- Все, приехали, - Николай подмигнул Любе. - Остановка "Макдональдс".
Затем он повернулся к Ладе.
- Пакет видишь?
Лада напряженно молчала.
- Загляни.
Лада, сжав губы, приоткрыла пакет с уткой.
- Что там? Не слышу!
- Утка.
- Правильно, утка. Лежит и не крякает. А что будет, если эта утка захочет в небе летать, под облаками? Если каждая сраная утка распоряжаться будет, где ей крыльями молотить? В говне будем и я, и ты. Но она, молодец, знает свое место на данный момент. Хотя тоже, наверное, мечтает высоко взлететь. Ты думаешь, я не мечтаю? Ты думаешь, тебе самая черная работа досталась? Тебя имеют, так хоть проплачивают наличкой. А меня что ни день за национальный интерес употребляют. За одну голую идею с голой задницей стоять приходится. Ты за идею трусы снимешь? Удавишься ведь. Все бы под себя гребла. А порядки в дерьме пусть Коля наводит? Коля за все плати? Тебе перед одним зрителем задницей в свое удовольствие покрутить, а мне за это же время десятерых из налоговой, девятерых из ментовки, да восьмерых из управы ублажить. Кто платит, тот и пидор? И они мне, в отличие от тебя, валюту в трусы не суют. И цветов не носят. На "бис" только повторить каждую неделю просят. Так кому из нас легче живется? Последний раз прошу понять: здесь порядки я устанавливаю. Не нравится в театре работать, - Николай снова подмигнул Любе, - могу на стройку устроить. Штукатуром, маляром. А чего - хорошая работа. Знай, штукатурь. И Николай над душой стоять не будет.
- Ладно, Коля, ну что ты? - заискивающе сказала Лада. - Просто чувствую себя хреново, голова раскалывается.
- Вот и попробуй в России порядок навести, - обратился Николай к сжавшейся Любе. - Если с каждым-то, ну с каждым менеджером такую разъяснительную работу надо вести. Это ж мне разорваться, что ли? А ведь всего и добиваюсь - элементарного порядка! И откуда, Влада Сергеевна, в тебе столько эгоизма?
- Что, я и слова сказать не могу? - пробормотала Лада.
- Можешь. Только молча. Про себя. Говори, сколько влезет, не открывая рта.
Люба испуганно молчала. Неожиданно ее тихо окликнула коляска:
"Любушка! Что же это? Николай твой, выходит - мафия?"
Люба не ответила и лишь нахмурилась.
"Выходит, и в театрах теперь мафия орудует, а не только на дорогах? - запричитала коляска. - Слышала, что он Ладе говорил? И для налоговой спектакль задарма сыграй, и милиции подыграй, и на управу какую-то никакой управы".
"Не знаю, - растерянно ответила Люба. И малодушно, все-таки, в силу устаревшего воспитания в семье Зефировых, она еще не была готова полюбить члена мафии, предположила: - Мне кажется, все одни разговоры насчет мафии. Вон мы сколько километров проехали, и никто нас не останавливал, денег не требовал, как ты предрекала".
"Так-то оно так, - согласилась коляска. - Погоди-ка, я джипу пару острых вопросов задам. - Эй, твой хозяин случаем не олигарх? Это не он страну разграбил до нитки?"
"Смеешься? - сказал джип. - Был бы он олигарх, я б сейчас с тобой в личном самолете летел, а не стирал колеса до задницы".
"Так он, может, мафия? - смело пытала джип коляска. - Коррупционер?"
"Да ты чего? Мафия вся в думе".
"И чего думает?"
"Вот у нее и спроси".
"А что спросить?" - растерялась коляска.
"Спроси, долго ли они еще народ обдирать будут? Бензин опять подорожал".
"Тьфу! - сплюнула коляска. - Ничего не поняла. На тебя, я гляжу, где залезешь, там и слезешь".
"Обижаешь", - зашумел джип. И попытался подхлопнуть коляску под сиденье.
"Хватит болтать, - махнула Люба на коляску рукой. - Давай выгружаться".
- Все-таки ментальность у нашего народа! - Николай все не мог успокоиться и вновь обернулся к Ладе.
"А как же их не бояться-то, ментов?" - поддакнула коляска.
"А, брось! - небрежно кинула сумочка. - Менты - такие же мужики, как и все. Если мордашка симпатичная - все менты торчат, независимо от звания".
"Что-то я с симпатичными мордашками ментов и не видела, - протянула коляска. - Может, в Москве увижу? А торчат они где?"
"Сама знаешь где, между ног", - усмехнулась сумочка.
"Тогда нам с Любушкой менты не грозят, ноги-то у Любушки не ходят".
"Ну, разобралась с ментальностью?" - нетерпеливо шумнул джип.
"Разобралась, - кивнула коляска. - Побоку она нам с Любушкой. Совсем не грозит!"
Люба подергала все ручки и кнопки по очереди и, наконец, открыв дверь, стала перекладывать ноги в сторону выхода. Николай сразу забыл про Ладу:
- Погоди, Любовь, я тебя на руках вынесу.
Лада пулей вылетела из машины и принялась нервно щелкать зажигалкой.
"Подумаешь - на руках, - успела выкрикнуть сумочка Лады базарным голосом. - Меня всю жизнь на руках носят. Дел-то куча!"
"И меня носят, когда дел - куча", - сообщила из пакета утка.
"Коля Любушку на руках в "Макдональдс" понесет? - грустно протянула коляска. - Мне, значит, не повидать этого "Макдональдсе"?
"Ты что, - весело хлопнул дверью джип. - Это ж американский порядок. Там для таких вип-персон как ты…"
"Сам ты выперсона, - обиделась коляска. - Выпрется вечно, где не просят".
"Для таких колясок, - поправился джип, - есть специальный особый вход".
"Черный?" - удрученно вздохнула коляска.
"Стеклянный. А еще там специально для колясок отдельный туалет, - вдруг снизошла до разговора сумочка. - Сама увидишь, на его двери висит знак: движение разрешено только коляскам".
"Слава тебе, господи, - откликнулась утка. - Значит, без меня обойдутся. Хоть высплюсь".
Лада встала вполоборота к джипу, изо всех сил демонстрируя полное равнодушие к любовному увлечению Николая. Она слышала, как ойкала и смеялась Люба, как Николай говорил "держись за меня крепче", и душа ее заполнялась мутью. Она ненавидела Любу, как ненавидит полная жгучей страсти крапива, приговоренная жить в гуще народной жизни, на куче компоста или картофельной делянке, любимицу богачей - холеную фригидную розу. Как серая вокзальная сайра - розовую форель из ночного клуба. Как радиоприемник ненавидит телевизор. О-о, какую вражду, какое отвращение испытывает радиоточка, удел деревенских старух с пропиской на серванте, а то и на кухне, к телевизионному приемнику. Люди смотрят на экран, не отрываясь, с утра до вечера, они слушают его тупую болтовню и сами разговаривают с ним. Они ставят перед ним пиво и кофе. Дерутся за право обладать пультом этого продажного ящика. Лежа на диване, вырывают черную телевизионную елду друг у друга из рук. "Дай мне! - Нет, теперь мне! - Отдай! Имею я право получить удовольствие?!" К сожалению, Лада возненавидела Любу даже сильнее.
- Лада! - позвала Люба. - Мы готовы.
Лада бросила сигарету и повернулась. Люба сидела в инвалидной коляске и улыбалась идиотской улыбкой совершенно счастливого блаженного.
Лада выкатила глаза.
Коляска вкатила на пандус.
Люба робко покатила к сияющему в леденцовой майской ночи входу в кафе.
- Двигаемся походным порядком, - подбодрил ее Николай.
Лада застучала каблуками:
- Слушай, я не знала, что у тебя такие проблемы.
- Ерунда, - великодушно сказала Люба.
- Выступление в порядке самокритики, - кивнул Любе Николай. - Порядок!
Люба несмело ехала по пандусу, выложенному цветными плитками, похожими на кусочки пемзы.
"Самая лучшая в мире лестница, которую я встречала в своей жизни!" - сказала Люба коляске.
"Вы мне льстите", - довольным голосом произнес пандус.
"Самая удобная!" - продолжала восхищаться Люба.
"Элегантная форма, не правда ли? - с вящим удовольствием поддерживал беседу пандус. - Современное переосмысление горной тропинки. Когда-то все лестницы были гладкими, ну, относительно гладкими, конечно, дорогами в горах. Но затем люди ошибочно решили, что ходить будет удобнее, если вырубить ступени. Вырубили. И сами же начали на них спотыкаться. Но упорно не хотели признавать, что их изобретение - ступени, самая грубая и примитивная форма подъема. Лестница даже стала синонимом трудностей. В принципе, у меня ведь тоже есть ступени - иначе как бы вы поднимались? - просто их высота стремится к нулю. Если хочешь быть удобным для всех, твоя высота должна быть очень невысокой, вы согласны? К счастью, в последнее время грубые, тяжелые на подъем лестницы все чаще заменяют на пандусы и лифты".
Лада, цокая шпильками, забежала вперед и открыла, придерживая, дверь:
- Заезжай.
"Спасибо", - поблагодарила коляска.
- Надо же, не застряла, - радостно сообщила Люба Николаю.
Они встали перед стойкой. Люба, сияя, поставила поднос с едой себе на колени, и Николай повез коляску к столику. Все уселись. Люба сунула рюкзак на спину, Лада туда же, к спинке сиденья, поставила сумочку.
Сумочка, переполненная брезгливой жалостью к несчастному рюкзаку, принялась мучительно размышлять, что бы такое спросить - простое, понятное, у дерматинового урода, чтобы не обидеть.
"Ты вообще, откуда?" - вежливо спросила сумочка.
"С севера, из Вологодской области", - ответил рюкзачок.
"И как там у вас, с продуктами нормально?" - силясь ввести разговор в русло, понятное этому простонародью, спросила сумочка.
"Да ничего", - удивился вопросу рюкзачок.
Сумочка помолчала, не зная, о чем еще спросить.
"А колхозы как, крепкие?"
Рюкзак не успел ответить, потому что Люба сбросила его на пол - все собрались помыть руки.
В тамбуре перед туалетами Лада сочувственно брыкнула головой на самую дальнюю дверь:
- Тебе, наверное, туда удобнее всего.
Люба проследила за ее взглядом, и увидела нарисованное на табличке инвалидное кресло.
"Туда-туда! - подтвердила Любе коляска. - Джип меня предупреждал, что здесь для выперсон отдельные входы, туалеты, столики".
Люба въехала в туалетную комнату, дверь за ней еще несколько раз качнулась веером взад-вперед: добро пожаловать!
"Ой, колясочка, ты посмотри, как здесь все удобно сделано для людей с ограниченными возможностями"
"То ли еще в Москве будет, - горделиво заверила коляска. - Там, я чую, все для инвалида, все - во имя инвалида. Потому и называется - Москва! А было бы иначе, разве депутаты да министры рвались в Москву? Нет, сидели бы каждый у себя в райцентре. Руководить не все одно, в каком города? Телефоны да столы везде есть".
"При чем здесь депутаты? - засмеялась Люба. - Они же не инвалиды".
"Так, к слову", - недовольно пробурчала коляска.
- Покажи руки! - шутливо потребовал Николай у Любы, когда она прикатила к столику. - Чистые?
Люба протянула влажные ладони.
Николай взял Любины руки в свои, натруженные на ниве бизнеса.
- Что за шрам? - он провел пальцем по ниточке под кожей.
- От катетера. Когда мне операции проводили, столько внутривенных вливаний нужно было делать, что пришлось сюда вставить катетер, чтоб каждый раз вену не искать. Целый месяц лейкопластырем к руке был приклеен.
Глаза Николая сморгнули сочувствием. Последний раз такая же жалость блеснула на его темных ресницах, когда пришлось задрать норок, чтобы банкротить звероферму. Норки. Смышленые, как ученики гимназии, и блестящие, как филе сельди. Забили почти тысячу норок за один день. Но он, Николай, не зверь, просто так уж устроена наша зверодержава. Сверхдержава, то есть.
- Ладно, руки вижу - чистые. А уши? Ну-ка уши показывай, - пошутил Николай.
Люба весело покрутила головой:
- Тоже чистые.
- В ушах шрамов нет? - спросила, не удержавшись, Лада. - В уши ничего не вставляли?
Люба судорожно сжала коробок с соусом.
- Ладушка, в машине ты грубила, теперь здесь… Я смотрю, это явления одного порядка, одна цепочка так сказать, - зловеще укорил Николай.
- Про шрамы я серьезно, - взяла себя в руки Лада, - Как будущий врач.
- Влада Сергеевна у нас в медицинском учится-надрывается, - ласково сообщил Николай. - Скоро будет дипломированным врачом-сексопатологом. А пока практикуется.
Люба примолкла.
- Не слушай его. Я на педиатрическом учусь.
- Педиатрический, - обрадовалась Люба. - Значит, детей будете лечить?
- Я что, на больную похожа?
"Очень!" - пробормотала коляска.
- Что вы! - пробормотала Люба. - А зачем тогда учитесь?
- Поступить легче, никто в педиатры не идет. Кому охота шесть лет зубрить, а потом на участке учить полоротых мамаш сцеживать, да слушать, как младенцы орут? Я после института в косметологию пойду, или УЗИ буду делать в платной клинике, - объяснила Лада.
- Какая ты, Влада Сергеевна, меркантильная девушка, - ласково попенял Николай. - Шагу за так не сделаешь! Хотя, по большому счету, ты глубоко права. Есть такое налаженное состояние в мире, порядок такой, что всякий труд должен оплачиваться. Один от денег откажется, другой, тысячный. Они ж тогда обесценятся, деньги. В магазине их не станут брать - кому нужна пустая бумага? Но, в то же время, не за так же торговать? Глядишь, торговля прекратит существование. Бутики все, супермаркеты позакрываются. Тогда такие красивые девушки, как Влада Сергеевна, откажутся работать: фиг ли, скажут, Николай мы будем в театре своем корячиться, если потом за эти деньги даже булку хлеба не купить, не говоря уж о колечках, сумочках? А если денег в театре нет, казна государственная опустеет. Ветераны наши останутся без пенсий, военные, врачи-сексопатологи и другие бюджетники - без довольствия. А без довольствия, какое удовольствие, даже если секса навалом, имеют тебя полный рабочий день? Хаос, беспорядок наступит полный.
Николай выругался.
- Беспорядка нам не надо, - натянуто согласилась Лада.
- Видите, вы правы, - порадовалась за Ладу Люба.
"Плохо Коля твой говорит, плохой он, по- моему, человек", - опять принялась подозревать коляска.
Но Люба коляску не слышала.
Лада с усилием изображала радость и хорошее настроение.
- Лада, значит, вы работаете в театре в свободное от учебы время? - принялась расспрашивать Люба.
- Это даже не театр, а цирк, - бросила Лада.
- Как я вам завидую, Лада! А вы можете меня в свой номер взять? Я буду петь. Я хорошо пою и умею танцевать на коляске.
- Как Николай распорядится.
- Коля, - умоляюще протянула Любовь. - Я так хочу побывать в настоящем цирке! Можно?
- Чего нельзя-то? - пожал плечами Николай.
- А когда? Завтра можно? Мне прямо не терпится.
- Ну как - завтра? Сама подумай. Сначала ты президенту спеть должна.
- Какому президенту? - сказала Лада.
- Тому самому. У нас что, президентов за последние двадцать лет много было? - бросил Николай.
- Ты царю петь будешь? - уставилась Лада на Любу. Она перевела взгляд на Николая. - Коля, серьезно, что ли?
- А когда Коля несерьезно что-нибудь делал? Ты думаешь, Коля целыми днями в нарды играет? Коля в данный момент, помимо всех прочих дел, собирается навести порядок с инвалидами в шоу-бизнесе. Взять под отеческий контроль все их творческие дела и инновации.
- Я спою президенту свои песни и просто уверена, что после этого он непременно обратит внимание на проблемы людей с ограниченными возможностями, - размечталась Люба.
- Чего ограничивать людей, если есть такая возможность? - решительно поддержал Николай. - Пусть зарабатывают на здоровье. Как я Любовь-то неожиданно встретил!
- Я на Колю прямо с неба свалилась, - сообщила Люба Ладе.
- Да? - стараясь держаться приветливо, протянула Лада.
- Все так внезапно! - сияла Люба. - И это знакомство, и эта дорога, и теперь вот это кафе с пандусами, с жареной картошкой. Коля, ты знаешь, я ведь однажды свой город уже почти приспособила для инвалидов.
- Мэру ноги что-ли переломала? - бросила Лада.
- Нет. Это давно было. Оборудовала пандусами, сделала съезды. Не сама, конечно. Я только поднимала общественное мнение.
- И что? - заинтересовался Николай.
- Все разрушили. Все!
- Наркоманы? - не удержалась от сочувствия Лада.
- Точно не знаю. Но думаю, товарищ Каллипигов был не наркоман.
Первый дощатый настил, уложенный поверх бетонных ступеней крыльца, появился в книжном. Книжный магазин "Пропагандист" был любимым Любиным магазином - в нем, единственном в городе, торговали нотами. В "Пропагандисте" был так же отдел "Букинист". Горожане совершенно за бесценок сдавали в отдел последние тома собраний сочинений, содержавшие письма писателей и поэтов. Эти-то книжки и приобретала Люба. Ей нравилось представлять, как какой-нибудь поэт пишет письмо, сидя перед выходящим к морю окном: "Что за прелесть эта крымская степь! И что за пошлый запах котлет, которые непрерывно жарит хозяйка на летней кухне. Как можно есть котлеты, когда море так серебрится? Пошло, пошло, все пошло. Кстати, свиная колбаса на базаре очень хороша, очень настраивает. А вчера мы с Кокошкиными, вообрази, Кокошкина вернулась к Аркадию, ездили к развалинам крепости. Что за строки родились у меня к вечеру!" И степь, и крепость, и котлеты, и загадочная Кокошкина - все это живо вставало у Любы перед глазами. Поэтому первым делом Люба ехала в книжный. Если, конечно, ей удавалось дождаться на улице пару мужчин, которые могли перетащить коляску через ступени. В городке на берегу Белого озера мужчины редко ходили парами в книжный магазин. Поэтому иногда Люба уезжала с грустным вздохом и пустыми руками, переждав возле крыльца стайку слабосильных школьниц и с десяток одиноких ветхих покупательниц. Однажды, когда она преодолела вход с помощью двух курсантов, возле отдела с нотами к ней подошла директор магазина.
- Люба, - сообщила директор, - в "Букинисте" последний том есть, письма поэта Задорожного, певца родной деревни. Давно уже, кстати, лежит. Ты почему не приходила?
- Я два дня назад подъехала к крыльцу, а взобраться не смогла, и прохожих не было из-за дождя. Вот если бы можно было сделать настил.
- Какой настил? - заинтересовалась директор.
- Такую пологую горку из досок.
- Пандус? - определила директор. - Мне и в голову не приходило. Сделаем, ты ведь наша любимая покупательница. Ты только чаще приходи, письма выкупай.
Через несколько дней бок крыльца украсился свежеструганной горкой.
Люба, удивленная легкостью, с которой директор "Пропагандиста" в короткие сроки оснастила магазин пандусом - забавное слово! - загорелась объехать все до одной торговые точки города.
- Извините, пожалуйста, - смотрела она снизу вверх на мощный редут заведующей магазином "Продукты". - Не могли бы вы распорядиться, чтобы на крыльце положили настил для инвалидных колясок.
- К седьмому ноября, что ли? - на ходу уточнила заведующая, возбуждающе пахнущая копчеными свиными ребрами.
- Ну да, - не сопротивлялась Люба. И мысленно пожимала плечами: к седьмому, так к седьмому.
- А чего у нас, инвалидов-участников Октябрьской революции, что ли много в городе? - крикнула в подсобку директор магазина "Чайка". - Пандусы велено для них сколачивать.
- Да вроде померли все, - ответил из подсобки грузчик. - Но, видать, пришел час отдать долг памяти.
Заведующая вздохнула и постучала по груди накладными:
- Надо делать. Все ж таки, если б не они, отцы и деды наши, шиш бы я колбасу под прилавком имела. Шиш бы мне гречку-ядрицу и ликер "Абу-Симбел" дали. Делала бы сейчас план при царизме лавровым листом да маргарином!