Всадники, потеряв нескольких своих товарищей, разворачивают лошадей. Чудища их не догоняют – скрываются под ветвями придорожных деревьев, растворяясь в тенях. Отряд скачет через поле, мимо занятого нечистью поселения, а навстречу ему из виднеющегося у горизонта леса выезжает другой отряд. Звук рожка кажется знакомым. Горыныч хмыкает и сосредоточенно щурится. Змей здесь мало, но я уверена, что внезапный беспорядок во вражеском отряде вызван именно ими. Лошади испуганно ржут, становясь на дыбы. Иштранские наемники успокаивают их, но уже поздно. Раславцы налетают на чужаков, слышится боевой клич, и я отворачиваюсь… Все и так ясно. Взгляд ползет по кровавым пятнам на Горынычевой рубашке, по линии широкого ворота, и останавливается на том месте, где сходятся ключицы. Чуть выше – бьется голубая жилка в такт ударам сердца… Крики и причитания совсем рядом едва не оглушают, но у меня не получается сочувствовать чужому горю. Сердце сжимается от страха при мысли о том, что могло случиться – и не случилось.
"Спасибо", – мысленно благодарю я тех, кто сегодня спас нам жизни.
И слышу в ответ:
Помни. Пустошь.
* * *
– Ставь горелку.
Эти слова привели меня в чувство. Я поглядела Арису в лицо, соображая, что он имеет в виду.
– Их еще можно спасти, – он кивнул на мужчин, лежащих в дорожной пыли. И, видя, что я ничего не поняла, добавил: – Осинкины листики.
Осинкины листики! Точно, как же я не подумала об этом раньше! Проклятая эгоистка, даже не посмотрела, не нужна ли кому моя помощь!
Подбежала к брошенному рюкзаку, поставила горелку, на нее – кружку, на две трети наполненную водой из фляги. Горыныч подошел к раненым, что-то сказал склонившимся над ними женщинам. Одна из них достала из мужниной сумки такую же горелку и принялась дрожащими руками повторять мои действия. А Арис, выпрямившись, прижав левую ладонь к ране на плече, смотрел навстречу подъезжавшим людям.
– Это не враги, – успокоил он колдунов.
Вода в кружке грелась. Только бы быстрее закипела – вдруг раненые не доживут? Я поднялась с корточек и провела ладонью по глазам: наверное, усталость и пережитый страх давали о себе знать, но среди скачущих к нам раславцев я совершенно отчетливо видела Леона.
Сын воеводы раславского, Леопольд Алексеевич, подъехал первым. Я все еще пыталась понять, кажется мне, или это действительно он, а Леон, соскочив с лошади, уже жал руку Горыныча. А потом, улыбнувшись, обнял Ариса.
– Как же я рад тебя видеть!..
Он подошел ко мне и тоже обнял. Тепло и очень осторожно, как обнимают подругу любимой или чужую девушку. Не так давно я бы многое отдала за его объятия… А теперь, совсем некстати смутившись, не могла посмотреть в лицо ни ему, ни Горынычу.
Несколько молодых ребят, приехавших вместе с ним, приблизились к раненым, спросили, нужна ли помощь.
– Вон, она лекарство готовит, – одна из женщин указала на меня.
Тем временем, вода закипела. Я хотела достать из рюкзака припасенные в аптечке листочки, но Арис остановил:
– У меня есть, – и протянул мне пару зеленых листков. – Свои оставь. Мало ли, вдруг пригодятся.
И все-таки мне пришлось забраться в свои запасы и приготовить отвар для одного из раславских воинов, которого тяжело ранили в этой быстрой схватке, и для рыжей девушки-колдуньи, которая, хоть и не была ранена серьезно, потеряла много крови. Мужчины, выпив чудотворный напиток, почти сразу почувствовали себя лучше, их раны затягивались буквально на глазах. Счастливые жены утешали, как могли, вдову, которая тихо плакала над телом одного из охотников. Сочувствие было искренним, но в голосах и взглядах мне нетрудно было распознать все ту же радость: ведь и они могли погибнуть и потерять близких, но судьба распорядилась иначе…
Пока я готовила отвары, Леон с Горынычем разговаривали, отойдя в сторону от остальных. Арис часто оборачивался, словно проверял – тут ли я… Потом они подошли к колдунам.
– Вы знаете, что случилось в том поселке? – Леон указал на окруженную тенями-призраками деревню.
Люди молча переглядывались. Мужчина – один из тех, кто пил отвар Осинкиных листьев, – приподнялся, опираясь на ружье.
– Там… там погибло много людей. Наверное…
– Колдуны? – переспросил Леон и поправился: – Я хотел сказать – тоже ваши, из Солончака?
Мужчина кивнул.
– Мы пришли туда вчера днем. Где-то… кажется, более ста человек. Все семьи с нашей улицы и еще много незнакомых и приезжих прибилось по дороге. Там никого не было, а кое-где остались и вещи, и еда. Мы решили там задержаться, потому что все равно не знали, где мы и куда идти, – он немного помолчал, восстанавливая дыхание, успокаивающе погладил руку сидевшей рядом женщины. – Вечером на нас напали. Прискакал большой отряд, вооруженный до зубов. Мы пробовали отстреливаться, но ружья были только у некоторых. Нам вот повезло сбежать оттуда… Судя по тому, что я успел увидеть, вряд ли там кто-то выжил.
Заброшенный поселок, окруженный движущимися тенями, из-за них и сам казался призрачным, потусторонним. Раславцы молча смотрели на очертания домов. Тишину нарушало лишь всхлипывание ребенка, который никак не мог успокоиться. И потому неожиданно громким показался голос Ариса:
– Я схожу туда.
Леон пристально посмотрел на него.
– Ты… уверен?
Горыныч кивнул.
– Только факел возьму.
– Хорошо, – Леон задумчиво нахмурился. Затея ему не нравилась, но отговаривать друга он не собирался. – Я отправлю с тобой двух человек. Приведете пару возов, если найдете.
Я тоже не стала отговаривать Ариса, потому что знала: услышав о приезжих, он подумал о сестре… и теперь никуда не поедет, не убедившись, что ее нет среди погибших в этой злополучной деревне. Спросила только:
– Это не опасно?
Он покачал головой. Притянул меня к себе и легонько коснулся губами моего лба.
Они ушли втроем: Арис со свежими повязками на плече и запястье, худощавый, похожий на цыгана паренек по имени Костя, и Юрий – высокий воин-богатырь с пшеничного цвета пушистыми усами. На подходе к поселению зажгли факелы. Призрачные тени вились вокруг людских силуэтов, норовя схватить, поглотить, но тут же шарахались от огня. Скоро три одинокие фигуры, размытые пеленой серых теней, скрылись за постройками, но мы с Леоном еще долго молча глядели им вслед. Я услышала, как сын воеводы вздохнул, и тогда лишь решилась посмотреть ему в лицо.
– Алина в лагере? Как она?
– Все в порядке, – он слабо улыбнулся. – Хорошо, что я вас нашел…
– Да, хорошо, – согласилась я: – Арис тебе сказал?
– О чем?
– Как мы сходили в Пустошь.
– Он сказал, что вы ничего не нашли.
– Да, правда… Вы ждали других новостей, да?
Леон обернулся, посмотрел мне в глаза и устало кивнул:
– Да, – а потом: – Женя, скажи, зачем он туда пошел?
Скрывать не было смысла.
– Он ищет сестру.
– Сестру? – брови Леона приподнялись. – Как, она здесь?..
Теперь он снова смотрел на деревню, куда ушел Арис, и, как и я, надеялся, что там Горыныч своей сестры не найдет.
* * *
Небо потемнело и казалось низким. То и дело срывались с туч одинокие капли, но дождь так и не начался. Сначала я рассказывала колдунам о том мире, в который они попали, Леон помогал мне, изредка вставляя фразы в наш разговор. Но время шло, и скоро я уже не могла ни разговаривать, ни делать что-либо еще… только ждать. Злосчастный поселок и сам казался серой тучей, спустившейся на землю и лежащей посреди луга. Туча эта жила своей странной, чуждой жизнью, и было невероятно, что люди могут не только войти туда, но и оттуда вернуться.
Прошел час или больше, когда показались смутные очертания двух повозок. Костя и Юрий вышли из теней, загасили факелы. Старенькие, покореженные возы, которые они с трудом тащили за собой, качались и грозились вот-вот развалиться. Юрий был бледен, словно сметана, а смуглая Костина кожа казалась пепельно-серой в рассеянном свете пасмурного дня, и на пестрой цыганской рубашке капли упавшей с неба воды, расплываясь, были слишком похожи на кровь.
– Что там? – спросил Леон.
Юрий сглотнул и отвел взгляд, Костя молча покачал головой. Значит, правду сказали колдуны – живых не осталось.
– Где Арис? – я подошла, встала возле Леона.
– Он, – Костя обернулся, – сказал, придет позже.
– Как? Почему?..
"Почему вы его там оставили?" – чуть не закричала я, но Леон сказал раньше:
– Он нашел, кого искал?
Мужчины переглянулись.
– Он искал девушку – лет восемнадцати, с темными волосами, – сказал Костя, морщась, словно от яркого солнца, хотя небо по-прежнему сплошь застилали тучи. – Мы нашли четверых… А узнал он кого или нет – не знаю. Не сказал.
Вспышка в сером небе заставила всех обернуться к деревне. Сгусток огня упал с высоты на землю, где-то среди покинутых домов. Мгновение раславцы пытались понять, что случилось, потом Леон вскочил в седло:
– Факел мне!
Кто-то уже поджигал просмоленную ветошь, которой был обмотан конец толстой палки, несколько человек, вслед за сыном воеводы, запрыгнули на коней, собираясь выручать Ариса, спасать от непонятной опасности, пришедшей, откуда вовсе не ждали…
– Стойте! – вовремя спохватилась я. – Не надо! Не надо ехать… – и, видя замешательство на лицах раславцев, объяснила. – Это Всемил. Он… друг.
Твари Пустоши недовольно зафыркали, услыхав это "друг".
Идем, – напомнили.
Им очень хотелось оказаться как можно дальше от Всемила.
– Друг, говоришь? – подал голос дядька с торчащими в стороны морковно-рыжими усами. – Это же Перелесник! Огненный змей!
– Огненный змей? – Леон прищурился, словно что-то вспомнил: – А не тот ли, который нас ужином накормить пытался?
Я кивнула, и мужчина улыбнулся:
– Друг!.. Стоило ожидать…
Что-то еще он сказал – да я не услышала. Серые твари Пустоши скукожились, спрятались глубже под землю, лишь отозвался болью под ребрами их страх. И в тот же миг над пустующими домами взметнулось пламя. Призрачные тени у заборов забились, задрожали, но неведомая сила не отпускала их прочь, держала на месте, и видно было, как извиваются щупальца-руки, как корчатся и бьются о иссушенную землю. А огонь бушевал, с треском и воем поглощая и постройки, и деревья в садах, и домашнюю утварь, и оставленные припасы… И тела погибших этой ночью людей.
– Правильно, – негромко сказал Юрий. – Негоже так оставлять…
Глаза болели, но я всматривалась, пытаясь за пляшущим пламенем разглядеть человеческий силуэт. Огненной стрелой поднялся к небу змей, скрылся за тучами – только блеснуло золотом, когда пролетел над дорогой. Деревня горела, и уже не видно было ни домов, ни заборов, дым валил темными клубами, стелился над лугом. Горло щипало от горького запаха, и наворачивались слезы. Я то и дело проводила по лицу ладонями, и, когда пламя вдруг расступилось, выпустив темный силуэт, мне подумалось сперва, что это мерещится из-за слез…
Человек медленно шел от горящего поселка по кочкам, укрытым сухой травой. Голова и плечи его были опущены.
Неужели все-таки нашел?..
Никто не решился пойти ему навстречу. Арис остановился в нескольких шагах от нас с Леоном, с усилием распрямил спину, провел рукавом по лицу. Взгляд скользнул по нашим лицам и снова уперся в землю.
– Арис! – Леон шагнул к нему, встряхнул за плечо.
Горыныч глянул исподлобья, потом оглянулся на горящие дома, и я услышала его тихий, словно севший голос:
– Поехали.
Телеги запрягли быстро. В одной повозке со мной и Горынычем разместилась семья – супруги с тремя детьми. Малыши спали, муж и жена, обнявшись, молча смотрели, как луг сменяется волнами холмов, как подступает к дороге лес… Арис сидел рядом, прижав левую ладонь к раненому плечу и неподвижно глядя перед собой. Что означает этот взгляд – я боялась и подумать.
Только бы не нашел, только бы…
Вскоре глаза его стали закрываться от усталости.
– Арис, – шепотом позвала я.
Он обернулся. Сперва смотрел, словно не мог понять, кто это рядом с ним и почему. И обессиленно опустил голову мне на плечо.
Глава 4. Лагерь на берегу Вороши
Короткая дорога шла через лес, но с телегами по ней было не проехать, поэтому пришлось делать крюк по берегу, вдоль реки. Когда вдалеке заслышались голоса, колдуны принялись встревоженно оглядываться, и женщина испуганно вскрикнула, заметив среди деревьев караульного – высокого бородатого воина, поприветствовавшего ее щербатой улыбкой. На второй повозке дети проснулись и весело переговаривались, что-то друг другу показывая. Леон осадил коня, поравнялся с нами. Видно, хотел посмотреть, как Арис. Но тот, закрыв глаза, все так же лежал, уткнувшись в мое плечо. Спал или нет – не знаю.
Когда Леон уехал вперед, я протянула руку, провела ладонью по волосам Горыныча.
– Приехали? – спросил он, не поднимая головы.
– Еще нет. Лежи пока.
Гомон становился все громче, звонче, слышались чьи-то окрики, детский плач. Арис выпрямился, попробовал вытянуть раненую руку – затекла, видно. Поморщился.
– Больно?
– Немного, – солнце выглянуло из-за туч и светило ему в глаза, заставляя щуриться. Арис провел ладонью по лицу и обернулся ко мне: – Спасибо.
Широкий луг на берегу Вороши был сплошь заставлен палатками. Некоторые выглядели вполне современно, даже парочка военных – широченных, цвета хаки. Наверное, вынес кто-то из аномалии. А людей! Люди сновали туда-сюда, мелькали пестрыми пятнами, говорили… Колокольчиками звучали голоса плещущихся в реке малышей.
Повозки остановились. Леон, спешившись, отдавал распоряжения, колдуны, приехавшие с нами, жались вместе и, стоя у телеги, опасливо озирались. Арис выбрался из повозки и тоже смотрел по сторонам – внимательно, вглядываясь в лица, словно искал кого-то…
Карина! Ну конечно, он ищет Карину! Значит, ее все-таки не было в той злополучной деревне!
Сразу как-то светлее и выше стало небо, а солнце – ярче, и пятна желтой листвы в пока еще зеленой стене прибрежного леса уже не так бросались в глаза.
Леон подвел нас к широкому навесу невдалеке от воды.
– Подождите здесь, – сказал он. – Я скоро.
И ушел.
Горыныч сбросил дорожную сумку, уложил на землю завернутый в полотно Максимов меч. Я последовала его примеру, скинув рюкзак, и потянулась, разминая спину после долгого сидения в повозке.
Люди воеводы обосновались на небольшом клаптике. Все остальное пространство лагеря досталось беженцам из Солончака. Джинсы, короткие юбочки, кепочки… Мимо прошла, ковыляя на высоких каблуках, девушка, напомнившая мне сестру Горыныча – такая же тонкая, темноволосая, только, наверное, постарше. В очередной раз подвернув ногу, девушка зло пробормотала что-то и, наконец, разулась. Парень, видимо, из раславских, в широкой светлой рубахе, перепоясанной ярко-синим кушаком, заворожено смотрел ей вслед, пока дядька постарше со смехом не хлопнул его по спине.
– Чего зенки вылупил? Баб не видел, что ли?
– Так это… Красивая она, – парень смущенно потер затылок и добавил, словно оправдываясь: – Ведьма!
Неподалеку беловолосая девочка в платье с рюшами держала на ладонях большой радужный шар. Кто-то окликнул ее, маленькая колдунья отвлеклась, и игрушка расплескалась каплями воды по траве.
– Горыныч, это ты, что ли? – темная фигура внезапно выросла прямо перед нами и, стоя против света, казалась огромной.
– Здравствуй, Вахтыр, – отозвался Арис.
– Ну, здравствуй, – седоусый дядька, выше Горыныча и шире раза в два, с боевой секирой у пояса, улыбнулся и, вместо рукопожатия, несильно хлопнул Ариса по плечу. – Давно не виделись… Леон сказал, ты захочешь списки колдунов посмотреть.
– Да. Где они?
– Спешишь? – Вахтыр покачал головой. – Подлечился бы сперва… Вот уж кого, а лекарей у нас хватает!
"Лекарей?"
Я вздрогнула.
Алина! Как же я могла забыть?!. Ведь она где-то здесь, в этом лагере!
Солнце мешало смотреть, но я прикрывала глаза ладонью и вертела головой во все стороны, пока не увидела Леона. Благодаря высокому росту сына воеводы сложно было не заметить: вот он возвращается, пробираясь мимо палаток, мимо сидящих на земле людей… И девушка в местной одежде, с заплетенными в косу светлыми волосами, идет впереди него, буквально тащит за руку. Леон радостно улыбается, подруга сосредоточенно лавирует в толпе, стараясь ни с кем не столкнуться, и время от времени поднимает голову, смотрит в нашу сторону… Видит ли? Хочется помахать рукой, но я стою, не двигаясь. Наши взгляды встречаются, лицо Алинки расцветает улыбкой, а глаза тут же наполняются слезами, которые она стирает ладонью. И, бросив руку Леона, протиснувшись сквозь группку молодежи, выбегает к навесу:
– Женечка, наконец-то!