В вагоне было всего несколько пассажиров. Килил сел на лавку, достал из пакета колбасу и хлеб, стал есть. Потом устроился поудобней и закрыл глаза.
Его разбудили толчок и голос. Контролер. Мужчина лет от тридцати до пятидесяти (Килил никак не научится разбираться в возрасте), по лицу видно - пьющий (это, в отличие от возраста, Килил угадывает безошибочно).
- Билетик покажем или как? - поинтересовался контролер.
- Ага, покажем! - сердито сказал Килил. - Отец, сволочь, напился, меня посадил, а сам отстал! И водку даже оставил! - он вынул из рюкзака бутылку, протянул контролеру. - Можете взять в счет билета, мне не надо!
Контролер молча взял бутылку и пошел дальше. А сзади послышался старушечий голос:
- Вот чего отцы с детями делают, бросают где попало! А ты, сынок, все-таки не надо, сволочем его не называй, нехорошо. Он все-таки отец!
Килил не посмотрел в сторону старухи, задремал.
Но дремать долго не пришлось: электричка доехала до конечного пункта очень быстро.
Килил бродил у вокзала города Ртищева, который оказался похожим на настоящий город, только небольшой. Как какой-нибудь, к примеру, подмосковный Подольск, где он был с матерью у ее знакомой, но дома здесь поменьше.
Подошел и остановился пассажирский поезд "Махачкала-Москва". Из него вышли пассажиры: размяться по вечерней прохладе. Бегали тетки с сумками и кричали: "А вот пиво холодное, пиво, пиво! Пирожки домашние, угощаемся! Вобла, вобла! Пиво холодное, пиво берем!"
Килил тоже закричал: "Пиво, пиво!" - и пошел с этим криком в вагон.
Шел по коридору, из одного купе высунулся заспанный и растрепанный дядька.
- Пацан, иди сюда!
Килил подошел.
- Сколько у тебя?
- Не спрашивай, бери все! - послышался из купе пьяный вялый голос.
- Вообще-то у меня водка, - сказал Килил. - Отец отстал, гад, а я даже не знаю, как уехать. И закуска есть.
- Ангел! - умилился пассажир. - Заходи!
Килил вошел. В купе было только две постели. На второй лежал мужчина с очень большим животом, скрестив на нем руки.
- Мит Митрич! - крикнул ему попутчик. - Ангел явился, воскресни!
Мужчина с животом медленно поднялся и, увидев водку, застонал и сказал:
- Я не выдержу, Леша!
Но пить не отказался.
А Килил, не откладывая, начал жалобно рассказывать о своей несчастной жизни, о пьющем отце, об умершей матери и о единственной родственнице тете Оле, живущей в Москве.
Мужчины сочувствовали, но вскоре начали выяснять между собой отношения.
- Спать пора, - сказал Мит Митрич. - В одиннадцать мы в Москве, а в час я уже в министерстве должен быть. Ты представляешь?
- А мне в час дома быть, это еще хуже! - весело ответил Леша.
- Шутки ему!
- Чего ты ворчишь? Хочешь спать - спи!
- Поехал я с тобой на свою голову. Один бы ехал себе и ехал спокойно. Пью сутки без просыпу.
- Минутку! А кто первый предложил в Кизляре заправиться?
- В Кизляре я взял две штуки и собирался спать! А ты за полчаса выжрал всё и в Кочубее опять побежал.
- Я выжрал? Я один выжрал? Хорошо, в Кочубее я бегал. Но потом кто тебе спать мешал? В Астрахани в шесть часов кто опять побежал за водкой? - уличал Леша Мит Митрича.
- Опять же, - упрямо опровергал Мит Митрич, - я сбегал за одной, чтобы поправиться. И предлагал успокоиться на этом. А ты уже на Харабалинской не выдержал. Я-то спал там, между прочим, ты у меня даже не спросил!
- Ну и спал бы до Москвы! Ты же в Эльтоне очнулся и чуть не выл!
- Мне плохо было!
Килил посматривал, посматривал на багажное отделение сбоку и сверху, которое было пустым. Таким оно уютным и укромным казалось, так туда хотелось!
- Дяденьки, - сказал он. - А можно я туда залезу и посплю?
- Валяй, - тут же разрешил Леша. - Там и одеяла есть, нам не надо: жарко.
Килил залез и прекрасно устроился на одеялах. Он, задремал, слыша, как Мит Митрич и Леша перечисляют:
- А Палласовке...
- А в Урбахе...
- А в Саратове...
- Кто в Саратове?
- Ты в Саратове!
- Да я и не видел, как мы его проехали! Я ни от чего не отказываюсь, но лишнего мне не надо!
Килил спал долго и проснулся, когда поезд стоял, а проводница и проводник в четыре руки расталкивали вмертвую спящих пассажиров.
- Вставайте, граждане! Полчаса уже стоим! А вонища-то, господи... Милицию, что ли, звать? - спросила проводница. - Состав сейчас в депо уведут.
- Зови! - со злостью сказал проводник. - Я тоже могу выпить, но чтобы так...
Проводница ушла, а потом вышел и проводник. Килил соскользнул сверху, выглянул в коридор. Никого. Быстро обшарил пиджаки мужчин, висевшие на вешалках у двери. Ничего особенного. Нагнулся, увидел внизу портфель, открыл, в нем бумажник. Взял денег - немного, чтобы не заподозрили, бумажник сунул обратно. Быстро пошел к выходу. Появился из служебного купе проводник.
- Ты чего тут?
- Мать встречал, а ее уже нет, опоздал, наверно.
- Еще б не опоздал, нет никого. А кто есть, - усмехнулся проводник, - на твою мать не похожи.
12
Тимур Ахмеджанович молчал, напоминать ему было нехорошо: не так много времени прошло, а Геран куда-то исчез, поэтому Самир, чтобы не терять времени, решил наведаться к нему домой, взяв с собой самого младшего брата Насифа, ему только восемнадцать. Дверь им открыл тоже молодой юноша, еще младше Насифа.
- Геран дома? - спросил Самир.
- Здороваться надо! - ответил юноша и закрыл дверь.
Самир хмыкнул. Его обидели несправедливо. Между прочим, он всегда очень вежливый человек, он всегда первый здоровается со старшими, с уважаемыми людьми и с теми, кого считает равными себе (а также когда это нужно для дела). Но надо же понимать, что ты совсем еще зеленый, ты почти ребенок, это даже неприлично - с тобой первым здороваться. Ты сам должен поздороваться. Обидел. Даже, можно сказать, оскорбил в присутствии младшего брата. И Самир позвонил опять в дверь. Юноша не побоялся, открыл:
- Чего звоните? Нет его!
- А где он?
- Не знаю!
- Ты почему так говоришь? - не выдержал Насиф, которому неприятно было, что ровесник грубит его взрослому брату, с которым даже он, хоть и брат, не может позволить себе такой тон.
Гоша же помнил свою постоянную сверхзадачу: при любых обстоятельствах, пусть даже самых мелких, защищать собственное достоинство. И это теперь была уже не просто его личная задача, а долг будущего члена партии, ПИР. Словно сам Супер-драйвер в этот момент наблюдал за ним и ждал, как он себя поведет. Поэтому Гоша не собирался уступать:
- Как хочу, так и говорю, я дома! А вас не звали, и нечего тут! - не очень складно, но решительно сказал он, собираясь закрыть дверь. Но Насиф уже стоял на пороге, волнуясь, в нем, как и в Самире, как и в других членах их семьи, было сильно чувство справедливости:
- Мы тебе что сделали? - задал он резонный вопрос. Самир молчал, предоставив младшему брату возможность потренироваться в самом трудном деле жизни - общении.
Вместо того чтобы ответить на вопрос, юноша поступил, с точки зрения и Самира, и Насифа, просто хамски:
- Ну, ты! - крикнул он. - Пошел отсюда!
И хотел вытолкнуть Насифа, чтобы захлопнуть дверь. Но Насиф сильный и гибкий парень. И он не позволит себя оттолкнуть. Поэтому он устремился вперед и оказался в прихожей.
Самир сделал шаг за ним.
Гоше стало страшно, но он не имел права этого показать.
- Ты послушай, - сказал Самир. - Мы хотим только узнать, где Геран, ты чего волнуешься?
- Я не волнуюсь, а говорить вам не обязан! - закричал Гоша, которому казалось, что если он теперь скажет, где Геран, то это будет означать, что он струсил. - Я кому говорю, пошли отсюда!
- Ты псих? - спросил Насиф. - Голова больная совсем у тебя?
- Считаю до трех! - закричал Гоша, понимая, что крикнул глупость, но отступать было поздно.
- Считай, - усмехнулся Самир, его стал забавлять этот мальчишка.
- Раз! Два! Три!
Счет закончен, что-то надо делать. И Гоша ударил Насифа рукой в грудь. В лицо не смог - не потому, что побоялся, а просто никогда не бил людей в лицо, не умел этого (а если сказать высоким слогом, лицо человека для него было неприкосновенной зоной - на нем отражаются мысли, это говорящая, разумная часть тела). Реакция Насифа была мгновенной. В отличие от Гоши, он не домашний мальчик, ему приходилось уже бывать в переделках. Когда тебя бьют, отвечай в три раза сильнее, это железное правило. И Насиф ответил сильным и метким ударом в челюсть. Гоша упал.
- Правильно, - сказал Самир. - Руки распускает, сопляк.
Странный юноша повел себя совсем глупо. Он вскочил, схватил торшер без абажура, с одной лампочкой, и ударил им по рукам Насифа, которые тот выставил. Пришлось Насифу еще раз ответить ему справа и слева. А потом ногой пару раз пнул его, уже лежащего. Гоша остался лежать на полу, обхватив руками голову.
Самир увидел, что кроме Гоши в доме никого нет. Большой соблазн пошарить, поискать деньги. Но он не грабитель, не разбойник. Да и какой будет пример брату?
И он сказал Насифу:
- Ладно, пошли. Ты не очень его?
Насиф, присев на корточки, потрогал Гошу за плечо.
- Эй, ты живой? Ты почему такой псих? Мы что тебе сделали? Теперь видишь, тебе же хуже. А ты веди себя, как нормальный, понял?
Они ушли.
У Самира были смешанные чувства. С одной стороны, Геран теперь обидится из-за пасынка (не поверит, что тот первый начал задираться), с другой, ему было приятно, что младший брат повел себя как мужчина и сумел правильно среагировать. Быстрая реакция - главное для мужчины. А еще Самиру было жалко этого непонятного юношу. Впрочем, непонятного в той в мере, в какой непонятны все русские. С ними потому и трудно: иногда совсем не можешь догадаться, что они сейчас сделают, по какой причине и зачем.
13
В Гоше все дрожало и кипело, он по горячим следам написал о происшедшем Супер-драйверу, оговорив в конце, что он не жалуется, а просто информирует. Супер-драйвер ответил быстро:
Super-driver. Убивать их мало. Обязательно накажем, только пожже. Потерпишь?
Goshа. Конечно.
Super-driver. А чего им было надо от твоего отчима?
Goshа. Не знаю.
Suрег-drivег. А твой брат не отдал ему деньги?
Gоshа. Вряд ли. Он никому не отдаст.
Super-driver. А они еще не вернулись? И он не нашелся?
Gosha. Нет.
Suрег-driveг. Он не дурак, чтобы ехать туда, где найдут. Я бы на его месте в Москве прятался.
Gоshа. Я тоже так думаю.
Super-driver. Если появиться, ты с ним поговори. Мы тут кстати решили вопрос о твоем приеме. Но ты должен знать: вступительный взнос 5000 $. Если не нравиться, скажи сразу.
Gosha. Нe нравится. У меня таких денег никогда не будет.
Super-driver. Будут. Возьмешь у Карьчина или брата. Для них это немного.
Goshа. Так они и дали. С какой стати? И брат не даст, а этот тем более.
Super-driver. Меня не интересует, как ты будишь брать и под каким предлогом. Если брат, то я бы своему брату дал бы без предлога. А Карьчину скажи, если хочет, чтобы от него отстали, пусть платет. Или будут за ним самолетики летать до самой смерти.
Gоshа. Это задание?
Super-driver. Какое задание, я сказал, вступительный взнос. Много? Я считаю - нормально. Другие платят. У нас будет партия богатых людей.
Gоshа. А если у кого-то нет таких денег?
Super-driver. Находят. В Москве всегда можно найти 5000. Некоторым снижаем до 3 и даже 1, но тогда у них испытательный срок, им не доверяют ничего серьезного, они не имеют права личьно общаться с драйверами и тем более со мной.
Gоshа. Можно подумать?
...
Gоshа. Мне просто надо сообразить, как это сделать.
...
Goshа. Я согласен.
...
Gоshа. Сколько даете времени?
...
Gоshа. У меня что-то со связью.
...
Gosha. Ты нарочно молчишь?
...
Gosha. Ну и х... с вами!
14
Добравшись до деревни Вотрино, где жила мать Ольги, они узнали, что Килил здесь не появлялся. В общем-то, все к этому были готовы: чем больше было дорожных мытарств, тем нелепей представлялось это путешествие, тем отчетливей понимали и Ольга, и Геран, и Карчин, что все кончится ничем и затеяно абсолютно зря. Хотя, пожалуй, у Ольги была все-таки надежда, но надежда самовнушения, самоуговора.
Очень устали.
Мать нажарила большую сковородку картошки, достала соленые огурцы, сало, самогон.
- Сама-то не пью, - объяснила она, выпивая первую рюмку за приезд гостей, - а мужики у нас жуткое дело, как лакают! Просто без просыпу. Вот я на них и стараюсь.
- Травите помаленьку, - шутливо сказал Геран.
Мать шутки не поняла, обиделась:
- Травят, кто технический спирт достает и с него сусло делает, а я гоню чистый зерновой самогон! У меня все берут и хвалят - и ни одна собака не отравилась!
Карчин выпил с большим удовольствием, а потом еще и еще. И так как-то получилось, что через час-другой все довольно крепко опьянели. Мать ушла к соседке, тоже одинокой старухе, спать. А Ольга тихонько стала напевать. Голос у нее негромкий, но верный, приятный. Репертуар неизменный: народные песни и советские под народные, пятидесятых, шестидесятых годов преимущественно. "Стою на полустаночке" и т. п. А Юрий Иванович взялся подпевать, сначала почти неразборчиво мычал своим баритоном, а потом все смелей и громче. В конце концов, это и его песни: мать пела, отец пел, все родные пели, притом что были коренные столичные жители, но люди простые, без чинов и званий. А хоть бы и чины со званиями: Евдюхович Илья Романович, генерал армии, двоюродный брат мамы, человек чуть ли не дворянского рода, отлично пел высоким голосом самые настоящие похабные деревенские частушки, невесть откуда зная их.
Оказалось, что и Юрий Иванович, и Ольга особенно любят песню "На Муромской дороге". Сначала у них не ладилось, не могли договориться, кто каким голосом поет, Карчин утверждал, что это без разницы, лишь бы в ноту, а Ольга настаивала, что он должен понизиться в бас, а она возьмет выше. Наконец получилось, на голоса или просто так, неважно, главное - хорошо. Геран, улыбаясь, слушал. Он эти песни тоже знает и мог бы спеть, но бог голоса не дал.
Юрий Иванович, подсев к Ольге, закрыл глаза, раскачивался и обнял ее за плечи - как бы в забытьи. Русские, подумал, глядя на него Геран, обладают удивительной особенностью: будучи и без того пьяными, они умудряются в этом состоянии еще и изображать пьяных, наигрывать. Может, для того, чтобы дать понять окружающим: я только притворяюсь, а на самом деле - как стекло! Ольга шевельнула плечами и грозно посмотрела на Карчина, но тут же смягчилась: поскольку песня, момент артистический, не настоящий, то - можно.
Потом заспорили, что еще петь.
Геран пошел во двор по надобности.
Там задержался, курил, смотрел на звезды, думал о чем-то хорошем и неопределенном. Стоял и думал так довольно долго. Потом бросил окурок, пошел в дом.
Жена и Карчин его не услышали: целовались. Юрий Иванович, не владея собой и хмелем, шарил руками по Ольге, она отталкивала его руки, но поцелуя не прекращала и то ли вздыхала, то ли постанывала: звуки Герану знакомые.
Геран хотел тут же выйти, но не успел: Ольга открыла глаза и увидела его. Оттолкнула Карчина так, что тот потерял равновесие и рухнул со стулом на пол. И не вставал, осененный идеей, вытекающей из его положения: дескать, пьян до потери сознания, не соображаю, что делаю. Подполз к коврику у дивана и положил голову на руку, словно собираясь тут же и заснуть.
- Такие вот дела, - сказала Ольга. - Пели, пели - и вот... Бывает...
Геран вышел.
Ему было грустно, но если бы кто увидел его лицо, изумился бы: Геран усмехался.
Он этот вопрос давно для себя решил, вернее, даже и не решал его, а понял особенность своей натуры: в отличие от подавляющего большинства мужчин, он готов понять и простить измену любимой женщины (и приходилось уже понимать и прощать), он готов даже на большее - признать, что может кто-то найтись лучше и достойнее его. Или не лучше, не достойнее, а просто возникнет любовь, и что тут поделать? Человек человеку принадлежать не может и не должен. Конечно, если это чувство принадлежности взаимно и естественно, если оно надолго, а у некоторых, говорят, на всю жизнь, тогда счастье. Но счастье слишком редкое. Во многих случаях принадлежность вынужденная, вымученная, насильственная. А главное, зачем это вообще называть изменой? Любовь, увлечение, пусть даже мимолетно вспыхнувшая симпатия - очень редкие состояния в нашей жизни, и если у кого это возникло, надо радоваться, так считает Геран. Да, больно, грустно, но ты ведь не животное, чтобы понимать и ощущать только собственную боль.
Кому сказать - не поверит. И Ольга не поверит, если он выскажет ей свои мысли. Сидит теперь там и мучается. А может, не мучается? Может, считает так же, как он? В любом случае, не хочется сейчас говорить с ней об этом.
Но женщина не умеет промолчать, ей обязательно нужно все обозначить словами. Ольга вышла, подошла к Герану. Подняла руку, чтобы дотронуться до его плеча, как она обычно это делает, но отдернула руку, будто она была испачкана.
- Ты думаешь, что я б.., да? - спросила она.
- Нет.
- Врешь, думаешь. А только это не так. Б... - это когда просто женщина хочет с кем попало. А я его даже не хочу. Он мне просто на минутку понравился.
Плохо, подумал Геран. Лучше бы, как все женщины, соврала, сказала, что спьяну, что это он виноват: пристал, набросился. А Геран поворчал бы, поругался бы, может, даже стукнул, дело житейское, то есть оба слега соврали, слегка поиграли, и жизнь идет дальше своим чередом. Ольге же некстати вздумалось быть откровенной.
- Понравился - и ладно, - нехотя сказал Геран. - Не будем об этом. Спать пора.
- Нет, будем! - упрямилась Ольга. - Я не хочу, чтобы ты обо мне думал, как о какой-нибудь.
- Я и не думаю.
- Врешь, думаешь. Ты меня так презираешь, что даже ударить не хочешь!
- Оля, какие ты глупости говоришь...
- Презираешь, я знаю! Ты вообще считаешь себя выше всех!
- Ничего себе мнение! - удивился Геран. - И давно тебя осенило?
- Сразу же. Как только. Мы все для тебя - бессмысленные существа! А вот нет! Мы тоже люди! И у нас чувства! Понял?
- Слушай, ты просто пьяная. Хватит об этом.
- Гера, - всхлипнула Ольга, - что мне делать?
- Я еще должен тебе советовать?
- А кто? Ближе у меня никого нет! Дети, само собой, но они - дети! С ними я про это не буду говорить.
- Давай до завтра, хорошо?
- Хорошо, - согласилась Ольга. - Ты прав, как всегда.
Она пошатываясь ушла в дом.