал он. - За таким дураком, как ты, только успевай присматривать.
Я вошел в сарай, взял тяжелый молоток и швырнул его назад, не оборачиваясь. Молоток угодил Спроггету в колено. Он взвыл.
Успокоившись, он сказал решительно, хоть и попятился на всякий случай, потому что я все еще был на взводе:
- Ты мне осточертел. Вот погоди, придет твой дядя Джордж, я с ним поговорю.
- Ну и говорите, - сказал я. - Да скажите заодно, чтоб нанял уборщика.
Когда прибыл паша, я уже опять был у дробилки. Посовещавшись со Спроггетом, он крикнул:
- Артур!
Я крикнул в ответ:
- Чего надо?
- Иди сюда, когда тебя зовут.
Я подошел. Спроггет подпирал дверь, а дядя Джордж сидел за столом, словно президент Соединенных Штатов в момент, когда гигантский метеорит только что стер с лица земли Нью-Йорк и вот-вот докатится до Белого дома.
- Что у тебя вышло с мистером Спроггетом?
- Пускай ко мне больше не пристает, и я его так и быть прощу.
- Вот видишь! - сказал Спроггет.
- Почему ты не уважаешь старшего?
- Я ж вам говорю: он ко мне пристает.
- Его обязанность следить за ходом работ. Ты меня огорчаешь, Артур. Я столько сделал, чтобы устроить тебя сюда, и вот благодарность - ты дерзить начал. Если это повторится, придется доложить хозяину.
- Но, дядя Джордж, я же работаю на совесть.
- А вот он на этот счет другого мнения, верно, Сэм?
- Бездельник, каких свет не видал: еще удивительно, как он себе шею не свернул, - спит на ходу.
- А вы брехун, каких свет не видал.
- Еще одна дерзость, и ты вылетишь отсюда.
- Ну вот что, замолчите оба, - сказал дядя Джордж, и я вдруг понял, почему он выслужился до начальника. Мы замолчали и сами радовались этому. - Когда меня нет, здесь распоряжается Сэм. Он старший закоперщик и достаточно опытен, чтоб знать, кого и когда приструнить. Это его долг, и я его поддерживаю.
- Если он меня за дело приструнит, я слова не скажу.
- Молоко на губах не обсохло, а уже в начальники лезет, - сказал Спроггет.
- Я тоже могу выписать путевой лист, - сказал я. - Так или эдак.
- Это еще что? - сказал дядя Джордж.
- Я говорю - так или эдак.
- Прекрати эти глупости и ступай работать, не то живо отсюда вылетишь!
Ну, я ушел - почувствовал, что нечего и разговаривать, все равно выстрел уже сделан. И сделан, заметьте, вслепую. Старик Джордж рассказывал мне как-то про левые заработки - фирма нанимает грузовики, и начальник участка договаривается о цене с подрядчиком. Скажем, сходятся на пятнадцати шиллингах в час, на шиллинг больше, чем сначала запросили; начальнику от этого чистая прибыль. Скажем, работает больше десятка грузовиков по восемь часов в день, шиллинги плывут к нему сами собой, и остается только найти укромное местечко для расчета. И хотя старик Джордж про наших ни слова не сказал, я смекнул, что помощник нужен дяде Джорджу только для того, чтобы проверять водителей, когда его самого здесь нет.
Говорю вам, это был выстрел вслепую, но я надеялся, что попаду в цель и выгадаю на этом. Да только вышло, что я промахнулся и ничего не выгадал. Именно потому, что это была правда. Стоило мне заикнуться про путевые листы, и песенка моя была спета. Я не умею читать мысли, но они сразу оборвали разговор и явно забеспокоились.
Может, не надо было мне этого говорить. Во всяком случае, уже через пять минут я понял свою ошибку. И не только в том была причина, что, занимаясь темными делишками, Спроггет водил знакомство с отпетыми бандитами, а еще и в том, что нельзя наступать на руку, которая тянется к наличным денежкам. Я-то знал, что не пойду доносить на них, но ведь они этого не знали и должны были любой ценой от меня избавиться.
Две вещи сулили мне неприятности.
Началось с того, что один работяга, который раньше никогда со мной не разговаривал, отвел меня в сторонку и даже угостил сигаретой, чтоб я стал откровеннее. Его звали Джордж Стефенсон, но будь это настоящий Стефенсон, не видать бы нам паровоза, как своих ушей. Обычно он слишком уставал и не любил разговоров. А теперь вдруг полез ко мне со своим сочувствием.
- Я видел, как ты отбрил старого Сэма - его давно пора гнать в шею.
- Вот и гони, а я погляжу.
- Он - хитрый черт. А что сказал начальник?
- Что Сэм прав, а я виноват.
- Послушай, - сказал он, - их потому водой не разольешь, что они слишком много знают друг о друге.
- Что же именно?
- Сообрази сам. - И он подмигнул.
- А теперь ты меня послушай, - сказал я. - Терпеть не могу Спроггета, тем более что из-за него у меня неприятности. Но говорю тебе: мой дядя Джордж не такой человек, он незаконными делами не занимается.
- А кто говорит про незаконные дела? - сказал он, испугавшись. - Больно уж ты прыткий. Я сказал только, что они поступили с тобой не по справедливости.
- Спасибо, - сказал я. - Но не смей говорить гадости про моего дядю Джорджа, этого я тебе не спущу.
- Да ты меня не так понял, - сказал он. - Это добрейший и честнейший человек. Знает свое дело и понимает людей, вот только Спроггет ему всю музыку портит.
- Пожалуй, тут ты кое в чем прав, - сказал я. - У Сэма есть один недостаток - левая половина мозгов у него не действует…
- Выходит, он полоумный?
- Ну нет, это преувеличение, - сказал я. - Потому что правой половины у него и не бывало.
Мы были изящны, как пара битюгов, возивших пивной фургон, но хотя он лез вон из кожи, я его, кажется, все-таки переплюнул. Мне хотелось его понять. По-моему, он был в курсе дела и в награду получил пинту пива. Он удовлетворился этим, потому что был слишком глуп, чтобы извлекать доходы посущественней, но в душе все же досадовал, что его обошли. Я это понял, когда он засмеялся затасканной шутке насчет мозгов. Очень уж искренний был смех.
Он, конечно, передал дяде Джорджу наш разговор, и я получил передышку. Но ненадолго. В этом я убедился на следующей неделе, когда на участке появился новенький. Он был совсем не нужен, и взяли его только для важных поручений, таких, которые нельзя было доверить мне.
2
Драться я готов, если уж нет другого выхода, но скандалов не переношу. Я слишком близко принимаю ругань к сердцу и потом, вспоминая об этом, мучаюсь сомнениями, - а вдруг я был не прав. Когда я обдумываю какой-нибудь шаг, в девяти случаях из десяти меня тревожит то, о чем другой и думать не станет. Я делаюсь рассеянным, теряю аппетит. Значит, не такой уж я отпетый, как может показаться.
С тягостным чувством, которое не рассеяли даже обновки - голубая рубашка и тонкий галстук в красную и черною полоску с серебристым отливом, - я пришел в "Риджент". У входа меня встретил Малыш-Коротыш и сказал, что несколько наших пошли в бильярдную. А Носарь еще не приходил. Несмотря на это, я был рад Малышу - когда я его вижу, у меня веселей становится на душе. Но в тот вечер он сам приуныл: мясник, у которого он работал, закрыл лавку - вам это может показаться странным, но дело в том, что деньги на виски он брал из кассы и умудрился вылететь в трубу.
- Ума не приложу, где теперь работу найти, - сказал Малыш-Коротыш. - На верфях увольнения. Доки закрылись. Ну и дела - не нужны даже матросы на паром.
- Иди на стройку речного тоннеля.
- Я темноты боюсь.
- Тогда в торговый флот.
- Да ведь он весь потонул - не слышал ты, что ли?
- Ну, на худой конец всегда остается пособие по безработице.
- У меня не все взносы в профсоюз уплачены.
- Ну ладно, мы должны помогать друг другу, - сказал я. - Пойдем потолкуем с сержантом.
И мы пошли. Сержант подметал свою сторожку, возле которой он продает билеты, пишет мелом на доске время открытия своего заведения, торгует сигаретами и сладостями, а заодно болтает с посетителями, которые ждут, пока освободятся места. Сержант невысок и совсем не похож на военного, но одна нога у него деревянная и рассказывать он умеет - заслушаешься. По этой части он большой спец.
- Ну, герои, чего носы повесили? - спросил он.
- Сейчас скажу, дайте сперва десяток сигарет, - ответил я. Вскрыв пачку, я щелчком выбросил три сигареты.
- Ну, в чем же дело?
- Малыш-Коротыш без работы остался. Не знает, куда податься.
- Он сопляк. Когда я был в его возрасте, люди дожидались очереди копать могилы, и я тысячу раз видел, как дрались охотники вывозить навоз на ферме. Видел, как очередь дважды опоясывала биржу труда.
- Бросьте заливать, - сказали мы.
- Почитайте исторические книги, сами узнаете. Я учился в школе и лишних два года мог работу не искать. Вы спросите, как родители меня содержали, - а вот как: мой старик устроился при похоронном бюро.
- Что ж он там делал?
- Утешал родственников, узнавал сумму страховки, снимал мерку с покойника.
- А вы не могли с ним вместе работать?
- Вряд ли. Мне не раз приходилось бросать уроки и идти с ним, когда случалась срочная работа, а там вся работа была срочная. Я привык к делу, но не к клиентам, - люблю поговорить с теми, кого обслуживаю. Смех и грех, а в конце концов я все-таки попал в похоронное бюро.
В армию я пошел совсем мальчишкой. Служил в Индии, потом попал в Египет, проторчал там, покуда не началась война, а закончил в Италии, и, скажу я вам, туго мне там пришлось - жарища, пылища.
За три или четыре года я перевидал больше трупов, чем мой старик за пятьдесят лет в своем бюро.
- Но потом вы все-таки нашли работу?
- На это понадобилось целых двадцать лет, да и то работу нашел, а ногу потерял.
- Выходит, это первая ваша работа в жизни, если не считать армии? - спросил Малыш-Коротыш.
- Так точно. Школу я кончил в шестнадцать лет, потом полгода места искал. В последний раз пытался заполучить место клерка в Комитете общественной помощи. Мой дядя был членом комитета, и еще за меня старик Келли словечко замолвил. Другой мой дядя был каноник, но он мне рекомендации не дал, сказал - не хочу своего племянника ввергнуть в пучину греха. Я со всеми в комитете договорился, и мне обещали, что место за мной.
- Ну и что же?
- У кого-то другого оказались знакомые в парламенте.
- Зато в армии небось жизнь была - умирать не надо! - сказал Малыш-Коротыш.
- Иногда солоно приходилось, а иногда и перепадало кое-что. И тогда уж, будьте покойны, старый Джек Минто не зевал.
- Это вы про девушек?
- Всех их не счесть, если б даже мне начать считать прямо сейчас и продолжать до конца своих дней.
- И вы со всеми крутили любовь?
- Если успевал.
- А как вы это делали, сержант? Как вам удавалось? - спросил Малыш-Коротыш.
- Ты еще слишком молод, тебе рано знать.
- Ну, расскажите!
- Ладно уж… Так и быть… В общем это было не так уж трудно. Во время войны этих иностранных девушек прямо лихорадка трясла…
- Ну, дальше, сержант!
- Взять хоть итальянок. Они голодали. Так голодали, что поневоле становились уступчивыми. Я видел, как в городках на По пользовались успехом такие хари, на которые в Гонконге, Карачи или Каире ни одна приличная девушка и не взглянула бы. Но лучше всего было в Риме.
- А что было в Риме, сержант?
- Там я себя чувствовал как дома, - сказал он и задумался.
- Расскажите же.
- Ее звали Лючия. - Сержант жестом показал, какая она была, и тихонько присвистнул. - Кожа белая, как слоновая кость, а волосы - черней воронова крыла.
Тут уже мы присвистнули.
- Только вы не думайте, мне с ней нелегко пришлось. Но это было просто чудо. Она жила одна, стряпала мне еду, вино покупала, все делала, но…
- Что - но? - Малыш навалился на прилавок.
- Только напьемся кофе, она будто броней оденется… Коснешься ее, а она как каменная. Кроме шуток, с этой девушкой я хлебнул горя, потому что был в нее влюблен без памяти… А вот и Носарь.
- Дайте маленькую пачку, - сказал Носарь.
- Привет, Носарь. Послушай-ка, что сержант рассказывает, - сказал я.
- Про то, как он покорил Рим, - сказал Малыш-Коротыш.
- Послушаем в другой раз, а теперь пошли.
- Обожди минутку, Носарь.
- Заткнись, дело срочное.
Такой уж он был, старик Носарь. Для него дело всегда было прежде всего. Малыш отправился в кафе собирать ребят, а Носарь пошел к двери, бросив мне на ходу:
- Идем, Артур.
Чтобы показать свою независимость, я задержался.
- И у вас вышло, сержант?
Он подмигнул.
- В другой раз расскажу. Со всеми подробностями.
- Но вышло?
Он кивнул.
- А как?
Он ответил мне глубокомысленным взглядом, и сказал только одно слово:
- Ноги.
3
Носарь ждал меня внизу.
- Пожар, что ли? - спросил я.
- Вроде того.
И замолчал. Когда все собрались, он кивнул, и мы выступили в неизвестном направлении, имея секретный приказ в запечатанном пакете. Как вспомню это, всегда восхищаюсь Носарем. Всякий другой проболтался бы сразу. Но он хотел, чтоб мы все увидели своими глазами, и вы скоро узнаете почему. А сейчас скажу только, что у него были задатки генерала, и он мог бы им стать в прежние времена, когда образования для этого не требовалось.
Ребята Келли хорошо поработали. Они все разнесли вдребезги. Разломали граммофон, перебили пластинки. Раскололи ящики и изрубили стул. Сорвали дверь с петель и превратили столы в щепки. Лихо позабавились, ничего не скажешь.
- Один из ребят Мика рассказал про это своему двоюродному брату, а тот - приятелю, который работает вместе со мной, - сказал Носарь. - Но не в том дело. Хотите рассчитаться с ними?
Возражений не последовало.
- Ладно, тогда давайте здесь приберем.
- Зачем? - спросил один, самый нетерпеливый. - Ведь ничего не осталось.
- Это наш штаб, надо его привести в порядок.
- Чтоб они его по новой разгромили? - сказал Балда.
- Они сюда больше не сунутся, мы отобьем у них охоту.
- За чем же дело стало? - сказал Малыш-Коротыш.
- Не бойся… Мы доберемся до них, когда надо будет. Готов поспорить, что они нас сейчас ждут. Ну и пускай ждут.
- Мы можем им хоть сейчас ума вложить, - сказал Балда.