- Родители нашли для меня учителя. Старенького интеллигента по фамилии Маловицкий. Леонид Яковлевич… Мягкий неправдоподобно. Как голубь, всю жизнь проживший на чердаке библиотеки. Он стал через день приходить к нам домой, до окончания школы занимался со мной литературой по школьной программе. Вернее, гораздо шире. Но шире как бы в стороны, будто разлив реки на заливной луг. Пушкина мы с ним изучали полгода. "Любочка, ты знаешь, строчка из какого поэта является самой информационно насыщенной во всей поэзии? Это - научный факт". - "Из Пушкина?" - "Да, милая. Ты только вслушайся. Вглядись: "Уф! Наконец мы у ворот Багдада". "Уф!" - и сразу понимаешь, что караван шел трудно, мучила жара, терзали разбойники и песчаные бури. "Наконец" - читателю ясно, что путь был очень долгим. "Мы" - всего лишь короткое местоимение, но за ним - пестрая компания: купцы, заядлый путешественник с путевыми заметками и рисунками на полях, спасающийся от кредиторов авантюрист, офицеры, шпион, писатель! Или поэт?
- А может поэтесса, которая переоделась мужчиной? - порозовев, предположила Люба.
- Почему нет? - весело подтвердил Леонид Яковлевич. - А "ворота Багдада" - сияющие на солнце врата в восточную сказку. Любочка, вспоминай эту строку, когда примешься за свое собственное стихотворение. Пусть каждое твое слово будет простым, понятным, но таким бездонным, что читатель сможет подолгу вглядываться в его глубину, рассматривать и раскрашивать его в своем воображении. Что там у нас дальше по программе? Фурманов? Прекрасный советский писатель. Мы непременно изучим его творчество, если останется время.
Леонид Яковлевич интеллигентно хитрил. "Так-так, советский писатель Леонид Леонов. Ему, Любочка, принадлежат слова о том, что коммунизм - это мир, более соответствующий человеческим потребностям, чем христианский рай. Мы обязательно коснемся этого литератора чуть позже, если хватит времени".
- Понимаешь, Коля, такой это был человек: сойдет с рейсового автобуса, хотя следующий будет через неделю, и сделает своими больными ногами крюк пешком к черту на рога, чтобы взглянуть на отпечаток древней мошки в камне, родник или поляну.
Доктор филологии Леонид Яковлевич Маловицкий был единственным профессором в Любином городе. Много лет он преподавал литературу, русский и английский языки в педучилище, готовившем учителей начальных классов для школ района. Леонид Яковлевич не без основания гордился многими своими ученицами. Несомненной профессиональной удачей полагал и выпускницу Олечку Сорокину: Ольга Акиндиновна поставила силами учеников второго и третьего классов своей малокомплектной школы литературно-музыкальную композицию "Ананасы в шампанском" на стихи Игоря Северянина. Поэтический спектакль наделал много шуму: ему было посвящено заседание идеологического отдела райкома партии под председательством первого секретаря товарища Каллипигова.
- У нас что, нет своих идеологически верных фруктов и спиртных напитков? - негодовал Каллипигов. - Яблоки антоновские и сорта "Победа", по картофелю мы в этом году поработали с перевыполнением плана, силоса и травяной муки заложили сверх нормы. Пожалуйста, ставь с учащимися спектакль "Ах, картошка, объеденье" сколько влезет. Вот где социалистический реализм! Рожь, овес. Что там у нас еще на затронутую тему?
- "Созрели вишни в саду у дяди Вани", - подсказал завхоз Брюхов.
Каллипигов осадил его взглядом.
- Социалистический реализм, основной, так сказать, метод литературы, требует от художника изображения действительности в ее революционном развитии. Где у вашего Северянина действительность? Разве наш советский рабочий класс и трудовое крестьянство едят ананасы? Я сам их далеко не каждый день ем. Может, кто-то из присутствующих здесь товарищей спит и видит ананасами завтракать? Юрий Савельич, как вам эти элементы красивой жизни?
- Да по мне они - что есть, что нет, - ответил завотделом культуры райкома комсомола товарищ Готовченко. - Равнодушен совершенно! Предпочитаю борщ, котлету с макаронами. Из фруктов - от брусники не откажусь.
- И правильно! - пылко произнес Каллипигов.
- Главное, чтоб хлеб на столе был, - торопливо вставил завхоз Брюхов, втягивая живот.
- Сегодня, благодаря таким, с позволения сказать, педагогам, наша молодежь ананасов захочет, а завтра на что ее потянет? Завтра она идеи социализма предаст? Вы спросите отцов наших и дедов, за что они боролись, за что кровь проливали? За ананасы? А разве смог бы народ, пьющий шампанское, поднять целину? А если - война? А? Ольга Акиндиновна? Воспитанная вами молодежь в такую лихую годину вместо кваса шампанского потребует? Кому тогда спасибо говорить? Северянину? Ему - выговор с занесением? Или товарищ Сорокиной? Выбирайте, Ольга Акиндиновна! И где, позвольте спросить, в поэзии этого автора революционное развитие жизни? Молчите? И правильно делаете. В конце концов, приспичило вам ананасы, - поверьте, ЦК КПСС ведь против них ничего не имеет, - так возьмите строки настоящего революционного поэта, запамятовал сейчас его фамилию. "Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!".
- Маяковский, - подсказал Ольга Акиндиновна.
- Да не важно, как его зовут, важно - с кем он, деятель пера? Ну какая муха вас укусила, Северянина этого взять?
- Дело в том, что Игорь Северянин родился в нашей области, неоднократно воспевал ее.
- И что же такого интересного можно было воспеть о нашей области, когда она находилась под гнетом царизма? Может, в те времена в нашей области сев оканчивали раньше срока? Или экономили горюче-смазочные вещества?
- Родную природу можно воспевать, - промолвила Ольга Акиндиновна.
- Природа при царизме нам не родная, она нам глубоко чужда. И я удивляюсь, что должен объяснять вам такие элементарные вещи! Дело художника не петь, а правдиво изображать жизнь. Шире ставьте советских писателей. Шире ставьте!
- Но Лев Толстой, например, не советский писатель, а, тем не менее, правдиво показывал жизнь, - упрямо произнесла Ольга Акиндиновна.
- Ваша позиция меня удивляет, товарищ Сорокина. Как мог Толстой правдиво отображать реализм, если он не был знаком с учением Маркса?
- Почему же не был? Маркс жил в одно время с Пушкиным, - не сдавалась Ольга Акиндиновна.
- Вот и поставили бы Александра Сергеевича! "У Лукоморья дуб зеленый". Что вам мешало? Узость взглядов? Косность мышления? - закипел Каллипигов. - А темы для поэзии вам всегда в райкоме подскажут. "Сухофрукты в плодово-ягодном вине" нашего местного райпищекомбината. Лимонад "Смородинка", опять же местного производства. "Сущик в томате" райрыбзавода - вот где художественная правда. Разве мало тем для поэтического творчества на местном, так сказать, материале? Да хоть "Клюква в сахаре".
- Но Игорь Северянин не писал про клюкву, - стояла на своем Ольга Акиндиновна.
- Тогда зачем вы вообще его выбрали? Сегодня вы с детьми "Ананасы в шампанском" поставите, а завтра, не к пленуму будь сказано, рок-оперу! Эту, как ее, Юрий Савельич, напомните, вы мне ее давали слушать.
- "Иисус Христос - суперзвезда", - промямлил Готовченко. - Только это не моя пленка была, я ее у одного бывшего члена ВЛКСМ конфисковал, и уже уничтожил.
- Уничтожили? Жаль. В смысле, правильно, что уничтожили. Потому что увлечение такими какофониями, язык не поворачивается назвать их музыкальными произведениями, искривляет линию партии, ее принцип конкретно-исторического воспроизведения жизни в плане достижений критического реализма.
Каллипигов отпил из стакана воды, перевел дух и продолжил свою речь.
- Видел я, будучи в Италии, эту буржуазную эстетику. Стоит этакий опус - нагромождено металла, обломков. Скульптура! А, по-моему, наглядный пример деградации капиталистического способа производства. Этот, с позволения сказать скульптор, тоже, небось, ананасы ел, как ваш Северянин, в то время как итальянская мать не знала, чем накормить ребенка. Сначала шампанское, потом - сигареты, девочки. Так ведь, Юрий Савельич?
- Так, - вновь неохотно промямлил Готовченко.
- А потом такой комсомолец на субботник отказывается выходить, профсоюзные взносы не сдает. В общем, так, товарищ Сорокина, пока мы устно ставим вам на вид, учитывая вашу молодость и незрелость, но в будущем за ананасы на территории нашего района ответите по всей строгости!
В городок на берегу Белого озера профессор Маловицкий приехал с женой из Ленинграда - администрация педучилища, заславшая гонца-кадровика в тамошний университет, пообещала семье Маловицких, ютившихся с тремя дочками в сыром полуподвале, две полнометражные комнаты с прихожей в благоустроенном общежитии преподавателей.
- Дали комнату? - поинтересовалась Люба у Леонида Яковлевича, когда он с мягкой грустью поведал, как решили Маловицкие поехать поработать на время, а получилось - навсегда.
- Да. Я и сейчас в ней живу.
Жена Леонида Яковлевича скончалась, дочки уехали в столицы, звали отца, но он продолжал жить в комнате общежития преподавателей и каждое утро, прихрамывая и опираясь на клюшку, шел к своим ученикам - абитуриентам, студентам, детям вроде Любы.
- Любочка, не держи зла на Гертруду Васильевну и Марию Семеновну, - успокаивал он. - Подозреваю, впрочем, она не Блейман. Истинная Блейман не отказала бы ребенку, мечтающему сыграть на школьной сцене.
Авторитет Леонида Яковлевича в вопросах языкознания для города был непререкаем. Его неизменно вызывали в агитационный отдел райкома партии, когда возникал вопрос в правописании лозунга или стилистике призыва. Частенько, впрочем, Леонид Яковлевич с его гипертрофированными деликатностью и мягкостью выдавал чересчур уж интеллигентные лозунги и здравицы. "Извините, мы придем к победе коммунистического труда!" "Широкой, как воды реки Иордан, колонной на площадь выходят труженики райпищекомбината!" И тут уж не дремал завагитотделом. Однажды профессор Маловицкий разрешил филологический вопрос вообще громадного идеологического значения. Дело в том, что товарищ Каллипигов был вовсе не Каллипиговым. Нет, мама товарища Каллипигова не изменяла своему супругу. Просто фамилия его деда была Белоспинник. Что во времена революционных бурь звучало нарицательно. Кто-то второпях, не разобравшись, в текучке буден, мог принять фамилию деда за идеологический ярлык. "Кто у нас следующий?" - "Белоспинник" - "Расстрелять в двадцать четыре часа!" И дед решительно, по-революционному боевито отвергая все старое, и потому не печалясь о корнях предков, сменил Белоспинника на фамилию Краснозадов. Звучало, конечно, не так чтоб очень, но дед резонно рассудил, что Краснопередов будет очень уж многозначительно. Еще подумают, что он претендует занять место товарища комдива и мчаться впереди дивизии, прокладывая копытами дорогу в светлое завтра! Таким образом, будучи вторым секретарем райкома КПСС, товарищ Каллипигов значился в партбилете Краснозадовым. Когда же ему по секрету сообщили из области, что он со дня на день займет пост первого секретаря, Калипигов расстроился.
- Зинаида, - признался он вечером жене. - Я решил сменить фамилию.
- Правильно, - ответила Зинаида Петровна. - Я давно тебе говорила, что Краснозадов очень уж напоминает Казнокрадов.
- Тьфу, сплюнь! - возмутился Каллипигов.
- Что если твоя секретарша, эта легкомысленная дурочка, опечатается в документе? А с нее станется, у нее одни мужики на уме.
- Да? А мне клялась, что однолюб. В смысле, однолюбка.
- Оставь ее! Давай подумаем, какую фамилию ты возьмешь? Необходимо, чтобы она была созвучна старой. Чтоб смена произошла незаметно для широких масс.
- На ту же букву?
- Верно! На букву "К". И с приставкой "красный".
- Краснорожин? - предложил Каллипигов.
- Зинаида Краснорожина. Нет, не то.
- Красноруков? Красноглазов?
- Прекрасноглазов, может быть? Зинаида Прекрасноглазова. Звучит.
- Но ведь это на букву "П".
- Ах да, - вздохнула Зинаида Петровна.
- А что если - Красная-Площадь? Товарищ Красная-Площадь. Впечатляет? Торжественно и емко.
- Неплохо. Хотя… Представь, два раза в год по телевизору и радио будут сообщать "В цветах и кумачовом убранстве Красная площадь". И население каждый раз будет думать, что ты умер. А я буду ломать голову: умер или нет?
- Сплюнь! Тьфу-тьфу-тьфу.
- Вот тебе и тьфу. Будешь, как привидение по райкому ходить, и объяснять каждому, что ты не призрак коммунизма, а Краснозадов.
- Что же делать?
- Посоветуйся с профессором Маловицким. Все ж таки он специалист в таких вопросах.
- Таки! Был бы он в этих вопросах специалист, давно себе фамилию на Малышева поменял.
- Краснозадов, откуда в тебе этот сионизм?
- Хотя, ты, пожалуй, права. Завтра проконсультируюсь с Маловицким. Зинаида, а если в общем разрезе, так сказать в принципе, изменять фамилию идеологически верно? Все же я не актриса какая-нибудь из театра оперетты и балета, чтоб псевдонимы менять.
- О чем ты говоришь! Ульянов-Ленин. Джугашвили-Сталин. Это ли не величайшие примеры?
- Фу черт, Ленин у меня как-то из головы выскочил.
Леонид Яковлевич Маловицкий деликатно выслушал Каллипигова в его кабинете второго секретаря.
- Вопрос не так уж сложен, хотя, несомненно, имеет свои подводные камни. Желательно, чтобы новая фамилия отражала ваше мировоззрение, политические взгляды или литературное кредо, и, в идеале, перекликалась со старым родовым именем.
- То-то и оно, - ответил Каллипигов.
- Давайте воспользуемся примером из литературы? - предложил Леонид Яковлевич.
- Советской? - уточнил Каллипигов.
- Вне всякого сомнения!
- Краснопушкин?
Леонид Яковлевич не изменился в лице, лишь слегка склонил голову к столу.
- Не думаю, что это самый удачный вариант.
- И я не думаю, - поразмыслив, согласился Каллипигов. - О! Горькокрасный? Красногорький, в смысле. Пусть сильнее грянет буря! Нет, бурь, пожалуй, не надо.
- Если бы вы мне позволили продолжить.
- Ну-ну.
- Есть такой советский писатель Борис Полевой.
- Красное-поле? Ну, ничего. Хотя, Гуляй-поле напоминает. Я там так однажды погулял!.. Конечно, до знакомства с Зинаидой Петровной.
- Понимаю. Так вот, предок Бориса Полевого был священнослужителем.
- Э-э, это мне не подходит. Религиозный дурман отбрасываем сразу!
- Нет-нет, никакого дурмана. Это просто в качестве примера. Полагаясь в священный сан, тот человек принял фамилию Кампусов. Борис же Полевой впоследствии сделал ее вольный перевод с латыни на русский: кампус, что значит "поле" - Полевой.
- Кампус, - раздумчиво прикинул Краснозадов. - Примус уж очень напоминает. В то время как наш район газифицирован почти на 43 процента, и газификация продолжается быстрыми темпами.
- Никакого газа! Но зад останется на месте, и даже слово "красный", которое издревле у русичей означало "красивый, прекрасный, благолепный", никуда не денется.
- Благолепнозадов, что ли? Зинаиде Петровне понравится. Но мы хотели на букву "к".
- Все как вы хотели! Позвольте вам предложить: Каллипигов! Что в переводе с древнегреческого означает "прекраснозадый".
- Точно?
- Слово филолога!
- Товарищ Каллипигов. Очень, очень даже ничего. Вот только - древнегреческий, - поморщился Каллипигов. - Греция. Отсталая, преимущественно сельскохозяйственная страна с бедными революционными традициями. А нельзя, чтобы с итальянского переводилось? Все-таки Гарибальди, движение сопротивления. Это было бы созвучнее моим политическим устремлениям и идеологически верно выдержанно. Как бы в духе грядущей мировой социалистической революции. На какую букву в итальянском слово "красивый" начинается?
- На "б".
- Не-не-не! Не то.
- Но отчего вы боитесь древнегреческих корней? Смею вас заверить, что эта страна - родина демократии.
- Точно?
- Уверяю!
- Что ж, демократический централизм - важнейший принцип управления социалистическим обществом, построения и деятельности коммунистической партии, социалистического государства, общественных организаций.
- Греция славна многими именами, на чьих трудах воспитывался Ленин.
- Да вы что?
- Платон. Архимед. Аристотель.
- Ну-ну!
- В Древней Греции зародилось театральное искусство, о важной роли которого неоднократно говорили товарищ Владимир Ильич и товарищ Леонид Ильич Брежнев.
- Интересно.
- Искусство театра рассчитано на коллективное восприятие.
- Трудовым коллективом? - уточнил Каллипигов.
- И трудовым в том числе, - согласился Леонид Яковлевич. - Самобытность театра…
- Советского, - поправил Каллипигов.
- Самобытность советского театра, как вида искусства - в современности, делающей его важным фактором воспитания масс.
- Так-так-так. Значит, вы рекомендуете остановиться на Калли… как там?
- Каллипигов, - подсказал Леонид Яковлевич. - И не забывайте, что именно в древней Греции рабы настойчиво боролись за освобождение трудящихся, вспомните знаменитое восстание Спартака.
- Землю - рабам?
- Что-то вроде того, - уклончиво ответил Леонид Яковлевич.
- И именно в СССР этот лозунг был претворен в жизнь, - гордо уточнил Каллипигов. - Вы меня убедили. Спасибо-спасибо.
- Рад был помочь.
- Вы только на бумажечке это слово черкните, а то боюсь - забуду. В школе-то я немецкий изучал. Гутен морген, гутен таг, бьют и в морду, бьют и так. Ха-ха!
Леонид Яковлевич тактично улыбнулся.
Каллипигов мечтательно откинулся в кресле.
- Вот так живешь-живешь, хлеб жуешь, сам Краснозадов, супруга Краснозадова, дети Краснозадовы, и вдруг - Каллипигов. Красиво, достойно, а главное - верно, по сути.
Конечно, Люба этой истории не знала, деликатный Леонид Яковлевич никогда и ни с кем словом не обмолвился о происхождении новой фамилии товарища Каллипигова. Не удержалась трость профессора, с которой у коляски завязалась дружба. Конечно, трость взяла с коляски твердое обещание никому не рассказывать о Белоспиннике и требованиях рабов.
"За кого вы меня принимаете? - обиделась коляска. - Могли бы даже и не предупреждать".
Коляска и трость сразу вошли в дружескую близость: Леонид Яковлевич прислонял деревянный посох с резным набалдашником к поручню коляски. Роднило души коляски и посоха и единство судеб - они всю свою жизнь были опорой своим хозяевам.
"Люди такие нетвердые, - доверительно делился посох своими соображениями. - Так несовершенны в плане жесткости конструкции. Чуть что, гнутся. Им обязательно нужно на что опереться. Они и сами это понимают. Но ищут опору совершенно не там, где надо. То в детях, то в муже. Но муж или жена сделаны из того же теста. Разве сможет нетвердый супруг выдержать вес супруги? Захотят мягкотелые дети поддерживать мать? А даже если и захотят? Что такое человек? Облако в штанах, как самокритично заметил один поэт. Нет, главное в жизни - вовремя определиться с опорой. Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир!"