- Все может быть! Чао, Джордж. Надеюсь, еще увидимся. Впрочем, я очень занятая женщина. И прекрасно переношу алкоголь. - Эдвард проводил ее в коридор. - Чао, Эдвард, и спасибо за любезное приглашение.
- Какое?
- Приглашение на ужин. Которое ты непременно сделаешь мне, позвонив через пару часов.
Она вышла, а профессор вернулся в номер. Пауэл покачал головой:
- Бедная Оливия. Она себя сжигает. А вы откуда ее знаете?
- В Лондоне у нас была одна компания. Я был знаком и с ее мужем. Вчера Оливия сообщила, что он умер.
- А кто этот барон Россо?
- Некий Салливан. Вчера она представила нас друг другу.
Пауэл скривил рот:
- Так она все еще с этим типом? Я думал, между ними все кончено.
- А в чем дело?
- Скользкий тип. И не в ладах с законом. Различная контрабанда… Вы только что упомянули галлюциногены. Почему бы вам не поинтересоваться о них у Салливана? Думаю, он и в этой области специалист.
- Вот как? - Эдвард серьезно встревожился. - Будем надеяться, что Оливия не…
- …не употребляет наркотики? Это вы хотите сказать? Будем надеяться, что нет. Мила, конечно… но что-то есть в ней жалкое. А женщины обычно вызывают у меня совсем другие чувства.
- Ваша секретарша, - без всякой связи вспомнил Эдвард. - Как ее зовут?.. Барбара?.. Удивительное сочетание ума и красоты.
- Хороша, хороша… Даже слишком. Слишком молода. Что смеетесь? Вспомнили историю про лису и виноград? Эх, ваша правда… - Пауэл посмотрел на часы и поднялся. - Дорогой Форстер, мне пора. Почти полдень, и меня ждет скучнейшая церемония. В одном весьма впечатляющем, но не очень веселом месте. На протестантском кладбище. Знаете? Его еще называют английским. Это на южной окраине Рима.
- Дорогой Пауэл, это же сфера моих интересов… Английские романтики и прочее. Там ведь Байрон похоронил своего друга Шелли. Хотя, признаться, я там ни разу не был.
- Я не слишком большой любитель некрополей, - Пауэл вздохнул с притворной скорбью, - но старое английское кладбище… Я ведь патриот, в конце концов. Кстати, может, поедем вместе?
- Нет, Пауэл, возможно, в другой раз. Хочу отдохнуть, собраться с мыслями. А вам спасибо. Вы здорово мне помогли.
- До свидания, Форстер. Созвонимся. Обсудим еще некоторые детали, связанные с вашей лекцией. Малышка Барбара, разумеется, в вашем распоряжении. Но не сомневаюсь, что вы джентльмен. Шучу, шучу… Ну, разве что она сама проявит инициативу… - Пауэл в сопровождении Эдварда направился к выходу. - И не пренебрегайте моим советом - дайте объявление в газеты. "Утеряна такая-то сумка. Предлагается вознаграждение".
Пауэл был уже в дверях, когда в комнате зазвонил телефон. Эдвард вернулся и снял трубку:
- Алло?
Это был портье.
- Алло, добрый день, профессор. Вам звонят из города. Соединяю.
- Алло! - повторил Эдвард.
Говорил мужчина:
- Алло, профессор Форстер?
- Да, это я.
- То, что вы ищете, профессор, находится на английском кладбище.
Эдвард сначала не понял:
- Алло, алло! С кем я говорю?
Мужской голос невозмутимо повторил:
- То, что вы ищете, находится на английском кладбище.
В трубке раздался щелчок, связь прервалась. Озадаченно качнув головой, Эдвард вернулся в коридор.
- Знаете, Пауэл, - Эдвард посмотрел на стоящего в дверях атташе, - я передумал. Еду с вами. Сейчас переоденусь, и в путь.
* * *
Нехорошо, конечно, что один из римских преторов начала нашей эры страдал манией величия. Однако именно ему Рим обязан своей единственной пирамидой, так и названной в честь покойного претора - пирамида Кая Цестия. Беломраморное это сооружение прекрасно смотрелось сквозь зелень кладбищенских кипарисов, а старая часть кладбища походила скорее на парк. Тут и там возвышались среди травы надгробия. На скамеечках сидели с томиками стихов романтично настроенные посетители. Кто-то прохаживался среди памятников, бормоча наизусть все те же романтические вирши, отвратившие в свое время от благонамеренной обывательской стези столько пылких голов…
Птицы пели, как в раю. И весеннее итальянское небо сияло спелой синевой.
Служитель, к которому Эдвард обратился с осторожным вопросом, покачал головой:
- С сумкой, говорите? Не помню, синьор. Здесь у нас за день столько народу проходит. Одних туристов… - Он искренне сожалел, что не может помочь. - Да вы поищите на другом конце кладбища, ближе к часовне.
Эдвард не спеша зашагал в ту сторону, куда указал служитель. На одной из скамеек он заметил девушку в длинном белом платье, сидевшую, склонив голову над книгой. Если бы ветерок не шевелил подол платья и распущенные волосы, ее можно было бы издалека принять за изваяние.
- Лючия!
Девушка удивленно обернулась на возглас.
Нет, это была не Лючия.
- Прошу прощения, синьорина, - смутившись, пробормотал Эдвард. - Я принял вас за другую.
Досадуя на свою оплошность, он пошел дальше. Остановился у могилы Шелли. Представил себе день, когда лорд Байрон, герой его исследований, хоронил здесь своего друга. Понаблюдал игру света и тени на аллеях некрополя.
Солнце грело все сильнее. Он снял плащ и бродил, разглядывая надгробные плиты и ожидая, когда освободится Пауэл. Возле одной из могил недалеко от кладбищенской стены он увидел мужскую фигуру в странной темной одежде.
Человек стоял против солнца, очертания его расплывались, зыбились, сливались с очертаниями надгробного памятника.
"Кого же он мне напоминает? - силясь вспомнить, Эдвард ускорил шаг. - Ах да! Человек на лестнице в таверне! Но, может быть, и это галлюцинация?" Эдвард шел к незнакомцу, а тот в свою очередь поспешил к невысокой арке, которая отделяла старую часть кладбища от современной.
Когда Эдварду показалось, что он догоняет человека в темном, тот исчез под сводами арки. Не желая упустить незнакомца, Эдвард добежал до арки, но тут навстречу ему вышел Пауэл. Невозмутимый, бесподобный, сияющий Пауэл.
- Ну как, профессор, нашли что-нибудь?
- Ничего. Если не считать человека, одетого, как одевались в прошлом веке художники. - Эдвард бросил взгляд на безупречный темный пиджак Пауэла. - Он только что прошел под эту арку. Я бежал за ним. Но вы… вы же должны были столкнуться с ним нос к носу!
Эдвард быстро миновал арку и окинул взглядом кладбище. Длинная, обсаженная деревьями аллея была пустынна, если не считать медленно уходящей девушки. Это была та самая девушка, которую он так неосторожно принял за Лючию.
"Странно, - подумал Эдвард, возвращаясь к Пауэлу, - готов поклясться, что видел, как тот человек вошел под арку".
Эдвард перехватил внимательный, сочувствующий взгляд атташе по культуре и воскликнул с отчаянием:
- Пауэл, дорогой мой, уж не думаете ли вы, что я повредился умом?! - И, жестом пригласив Пауэла следовать за собой, он почти бегом направился к надгробию, возле которого только что стоял незнакомец в костюме художника.
Склоненная женская фигура на невысоком постаменте была воплощением скорби.
Надгробный камень сохранил надпись: "МАРКО ТАЛЬЯФЕРРИ, ХУДОЖНИК". И ниже - даты рождения и смерти.
- "Родился 31 марта 1834 года", - прочитал Эдвард. Земля качнулась у него под ногами. - Я появился на свет в этот же день, только сто лет спустя.
Пауэл хохотнул:
- Осторожно, Форстер, смотрите не умрите в тот же день, что и он. Точно так же, сто лет спустя. До тридцать первого марта остается всего неделя. Только чур, сначала прочтите вашу лекцию!
- "Умер 31 марта 1871 года". - Голос Эдварда дрогнул, когда он читал эту строчку.
6
Полыхая вполнеба, догорал величественный римский закат. С бельведера на холме Пинчо эту мрачную и никогда не приедающуюся картину наблюдали десятки людей. Из века в век повторялось это зрелище, и люди из века в век приходили сюда, как за отпущением грехов. И уходили, молчаливые и потрясенные.
Постепенно зеленые аллеи холма погрузились в сумрак и первые звезды загорались в темно-синем небе - небе Вечного Города.
Закончив ужин, Эдвард и Оливия пили кофе на террасе "Казино Валадье" - одного из самых знаменитых ресторанов Рима. Внизу, как отражение звездного неба, сверкал огнями город. А на террасу залетали запахи и шорохи весеннего парка.
- Итак, дорогая, тебя интересовали подробности, и ты их получила. Как видишь, дурацкая история! Если бы мы не знали друг друга уже столько лет, я бы не рискнул выставлять себя в смешном свете. Меня обвели вокруг пальца, как мальчишку.
Но Оливии было не по себе. Кутая голые плечи в меховую накидку, она смотрела на Эдварда своими прозрачными глазами с огромными черными зрачками.
- А Пауэл? Что он говорит?
Эдвард взял из рук Оливии медальон, который она перед тем долго рассматривала.
- Пауэл? Пауэл в своем амплуа. Он смеется. Он с легкостью доказал мне, что все случившееся - только цепь совпадений. И отказывается видеть в этом что-либо другое.
- А как он объясняет письмо, присланное тебе в Лондон? Ведь с этого все и началось. С письма и с фотографии площади.
- Он считает, что это шутка какого-нибудь умника. Подобными мистификациями тешили себя интеллектуалы всех веков. История литературы знает их множество.
- Это Пауэл так считает?
- Ну, он не исключает и другой возможности: письмо написано тем самым полковником, потомком художника Тальяферри. Ты, кстати, знакома с полковником?
Вопрос, казалось, застал Оливию врасплох.
- С чего ты взял?
- Он ведь коллекционирует старинные часы, а я знаю, что твой друг, - он улыбнулся, - барон Россо, увлекается антиквариатом. Коллекционеры - особая публика. Они все друг друга знают.
- И однако я не помню, чтобы Лестер говорил когда-либо о полковнике.
Эдвард, прищурившись, глядел на мерцающие внизу огни Вечного Города и вдруг в одной из аллей парка заметил человека. Увидев, что на него смотрят, человек скрылся за деревьями.
Оливия тронула Эдварда за руку:
- А площадь? Ты нашел ее?
- Что? - Эдвард обернулся к ней.
- Площадь. Ты узнал, где она находится?
- Секретарша Пауэла обещала выяснить. Если эта площадь и существует, то она как-то здорово упрятана в недрах Рима, настолько, что почти никому не известна. Выпьешь еще что-нибудь?
- Двойной коньяк. Надо успокоиться. У меня мурашки по коже бегают от твоей истории.
Эдвард подозвал официанта.
- Странная история, не правда ли?
- Странная - слабо сказано. Таинственная и даже страшная история. Наверняка я не усну сегодня ночью. Смотри, еще приду и разбужу тебя, - кокетничала Оливия машинально. Мысли ее были заняты другим.
Эдвард улыбнулся и заказал официанту один двойной и один простой коньяк. Оливия продолжала:
- А этот художник родился именно тридцать первого марта?
Эдвард утвердительно кивнул:
- И в тот же день, когда родился, - умер. Тридцать первого марта 1871 года. Словом, если видеть во всем этом логику, то через несколько дней эта неприятность может произойти и со мной.
- Эдвард! - Оливия была не на шутку напугана, хотя и пыталась придать своему восклицанию ироническую интонацию.
- И кража сумки во всей этой истории не самое важное звено. Кто-то по совершенно неизвестной причине морочит мне голову, может быть, пытается запугать меня. Но я готов ко всему. И выбить меня из колеи никому не удастся.
- Они как будто стараются убедить тебя, что между тобой и давно умершим художником существует некая мистическая связь. Эта девушка… Лючия… Она ведь сказала, что ты похож на него… Полковник посылает тебя в кафе "Греко", где ты видишь портрет… А потом еще кто-то звонит тебе насчет английского кладбища…
Оливия осеклась, перехватив изумленный взгляд Эдварда.
- Лючия?! Откуда ты знаешь ее имя?! Я ведь не говорил…
Оливия испугалась:
- Не говорил? Ты уверен?
- Абсолютно уверен.
- Да что ж такое?! - Бокал с коньяком задрожал в руке Оливии. - Я ведь не могла это придумать. Может, кто-то внушил мне его…
- Внушил? Брось! Давай не будем использовать мистическую терминологию.
Оливия протестующе взмахнула рукой, и часть коньяка выплеснулась на скатерть.
- Дорогой мой, но я во все это верю. И всегда верила. Некоторые явления мы объяснить просто не в силах…
- Нет-нет. Моя история не имеет ничего общего с мистикой. Зачем выставлять себя на посмешище… Та девушка… Лючия… Живая девушка - из плоти и крови. Очень красивая, между прочим. Классический тип римлянки.
Но Оливия настаивала на своем с детским упрямством:
- Эта твоя красавица сказала, что знает Джаннелли, а та утверждает, что в глаза ее не видела.
- И что из этого?
- Она явилась именно тебе, а не кому-нибудь другому. Она захотела вступить в контакт именно с тобой.
Эдвард улыбнулся - горячность Оливии его забавляла.
- Успокойся, дорогая. Все эти "феномены" - не более чем суеверие и воспаленное воображение.
- Ты заблуждаешься! По-настоящему проникнуть в эту сферу мешает вот такой неоправданный скептицизм. - Она допила коньяк и продолжила без видимой связи: - Во всяком случае, не доверяй Джаннелли. В этой жгучей особе есть что-то подозрительное, беспокойное.
Эдвард рассчитался с официантом. Они спустились по небольшой лестнице с террасы и продолжали разговор уже в аллее парка.
- Я заметил, что Салливану не нравится, когда ты называешь его бароном Россо.
- А мне приятно его злить. Вообще-то человек он неплохой и, наверное, по-своему любит меня. - Она покосилась на Эдварда. - Только он постоянно в разъездах, а я сижу одна…
- Все понятно. И как же ты убиваешь время? Слушаешь классическую музыку?
Оливия невесело рассмеялась:
- Денно и нощно. Можно сказать, только этим и занимаюсь. - И она взяла Эдварда под руку.
Так, беседуя, они медленно спускались на площадь дель Пополо.
Человек, до сих пор следивший за ними, скрылся в другом направлении. Это был тот самый невысокий худощавый господин средних лет, который не спускал с Эдварда глаз на открытии выставки в британском посольстве.
* * *
В этот вечер в большом зале антикварного салона на площади дель Пополо царило оживление. Повсюду: на полу, на столах, в витринах, на стенах - были расставлены, разложены и развешаны предметы, предназначенные для продажи на аукционе: мебель, картины, утварь, ювелирные украшения.
С небольшого помоста аукционист вел торги.
- Номер сто четырнадцать. - Он говорил с профессионально-занудной интонацией. - Бра деревянное, позолоченное, с инкрустацией. Пятнадцать тысяч лир.
Кто-то из публики поднял руку. Одна за другой потянулись другие руки. Каждый жест означал повышение ставки. Аукционист тотчас вслух повторял предложения покупателей:
- Шестнадцать тысяч, семнадцать тысяч… восемнадцать… тысяч… - Он быстро оглядел зал, чтобы проверить, не упустил ли чью-либо цену. - Восемнадцать тысяч - раз… Восемнадцать тысяч - два… Восемнадцать тысяч - три… - Он последний раз стукнул деревянным молотком. - Продано!
Служитель в серой форменной одежде прошел в зал и передал билет покупателю. Аукцион продолжился.
- Номер сто пятнадцать. Туалетный столик с зеркалом, белый, лакированный. Двадцать тысяч лир…
Служители выносили называемые аукционистом предметы и демонстрировали их публике. Безмолвные, в своей серой униформе… Обряд, который они совершали, скорее походил на похоронную церемонию.
Солидные постоянные покупатели сидели в креслах. Остальные толпились у входа или стояли вдоль стен.
Оливия и Эдвард протиснулись сквозь толпу и остановились в проходе. Оливия огляделась и махнула рукой Салливану, стоявшему у стены неподалеку.
- Твой барон тут как тут, - прокомментировал Эдвард.
Лавируя среди публики, Салливан направился к ним:
- Привет!
- Как дела? - поинтересовалась Оливия. - Купил что-нибудь?
- Ничего особенного. Пустой вечер.
Аукцион продолжался, и Салливан, беседуя с Оливией и Эдвардом, дважды вскидывал руку, чтобы назвать свою цену, однако делал это скорее машинально, чем из большого желания приобрести что-то.
С любопытством оглядев зал, Эдвард спросил у Салливана:
- Сколько времени это продолжается?
- Со вчерашнего дня. И закончится послезавтра. Хотите купить что-нибудь?
За Эдварда ответила Оливия:
- Нет, это я привела его сюда, чтобы посоветоваться с Баренго. У Эдварда есть одна вещица, которую надо оценить.
- Можно взглянуть? Я ведь тоже антиквар. На случай, если вам это вдруг еще не известно. - Он с иронией взглянул на Оливию.
- Но ему нужен настоящий эксперт, - мгновенно парировала она. - Настоящий.
- Кстати, Оливия, - Эдвард поспешил прервать начавшуюся перепалку, - не заглянуть ли нам с тобой в кафе "Греко"? Взглянем на тот самый автопортрет Тальяферри. Помнишь, я рассказывал.
- О, нет-нет! Не хочу углубляться во всю эту историю.
Салливан прислушался:
- Что за история?
- Так, ничего особенного… Это тебя не касается, - подчеркнула Оливия. - К тому же ты все равно не ревнуешь…
Аукцион продолжался. Время от времени аукционист пытался острить:
- Номер сто двадцать пять. Сельский пейзаж в позолоченной раме. Да это же удар по кошельку! Тридцать шесть тысяч лир.
Оливия подошла к молодому человеку, сидевшему с краю у прохода, и, наклонившись, что-то тихо сказала ему. Он кивнул и тотчас поднялся с кресла.
- Я попросила его отыскать профессора Баренго, - обернулась Оливия к Эдварду.
Все трое вышли из зала в коридор.
Взглянув на внутреннюю сторону запястья, где у него были часы, Салливан с рассеянным видом продолжал следить за ходом аукциона.
В коридоре тоже были размещены выставленные на продажу вещи, и сюда, правда не так громко, доносился голос аукциониста.
Знаменитый нумизмат профессор Баренго оказался пожилым тучным человеком. Он остановился у освещенной витрины, вставил в глаз монокль и принялся внимательно рассматривать медальон Лючии. На одной его стороне была изображена сова, на другой - монограмма из двух изящно переплетенных букв И и Б.
- Редкая вещь. Весьма редкая, - заключил Баренго. - И, без всяких сомнений, подлинная. Видите этот припой? Так он выглядит, когда вещь отливают в кустарном тигле. - Баренго с удовольствием вертел медальон в руках. - Кроме того, взгляните на подпись. Очень немногие вещи имеют такую подпись.
- Чью подпись? - Эдвард склонился к медальону.
- Автора. Видите буквы? Это инициалы ювелира, сработавшего медальон. Иларио Брандани. Восемнадцатый век. - Баренго вернул Эдварду драгоценность. - Поздравляю, мистер Форстер. Если захотите продать, я готов поговорить с вами.
- Сколько вы предлагаете? - Оливия дернула Эдварда за полу пиджака.
- Нет, спасибо. - Эдвард сжал медальон в ладони. - Предпочитаю оставить его у себя. Это память.
- Понимаю. Но если передумаете, я всегда в вашем распоряжении. Наверное, я не сентиментален. - И он поспешил откланяться, сославшись на то, что аукционист объявил интересующий его предмет.
Оливия схватила Эдварда за руку:
- Эдвард, продай его! Это отличный шанс. Продай сейчас же, прошу тебя!
- Но, Оливия, ты с ума сошла! И не подумаю!