- Конечно. Но будем действовать наверняка.
В прошлый раз Мик был с ножом, помните? А теперь мы вооружимся железяками…
- С ножом я не пойду, - сказал я.
- Никто не пойдет. Но чем плоха ножка от стула? Или велосипедная цепь? Или что под руку попадется?
- Все равно я против.
- Почему?
- Не нравится мне это.
- Никто тебя силком не тянет. Не хочешь - не ходи, мне плевать.
Он посмотрел на меня.
- Ну ладно, приду. - У меня не хватило решительности отказаться. - А куда?
- В "Альбион". Танцы в "Риджент" кончатся, так что все они наверняка будут там. Войдем, когда начнется сеанс. Мы с Малышом сядем в заднем ряду, а вы все дожидайтесь в боковом проходе у запасного выхода с левой стороны. И глядите в оба. Во время перерыва мы сделаем вид, будто идем купить мороженого. Тут уж они нас непременно увидят…
- Изобьют они вас до смерти, - сказал Балда.
- Не успеют. Мы, как только заметим их, побежим к выходу по левому проходу, будто испугались.
- Но они, как увидят нас всех, сразу назад повернут.
- Не увидят, потому что увидеть будет нельзя: мы погасим свет. Я и Малыш-Коротыш рванем по проходу, а они за нами, и тут вы всем скопом на них навалитесь.
- Что-то больно уж мудрено, - сказал Балда.
- Для тебя - может быть, но ты поглядывай на Артура, и все будет в порядке.
- Артур, вот еще умник выискался.
- Артур - молодец, правда, Артур?
- Честно драться я готов, - сказал я. - Но не хочу я тащить эти железяки - еще убьем кого-нибудь…
- Вот дурак, - сказал Балда.
- Нет, он умный, - возразил Носарь. - У него в одном мизинце ума больше, чем в твоей пустой башке… Ладно, Артур, обойдемся кулаками и будем молиться, чтоб Мик пришел без ножа. - Он пристально посмотрел на меня. - Значит, ты идешь?
- Конечно, иду, - сказал я.
- Ну ладно, заметано.
Мы прибрали свой штаб, потом скинулись по полдоллара, все, кроме Малыша-Коротыша, которого освободили как безработного, и поручили Балде доставить партию рыбы с жареной картошкой. Тем временем мы развели огонь в горне. Сидя у огня, мы ели рыбу с картошкой и запивали пивом. Слово за слово, ребята, как всегда, стали наперебой рассказывать анекдоты. Но я молчал. У меня душа не лежала к этой драке в "Альбионе". Я словно чувствовал, что как бы дело ни обернулось, добром оно не кончится; мы ли их вздуем, или они нас - все равно. У меня перед глазами все стоял этот нож. А тут еще моя старуха с Гарри и с моим пропавшим отцом и неприятности на работе - мне все мерещился Сэм, его острая, как у хорька, морда выросла раз в шесть или семь против нормального, и он гнался за мной, пока я не начал задыхаться. Жирная рыба с картошкой были не для моего живота, и я слишком много хватил пива. От этого меня мутило, и я отошел в угол. Носарь пошел за мной.
- Ты что, трухаешь, Артур? - спросил он.
Я слишком плохо себя чувствовал, чтобы возражать ему, и только покачал головой.
- Если мы хотим победить, надо действовать решительно, - сказал он. - Другого выхода нет.
- Я не против - только без этих железяк.
- Их не будет, - сказал он. Потом, помолчав немного, спросил: - Может, ты влюбился, Артур?
- С чего ты взял?
- Очень уж ты стал молчаливый - вот и сейчас все сидел у огня и думал.
- Не родилась еще та девчонка, - сказал я. А сам вспомнил про Стеллу, но потом решил, что она не в счет. "Легко встретились, легко и расстанемся", - подумалось мне.
- Ты не зарекайся, гляди, как со мной вышло.
- Знаю, от этого одни неприятности. Вот моя старуха собралась замуж выходить за Жильца. Так она ни о чем другом думать не может, кроме этого; ее одно интересует - как бы моего старика разыскать.
Бесполезно делиться своими неприятностями. Носарь только делал вид, будто слушает, да кивал.
- Вот встретишь девушку вроде Терезы, тогда по-другому заговоришь, - сказал он. - Я такой еще не видал.
- А тут еще один мошенник на нашем участке, Спроггет, меня без ножа режет. Он столько на мне верхом ездил, что у меня теперь мозоли на шее, а у него на заднице.
- Ага, - сказал он. - Ты набей ему морду, а работу другую найдешь. Но послушай, я тебе хочу сказать про Терезу - эх, и девчонка, пальчики оближешь!.. Знаешь, Артур, она надеется меня окрутить.
- Может быть, - сказал я. - Но это не остановит ее старшего брата, если в ход пойдут железяки. А захочешь на ней жениться, ничего не выйдет - у нее вера другая, и родичи будут против.
- Жениться! - сказал он. - Да у меня этого и в мыслях нет! Я просто хочу позабавиться, старик.
- Похоже, что тебя ждет только одна забава - хорошая трепка.
- Слушай, да ты меня не понял - я ее не трону.
- Все равно. Если только Мик узнает…
- Не узнает. Слушай, Артур, у нас есть где встречаться, там, на берегу реки, стоит старый автомобиль. В нем мы и сидим. Классное местечко.
- И что вы там делаете?
- Провалиться мне на месте - только разговариваем, иногда поцелуемся, а больше ни-ни. Я и не думал, что способен столько говорить - никак не могу с ней наговориться.
- Вот и Жилец никак не наговорится с моей старухой… Что мне с ними делать, Носарь?
- Набей ему морду да вышвырни вон из дому. И какого хрена этим старикам надо в их-то возрасте?
- Им хуже, чем тебе.
- Твоя старуха не дура; выгони его, и она в два счета про него забудет, вот увидишь.
- Она в него влюблена, - сказал я и не стал ему объяснять, что, кроме всего прочего, у меня кишка тонка вышвырнуть Жильца вон. Чтобы переменить разговор, я спросил: - А как Краб?
- Ну, скажу тебе, он всерьез втюрился в дочку старьевщика. Совсем голову потерял, готов даже жениться.
- Брось, ведь она его старше, наверно, лет на десять.
- Больше - она почти вдвое старше.
- А ты почем знаешь?
- Мы с ним спим на одной кровати. Я всегда знаю, когда он был у нее, но до прошлой недели он все отмалчивался. А потом раз пришел поздно и разбудил меня. Заснуть я уже не мог, потому что он все ворочался. И вдруг как начал меня трясти. Сказал, что надо поговорить. Думал удивить меня! Раньше он все шутил про какие-то деньги на конфеты. А теперь он не хочет этих денег, но она его заставляет брать.
- Вот психованная! - сказал я.
- И он тоже, - сказал Носарь. - Да, брат, он совсем дошел из-за этой бабы, а ей хоть бы что. Я говорю ему - твое счастье, что она тебя гонит. И знаешь, что он сказал? Побыл бы ты, говорит, в Моей шкуре! Ну, я ему говорю - у меня у самого есть девушка, но пусть попробует меня оседлать! - Носарь помолчал. - И знаешь, что он сказал? Сказал: значит, это ре настоящее.
- Убить ее мало.
- Допрыгается она, - сказал Носарь.
Мы поглядели друг на друга, и над нами словно сверкнула холодная молния. Мы оба были рады вернуться к огню.
4
У старика Джорджа было любимое выражение: "Чему быть, того не миновать".
- От судьбы не уйдешь, - говорил он мне. - Все решено заранее. Остается только кусать губы и терпеть.
По-моему, это бред. Если потом концы с концами вроде бы сходятся, это еще не доказательство. Но тут все одно к одному подобралось, как шарики в подшипнике. И я даже видел, как он крутится, словно в цветном фильме. Не будь драки в "Альбионе", у меня не было бы крови на рукаве, а не будь этого, я на другой день не повис бы на волоске. А на этом волоске многое держалось.
Не воображайте бог весть чего насчет крови. Но тогда все это только что случилось, и я не находил себе места. Кровь обозначила черту, которую я не в силах был переступить. Это могло бы стать для меня концом. Но вышло иначе - это стало началом.
Моя старуха сразу почуяла неладное.
- С чего это ты старые джинсы надел? - спросила она.
- Не хочу новые трепать.
- Обычно по субботам ты красоту наводишь.
- Сегодня мы никуда не пойдем, только в кино. А в темноте все равно не видать. Ясно?
- Все равно надо быть прилично одетым.
- Ну уж одно из двух: в прошлый раз ты ругала брюки из твила и пестрые рубашки.
- Ты надел это старье, потому что идешь пьянствовать и шататься по улицам.
- Ах, оставь, мама.
- Нет, не оставлю, я решила тебя не пустить.
- Ты или еще кто-то?
Это было уж слишком. Она вышла из комнаты, и не трудно было понять, что она задумала.
- Слушай, мама, кончай шуметь, - сказал я, когда она вернулась. - Я весь день гонял на велосипеде и устал, как собака. Неохота переодеваться, вот и все.
- Вот что, сынок, - сказала она, - у тебя, конечно, непроницаемое лицо, и я не стану утверждать, будто читаю его, как книгу. Тебя ничем не проймешь. Но я знаю твои штучки. Ты ничего не делаешь зря.
- Честное слово, мама, мне просто лень переодеваться.
- Знаю я, вы с этим Кэрроном и другими опять что-то затеяли.
- Говорю тебе, мама, мы идем в кино, а потом, может быть, зайдем поесть рыбы с жареной картошкой.
- И только?
Я сделал над собой усилие и поглядел ей прямо в глаза. Это было нелегко, но я заставил себя, иначе я подвел бы ребят.
- И только, мама.
Она села в старую качалку, перебирая связку ключей.
- Это правда? - Я кивнул. - Отвечай, когда тебя спрашивают.
- Правда, ничего больше.
Не глядя на меня, она бросила ключи на пол.
- Вот, - сказала она. - Ты уже большой, от тебя колотушками ничего не добьешься. Возьми ключи.
- Говорю тебе, мама…
- Я уверена, что ты врешь.
Я поднял ключи. Мне хотелось сказать ей все. Хотелось объяснить, что у меня душа не лежит к этому, но я вынужден идти. Может, это звучит жалко, но вдумайтесь на минуту. Какая разница между старым Джорджем на высоте 60 или моим стариком, ожидающим корабля в Дюнкерке, и маленьким Артуром, уходящим на драку в "Альбион"? Никакой. Я был вынужден идти, и, может быть, мне этого еще меньше хотелось, чем им. Но я шел вместе со своими друзьями.
Я вынужден был идти. В этом смысле старик Джордж прав: чему быть, того не миновать. Когда все время вместе с ребятишками, приходится иногда и драться вместе с ними. Или быть одному. Платишь свою долю, вот и все.
5
В эту субботу несчастья начались с утра. Работая у дробилки, я все время думал о предстоящей драке, и вышла неприятность. Не поглядев на указатель, я опорожнил бункер, и когда старик Джордж сказал: "Ты что-то торопишься, Артур", - я ему нагрубил.
- Кто работает, вы или я? - пробормотал я и направил ковш к смесителю. Спроггет был тут как тут и все видел.
- Какой дьявол это сюда вывалил? - спросил он, растирая смесь между пальцами. - Сделано не по инструкции.
- Зато по книжке, - буркнул я.
Спроггет крикнул малому, работавшему на скрепере:
- Убери это! Ни к черту не годится. - И, повернувшись ко мне, добавил: - Как и тот, кто это сделал.
Старик Джордж подошел к машине, чтобы заложить следующую дозу. История вышла неприятная, потому что все спешили, а тут задержка на целых полчаса. И еще неприятнее было видеть, как Спроггет и дядя Джордж рассматривали брак, а потом дядя Джордж повернулся ко мне и покачал головой. И вдобавок я понимал, что на этот раз никто ко мне не придирается - я сам был кругом виноват, и по моей вине могли пострадать двадцать человек.
Люди работали как черти, но кончили с опозданием почти на час, и это отнюдь не улучшило настроения, потому что заработали они всего по нескольку шиллингов и были все в мыле, хотя поспеть на матч еще могли. Первый матч сезона - его хорошо смотреть после легкой субботней смены. Я испортил им удовольствие. Спроггет, конечно, постарался, чтобы они знали об этом, но и без того все были мрачнее тучи. Даже бедняге Джорджу досталось.
Когда мы собирали инструмент, Спроггет подошел к нам.
- Вот что, Джордж с завтрашнего дня ты сам делай всю сложную работу, - сказал он. - А мальчишка пускай дрыхнет: во сне он ничего не напортит.
В общем я начисто осрамился - такую резолюцию выдвинул Спроггет, поддержали мои товарищи и единогласно принял я сам. День был душный, облачный. До самого вечера я носился на велосипеде, пригнувшись к самому рулю и поднимая ветер. Но это меня не успокоило. Я словно ехал внутри большой медной печи по нарисованной дороге, и мне почему-то казалось, что если я выеду за фабрики на береговое шоссе, то там будет пустота, как на краю света. Я сел на скалу и стал слушать, как шумят на пляже. Там было, может, две тысячи детей, и все плакали, так что я сам чуть не разревелся. Назад я ехал ровно двадцать две минуты. У меня оставалось еще четыре часа.
- Садись за столик, - сказал сержант. - Весь город как вымер, за целый день ни души.
- Жарища, - сказал я.
- Быть грозе.
- Лишь бы прохладней стало, - сказал я. - Не выпить ли нам пивка, сержант?
Мы выпили по бутылке прямо из горлышка. Пиво было теплое, и я с таким же успехом мог бросить деньги в канаву.
- Мне все обрыдло, сержант.
- Сколько лет не слышал этого слова, - сказал он, - а в мое время, если человеку все обрыдло, никто и внимания не обращал, это в порядке вещей считалось.
- Вот и со мной так.
- Как же так! - сказал он. - У тебя ведь вся жизнь впереди.
- Вот все говорят о жизни, сержант. А что это за штука? - спросил я. - Что она дает? - И я поглядел на его деревянную ногу, лежавшую на табуретке.
- Мне-то могло быть и хуже. Многим хуже пришлось, - сказал он. - Раненые валялись на земле, кричали, звали на помощь, а мы не могли к ним пробраться. Мне повезло - уцелел. А потом - автомобильная катастрофа в Риме, и очнулся я уже без ноги.
- Вы на днях как раз про Рим хотели рассказать, про девушку.
- Ах, да, - сказал он. - Про девушку.
- И что-то сказали про ноги.
- Про ноги! Смешно, ей-богу, но в то время было не до смеху. Я тебе расскажу. Она чуть с ума меня не свела.
- Кто, девушка?
- Нечего удивляться. Много ли ты знаешь о девушках? Только и умеешь проводить после танцев сопливую девчонку, держать ее за руку, обжиматься на улице. Нет, ей-богу, ничего ты не знаешь.
- Простите, сержант, - сказал я. - Конечно, опыт у меня небольшой.
Иногда я ловко умею врать.
- Где уж тебе… - сказал он со смехом.
- Так что же про ноги?
- Ты еще молод, не следовало бы тебе рассказывать. - Но он уже ударился в воспоминания. - Солдата тоже нужно понять. Много лет не был дома, все время в походе, вокруг одни только продажные женщины.
- Проститутки?
- Аферистки. А это все равно, как вот теплое пиво - его с таким же успехом можно в канаву вылить… И это самое худшее. Те женщины, о которых мечтаешь, не про тебя, ясно? Иначе ты сам не захотел бы их.
- Понимаю, - сказал я.
- Ну нет, это ты врешь. Две вещи тебе не понять: боль от ран и тоску по женщине. Это невозможно себе представить. Взять хоть Лючию - я на нее истратил миллион лир, а то и все два, хоть она никогда ничего не просила и предупредила меня, что я это напрасно делаю. Добрался до родника, а напиться не могу, воды нет… Под конец я совсем сдурел, ходил, как лунатик. Говорил ей: "Сними туфли, Лючия мио". Она бросала на меня этакий взгляд, и хоть я мало чего мог сказать по-итальянски, зато выкатывал глаза, а когда она снимала туфли, хлопал в ладоши. У нее были красивые ножки. Загляденье. Я часто гладил их, и она гладила меня по волосам. Однажды я их поцеловал - одну, потом другую.
- А потом что?
- Ну, ласкал я эти ножки, покуда не изнемог, а она уж и вовсе голову потеряла. И вот один раз она дала себе волю. Схватила туфлю и отколотила меня, крича что-то на своем языке…
- Что же она кричала?
- Много, всего и не упомнить. Но последние слова застряли у меня в памяти: "Я не женщина!.." Но она была женщина, да еще какая! - Его глаза уставились в пустоту. - В ту ночь я напился из родника. И эта ночь заставила меня забыть все на свете.
- Вы женились бы на ней?
- Конечно, если б только она согласилась, но на другой день я как во сне вел штабную машину, полную всяких начальников, и хотел обогнать грузовик. Я остался без ноги, а Лючия потеряла все.
Я часто об этом думаю. Убеждаю себя, что, если бы пришлось выбирать - вернуть ногу или Лючию, я все-таки выбрал бы ногу… а потом мне приходит мысль, что я мог бы и не встретив Лючию все равно потерять ногу или даже жизнь.
- Все это мура, - сказал я.
- Да, мура. Но послушай моего совета - если в роднике есть вода, напейся, чтоб потом обидно не было. - Он посмотрел мне в лицо и вдруг понял все как есть. Во всяком случае, он засмеялся, весь затрясся от смеха и схватил меня за плечо. - Прости, пожалуйста, - пробормотал он. - Но если бы ты мог видеть свое лицо…
6
Я увидел свое лицо в тот же вечер. Это было в уборной в "Альбионе" - я воспользовался последними минутами перед концом второго боевика. Носарь и Малыш-Коротыш пошли в задний ряд, где обычно сидят влюбленные, а мы вывинтили все лампочки, кроме одной. После этого я пошел умыться. Голова у меня трещала и раскалывалась. Вот я и решил намочить лоб - может, полегчает. В уборной пахло мочой и раковина была полна туалетной бумаги, разорванной зачем-то на узкие полоски. Я сунул голову под кран. От головной боли и страха у меня мутилось в мозгах. Я вымыл лицо карболовым мылом, которое кто-то разрезал на кусочки бритвой, и вытерся носовым платком. А потом долго и внимательно разглядывал себя в зеркало.
С удивлением я обнаружил, что похож на рыбу: рот разинут, уши торчат, как плавники, а веснушки - словно чешуя. Единственное, что я мог сделать, - это закрыть рот. Тогда я стал похож на карлика из мультфильма, которого видел еще ребенком, - он тогда произвел на меня сильное впечатление. Большое круглое лицо и большие круглые глаза, шеи нет, голова ушла в плечи. И все же, несмотря на шрам, лицо было самое безобидное. Я не мог назвать его красивым или хотя бы привлекательным - меня никогда не будет осаждать толпа, выпрашивая автограф, но оно было безобидное. Сразу видать, что я никому зла не желаю. Я не мог понять, как это можно опасаться человека с таким лицом. Но на деле выходило иначе. Ведь по-настоящему мне не доверял никто, кроме Носаря и наших ребят, да и у них, пожалуй, были сомнения. У Балды были наверняка. Печальная улыбка, которой я наградил себя, не могла смягчить неприятного впечатления от злых глаз и саксонского носа.
Я бегом пустился по коридору, боялся передумать. Когда я прибежал, один из наших, Родни Карстерс, стоял на плечах Балды и вывинчивал последнюю лампочку. Тьма была - хоть глаз выколи. Я велел. Мышонку Хоулу с двумя младшими охранять запасной выход, а остальных поставил по обе стороны коридора.
В голове у меня словно африканский барабан стучал, и мне казалось, что вот-вот кто-нибудь спросит, откуда этот шум. Лишь из-за угла коридора сочился слабый свет, а потом зажглись лампы в зале - перерыв. В двери снизу была щель, но очень узкая. Мы слышали вопли каких-то полоумных детишек, требовавших мороженого, - это запустили рекламный ролик.
- Сейчас выбегут, - прошептал Балда.
- Засохни! - шикнул я на него. - Все на местах?