- Ты уверена, что это правильно? - спросил я ее с серьезным видом, будучи уверенным, что она сделала это специально. Хотя в душе у меня, едва сдерживаемые, весело скакали чертики задора.
- Без сомнений, - с таким же серьезным видом ответила она, гипнотизируя меня взглядом. Мы расчищаем дорогу для остальных - мы чистильщики!
И, не выдержав напряженной паузы, мы вместе расхохотались, словно готовили этот спектакль заранее.
Следующая атака была проведена на задний левый фонарь Кадиллака, припаркованного у поворота на Невский проспект. Водитель поставил его носом на тротуар прямо в дверь магазина, так что пешеходам приходилось выходить на проезжую часть, перелезая через смерзшиеся, словно цемент, сугробы.
На этот раз я почувствовал едва уловимый скрежет. Хлопок оказался громче, чем в прошлый раз.
"Наверно, у дорогой машины стекло толще", - решил я.
Снег обагрился, осколками, похожими на кровь.
- Мы ее ранили, - развеселившись, сказал я Марго.
Она выглянула наружу.
Студент в коротком шерстяном пальто, находящийся поблизости, увидев ее в окне, крикнул "йес" и сделал неприличный жест рукой, подняв правый кулак вверх.
Молодая пара рядом, переносящая через сугроб коляску с двойняшками, не обратила на него никакого внимания. Старик с палкой покачал головой.
- Йес! - произнесла Марго и повторила жест парня.
Не торопясь мы выехали на Невский проспект и направились снова к месту нашего знакомства. По сравнению с другими дорогами, этот проспект был образцово-показательный. Расчищенные два ряда в одну сторону и два в другую позволяли двигаться гораздо быстрее.
Обогнув штык "пронзивший Санкт-Петербург", как одно время писала пресса, я снова направил машину по Невскому проспекту, но уже с другой стороны. Можно было разогнаться до сорока-пятидесяти километров в час. Но впереди ехал надраенный, словно ботинок юнги, черный Порше Кайен. Он ехал в левом ряду со скоростью инвалидной мотоколяски, и я гадал, что же там случилось.
Объезжая его по первой полосе, я увидел за рулем девушку. Она словно спала. Сидела в белоснежной шубе, облокотившись на водительскую дверь, подложив левую ладонь под щеку. Голова, прикрытая черными, как смоль, длинными распущенными волосами, спадающими на плечи, прижималась к оконному стеклу. Правая рука в черной перчатке без пальцев лежала на верхнем ободе рулевого колеса отделанного деревом.
Проезжая мимо, я посигналил.
Не поворачивая головы и продолжая дремать, она сняла руку с руля и показала мне свой черный кулак с выкинутым вверх белым средним пальцем.
"Что за напасть, - подумал я, - быть посланным девушками за один день два раза - это слишком!"
Марго, видевшая наше общение, расхохоталась.
Проблем нет, - решил я и, огорчившись, поддал газу, проскочив вперед. Затем встал перед Порше и резко нажал на тормоз. Странно, удара не последовало. Правый ряд машин продолжал двигаться как ни в чем не бывало, только водители стали отчего-то веселее и с улыбкой показывали мне знаками посмотреть, что творится позади моей машины. Мне даже показалось, что едущая за мной автомашина успела затормозить, но интуиция меня не подводила никогда. Она шептала мне: "Птичка в клетке"! Это подтверждали и проезжающие водители.
Я включил аварийку и посмотрел на Марго.
Она скривила физиономию, заведя зрачки глаз куда-то под верхние веки. Что означало: что-то сейчас будет. Наверно, здесь-то точно: всем Шрэкам - Шрэк!
Порше, словно любопытный зверь, наполовину залез под кузов моей машины, достав своим капотом задний мост. Сломав пластик тюнинга, а с ним вместе в очередной раз разбив камеру заднего вида. Черная макушка девушки периодически выглядывала из-за раздувшихся подушек безопасности. Наклоняясь, она, видимо, пыталась открыть заклинившую дверь. Я с усилием потянул за ручку и та открылась.
В то же мгновенье через образовавшуюся щель на меня обрушился град ругательств:
- Урод! Козел вонючий! Безмозглая тварь! Я из-за тебя разбила машину, гаденыш!
Я не ожидал такой большой тирады и на всякий случай отошел на пару шагов назад к своей машине, едва не споткнувшись о гряду снега на разделительной полосе.
Брюнетка в белой песцовой шубе вырвалась из кабины как снежный ураган. Жестикулируя правой рукой с расклешенным меховым рукавом. Левой рукой она прижимала к уху маленький телефон.
Я догадался, что ее ругательства не имеют ко мне никакого отношения, и являются продолжением разговора по телефону. Она мельком посмотрела на меня, и я понял, что она увидела меня впервые. Видимо тот парень в грузовике не оставил в ее памяти даже штриха.
- Подонок, что ты уставился? - закричала она уже на меня, наезжая как танк - Дай пройти! Руку! Руку подай, придурок!
Видя, как она спотыкается, я автоматически подал руку, на которую она оперлась.
- И ты подонок! - продолжала кричать дама в телефон. - Вы все такие!
Она бесновалась, погружая в снег свои длинные каблуки лайковых ботфорт. Вытягивая их и пытаясь перелезть через оставленную снегоуборочной машиной, кучу снега, преграждающую путь к пешеходной дорожке.
Я остался позади и попытался помочь ей, ухватив под локоть, но она оттолкнула меня. И внезапно обратив на меня внимание, замерла, словно увидела меня впервые, а затем стала шарить правой рукой у себя в кармане. Я уже подумал, что здесь виноваты мои глаза, и она ищет свою визитку.
Но девушка вытащила из кармана, судя по металлическому звуку, связку ключей и бросила их в меня, закричав:
- Все вы, подонки, сговорились! На…, вот, передай ему!
Я только успел уклониться. Звенящий цветной комок из цепочек и брелоков просвистел мимо, ударился о Порше и завяз в снегу. Я подобрал связку. Целая обойма сердечек висела на желтой цепочке как добыча, доставшаяся в смертельных боях.
Словно облегчив этим свой вес, она перескочила снежное препятствие и пошла по тротуару, махая левой рукой проезжающему мимо такси.
Мне оставалось только позвонить Диме и вызвать гаишников.
"Да уж, напоролся, - подумал я, а ведь была наверно спокойная добрая девочка, в куколки играла, мальчиков стеснялась!"
Эта мадам напомнила мне другую….
Я много чего не люблю, но больше всего меня раздражают те, у кого вошло в привычку гадить. Словно дворняги, старающиеся оставить после себя дерьмо именно на узкой пешеходной тропке.
Это было летом, когда я в очередной раз зарабатывал себе на жизнь. Неторопливо пристроился за красивой светлой иномаркой. Периодически из водительского окошка высовывалась тоненькая женская ручка, охваченная желтым браслетиком с часами и, стряхивала пепел с дрожавшей в пальцах сигареты прямо вниз на асфальт. Движения ее были грациозно ленивы. На остановках перед светофорами, рука просто выпадала в окно и висела так ладошкой вверх, словно просила подаяние. Из центра ее торчала сигарета с едва струящимся голубым дымком, тянущимся вверх, словно державшая ее руку веревочка.
Мне хотелось ухватить ее за эту руку и выдернуть из машины, как сорняк из грядки. А потом раскрутить и шарахнуть об асфальт, чтобы выбить из нее весь этот понт, вернуть ее к реальности. А может, это и была ее реальность, в которой она нашла себя? Единственный приемлемый для нее мир, созданный ей самой по своим правилам и закономерностям. И мне показалось, что люди потеряли нечто дорогое и единственное, что позволяло им быть вместе, жить дальше идти вперед. Время погрузило каждого в индивидуальную капсулу, стукает их поверхностями друг о друга, имитируя общение…
Ехал за ней и думал: выбросит - не выбросит?
Выбросила!
Прощальным крылом махнула ладошка, и остаток недокуренной сигареты, тлея красным угольком, улетел под колеса соседней машины.
Кто она эта девушка? Чья-то дочка? Жена? Мама? Сестренка?
Откуда взялось у нее это ложное представление об эффектности такого поведения? Искреннее заблуждение в собственной очаровательности затмевает в ней любовь и уважение к своей стране, к Питеру, в котором, быть может, она родилась. К едущим рядом водителям. К окружающим людям.
Она любит свою машину - не гадит в пепельницу? Гадит на тротуар, в мою душу и души людей, которые любят свой город! Чистота в ее пепельнице дороже чистоты улиц. Кто ее этому научил? Ведь она не родилась за рулем в машине. Значит, переняла у кого-то опыт.
Ей понравилось это движение легкой непринужденности с выбрасыванием окурка, которое она увидела в фильме, на реалити-шоу или прочитала в книге. Неужели для нее нет другого способа выразить свою элегантность? Очаровать окружающих иным способом. Мы деградируем!
…Я искоса посмотрел на Марго. Искренне хотелось верить, что это была не ее рука.
Глава 8. Обед
Наступило время обеда, и я почувствовал, как стал побаливать живот - явный признак необходимости подкрепиться.
- Как на счет перекусить? - спросил я Марго.
- С удовольствием! - ответила она, удивительно искренне.
Марго понравилось путешествовать на большой автомашине, пусть даже с чувствительными сквозняками. Судя по всему, создаваемый грузовиком громкий рык и шараханье в стороны легковушек рождали в ее душе ощущение независимости и свободы, к которой она тоже стремилась.
Я свернул направо по направлению Конюшенной площади. Выбрав на кругу незаметный уголок, припарковал машину. Мы зашли в ближайший ресторан, где не было народу. Сегодня я мог себе это позволить. Столик для некурящих оказался у окна. Рядом с ним стояла металлическая вешалка, и мы повесили на нее свою верхнюю одежду.
Теперь при ярком свете я мог хорошо рассмотреть платье Марго. Оно было без воланов, и всяческих изысков. Словно ее тело окрутили материей и прострочили по фигуре. Небольшой вырез и две косые строчки на груди придавали ее фигуре скромную непорочность. Белые тонкие кисти рук притягивали своей оголенностью и желанием погладить.
Она заметила мой пристальный взгляд, и это ее немного смутило.
- Платье мне мама сшила перед отъездом, я иногда сильно по ней скучаю, - сказала она, - мне хотелось во время крещения быть в нем.
Я промолчал. Улыбнувшись, подумал, что это символично - под дорогой импортной норковой шубой скрывается простенькое домашнее платьице, созданное мамиными руками, и неизвестно, что согревает больше эту очаровательную девушку. Она мне нравилась все больше. Мне казалось, что я успел до того, пока ее совсем не поглотили пошлость и мещанство городской суеты, скрывающиеся под историческим великолепием и гламурной напыщенностью культурной столицы.
Наши задницы, натертые жесткими сиденьями грузовика, благодарно опустились в мягкие кресла. Марго стала изучать меню.
Я огляделся по сторонам и среди всеобщего людского гомона услышал неприятные знакомые звуки, идущие сверху. Это был плоский телевизор, подвешенный к потолку напротив столика слева от нас.
Вот уже несколько лет я практически не смотрю телевизор.
Ведущие программ, которых якобы отбирают по конкурсу, читают по бумажке, путаясь в словах. Наверно, они даже предварительно не просматривают текст. Считают, что я и так сожру!
Большинство популярных особ существуют на телевидении не для зрителя, а для себя. Все, что он творит и говорит, - это чтобы зафиксироваться в ящике. Ему совершенно наплевать, как его воспринимают. Он просто там живет, купаясь в лучах собственной известности. Когда Ника Стрижак начинает, волнуясь, махать руками и как обычно, перебивать собеседника, не давая тому закончить речь, я вообще не могу понять, о чем она говорит. Кто ее туда протащил? Как она попала на телевидение со своим "дефектом фикции"?
В замечательном фильме "Карнавал" с Ириной Муравьевой в главной роли героиня, чтобы только поступить в театральный ВУЗ, целый год носила во рту орехи и училась правильно говорить, дабы избавиться от акцента. Слабо? Телевидение - это тоже искусство. Думаю, оно концентрирует в себе передаваемые зрителям эмоциональные состояния, которыми надо уметь управлять, а не выпячивать свое "Я" на весь экран.
Роман - надо прочитать. На это требуется много времени. Гораздо меньше требуется чтобы получить удовольствие от короткого стишка. Еще быстрее можно поразиться гениальностью картины - только взглянуть на нее.
Мне кажется, что каждый вид искусства содержит в себе определенную концентрацию эмоций - наших фантазий. Слушая музыку или глядя на пейзаж, я не задумываюсь о нотной грамоте или названии красок. Меня будоражит именно их сочетание, которое навевает воспоминания или несет вперед к мысленному воплощению каких-либо новых образов.
Телевизор постоянно лжет и обрушивает на меня горы грязи. Я не могу с ним фантазировать! Он дает конкретный образ, как звуковой, так и зрительный. Мне остается одно - предположить, как там пахнут цветы и сигары главных героев. Но скоро и это будет учтено - моя фантазия не понадобится вовсе! Все продумано за меня. Я чувствовал, что от ящика тупею! Он не тренировал мои мозги, не заставлял их работать.
Вы скажете, как же нет эмоций? Вот на экране нарисовался труп, и я переживаю - это эмоции? Возможно. Но те, которые заложил режиссер! Он сказал: здесь надо плакать, и я плачу, там смеяться, и я гогочу. Недаром во многих программах за экраном подсказкой звучит чей-то идиотский хохот или аплодисменты. Я сам разучился думать? Я тупой?
Телевидение препятствует движению вглубь моих собственных переживаний. Он тупо раскачивает мне психику зрительных образов! Проще говоря, зомбирует! Заставляет делать то, что надо ему!
Мне хочется получать эмоциональный заряд и, отойдя от телевизора, думать не кто, кого убьет в следующей серии, а зачем автор это нам показывает. Что он хочет этим сказать? И в большинстве случаев я чувствую одно - автор хочет денег. Да, ведь телевидение делают люди!
…Я попросил проходящего мимо официанта выключить телевизор, чтобы мы могли спокойно поесть. Он скривил мину:
- Скажите тому, кто вас обслуживает, - коротко произнес он на бегу и ускользнул с деловым видом.
Мне это сразу не понравилось. Недоброе предчувствие засосало под ложечкой. Но уходить было лень. Я представил, как мы с Марго поднимаемся с мягких кресел, одеваем свою еще не успевшую освободиться от уличного мороза одежду. Идем искать новый ресторан, общаемся с метрдотелем по поводу наличия свободных мест. Возможно, там будет еще хуже…
В этот момент подошел другой официант и, улыбнувшись, предложил сделать заказ. Был он какой-то вихлявый, точно на шарнирах. В узком черном фраке. Голова, руки и ноги неустанно вращались с разных сторон его тела. Казалось, что дай ему волю, и он тот час пустится приплясывать по залу, и только черный фрак пытался удерживать его в строгих рамках. Он наклонялся к Марго в приветственном поклоне, в то же время протягивал мне правой рукой меню, а левой поправлял образовавшуюся на скатерти складочку.
Лицо его было продолговатым, с черным украинским чубом, который он, периодически встряхивая головой, закидывал наверх. Чем-то он напоминал мне Хлестакова из "Ревизора". Угодливого проныру, знакомого по школе. Сходство усиливал фартук с изображением молодца в красных шароварах и подпоясанной рубахе, спешащего с подносом в руках. Посреди фартука был пришит большой накладной карман, из которого торчал блокнот и карандаш.
Для начала я попросил выключить телевизор и он, сделав недоуменное лицо, улыбнулся. Сходил за пультом, и убрал звук. В его руках появился модный айфон. Продолжая сервировать столик, он не переставал нахваливать кому-то завезенные из "Метрополя" свежие, ароматные, приготовленные на деревенском масле, пирожные.
Что бы ни изобретало человечество для сближения родственных душ, все оборачивается противоположностью, - подумал я. Изобрели телефон, чтобы слышать родной голос чаще, и совсем перестали видеться. А зачем? Позвонил: у тебя все в порядке? Ну и хорошо - до свиданья, еще на полгода.
Подключили видеотелефон - можно вообще не встречаться. Зачем? Посмотри друга на экране. Изобретут очки с встроенным видеотелефоном. Можно постоянно разговаривать с близким человеком, слышать о его беде и думать, что ты не в силах помочь. А он будет стоять на эскалаторе ступенькой выше и нужно всего лишь обернуться и протянуть руку!
…Я не люблю изысков и по обыкновению заказал солянку и греческий салат, чтобы не переедать. Из напитков натуральный выжатый сок.
Марго попросила суши и чай с лимоном.
Видимо, ей нравится ковыряться палочками.
- Так я меньше съедаю, - сказала она, - и успеваю насытиться.
Я подумал, что она тоже страдает от комплекса полноты, как большинство женщин, хотя признаков лишнего веса у нее не просматривалось. Чтобы занять образовавшуюся паузу я стал рассказывать ей смешные ситуации из своей жизни.
На самом деле, они были для меня совсем не смешные. Потому что Давыдова Степана, который иногда выдавал классические перлы, уже никто не вернет. Его короткая жизнь, раздавленная тяжелыми наркотиками, в конце концов, подарила облегчение родным и друзьям. Но кто мог это предугадать? Где были те попы, которые указывают, как жить?
Я рассказал, как мы после школы стояли с ним на остановке автобуса. И когда тот подошел, к открытым дверям протянулась стройная очередь. Прибежал коротышка мужчина с большим животом и встал впереди нас. Наверно, он посчитал, что мы слишком молоды, чтобы соперничать с ним за место в салоне.
Очередь медленно продвигалась, постепенно трамбуясь в автобус. Мужчина был нетерпелив. Он все пытался пролезть дальше вперед, но это ему не удавалось. В конце концов, разочарованный, он воскликнул:
- Да что же это такое за безобразие? Конца не видать!..
На что мой друг, легонько похлопал его по выпуклому животику и спокойно сказал:
- Надо меньше пивко сосать!
Сначала наступила тишина похожая на театральную паузу, а затем народ грохнул со смеху. Быть может, это всех сплотило, и, выдохнув лишний воздух, мы прошли в двери!
Марго засмеялась заливистым, немного визгливым смехом.
Я подумал, что в деревне ее зычные вскрикивания наверно хорошо звучали в частушках во время гуляний.
Официанты нас игнорировали, хотя стали посматривать с подозрением после того, как Марго рассмеялась.
У меня была еще одна заготовка, связанная с Давыдовым. Так уж случилось, что именно эти веселые нотки запали мне в память о нем:
- Мы ехали на тренировку, - начал я - Все высокие и крепкие. Стояли кружком на задней площадке автобуса ЛиАЗ, где не было сидений. На одной из остановок вошла девушка. Увидела, что в центре образованного нами круга совсем пусто и пролезла в него.
Она совсем не мешала нам переговариваться, поскольку была небольшого роста и едва доставала до плеч. Но когда автобус набрал скорость, девушку стало кидать из стороны в сторону, то к одному, то к другому парню. Ее интеллигентные прикосновения рук, которыми она амортизировала свое тело, нас не беспокоили, и мы продолжали обсуждать новости.
Следующая остановка была далеко. Автобус набрал скорость, и качка усилилась. Шатания из стороны в сторону сильно вымотали девушку. Она неожиданно выпрямилась и, раскинув руки в стороны, уперлась ими в тела моих друзей, громко на весь автобус взмолилась:
- Мужчины, ну дайте за что-нибудь ухватиться…..
Пассажиры грохнули.
На этот раз Марго не смеялась. Она только хитро улыбнулась.