Нечеткие силуэты, изменяясь и перетекая, двигались у края полянки, к счастью, не подбираясь ближе.
– Значит, и наши тени здесь останутся?
– Нет. Это тени тех, кто здесь погиб, – и, в ответ на мой ошеломленный взгляд, добавил: – Закрой глаза.
Я послушалась.
Сразу стало легче. Не маячили перед глазами уродливые тени неизвестных мертвецов – разбойников или несчастных путников, навсегда оставшихся в этой роще. Хотелось положить голову Арису на плечо, но я постеснялась – уткнулась лицом в колени.
– Ну вот, – одобрил Горыныч. – Можешь поспать.
– Издеваешься?
– Нет.
– А ты?.. Будешь спать?
– Нет.
– Из-за них?
– Из-за них тоже – если мы оба заснем, они до нас, пожалуй, доберутся.
Ну вот, а я только-только поверила, что эти тени-призраки действительно не опасны!
– Почему они здесь? Тут… что-то случилось, в этой роще? Что-то плохое?
– Они в любом лесу есть. Раньше лешие за ними смотрели, а теперь здесь нет леших, – он усмехнулся. – Почти.
– А, может, скажешь им уйти?
– Вряд ли они послушаются… Ты, правда, спи лучше. Я постерегу.
Утро долго-долго не наступало. Я устала сидеть и потихоньку сползла на бок, свернувшись калачиком. Пару раз открывала глаза и тут же снова зажмуривалась. Успевала заметить, что Арис, сидящий рядом, смотрит на этот потусторонний хоровод так, словно уродливые тени – лишь часть лесного пейзажа, пусть и не очень привлекательная. Видно, думал о другом, о чем-то более неприятном, чем лесные призраки.
Лишь только небо едва заметно посветлело, тени-призраки исчезли. Мы с Горынычем умылись водой из фляг и, отвязав лошадку, которая выглядела напуганной и уж никак не отдохнувшей, решили вернуться к дороге.
Когда в просветах между деревьями показался широкий луг, лошадь остановилась, зафыркала, замотала головой, не обращая внимания, что царапается о ветки.
– Тише, тише, – Арис гладил ее по морде, пытаясь успокоить, потом закрыл ей ладонями глаза. – Тише, ну чего ты?
Лошадь неожиданно сильно дернулась в сторону, стукнувшись о ствол. На бархатистых губах выступила пена. "Неужели это из-за призраков?" – подумала я, в ужасе отступая от взбесившегося животного, и в тот же миг страх накатил волной. Чужой страх. Черные твари Пустоши, черные тени, сопровождавшие меня уже несколько дней, сжались, скукожились, затаились, словно и нет их. Это было так странно, что я попыталась потянуться к ним, позвать, но зов остался без ответа.
Лошадь прыгала и брыкалась, а когда Горыныч сорвал с нее уздечку – с терском кинулась в заросли. Звук ломаемых веток и шорох листвы скоро стих. Мы с Арисом переглянулись.
– Что с ней? – шепотом спросила я.
– Может, нечисть какая-то ночью попортила…
Стук копыт заставил нас обернуться к дороге. Несколько всадников проскакали мимо – кони несли во весь опор, не обращая внимания на крики и ругательства. Сидевшие в седлах мужчины выглядели странно: в серых рубахах и кожаных безрукавках с бляхами, с заплетенными в тонкие косички волосами.
– Иштранцы? – догадалась я. – Это они стреляли ночью?
– Вряд ли. Наверное, кто-то из колдунов.
– А если…
Арис шикнул на меня, призывая помолчать. Было тихо, солнце еще не встало. Туман рассеялся, но в сумерках силуэты казались нечеткими, размытыми. И вот где-то на дороге, за серыми полосами стволов, появилось бледное пятно. Оно двигалось – не быстро, не медленно, постепенно приближаясь. Сперва виделось, будто идет кто-то, но для человека силуэт был высоковат, да и двигался как-то несуразно, переваливаясь и подпрыгивая. Ветер, легким шорохом отзывавшийся в листьях, замер, и стали слышны тяжелые, шлепающие шаги: раз-два, раз-два… Неизвестный подходил ближе, и вскоре стало видно, что по дороге идет, сутулясь, одетый в лохмотья бородатый мужик. А на плечах у него сидит женщина: старая или нет – не разберешь. Волосы седые прыгают в такт тяжелым шагам. Высоко торчат из-под серого, ободранного подола острые колени, одна рука – тонкая, костлявая – держит за волосы мужика, словно за уздечку, пальцы другой сжимают угол широкого платка, когда-то белого, но теперь безнадежно испачканного. Раз-два, топ-шлеп: мужик идет, переваливаясь с ноги на ногу, и при каждом шаге капают с платка на землю тяжелые капли. В сумерках они кажутся черными, но обоняния касается соленый запах, и я понимаю вдруг, чего испугалась наша лошадь, и чем на самом деле щедро вымочен платок. Понимаю – и не могу сдержать крика. Из горла вырывается лишь едва слышный писк, а ладонь Горыныча закрывает мне рот. Но – поздно… Бородач с тяжелой ношей останавливается, и та, что сидит у него на плечах, водит длинным носом, словно принюхиваясь, поворачивает голову… И Арис прячет меня от ее взгляда, прижимая лицом к своему плечу.
Кричу. Беззвучно. В ушах свистит и воет, словно мы не в летнем лесу, а в самом сердце злой зимней вьюги. Чужой взгляд режет спину тонкими лезвиями и, кажется, вот-вот доберется до самого сердца…
Свист смолкает в миг. Теперь слышны только шаги: топ-топ, шлеп-шлеп. Удаляются, стихают. А рядом, у моей щеки, все громче: тук-тук, тук-тук… Мое сердце отзывается испуганными, тяжелыми ударами, ноги подгибаются, словно ватные. Арис пятится и, упершись спиной в дерево, шумно выдыхает, словно все это время и вовсе не дышал. Держит меня едва-едва, так, что приходится схватиться за его плечи, чтобы не упасть.
Мы стоим, почти не двигаясь, и проходит немало времени, прежде чем я решаюсь поднять голову и посмотреть – нет, не назад, на дорогу – на Ариса.
Он кивает и не сразу отвечает на безмолвный вопрос:
– Все. Ушли.
И только тогда несмело оборачиваюсь через плечо – на дорогу, виднеющуюся сквозь заросли. И испуганно ахаю, увидев кровь на рукаве. Дотянулись таки, поранили?
Арис успокаивающе касается моей руки, и я понимаю, что кровь – не моя: черный рисунок, знак земли на его запястье словно изрезан лезвием – каждая линия наведена глубокой царапиной. Одинокие капельки крови стекают по коже и прячутся под закатанным рукавом.
* * *
– Сейчас, сейчас, подожди, – я суетилась с застежками рюкзака, а потом долго рылась, пытаясь найти замотанную в кульки аптечку. – Сейчас…
Ветер ожил, но по-прежнему лишь шорох в ветвях – и никакого другого звука. Арис тяжело сел на землю – почти упал. Чтобы не пачкать рубашку – опустил руку, и кровь стекала по пальцам.
– Ладно тебе… Всего-то царапины.
– Всего-то! Вон крови сколько… Подожди, сейчас перевяжу… Или спиртом… надо?
Что-то еще тараторила без остановки, потому что стоило замолчать хоть на несколько секунд – начинал дрожать подбородок, и слышно было, как стучат зубы. Руки тоже тряслись, да так сильно, что я далеко не сразу смогла приложить широкий бинт к порезам на Арисовом запястье. Горыныч поймал мою ладонь, легонько сжал:
– Они ушли. Успокойся.
– Что это было?
– Точно не скажу. Люди разное рассказывают, да и много нечисти, охочей на чужом горбу ездить.
– Ты с таким уже встречался?
Он покачал головой.
– Что же эти лешие – сами ушли, а гадость всякую нам оставили? – ворчала я, обматывая бинтом запястье Ариса. Ясно было, что ни лесных призраков, ни это нечто, прошлепавшее по дороге, в Заповедный лес бы не пустили, потому что рядом с этим мавок да русалок и нечистью назвать совестно. – В нашем мире, конечно, нет ни леших, ни водяных, но зато и такая вот гадость не водится…
– А может, – Арис потрогал аккуратный узелок на повязке, – вы ее просто не видите?
"Вы" резануло слух. Я глянула с укоризной на своего спутника – он не заметил. Попытался встать – не получилось. Тогда уцепился за шершавую кору ближайшего дерева, силясь поднять себя на ноги – и снова упал.
– Передохнем еще немного, – сказал и улыбнулся через силу: – Ничего. Могло быть и хуже…
И вдруг резко дернул меня за руку, да так, что я упала, больно ударившись подбородком о его плечо – аж зубы клацнули.
– Уйди, – Арис поднял меч, что-то шурхнуло над головой, и я оглянулась.
Свесившись с ветвей, словно мартышка, сверху на нас смотрело костлявое существо в драных обносках. Патлы грязных волос цвета прелой соломы наполовину скрывали вытянутое лицо с вдавленной полоской рта и блеклым, с красными прожилками, глазом, который, казалось, был расположен прямо на переносице.
– Уйди, – повторил Горыныч.
Существо покачивалось на ветке, не желая уходить без добычи, но и опасаясь нападать. Потом замерло, прислушиваясь к чему-то, и в тот же миг над лесом прокатился звук выстрела. То ли он и испугал нечисть, то ли неизвестное существо решило, что там, где стреляют, ему скорее найдется, пожива – оно качнулось, запрыгнуло на ветки повыше и пропало. Я лишь заметила, как вздрогнули ветви соседнего дерева, потом – дальше…
Хотелось кричать. Но – нельзя, мало ли кто бродит лесом. Пришлось закрыть себе рот ладонью. Прижавшись к Арису, я пыталась передать ему хоть немного сил, но то ли от страха, то ли еще почему-то – не получалось.
Что же делать, что?..
Осинкины листики! У нас же есть целебные листочки с подола мавки!
– Нет времени, – ответил Арис на мое предложение и протянул Максимов меч, рукоятью вперед. – Охранный круг проведи. Для себя.
Я растерянно взялась за рукоять.
– А ты?
– Делай. Скорее.
Чертить борозды среди густой сети древесных корней оказалось нелегко… Едва замкнув линию, я хотела отдать Арису меч, но он покачал головой.
– Из круга не выходи.
И, повернувшись к умирающему дереву, приложил к шершавому стволу раскрытые ладони.
В тот же миг словно тень легла на его лицо и руки, нарисовав продольные узоры, так похожие на рисунок древесной коры. С оглушительным треском раскололся надвое ствол дерева, посыпались щепки и труха. Горыныч повернулся, подполз к соседнему дереву. Золотом блеснули из-под ресниц прищуренные глаза, и мне показалось вдруг, что нет больше Ариса – лишь причудливая коряга, на которую ради глупой шутки нацепили человеческую одежду… Я зажмурилась, закрыла руками лицо… Снова громкий треск. Рядом, хлестнув меня по плечу, упала ветка. Сухой листок залетел за воротник и щекотал кожу… Опять загудело, затрещало, раскалываясь, дерево, и эхом ответил новый выстрел, а потом – иштранская дудка, противный звук на одной ноте, будто бы совсем близко.
– Женя, – позвал Арис.
Он стоял у дерева, цепляясь за изувеченный ствол. Волосы обсыпаны древесной трухой, повязка на запястье набухла от крови. Но – это все-таки был именно Арис, а не померещившееся мне лесное чудище.
– Напугал? – он устало улыбнулся, сделал несколько шагов, словно проверяя, твердо ли стоит на ногах, и протянул мне руку.
Мы не шли – бежали, и совсем не в ту сторону, куда нам было нужно. Дорога, указанная воеводой, вела на восток, но именно оттуда раздавались выстрелы, и где-то там, наверное, встретились с вооруженными колдунами иностранные наемники, разбойничавшие на чужой земле.
Нет, нельзя, нельзя… – черные твари, на время затаившиеся, теперь шипели и хватали меня за ноги.
Стой. Не туда.
Их невидимые щупальца цепко обвивали лодыжки, я постоянно спотыкалась, и уже не раз упала бы, если бы Арис не тянул меня вперед, крепко ухватив за руку.
Нельзя. Нельзя…
– Что с тобой? – Арис с тревогой заглянул мне в лицо. Пропитанный кровью бинт – лакомый кусочек для здешней нечисти – давно соскользнул с его руки и остался лежать среди опавшей сухой листвы.
– Не знаю… Не могу бежать.
Горыныч молча присел рядом, подставляя спину. Обняв его и руками, и ногами, жмурясь, пряча глаза и от норовящих хлестнуть по лицу веток, я пыталась уговорить тех, кто незримо следовал за мной.
Нет, – сердились тени. – Не туда, не туда…
Горло сдавило, словно кто-то пытался меня задушить. Боль иглами колола виски. Я знала, что нам нельзя останавливаться, и, пытаясь не закричать, впивалась зубами в собственное предплечье… Но боль неожиданно отпустила. Арис остановился.
Перед нами, в узорной тени ветвей, стояли две огромные черные туши. Приплюснутые головы угрожающе наклонены, раздвоенные языки то и дело выныривают из пастей, усаженных треугольными зубами.
Назад.
Я вздрогнула. Черная ящерица оскалились в ответ. Потянулась вперед, и ее морда оказалась прямо напротив лица Горыныча.
Договорились. Назад.
Арис отступил на несколько шагов, чудища шагнули за ним. Шипастый хвост одного из них с треском врезался в ломкий кустарник.
Не пропустят…
Горыныч даже не стал доставать оружия. Придерживая меня, чтобы не свалилась с его спины, сперва пятился, потом повернул к дороге. Ссадил меня на землю, подтолкнул, чтобы шла вперед, а сам держался позади. Ящерицы брели за нами – нападать они явно не собирались. Одна из них рыкнула нетерпеливо, выгнав нас на дорогу, и вышла следом. Тяжелый хвост, волочась по земле, поднимал пыль.
– Куда? – тихо спросил Арис.
Я мысленно повторила его вопрос. Черное чудище мотнуло головой.
Иди!
И двинулось прямо на нас. Поначалу мы отступали, потом, подчиняясь воле черной твари, пошли по дороге.
Слева – густые заросли, справа – широкий луг. Облака плотно затянули небо, но изредка лучи солнца прорываются сквозь их серую пелену, и тогда видно, как в сухой траве поблескивают гладкими боками черные камни – и большие валуны, и мелкая крошка. Горыныч то и дело оглядывается на ящериц, но те не торопятся следом, лишь рычат, стоит нам приблизиться к зарослям. О чем сейчас думает Арис? Догадывается ли о моем договоре с этими чудищами? Украдкой поглядываю на своего спутника… Вряд ли. Он не понимает, чего хотят от нас эти твари, и… нет, не боится. Но готов к любому повороту событий. Теперь его меньше всего беспокоят ящерицы, что держатся в отдалении. Куда больше – люди, с которыми мы наверняка встретимся. Пальцы правой руки крепко сжимают рукоять Максимова меча.
– Ты как? – спрашивает. – Получше?
Киваю. Хорошо, что сейчас не надо ничего объяснять.
Снова оборачивается.
Ящериц на дороге нет, но нам обоим понятно, что стоит развернуться и пойти в другую сторону – чудища появятся вновь.
Выстрелов больше не слышно. Но крики – одинокие, отчаянные – раздаются все ближе. Дорога огибает рощу, разветвляется, уходит направо ухабистая колейка. Видно прильнувшие к обочине домики – окраина небольшого селения, в луг вклиниваются отгороженные – где плетнем, а где колышками – лоскуты огородов с посохшей ботвой. Людей в деревне нет, но у домов, в чахлых садах и огородах, словно волны поднявшейся пыли, двигаются серые тени: вьются змеями, обнимают деревья, ползут по бревенчатым стенам и растопыренными ладонями цепляются за резные коньки крыш.
Останавливаюсь, хватаю Ариса за руку, неудачно задев порезы на запястье.
– Там что-то случилось, – негромко отвечает он моим невысказанным мыслям. – Вот откуда нечисть…
Тени ползут по земле, и кажутся издали очень похожими на призраки мертвого города, куда мне пришлось идти одной, связанной с внешним миром лишь нитью Всемилова клубка. Но Горыныч их тоже видит, значит, не мерещится.
– Не надо туда…
В зарослях трещит – все ближе. Арис смотрит вверх, на затянутое тучами небо – видно, зовет Огненного на помощь…
Из-за рощи выезжает отряд. Почти все всадники – иштранцы, их нетрудно узнать по длинным косам в пестрых лентах. Мы бросаемся к деревьям, пытаясь спрятаться, но в этот миг навстречу нам из кустарника выбегают люди. Колдуны – ясно по одежде. Женщины с детьми и мужчины. У некоторых – охотничьи ружья. Но, видно, все патроны выстреляны, а перезарядить то ли нечем, то ли некогда. Один несет на спине девушку – ее руки безвольно свисают, лица не видно за спутанными ярко-рыжими прядями, и светлая футболка мужчины перепачкана ее кровью.
Они, кажется, не замечают нас. Нервно оглядываются, пытаясь понять, куда бежать и где спрятаться. Видят приближающийся отряд. Кто-то бросается заряжать ружья… Детвора и женщины, сбившись кучкой, стоят у обочины, и во взглядах многих людей я вижу отражение тех же мыслей, которые навязчиво преследовали нас с Алиной не один месяц в чужом мире: "Проснуться бы, проснуться…"
Невозможно сейчас спрятаться, сбежать, оставив их одних. Да и куда? Иштранская дудка воет в роще, и мгновение спустя выскакивают из зарослей – молодые и не очень, в украшенной бляхами одежде, с заплетенными в косы волосами… Тускло блестят в скупых лучах солнца кривые сабли, и разрезают тишину крики азарта и торжества. Два раза успевают выстрелить колдуны. Горыныч, отбросив меня назад, влетает в гущу схватки.
– Бегите! – слышу я его голос.
Всадники приближаются, скоро будут здесь, и тогда никто не спасется…
– Бегите! – хватаю за руку одну из женщин. – Скорее, бегите в лес.
Она не понимает. Смотрит огромными от ужаса глазами на дерущихся мужчин, прижимая к себе мальчишку-подростка, накрыв ладонями его голову, словно сможет защитить.
– Бегите, скорее!..
Алые брызги обжигают щеку. Женщина кричит. Молодой мужчина падает на землю – темная полоса пересекает его грудь, а руки сжимают уже бесполезное ружье. Арис пытается прорваться к нам, но двое иштранцев заступают ему дорогу, а третий шагает ко мне. На молодом лице – кровожадная улыбка, в глазах – азарт. Тонкие косички, перевитые пестрыми лентами, взлетают от движения и торчат вокруг лица, словно паучьи лапы. Он говорит что-то, смеется, поднимает саблю…
В ушах гудит, звуки смешиваются. Отчаянный крик: "Беги!" и полный ужаса то ли вой, то ли плач за спиной… Клинок ловит солнечный луч, и тени вздыхают под моими ногами:
Наша…
Черная туша поднимается, вырастая из-под земли. Иштранская сабля вязнет в ее боку. Ящерица шагает вперед. Сдавленный крик, хруст…
Взмах хвоста – и снова крики. Иштранцы отступают, потом бегут… Ящерица прыгает, подминая под себя широкоплечего вояку с седыми косами, довольно облизывается, оглядываясь на меня. Еще две черные туши поднимаются у обочин, встречая отряд всадников. В чудищ летят стрелы, проходя сквозь бока, не причиняя вреда… Ящерица прыгает снова, опрокидывая лошадь. Ржание несчастного животного заставляет меня очнуться. Вздрагиваю, оборачиваюсь. Взгляд падает на распростертое тело молодого охотника…
Арис.
Где Арис?
Страшно поднять голову, оглядеться. Трясутся руки и хочется кричать.
А вдруг он тоже… Нет, только не это, только…
Кто-то подходит. Я вижу огромные растоптанные ботинки, перепачканные в пыли и крови. И медленно-медленно, опасаясь понять, что ошиблась, поднимаю голову.
Арис тяжело дышит. Ладонью закрывает рану на плече. Смотрит на меня, словно также боясь поверить… И прижимает мою голову к своей груди.
Три мертвых тела на дороге. Чьи-то мужья, сыновья или братья… Женщины бросаются к ним, оставив плачущих, насмерть перепуганных детей, а я, вцепившись в рубашку Горыныча, ощущаю невероятную, чудовищную радость от того, что мы, мы двое – живы. Все-таки живы…