Тони взмахивает рукой, подзывая от бара распорядителя (метрдотелем того никак не назовешь), произносит несколько слов по-тайски, тыча пальцем в направлении помоста, полминуты проходит в молчаливом ожидании – и яблоневый цвет осыпается им на головы. То есть, конечно, не совсем на головы, – девушки опускаются на стулья рядом. "Черт побери, какого хрена?!" – обдает Рада волной трезвой мысли. Ведь, отправляясь в Пат-понг, он намеревался лишь прикоснуться к этой жизни, втянуть в себя ноздрями ее запах... Однако благая мысль, мелькнув, исчезает, и вот он, следуя подсказке Тони и повелительному пожеланию своей, заказывает ей полный стол еды, и о чем-то расспрашивает ее – тут же забывая полученный ответ, – и рассказывает о себе: русский бизнесмен, владелец спортивного клуба, уважаемый человек. Майкл-Майк в рассказе о себе тоже предстает предпринимателем, специалистом по особым проектам, элита, не элита, а сливки общества – точно. Обитательницы Эдема изъясняются по-английски едва-едва, так, отдельные, нужные, видимо, в их жизненном обиходе слова, Тони, с поощряюще-благожелательной улыбкой наблюдающий за Радом с Майклом-Майком из-за безалкогольной кружки, сообщает, что по-английски между собой можно трепаться о чем угодно – связную речь обитательницы Эдема не поймут. "Это деревенские девочки, высшего образования они не получили", – посмеиваясь, замечает он. "Все равно как в московском клубе, – обращаясь к Раду, снисходительно бросает по-русски Майкл-Майк. – Разница – что не из-под полы и девочки тебе – сразу наружу телом".
Сколько они так сидят? Непонятно. Время растворяется в небытии. Девочки едят, запивают манговым соком, щебечут по-тайски между собой, перебрасываются время от времени, подмешивая в тайскую речь английские слова, фразой-другой с Тони и не обращают на них с Майклом-Майком особого внимания. "Разжигают, суки", – говорит Майкл-Майк Раду по-русски. Он обнимает свою за плечи и кладет похожую на совковую лопату большую руку ей на живот. "No, no, no. – Нет, нет, нет", – стрекочет девушка, умело выворачиваясь из его рук. – "Don't do it. I am not yours yet. – Не делайте этого. Я еще не ваша". "Вы с нею еще не договорились, – объясняет Тони. – У вас на нее пока никаких прав. Может быть, вы только хотите ее покормить?" Дальше он объясняет: тысячи бат за ночь ей будет достаточно. Но за то, что заведение дало возможность познакомиться, нужно будет дать еще двести бат распорядителю. Никаких номеров при заведении нет, а если девушка дала согласие, следует отправляться с нею в гостиницу. "Что, может еще и не согласиться?" – изумленно перебивает его Майкл-Майк. "Ну, если вы ей совсем противны", – отвечает Тони. И продолжает свой инструктаж: в гостиницу можно поехать к себе, если хотите, а можете в какую-нибудь из тех, что поблизости. В них всегда можно снять номер на ночь. Это будет примерно еще тысячу бат.
Тысячу за ночь девушке, тысячу за номер, двести заведению, и еще за то, что девушка поужинала, – Рад понимает, что влип. От тех тайских денег, что дала ему в день приезда Нелли, остались крошки. Скорее всего, едва хватит оплатить ужин. "Тони, а долларами расплатиться можно?" – спрашивает он. "По счету официально – разумеется, нет, – отвечает Тони. – Но вообще не откажутся, только пересчитают по невыгодному для вас курсу. А девушка, конечно, возьмет, нет проблем".
Расплачиваюсь за угощение – и финиш, решает для себя Рад.
Но вместо этого спустя час он сидит в "тук-туке", пулей несущемся по пустынной ночной бангкокской улице, ветер движения, бьющий в лицо, остро-свеж, и сидящая рядом девушка, которую он обнимает за талию, прикрывает горло рукой, – похоже, у нее слабые миндалины. Майкл-Майк с Тони растворились в кипящем котле Пат-понга, который, несмотря на наступившую ночь, все бурлит и, кажется, собирается бурлить до утра, и он о них уже ничего не знает.
Батов рассчитаться с водителем "тук-тука" не обнаружилось в кошельке ни единой купюры. Вспомнив разговор с Тони, Рад протянул водителю десять долларов. При посадке договаривались на двести бат, перевести по курсу – сдачи полагалось сто восемьдесят. Водитель надрал из карманов целый ворох купюр, сунул их Раду в руки и укатил. Когда Рад привел шуршащий ворох в порядок, чтобы обнаружить, что в руках у него всего пятьдесят бат, предъявлять претензии было уже некому. Девушка, пока он рассчитывался с водителем, а потом считал сдачу, скромно стояла поодаль, на лице ее было написано выражение терпеливой скуки. Какое мне дело до ваших дел, означало это ее выражение.
Она, в общем, была весьма недурна, и мила лицом, и достаточно свежа, – хотя и не в такой степени, как казалось, когда смотрел на нее из зала. Черные прямые волосы были обрезаны по плечи, подвиты на концах и схвачены на висках тремя большими желтого металла заколками с пластмассовой отделкой под перламутр. В брюках и просторной блузке поверх, закрывавшей бедра, она казалась несколько коротконогой, но Рад видел ее на помосте – ноги у нее были и в самом деле не длинные, однако ничуть не короткие, во всяком случае, вполне пропорциональные телу.
– Идем, – положил Рад руку ей на бедро, увлекая с собой к стеклянной двери "Liberty place".
Дежурный на ресепшене, когда проходили мимо него к лифту, узнающе взглянул на Рада, скользнул взглядом по девушке и равнодушно отвел глаза.
В лифте, нажав нужную кнопку, Рад поднырнул рукой под просторную блузку девушки, подцепил чашечку лифчика пальцем, сместил ее вверх и взял освобожденную грудь в ладонь. Его снедало вожделение, он готов был овладеть сокровищем с Пат-понга прямо здесь, в лифте. Он ощущал себя моряком эпохи географических открытий, месяцы и месяцы болтавшимся в море наедине со своей природой.
Девушка, когда он взял в ладонь ее грудь, ответно взяла его обеими руками за бедра, прижалась к нему и положила ему голову на грудь. "DarIing, – проговорила она, – любимый". Ее звали Лана – так, во всяком случае, она представилась при знакомстве, – что, конечно же, было лишь европейской оболочкой, в которую она пряталась, чтобы избегнуть гнева духов и сохранить для их заступничества себя настоящую.
Лифт остановился, внутренние двери разошлись. Рад разжал ладонь, Лана подняла голову, отстранилась от него, он вытащил руку из-под блузки и повернул ручку внешней двери, открывая ее. Коридор был пуст, одиноко горела на стене под потолком люминисцентная лампа, за дверьми номеров стояла мертвая тишина, казалось, там ни души, ни в одном номере, и они двое – единственные на всем этаже.
Рад пропустил карту ключа через устройство считывания кода, замок щелкнул, ручка его поддалась нажатию – дверь открылась. Изнутри комнаты навстречу им хлынула волна душного жаркого воздуха. Рад зашел внутрь, включил свет и, шагнув дальше, тут же включил кондиционер. Шагов Ланы за спиной не было слышно. Он повернулся – она стояла на пороге, не переступая его, вся ее поза выражала собой тихую кротость: я не была приглашена – и не иду, я войду, когда буду позвана.
Это было трогательно.
– Come in, – сказал ей Рад, делая приглашающий жест рукой. – Входи.
Она ступила в комнату и толкнула дверь за спиной. Дверь плавно поплыла к косяку, достигла его и мягко сошлась с ним, завершив свое движение бархатно-металлическим взлаем собачки. Лана, все с тем же выражением кротости на лице, окинула комнату быстрым взглядом, прошла к креслу, плеснув по Раду просторным подолом блузки, и опустилась на сиденье, переплетя тесно сжатые ноги у щиколоток и поставив на колени свою небольшую, сплетенную из толстой крученой нити белую сумочку. Не знать, кто она и зачем здесь, можно было бы предположить, в гости к нему среди ночи пожаловала если не воплощенная невинность, то уж никак не служительница порока.
А сам Рад обнаружил, что не знает, как ему вести себя дальше. Теперь, когда были в комнате, у него возникло ощущение, что с женщиной, которую покупаешь, все должно быть совсем по-другому, чем с той, что ложится с тобой по своей охоте. У него это было впервые – женщина за деньги. До этого он был, как Тони. Конечно, женщины брали у него деньги, вымогали их, случалось, что крали, но так – договорившись о таксе – он прежде не ложился в постель ни с одной. Рад почувствовал даже что-то вроде внутреннего озноба – словно ему предстоял акт инициации.
– Хочешь душ? – осенило его спасительным вопросом. Желание немедленного соития, владевшее им с такой силой в лифте, сменилось желанием оттянуть этот неизбежный миг. Отодвинуть его. Словно бы то действительно был акт инициации, и он страшился его.
Лана в ответ на вопрос Рада недоуменно повела головой. "Что за нужда?" – почти наверняка означало это ее движение.
– Прими душ, – сказал Рад.
Он повелел – и она послушно поднялась с кресла и направилась в ванную комнату. Свою вязаную белую сумку на длинных ручках она взяла с собой.
Пока она шумела водой в ванной, он тупо сидел на ее месте в кресле. Теперь это место воспринималось им как ее. Кондиционер со стены напротив неутомимо веял струей прохладного воздуха, регулятор температуры стоял в крайнем положении на "холод", и атмосфера в комнате была уже вполне пригодна для обитания.
Лана появилась из ванной комнаты без одежды, которую несла на руке, повязанная на бедрах полотенцем, На лице у нее была улыбка удовлетворения от хорошо сделанной работы. Она положила одежду с сумкой на стул и двинулась в Раду в кресле.
– Enjoy! – Наслаждайся! – воркующе проговорила она, подходя к Раду, наклоняясь над ним и по очереди проводя грудями ему по лицу.
Грудь у нее была довольно скромных размеров, но красивой округлой формы – истинно два холма, – тугая, крепкая, с большими, ослепительно стоящими коричневыми сосками.
Рад было поймал мазнувший его по лицу сосок губами, но тут же выпустил его. Он уперся руками в подлокотники, стал подниматься, и Лана вынуждена была распрямиться и отступить от кресла.
– Я сейчас тоже душ, – проглотив глагол, сказал он.
В ванной было парно и душно. Мыло лежало на краю ванны, покрытое седой шапкой не успевшей осесть пены. Лана помылась на совесть.
Рад поколебался мгновение – не снять ли одежду в комнате – и решил раздеваться прямо здесь. Ему не хотелось оставлять лежавшие в брючных карманах документы и кошелек без присмотра. Лана, кстати, сообразил он, тоже заходила в ванную с сумкой. Что там у нее, интересно? Не драгоценности же.
Он простоял под душем минут двадцать. Хотя, чтобы освежиться, было достаточно и двух минут. Он стоял под горячими секущими струями в надежде вымыть ими озноб, чувствовал, что обливается потом, как в парилке, голова протрезвела, все вокруг, перестав плыть, стало резко, а озноб никак из него не вымывался.
Вытершись, перед тем, как выйти из ванной, Рад неожиданно для себя самого оделся. Как будто собирался заниматься с ожидающей его в комнате женщиной чем-то вроде высшей математики. Одевшись, он протер запотевшее зеркало влажным полотенцем и, глядя на свое мутное отражение, причесался. И в таком виде – одетый, застегнутый, причесанный, – открыв дверь ванной, выступил в комнату.
Он выступил в комнату, предвкушая отраду прохлады, но в комнате снова была духовка – как полчаса назад, когда вошли в нее. Покрывало с кровати было снято, Лана, укрывшись простыней, лежала в постели, чернея разбросанными по подушке волосами. На столике в изголовье огненно краснела длинная плоская коробочка, которой у него там не лежало, – наверно, презервативы.
– О-дия-я?! – увидев его, издала изумленный возглас Лана, что явно относилось к его одежде.
Рад, не отвечая ей, посмотрел на регулятор кондиционера. Кондиционер был выключен. Не переведен на другой режим, а выключен вообще.
– Why?! – изумился теперь он. – Почему?! Лана, проследившая за взглядом Рада, поняла его.
– Too cold – Слишком холодно. – Улыбка на лице у нее была винящаяся, но уверенная. Она не сомневалась в своем праве выключить кондиционер. Она не была рабой Рада, она была нанятым работником, разве что продавала не руки. – My throat. – Мое горло, – высвободив из-под простыни руку, показала она на шею. – Too deIicate. – Слишком слабое.
– О-дия-я! – в подражание ей воскликнул Рад, полагая, что это тайское слово означает почти наверняка удивление.
– Why? – Почему? – вопросила теперь, в свою очередь, она.
"Потому что это душегубка, а не комната", – стояло ответом в Раде, но он не произнес вслух ни слова.
Слабое горло! Ему вспомнилось, как она сидела в "тук-туке", обхватив шею ладонью. Бояться простуды в такую жару... Что, если слабое горло было всего лишь следствием?
Рад молча глядел на проститутку в своей постели и думал, как сказать ей, чтобы она поднималась, одевалась и уматывалась. Он понял истинную причину того озноба, что овладел им, когда они вошли в комнату. Это был не страх инициации. Страх инициации входил в него только составной частью. Что презервативы, приготовленные на столике. Плата за ублаготворенное вожделение могла оказаться несоизмерима с обговоренными тысячью батами.
Так и не сообразив, как сказать ей, что она свободна, он отступил от кровати и включил кондиционер. После чего у него получилось произнести:
– If you are cold, you can get up. – Если тебе холодно, давай поднимайся.
– What?! – вскричала она, сбрасывая с себя простыню и вскакивая. – Что?!
Она, как и следовало ожидать, лежала в постели без клочка одежды, и в глаза Раду ярко ударил черный огонь волос на лобке, подбритых так, что получилась стрела, указывающая острием в междуножье.
– What? – снова вопросила она. – Why?!
В голосе ее был гнев. Она была оскорблена. Куда делась вся ее покорная готовность служить и ублажать, что сквозила в каждом ее движении и интонациях голоса. Это была фурия, ведьма. Взбесившаяся змея, обнажившая ядовитые зубы.
Рад смешался. У него не было опыта общения с женшинами этой профессии. Ему следовало просто достать кошелек и, ни слова не говоря, дать ей деньги, а он вместо того, стараясь не глядеть на пронзенный черной стрелой лобок, проговорил – словно вступил в перепалку:
– Why? Because I've changed my mind. – Почему? Потому что я передумал.
Вероятней всего, фраза была слишком длинна для ее понимания. Да еще его русский акцент. И вообще он не должен был допускать никаких объяснений.
– You must! – Ты должен! – возопила танцующая перед ним в боевой стойке змея. – You must! Must! – Ты должен! Должен!
Что он был должен ей? Спать с ней, раз уж она лежала в его постели?
– No! – сказал Рад. – Нет!
Конечно же, Лана имела в виду, что он в любом случае – независимо от того, спал с нею или не спал, – должен ей заплатить, и следовало, не откладывая, дать ей ее гонорар, но его так же, как и ее, застопорило, она кричала "Должен!" – он отвечал "Нет".
Что ей там понадобилось в своей сумке, он не думал. По-прежнему продолжая кричать, только теперь уже по-тайски, она вдруг прыгнула к сумке, раздернула молнию, и миг спустя на пальцах правой руки у нее появился длинный блестящий предмет. То, что это кастет, Рад понял лишь еще миг спустя, когда уже не успевал перехватить ее руку.
Удар был не чувствителен. Удар был такой, что он на какое-то время ослеп. Искрами, что посыпались из глаз в охватившую его темноту, можно, наверное, было заново подпалить Рим. Он схватился за голову, вокруг все кружилось, казалось, сейчас его снесет с ног.
Возвращение к свету началось с того, что он почувствовал под пальцами мокрое и липкое. Затем уже стало светлеть и в глазах. Свет быстро нарастал, и в этом нарастающем свете Рад увидел метнувшийся к двери силуэт Ланы. Следом он осознал, что его кошелек у нее: то неприятное ощущение, что сохранила ляжка, когда был в темноте, – это Ланина рука, вытаскивающая кошелек из кармана. В котором у него все наличные деньги, и пластиковая карточка тоже.
– Stop! – Стой! – провопил Рад, бросаясь за ней – неуместно вспоминая себя на военных сборах перед последним курсом в университете.
Все, что происходило дальше, осталось в нем одним жгучим комом стыда.
Лана сумела выскочить в коридор. Но он, выскочив следом, сумел схватить ее за волосы и остановить. Лана заверещала от боли, попыталась развернуться – и полетела на пол, увлекая его за собой. Стремясь скорее оставить комнату, она не оделась, только схватила одежду. А он был, можно сказать, при полном параде. Голая проститутка и весь упакованный мужик – что можно предположить, подумалось Раду, когда он, продолжая удерживать Лану, поднялся на ноги.
Он подумал об этом, потому что вокруг, оказывается, был народ – высыпавшие в коридор из своих номеров соседи по этажу. Пять, шесть, семь человек – благопристойного вида люди с выражением недоуменного ужаса на лицах. "For heaven's sake! What on earth?.. Shit! How do you like that! What's going on? – Жуть! Кошмар! Проклятье! Ничего себе! Что происходит?!" – звучало вокруг. Из какого-то номера доносился взволнованный мужской голос – человек звонил вниз дежурному:
– Reception? Call the police, please! Right away! Someone is being kiIIed! – Администратор? Звоните в полицию! Немедленно! Здесь кровопролитие!
И еще, вырываясь, кричала что-то по-тайски Лана, что – неизвестно, в памяти отпечаталось лишь повторяющееся слово "фаранг".
На виду у всех Рад нырнул перемазанной кровью рукой в разверстый зев Ланиной сумки и, нащупав, извлек наружу свой кошелек.
– Everything is fine! – Все в порядке! – потрясая кошельком, глянул он в сторону толпящихся поодаль соседей. – Don't phone the poIice. There's no need. – Не звоните в полицию. Незачем.
Лана, испятнанная его кровью, с выставленными на всеобщее обозрение своими рабочими достоинствами, продолжала что-то блажить.
– Shut up! – Заткнись! – рявкнул на нее Рад. – I'll pay you! I'll pay! Don't worry! – Я заплачу тебе! Я заплачу! Не переживай!
Неизвестно, что она поняла из его слов, но блажить она перестала.
Все так же на виду у всех Рад раскрыл кошелек и пролистнул купюры внутри. Он должен был ей двадцать пять долларов, чуть больше; тридцати хватило бы с лихвой. И двадцатка, и десятка имелись. Он достал две двадцатки. После происшедшего щедрость была неизбежностью.
– Here is it. – Вот, – протянул Рад Лане деньги.
Она вырвала их у него из рук, глянула на достоинство, и лицо ее, неожиданно для Рада, вспыхнуло благодарностью.
– Thanks. – Благодарю, – сказала она, изобразив при этом нечто вроде воздушного поцелуя. Добавив затем: – My darling! – Мой милый!
Толпа зрителей прошелестела смешками.
– Want to put your clothes on? – Хочешь одеться? – кивнув на распахнутую дверь своего номера, спросил он Лану.
– No-no. No. – Нет-нет. Нет, – быстро проговорила она. Скорее всего, не столько поняв его вопрос, сколько отвечая на его приглашающий кивок зайти обратно в номер. Всунула ноги в слетевшие при падении туфли и торопливо направилась к двери на лестницу. Одеться, видимо, она была намерена там.
– Sorry! – повернувшись к продолжавшим созерцать его соседям, развел Рад руками. – Прошу прощения!
Никто ему не ответил.
– Sorry, – повторил он и двинулся к себе в номер.
– You have blood running down your cheеk, – услышал он сердобольный женский голос за спиной. – У вас по щеке течет кровь.
Но теперь не ответил он и, не оглянувшись, с размаху закрыл за собой дверь.