- Э… по-моему, "Дево", - отвечает Тим.
- Кто? - Я расслышал.
- Группа называется "Дево".
- "Дево"?
- Ага.
- "Дево".
- Точно. - Он смотрит на меня, будто на идиота какого.
- О'кей. - Я откидываюсь назад. - Хотел проверить.
"Дево" умолкают. Следующая песня раздражает еще больше.
- А это кто?
Тим смотрит на меня, надевает темные очки.
- "Пропавшие без вести".
- "Пропавшие без вести"?
- Ага. - Он хихикает.
Я киваю и опускаю темное стекло.
Тим отхлебывает, ставит бокал на колени.
- Ты вчера в Сенчури-Сити был? - спрашиваю я.
- Нет, не был, - невозмутимо говорит он. Ноль эмоций.
- А-а. - Я допиваю.
"Пропавшие без вести" наконец допели. Возникает ди-джей, балагурит, гундит про бесплатные билеты на предновогодний концерт в Анахайме.
- Ты ракетку взял? - спрашиваю я. Конечно, взял - я видел, как Чак положил ее в багажник.
- Ага. Ракетку взял. - Тим подносит бокал к губам и притворяется, что пьет.
В самолете, в первом классе - я у прохода, Тим у окна, - я слегка расслабляюсь. Пью шампанское, у Тима - стакан апельсинового сока. Тим включает плеер, читает купленный в аэропорту "Джи-Кью". Я принимаюсь за "Гавайи" Джеймса Миченера - я их всякий раз беру с собой на Мауна-Кеа, а в наушниках у меня "Гавайское попурри", мы летим к островам, и я слушаю, как Дон Хо снова, снова и снова поет "Пузырьки".
После обеда прошу у стюардессы колоду карт, мы с Тимом четырежды играем в "джин", и все четыре раза я выигрываю. Тим пялится в окно, пока не начинается фильм. Потом смотрит фильм, а я читаю "Гавайи", пью ром с колой, а после кино Тим листает "Джи-Кью" и смотрит в иллюминатор на бесконечное море внизу. Слегка захмелев, я иду наверх, брожу по салону, принимаю валиум, возвращаюсь перед посадкой в Хило, и когда мы приземляемся, Тим так стискивает "Джи-Кью", что тот навсегда сворачивается в трубочку, и самолет подкатывает к выходу.
В аэропорту миловидная, сладенькая гавайская девушка нацепляет нам на шеи гирлянды, шофер встречает у ворот, забирает багаж, мы садимся в лимузин, почти не разговариваем, почти друг на друга не смотрим, а когда едем вдоль берега сквозь влажный вечер, Тим крутит радио и находит лишь местную станцию в Хило, где играют старые песни шестидесятых. Я смотрю на Тима, Мэри Уэллс запевает "Мой парень", у Тима на шее вяло повисла гирлянда из красного жасмина, уже буреет, а пустые Тимовы глаза грустно уставились в темное окно, оглядывают зеленую землю вокруг, он все сжимает "Джи-Кью", и я спрашиваю себя, верно ли поступил. Тим смотрит на меня, я отвожу взгляд, и выдуманный, вынужденный покой тихо накрывает нас, отвечая на мой вопрос.
Мы с Тимом сидим в центральном ресторане на Мауна-Кеа. В ресторане одной стены нет, и я слышу, как вдалеке разбиваются о берег волны. В сумеречный зал вторгается бриз, подмигивает пламя свечи на столе. На потолочных балках тихо бормочут воздушные колокольчики. Молодой гаваец на крошечной полуосвещенной сцене против танцпола играет на пианино "Мэкки-нож", и две пожилые пары неуклюже топчутся в темноте. Тим пытается незаметно закурить. Женский смех плывет в большом зале, и я отчего-то тупею.
- Ох, Тим, не кури, - говорю я, глотая второй "майтай". - Мы на Гавайях, черт побери.
Без единого слова, без малейшего признака возмущения, на меня даже не взглянув, он кладет сигарету в пепельницу, скрещивает руки на груди.
- Слушай, - говорю я; запинаюсь, умолкаю.
Тим смотрит.
- Угу. Ну?
- Кто… - мозг барахтается, цепляется за что-то, - по-твоему, в этом году выиграет Суперкубок?
- Точно не знаю. - Он обкусывает ногти.
- Как думаешь, "Рейдерам" удастся?
- У "Рейдеров" есть шанс - Он пожимает плечами, озирается.
- Как в школе? - спрашиваю я.
- Нормально. Нормально в школе. - Он постепенно теряет терпение.
- А Грэм как? - спрашиваю я.
- Грэм? - Он смотрит на меня.
- Ну да. Грэм.
- Грэм - это кто?
- Твоего друга ведь Грэм зовут?
- Нет.
- А я думал, Грэм. - Я делаю большой глоток.
- Грэм? - переспрашивает он, глядя мне в глаза. - Я вообще никого с таким именем не знаю.
На этот раз я пожимаю плечами и отворачиваюсь. За соседним столом сидят четыре педика, один - известный телеактер, все пьяны, двое восхищенно пялятся на Тима, тот не замечает. Кладет ногу на ногу, обкусывает другой ноготь.
- Как мама? - спрашиваю я.
- Нормально. - У него трясется нога: вверх-вниз, так быстро, что картинка размазана.
- А Дарси с Мелани? - Я цепляюсь за все, что приходит на ум. "Майтай" почти допит.
- Раздражают слегка. - Тим смотрит мимо меня, голос ровный, лицо - будто маска. - По-моему, они только и делают, что ездят в "Хааген-Даз" и кокетничают с каким-то болваном, который там работает.
Я хихикаю - не уверен, что хихикать следовало. Зову официанта, заказываю третий "майтай". Официант быстро возвращается, и едва он ставит бокал на стол, наше молчание обрывается.
- Помнишь, как мы сюда летом приезжали? - Я пытаюсь его задобрить.
- Примерно, - просто отвечает он.
- Когда же мы последний раз все вместе собирались? - вслух размышляю я.
- Не помню вообще-то. - Он даже не задумался.
- Два года назад, кажется. В августе? - гадаю я.
- В июле.
- Точно. Точно. На Четвертое июля. - Я смеюсь. - Помнишь, как мы тогда ныряли, а мама уронила в воду фотоаппарат? - спрашиваю я, еще хихикая.
- Я только ругань помню, - невозмутимо отвечает он, глядя мне в глаза. Я смотрю на него, сколько могу, а потом вынужден отвести взгляд.
Двое педиков шепчутся, косятся на Тима и смеются.
- Пойдем в бар, - предлагаю я. Подписываю оставленный официантом чек - наверное, принес вместе с третьим "майтаем".
- Как хочешь, - говорит он и резко встает.
Я уже довольно пьян, неустойчиво ковыляю по двору, Тим идет рядом. В баре старая гавайка с гирляндой на шее и в цветастом платье играет на укелеле "Гавайскую свадебную песню". Несколько пар за столиками, а у стойки - две разодетые женщины чуть за тридцать. Я жестом подзываю Тима. Мы садимся возле женщин чуть за тридцать. Я склоняюсь к Тиму.
- Что думаешь? - шепчу я, пихая его локтем.
- О чем?
- Ну то есть - что думаешь?
- О чем? - Он смотрит раздраженно.
- Рядом с нами. Эти.
Тим глядит на женщин, его передергивает.
- А что они?
Пауза. Я в ошеломлении смотрю на Тима.
- Ты что, с девчонками не встречаешься? Это как? - по-прежнему шепчу я.
- Что?
- Тс-с. Ты на свидания ходишь? На свидания?
- Девчонки из клуба и все такое, но… - Он содрогается. - А что?
К нам подруливает бармен.
- "Майтай". - Надеюсь, язык не заплетается. - А ты, Тим? - Я хлопаю его по спине.
- Что - я?
- Чтотыбудешьпить?
- Не знаю. "Майтай", наверно. Все равно, - смущается он.
Высокая темно-рыжая женщина улыбается нам.
- Шансы ничего себе. - Я толкаю Тима локтем. - Шансы вполне себе ничего.
- Какие шансы? О чем ты?
- Смотри. - Облокотившись на стойку, я поворачиваюсь к женщинам.
- Ну, дамы, что вы сегодня пьете?
Высокая улыбается, поднимает заиндевевший розовый бокал и отвечает:
- "Пэхохо".
- "Пэхохо"? - ухмыляюсь я.
- Да, - подтверждает она. - Очень вкусно.
- Невероятно, - бормочет Тим.
- Бармен, простите, э… - Я смотрю на улыбчивого седого гавайца - он приносит нам "майтай", и я наконец вижу табличку у него на груди. - Хики, может, принесете двум прекрасным дамам еще… - Я оборачиваюсь к ней, по-прежнему ухмыляясь.
- "Пэхохо", - похотливо улыбается она.
- "Пэхохо", - сообщаю я Хики.
- Да, сэр, очень хорошо. - И Хики удаляется.
- Ну, вы обе… похоже, вы на пляже сегодня были, приняли солнышка? Откуда вы? - спрашиваю я одну из них.
Та, что говорит, отпивает из своего бокала.
- Я Патти, это Дарлин, мы из Чикаго.
- Чикаго? - я наклоняюсь ближе. - Так?
- Так, - говорит Патти. - А вы откуда?
- Мы из Лос-Анджелеса. - Мой голос почти тонет в жужжании блендера.
- О, Лос-Анджелес? - переспрашивает Дарлин, оглядывая нас.
- Точно. Я Лес Прайс, а это мой сын Тим. - Я показываю на него, будто он на витрине, и Тим опускает голову. - Он… э… немного застенчив.
- Привет, Тим, - осторожно говорит Патти.
- Поздоровайся, Тим, - говорю я. Тим вежливо улыбается.
- Он учится в Южнокалифорнийском универе, - говорю я, точно это все объясняет.
Женщина с гавайской гитарой запевает "Конечно же, ты", и я, оказывается, раскачиваюсь в такт.
- У меня племянница в Лос-Анджелесе. - Дарлин слегка разволновалась. - В Пеппердайне учится. Слыхал про Пеппердайн? - спрашивает она Тима.
- Да, - кивает он, глядя в бокал.
- Норма Перри зовут. Слыхал про Норму Перри? Второкурсница? - Дарлин отпивает "Пэхохо". - Из Пеппердайна?
Тим качает головой, все так же остекленело глядя в бокал.
- Нет, я… ну… боюсь… ну… нет…
Мы трое разглядываем Тима, словно он - тупое экзотическое животное, и нас больше, чем следовало, потрясает его редкостная невразумительность. Он все покачивает головой, и мне требуется громадное усилие воли, чтобы отвернуться.
- Ну, дамы, и долго вы здесь пробудете? - Я делаю большой глоток "майтая".
- До воскресенья, - отвечает Патти. У нее на запястье столько нефрита - удивительно, как она бокал поднимает. - А вы?
- До субботы, Патти, - отвечаю я.
- Мило. Вы вдвоем?
- Точно, - я добродушно смотрю на Тима.
- Мило, Дарлин, правда? - спрашивает Патти, тоже глядя на Тима.
Дарлин кивает.
- Отец - сын. Мило. - Она жадно допивает коктейль и тут же берется за следующий, который ставит перед ней Хики.
- Ну, надеюсь, я не слишком потороплю события, если задам вопрос, - начинаю я, склоняясь к Патти. От нее воняет гарденией.
- Разумеется, нет, Лес, - отвечает она. Дарлин выжидательно хихикает.
- Господи, - бормочет Тим, отпивая наконец из своего бокала. Я игнорирую ублюдка.
- Так что? - спрашивает Дарлин. - Лес?
- А вы, дамы, тут с кем? - спрашиваю я со смешком.
- Ну все, - говорит Тим, слезая со стула.
- Мы одни, - говорит Патти, глядя на Дарлин.
- Одни-одинешеньки, - прибавляет та.
- Можно мне ключ от номера? - Тим протягивает руку.
- Ты куда? - Я слегка трезвею.
- В номер. А ты думал куда? Господи.
- Ты ведь даже не допил. - Я тычу в "майтай".
- Я не хочу допивать, - невозмутимо отвечает он.
- Почему? - Я повышаю голос.
- Если он не хочет, я допью, - смеется Дарлин.
- Дай мне ключ, и все, - раздраженно говорит Тим.
- Ну, я с тобой, - говорю я.
- Нет-нет-нет, ты останься, пообщайся с Патти и Марлен.
- Дарлин, милый, - из-за моей спины поправляет Дарлин.
- Все равно. - Тим стоит, рука протянута.
Лезу в карман за ключом, отдаю ему.
- Только ты меня впусти, - предупреждаю я
- Спасибо, - он отодвигается. - Дарлин, Патти, мне было… ну… э… Увидимся. - И выходит из бара.
- Что с ним такое, Лес? - Улыбка сползает с лица Патти.
- В школе не все гладко, - пьяно отвечаю я. Беру "майтай", подношу к губам, не пью. - С матерью.
Я поднимаю Тима рано и сообщаю, что перед завтраком мы сыграем в теннис. Он сразу встает, не протестует, долго торчит в душе. Мы договариваемся встретиться на корте. Он приходит через пятнадцать-двадцать минут, и я решаю, что надо бы разогреться, поколотить по мячу. Я подаю, бью по мячу. Он мажет. Подаю снова, сильнее. Он и не пробует отбить, лишь пригибается. Снова подаю. Он мажет. Ни слова не говорит. Я снова подаю. Он отбивает, мыча от усилия, ярко-желтый мяч сияющим снарядом врезается в меня. Тим спотыкается.
- Не так круто, папа.
- Круто? Ты считаешь, это круто?
- Ну… вообще-то да.
Я снова подаю.
Он ни слова не говорит. Я выигрываю все четыре сета и стараюсь проявить сочувствие.
- Ах ты черт. Что-то теряешь, что-то находишь.
- Еще бы, - говорит Тим.
На пляже почему-то лучше. Океан нас успокаивает, песок утешает. Мы друг с другом любезны. Лежим рядышком в шезлонгах под двумя низкими, раскидистыми пальмами. Тим в наушниках читает Стивена Кинга - покетбук из сувенирного киоска в вестибюле. Я читаю "Гавайи", то и дело поднимаю глаза, впитываю солнечное тепло, песчаный жар, запах соли, рома и масла для загара. Мимо дефилирует Дарлин, машет. Я тоже машу. Тим смотрит поверх темных очков.
- Ты вчера был с ними довольно груб, - замечаю я.
Тим еле пожимает плечами и прячется за стеклами. Не уверен, слышал ли он меня, он же в наушниках, но хоть осознал, что я произношу слова. Не поймешь, чего он хочет. Смотришь на Тима, и тебя словно обдает волнами неуверенности, отсутствия цели, задачи, будто перед тобой человек, который совсем не имеет значения. Стараясь из-за этого не дергаться, думаю о тихом море, о воздухе. Два педика в узеньких плавках плетутся мимо, садятся у пляжного бара. Тим тянется за маслом для загара. Я кидаю ему бутыль. Он втирает масло в загорелые широкие плечи, потом откидывается, вытирает руки о мускулистые икры. От мелких букв болят глаза. Я моргаю раз, другой, прошу Тима принести еще выпить, "майтай" какой-нибудь или ром с колой. Тим не слышит. Я хлопаю его по руке. Он внезапно дергается, выключает музыку. Плеер падает на песок.
- Черт. - Он подбирает, смотрит, нет ли песка или царапин. Удовлетворенный, надевает плеер на шею. - Что?
- Может, принесешь отцу и себе выпить?
Он вздыхает, поднимается.
- Что ты будешь?
- Ром с колой.
- О'кей. - Он натягивает университетскую рубашку, бредет к бару.
Я обмахиваюсь "Гавайями" и наблюдаю, как Тим уходит. Замирает у стойки, не пытаясь позвать бармена, ждет, пока бармен его заметит. Один педик что-то говорит Тиму. Я чуть приподымаюсь. Тим смеется, что-то отвечает. И тут я вижу девушку.
Она молода, ровесница Тиму или постарше, загорелая, длинноволосая блондинка, медленно движется вдоль берега, не замечая волн, что разбиваются у ног, вот она идет к бару, и когда приближается, я почти различаю лицо - смуглое, безмятежное, большеглазое, она не мигает даже на ярком полуденном солнце, тотальном и абсолютном. Томно, сладострастно скользит к бару, стоит возле Тима. Тот все ждет бокалов, грезит. Девушка что-то говорит. Тим оглядывается, улыбается, и бармен подает ему бокалы. Тим стоит, они с девушкой коротко беседуют. Тим уже идет ко мне, и тут она что-то спрашивает. Он оглядывается, кивает, потом торопливо шагает, почти бежит. Застывает, оборачивается, чему-то смеется, подходит, отдает мне бокал.
- Девчонку встретил из Сан-Диего, - отсутствующе говорит он, снимая рубашку.
Я улыбаюсь, киваю, лежу с бокалом в руке - он прозрачен, пузырится, я заказывал другое - и, прикрыв глаза, воображаю, что сейчас их открою, гляну вверх, а Тим будет стоять передо мной, жестом звать к ним в воду, и там мы станем трепаться о мелочах, но он избалован, и мне все равно, мне на него плевать, а просить прощения - лицемерно. Я открываю глаза. Тим с девушкой из Сан-Диего ныряют в прибой. У моих ног приземляется фрисби. Я вижу ящерицу.
Потом, после пляжа, мы оба в ванной готовимся к ужину. Тим обернул бедра полотенцем, бреется. Я над второй раковиной смываю с лица масло перед душем. Тим скидывает полотенце, нимало не смущаясь, стирает с подбородка пену.
- Ничего, если Рэчел с нами поужинает? - спрашивает он.
- Конечно. Почему нет.
- Отлично. - И Тим выходит из ванной.
- Ты сказал, она из Сан-Диего? - спрашиваю я, вытирая лицо.
- Ага. Из универа.
- А она тут с кем?
- С родителями.
- А родители не собираются с ней сегодня ужинать?
- Они до завтра в Хило. - Тим в одних трусах выбирает рубашку. - У отчима какие-то дела.
- Она тебе нравится?
- Ага. - Тим изучает обычную белую рубашку, будто книгу знаний. - Наверное.
- Наверное? Ты с ней полдня провел.
После душа я иду в спальню, открываю шкаф. Тим вроде поживее, я рад, что он встретил эту девушку, и мне легче, что за ужином с нами будет кто-то еще. Я надеваю льняной костюм, наливаю выпить из мини-бара, сажусь на кровать, наблюдаю, как Тим втирает гель в волосы, смазывает их.
- Ты рад, что поехал? - спрашиваю я.
- Еще бы, - отвечает он слишком ровно.
- Мне показалось, ты вроде бы не хотел ехать.
- С чего ты взял? - спрашивает он. Выдавливает еще геля на ладонь, втирает в густые светлые волосы, они темнеют.
- Мама говорила, что тебе не хотелось, - поспешно, бесцеремонно отвечаю я. Пью.
Он разглядывает меня в зеркало, лицо затуманивается.
- Нет, я ничего такого не говорил. У меня просто этот доклад и… ну… нет. - Он причесывается, смотрит в зеркало. Ему нравится, он отворачивается от зеркала, смотрит на меня, и под этим пустым взглядом я решаю не давить.
Мы встречаемся с Рэчел в центральном ресторане. Она беседует с пианистом у рояля. У нее в прическе алый цветок, пианист трогает его, и Рэчел смеется. Мы с Тимом пробираемся к белому роялю. Рэчел оборачивается, у нее пустые голубые глаза, а белозубая улыбка восхитительна. Она касается своего плеча, идет к нам.